Лондон и париж за разговоры, но Не за договор

Дело стремительно шло к войне. В Лондоне и Париже знали, что Гитлер принял решение о нападении на Польшу, в Германии проводится мобилизация, и она полностью подготовлена к тому, чтобы в конце августа начать военные действия. Советское правительство также имело достаточно полную и точную информацию о военных планах и приготовлениях гитлеровцев^[1].

Несмотря на то что 25 июля английское правительство, наконец, приняло советское предложение начать переговоры военных представителей СССР, Англии и Франции, это вовсе не означало, как уже говорилось, что Чемберлен действительно решил договориться о сотрудничестве с СССР. Характерен уже один тот факт, что английским и французским военным представителям понадобилось целых 17 дней, чтобы прибыть в Москву. Военные переговоры могли начаться только 12 августа.

О несерьезном отношении Англии и Франции к военным переговорам свидетельствовал и состав английской и французской военных миссий. На заседании внешнеполитического комитета английского правительства 10 июля министр координации обороны лорд Четфилд высказал мнение, что военные переговоры ввиду их сложности придется вести на уровне заместителей начальников штабов^[2]. Однако впоследствии в Москву были направлены военные представители гораздо более низкого ранга. Возглавлял английскую делегацию адмирал П. Драке. Даже У. Стрэнг вынужден признать в своих воспоминаниях, что английское правительство не хотело заключения военного соглашения с СССР. В результате этого в Москву была послана военная делегация «недостаточно высокого уровня» с инструкциями «ограниченного характера»^[3]. [256]

Не лучшее впечатление производила французская военная миссия, возглавлявшаяся членом Верховного совета Франции генералом Ж. Думенком. Советский полпред во Франции Я. З. Суриц, сообщая в Москву о составе миссии, отмечал, что он свидетельствует о том, что французское правительство, по-видимому, поставило перед ней «скромную программу»^[4].

Правильность этой оценки подтверждают ставшие теперь достоянием гласности сведения о директивах, которые были даны английской и французской военным делегациям.

Директивы английской делегации были рассмотрены на заседании британского правительства 26 июля. При этом следует отметить, что в протоколе заседания нет ни единого слова о том, что Англия заинтересована в успешном завершении переговоров и подписании эффективной военной конвенции. Это недвусмысленно свидетельствовало о том, что такой задачи перед собой английское правительство не ставило. Галифакс в своем выступлении отметил лишь тот факт, что начало военных переговоров произведет благоприятное впечатление на русских и английскую общественность^[5]. Речь шла, таким образом, исключительно о том, чтобы ввести в заблуждение и Советское правительство и общественное мнение Англии, а тем временем попытаться договориться с фашистским рейхом (именно к этому времени относятся изложенные выше предложения Г. Вильсона фашистскому эмиссару X. Вольтату).

Обсуждение этого вопроса на заседании правительства предопределило характер директив, полученных английской военной миссией. Так, в ней указывалось: «Британское правительство не желает принимать на себя какие-либо конкретные обязательства, которые могли бы связать нам руки при любых обстоятельствах».

Хотя политические переговоры были прекращены еще 2 августа (У. Стрэнг возвратился в Лондон) и английское правительство не собиралось проявлять инициативы в отношении их возобновления, английской военной делегации предписывалось до их завершения вести военные переговоры «очень медленно»^[6]. Английская дипломатия создала в переговорах «заколдованный круг».

Английское правительство по-прежнему намеревалось вести с СССР лишь «переговоры ради переговоров». Касаясь целей этих «переговоров», Галифакс отмечал, что [257] до тех пор, пока ведутся военные переговоры, будет предотвращено сближение между Германией и СССР^[7].

Заключения эффективной военной конвенции не предусматривалось и в инструкции французской военной миссии. В ней шла речь лишь о таких второстепенных вопросах, как линии коммуникаций с СССР, действия на Балтийском море против германских морских коммуникаций и т. д.^[8] Разумеется, для успешного ведения переговоров и заключения военной конвенции таких директив было совершенно недостаточно.

Ознакомившись с директивами П. Драксу, У. Сидс не мог не прийти к выводу, что они означали создание в переговорах безнадежного тупика и что это сразу же станет очевидным и Советскому правительству. Нет сомнений в том, писал он в Лондон 13 августа, что в таких условиях военные переговоры не будут иметь положительных результатов, а еще раз возбудят у русских «опасения, что мы не действуем всерьез и не хотим заключить конкретного и определенного соглашения»^[9].

