Объем зрения и глубина мышления

Думаю, вы много раз слышали о том, как важна для ребенка мелкая моторика. Это и правда так, потому что постоянный физический контакт с материальными объектами стимулирует в мозге ребенка большое количество областей, которые не будут задействованы, если он лишь на что-то смотрит – как это происходит в случае с планшетами и смартфонами.

Очень важная вещь, в частности, – умение строить пространственные образы. Дело в том, что сетчатка нашего глаза плоская, то есть это реально плоский экран, на который падают фотоны света. Формирование объемного, трехмерного визуального образа происходит уже у нас в мозгу, в зрительной коре затылочной доли.

Каким образом мозгу удается сделать из двумерной картинки трехмерную? Да, определенную роль в этом играет эффект стереоскопии – два наших глаза посажены на лице в разных местах и собирают информацию каждый отдельно, а потом мозг эти два информационных потока складывает и получается объем визуального образа (то есть это как бы удвоенное изображение за счет работы сразу двух камер).

Но это еще не все, далеко не все. Понятно же, что, закрыв один глаз, вы не превращаете окружающий вас мир в двумерный. Нет, конечно. Так что же? Дело в том, что у вашего мозга есть фундаментальные паттерны восприятия предметов, перспективы, пространства, теней, соотношений, форм и т. д.

За это отвечают, с одной стороны, специфические эволюционные настройки. Например, эволюция приучила нас определять объем по эффектам тени, которые должны, по логике, возникать за источником света. Вот посмотрите на эту картинку:

Здесь вы видите три выпуклые сферы и одну вдавленную, правильно? А теперь переверните книгу… Что произошло? Вы видите перед собой три вдавленные сферы и одну выпуклую. Почему это произошло?

Потому что эволюция научила вас думать, что свет от солнца падает сверху, а поэтому тень у выпуклых объектов должна быть снизу, а объем вдавления возникает благодаря тени от верхней грани. Вот и весь фокус. В действительности, конечно, представленное вам изображение плоское – нет тут ни выпуклости, ни вогнутости, а только одна сплошная иллюзия восприятия.

Но с другой стороны, есть еще и нажитой нами опыт ощущения объема предметов окружающего нас материального мира. И роль этого реального опыта куда важнее, чем функция базовых эволюционных настроек, а получает его ребенок благодаря тактильному опыту.

Когда ребенок трогает руками предметы, он как бы записывает в свой мозг знание об объеме этих предметов. Вы сейчас держите в руках книгу, покрутите ее в руках, проведите пальцами по граням книги, потрогайте отдельные страницы – чувствуете, это объем, нечто занимающее место в трехмерном пространстве.

То же самое происходит и во всех других ситуациях – когда ребенок куда-то залезает-карабкается, ударяется о предметы мебели, спотыкается и падает, крутит педалями на велосипеде и т. д. и т. п. Все это богатейший кинестетический и тактильный опыт, который создает в его мозге ощущение пространства, объема. Чем больше такого опыта – тем лучше.

Почему лучше? Потому что таким образом тренируются зоны теменной коры, в которой мозгом как раз и разворачивается пространство (то самое, что, как нам кажется, мы "видим" перед собой). Здесь сходится по локальным связям информация от зрительной коры, а также глубокая и поверхностная чувствительность от всех частей тела (так называемая постцентральная борозда). Результат объединения этих данных о внешней среде – это и есть наше ощущение пространства, объема, соотношений.

При этом ощущение пространства, объема и соотношений – важнейшее условие абстрактного мышления. Вспомните алгебру, геометрию, физику – все это пространственные вещи, причем абстрактно-пространственные. И как вы думаете, какая область мозга была развита у Эйнштейна лучше, чем у других людей? Да, та самая – создающая пространство – теменная доля.

Но мы лишаем своих детей этого опыта. Мы даем им гаджет в качестве бебиситтера, чтобы ребенок успокоился и не мешался нам под ногами. И правда, у молодых родителей куча дел, а поэтому успокоить ребенка и обездвижить его – это, конечно, дорогого стоит. Но всякий раз, когда вы поступаете таким образом, помните, что вы лишаете его еще одного кусочка его будущей соображаловки.

Впрочем, кто-то скажет – мол, а в чем проблема? Ну проводят дети время за экранами, зато у них доступ есть ко всей информации сразу, они развиваются, больше знают, становятся более творческими и креативными.

Откуда подобная логика может взяться, мне сказать трудно… Все мы хорошо понимаем, что дети сидят за экранами не обучения ради, а для удовольствия, причем, как правило, мало их, мягко говоря, развивающего.

Но не буду уподобляться тем, кто опирается лишь на "личное мнение", нынче столь модное, а предложу всем сомневающимся во вреде бесконтрольного цифрового потребления посмотреть в лицо фактам.

Вот одно из множества весьма примечательных научных исследований. Его автор Кюнг Хи Ким – преподаватель колледжа Уильяма и Мэри в Вирджинии. При внешней простоте этого исследования, его без преувеличения можно назвать грандиозным.

В 60-х годах прошлого века Элис Торренс разработал "Тест креативности", который носит теперь его имя. Тест, в целом, нехитрый: ребенку предлагают несколько фигур, а он должен дорисовать к этим фигурам что угодно, чтобы получилась картинка со смыслом. Картинка может оказаться интересной и креативной, а может – простенькой и в целом посредственной.

Об уровне креативности ребенка можно судить по тому, насколько созданное им изображение сложное и оригинальное. Вот как это выглядит…

Казалось бы, ничего особенного – тест как тест. Но выяснилось, что эта