В Лондоне и Париже прекрасно понимали, что центральной проблемой в переговорах будет вопрос о проходе советских войск через территорию Польши, с тем чтобы они могли войти в соприкосновение с германскими войсками. Советское правительство, как выше было показано, поднимало этот вопрос еще в 1937 году, а также и в 1938 году в связи с возможным оказанием Советским Союзом помощи Чехословакии. Этот вопрос ставили и французы в своей ноте англичанам от 11 июля 1939 г. Об этой проблеме У. Стрэнг напоминал Галифаксу и 20 июля, как раз в тот момент, когда английское правительство разрабатывало директивы своей делегации на военных переговорах. «Военные переговоры не будут, видимо, — писал Стрэнг, — доведены до конца до тех пор, пока не будет достигнута договоренность, например, между Советским Союзом и Польшей, о том, что Советский Союз будет иметь право прохода по крайней мере через часть польской территории в случае войны, в которой Польша будет участвовать на нашей стороне»^[10].

Меры по разрешению этого вопроса, однако, не были намечены ни английским, ни французским правительствами. Это лишний раз доказывает, что ни Англия, ни Франция не стремились к успешному завершению переговоров.

Политические переговоры английское правительстве [258] фактически завело в тупик своей позицией по вопросу о гарантиях другим странам в случае косвенной агрессии. Что же касается военных переговоров, то оно явно хотело загнать их в тупик по вопросу о проходе советских войск через территорию Польши. Вину за срыв переговоров Лондон стремился переложить на польское правительство, поскольку его обструкционистская позиция давала для этого вполне достаточные основания.

Нельзя не подчеркнуть, что, отправив в Москву военную миссию с указаниями, которые обрекали переговоры на провал, все английские министры (т. е. английское правительство целиком) в первых числах августа по установившейся традиции ушли в отпуск. И это в условиях, когда в Лондоне знали, что до окончания этих отпусков фашистская Германия запланировала нападение на Польшу! В историю вошло понятие «дипломатическая болезнь». В данном случае с полным основанием можно говорить о «дипломатическом отпуске» британского правительства. Смысл этого хода таков, какие претензии можно предъявлять к британскому правительству за то, что оно не оказывало противодействия германской агрессии, если оно находилось в законном отпуске? Все это означало, что английское правительство не собиралось вносить какие-либо изменения в директивы своей военной миссии даже в том случае, если в конце августа фашистская Германия, как это было запланировано (и это было известно в Лондоне), действительно решит напасть на Польшу.

Советский Союз относился к военным переговорам совершенно иначе. «Советский народ знает, — писала «Правда» 31 июля, — что натиск фашистских агрессоров может быть остановлен дееспособным фронтом миролюбивых государств, и готов принять участие в организации подлинного фронта мира. Только решительная и непоколебимая сила может остановить зарвавшихся агрессоров».

2 августа 1939 г. Политбюро ЦК ВКП(б) рассмотрело и утвердило состав и задачи советской военной делегации. Ее возглавлял народный комиссар обороны К. Е. Ворошилов.

Генеральный штаб Вооруженных Сил СССР подготовил к переговорам подробный план военного сотрудничества трех держав. Советское правительство было глубоко заинтересовано в том, чтобы быстрее завершить [259] переговоры и предотвратить таким образом развязывание гитлеровцами войны.

В то же время советская сторона не могла не насторожиться по поводу действительных намерений английского и французского правительств. Поэтому перед советской военной делегацией стояла, в частности, задача выяснить действительные намерения английской и французской миссий, чтобы не оказаться введенной в заблуждение.

Советско-англо-французские переговоры начались в Москве 12 августа 1939 г. Глава советской военной миссии К. Е. Ворошилов прежде всего предложил огласить полномочия делегаций. Полномочия советских представителей были полными и исчерпывающими. Однако, как оказалось, глава французской делегации Ж. Думенк имел полномочия лишь на ведение переговоров, но не на подписание соглашения. Драке прибыл в Москву вообще без каких-либо полномочий (он вынужден был заявить, что запросит и представит их впоследствии).

Отсутствие у английской и французской делегаций необходимых полномочий, естественно, не могло не обратить на себя внимание советской делегации.

Когда начались переговоры по существу, глава советской военной миссии попросил англичан и французов изложить их предложения относительно тех мероприятий, которые должны были обеспечить, по их мнению, совместную организацию обороны договаривающихся стран, то есть Англии, Франции и Советского Союза. «Есть ли у миссий Англии и Франции соответствующие военные планы?»^[11] — спросил К. Е. Ворошилов.

Глава советской военной делегации подчеркнул, что три державы должны выработать общий военный план на случай агрессии. «Этот план нужно обсудить в подробностях, — сказал он, — договориться, подписать военную конвенцию, разъехаться по домам и ждать событий в спокойном сознании своей силы»^[12].

Как выяснилось, английская и французская делегации прибыли в Москву без заранее разработанных конкретных планов военного сотрудничества трех держав. Отсутствие у английской и французской делегаций таких планов также, разумеется, не могло не насторожить советскую делегацию.

13 августа на переговорах было заслушано сообщение главы французской делегации генерала Ж. Думенка, но [260] сказанное им не имело ничего общего с действительными планами и намерениями Франции. Как уже выше говорилось, западные державы давно договорились о том, что в случае войны они будут придерживаться чисто оборонительной тактики, возлагая главные надежды на блокаду. Думенк же утверждал, что французская армия, состоящая из 110 дивизий, задержав на своей линии укреплений наступление неприятеля, «сосредоточит свои войска на выгодных местах для действия танков и артиллерии и перейдет в контратаку». Если же главные силы фашистских войск будут направлены на восток, то Франция «будет всеми своими силами наступать против немцев»^[13]. Это выступление было заведомой попыткой ввести в заблуждение Советское правительство.

Английский генерал Т. Хейвуд сообщил, что Англия в то время располагала всего пятью пехотными и одной механизированной дивизией^[14]. Такое заявление означало, что в случае войны Англия фактически намеревалась оставаться в стороне.

Кардинальный вопрос

13 августа К. Е. Ворошилов поставил на заседании вопрос о том, как военные миссии и генеральные штабы Франции и Англии представляют себе участие Советского Союза в войне против агрессора, если последний нападет на Францию, Англию, Польшу, Румынию или Турцию. Он пояснил, что этот вопрос связан с тем, что участие СССР в войне ввиду его географического положения возможно только на территории соседних с ним государств, прежде всего Польши и Румынии^[15]. Этой же проблеме были посвящены переговоры 14 августа. Глава советской военной миссии подчеркнул, что это является «кардинальным вопросом» переговоров. Он уточнил, что имеется в виду проход советских войск через ограниченные районы Польши, а именно: Виленский коридор на севере и Галицию на юге. Советская военная миссия заявила, что «без положительного решения этого вопроса все начатое предприятие о заключении военной конвенции между Англией, Францией и СССР, по ее мнению, заранее обречено на неуспех».

К. Е. Ворошилов рассказал и показал на карте, как СССР своими вооруженными силами может принять участие в совместной борьбе против агрессора. Выслушав [261] эту информацию, Ж. Думенк воскликнул: «Это будет окончательная победа»^[16].

Что же касается поставленного советской делегацией вопроса, то Думенк, уклоняясь от прямого ответа, отмечал, что Польша, Румыния и Турция сами должны защищать свою территорию, а три державы должны быть готовы прийти им на помощь, «когда они об этом попросят». В этой связи глава советской делегации отметил, что Польша и Румыния могут своевременно и не попросить помощи, а капитулировать. Однако не в интересах Великобритании, Франции и Советского Союза, «чтобы дополнительные вооруженные силы Польши и Румынии были уничтожены». И поэтому необходимо заранее договориться об участии советских войск в защите этих стран от агрессии^[17].

Советской делегацией был поднят, таким образом, важнейший вопрос, без решения которого активное участие СССР в борьбе против общего врага было невозможно. Хотя в Англии и Франции это прекрасно понимали, никаких мер для урегулирования этого вопроса они не приняли.

Позиция Англии и Франции свидетельствовала, что по существу не было основы для соглашения между тремя державами. «Я думаю, — заметил П. Драке после этого заседания, — наша миссия закончилась»^[18].

Французская военная миссия также констатировала в своем дневнике, что состоявшееся в этот день заседание, «носившее весьма драматический характер, знаменовало конец настоящих переговоров»^[19].

Советское правительство, разумеется, не могло не сделать аналогичных выводов и поэтому с полным основанием можно было считать, что после заседания 14 августа оно должно было прийти к заключению о том, что никаких надежд на достижение договоренности фактически не остается.

В начале заседания 15 августа П. Драке сообщил, что английская и французская военные миссии передали советское заявление своим правительствам и теперь ожидают ответа. В связи с этим советская делегация согласилась продолжить переговоры.

Военные круги Англии и Франции понимали, чем грозил срыв переговоров. Они были хорошо информированы о том, что до намеченного гитлеровцами нападения на Польшу остались считанные дни. 16 августа Форин оффис [262] запросил мнение заместителей начальников штабов трех видов вооруженных сил Англии. Ответ был получен в тот же день. Если раньше они в своих заключениях преднамеренно принижали значение сотрудничества с СССР, то теперь в подготовленном им документе говорилось: «Мы полагаем, что теперь не то время, когда можно ограничиваться полумерами, и что необходимо приложить все усилия, чтобы побудить Польшу и Румынию согласиться на использование русскими войсками их территории... Совершенно очевидно, что без немедленной и эффективной помощи со стороны России поляки смогут оказывать сопротивление германскому наступлению лишь в течение ограниченного времени... Заключение договора с Россией представляется нам лучшим средством предотвращения войны... Напротив, в случае срыва переговоров с Россией может произойти сближение между Россией и Германией»^[20].

Однако это заключение не было даже рассмотрено английским правительством и никаких мер в связи с ним принято не было.

Советский план военного сотрудничества

15 августа начальник Генерального штаба Красной Армии Б. М. Шапошников изложил на англо-франко-советских военных переговорах подробно разработанный советской стороной план военного сотрудничества трех держав. Он сообщил, что СССР готов выставить против агрессора в Европе 136 дивизий, 5 тыс. тяжелых орудий, 9 — 10 тыс. танков и 5 — 5,5 тыс. боевых самолетов.

В докладе Б. М. Шапошникова были рассмотрены три варианта совместных действий вооруженных сил СССР, Англии и Франции в следующих случаях агрессивных действий со стороны Германии: нападения агрессоров на Англию и Францию; нападения на Польшу и Румынию; нападения на СССР через Прибалтику^[21].

Ж. Думенк телеграфировал в Париж после этого заседания, что советские представители изложили планы «весьма эффективной помощи, которую они полны решимости нам оказать». В другой телеграмме он сообщал, что Советский Союз выражает готовность предпринять наступательные действия в поддержку Франции, если бы основной удар был направлен против нее. «Одним словом, — писал он, — мы констатируем ярко выраженное [263] желание не оставаться в стороне, а, как раз наоборот, действовать серьезно»^[22].

Касаясь советских предложений, член французской делегации А. Бофр отмечал: «Трудно было быть более конкретным и более ясным... Контраст между этой программой... и смутными абстракциями франко-английской платформы поразительный и показывает пропасть, которая отделяла две концепции... Советские аргументы были весомые... Наша позиция оставалась фальшивой»^[23].

План военного сотрудничества, изложенный Б. М. Шапошниковым, свидетельствовал о серьезности намерений Советского правительства. В случае развязывания фашистскими агрессорами войны Советский Союз был готов вместе с Англией и Францией решительными действиями нанести агрессору поражение в кратчайший срок и с минимальными жертвами. Главное же в том, что в случае заключения соглашения, предложенного Советским Союзом, агрессор не отважился бы развязать войну.

Ответ на поставленный советской делегацией вопрос о проходе советских войск через территорию Польши и Румынии, однако, не был получен ни 15, ни 16, ни 17 августа, после чего по предложению П. Дракса переговоры были прерваны до 21 августа. Такое положение могло означать только одно: правительства Англии и Франции не торопились, а наоборот, преднамеренно тормозили ход переговоров. Советское правительство, разумеется, могло оценить создавшееся положение лишь как свидетельство полной бесплодности переговоров.

Если бы правительства Англии и Франции действительно хотели договориться с СССР, то они еще до начала переговоров в Москве должны были урегулировать с правительством Польши вопрос о советско-польском военном сотрудничестве. Когда же этот вопрос встал в Москве со всей остротой, англичане и французы, казалось, должны были принять самые экстренные меры к его урегулированию. Поскольку правительства Англии и Франции думали, однако, не о заключении соглашения с СССР, а только о том, чтобы подольше тянуть с переговорами, они не спешили обращаться к польскому правительству, а тем более не стремились получить его согласие на военное сотрудничество с СССР. Впрочем, если с польским правительством они все же установили определенные контакты, то к правительству Румынии они даже не обратились. [264]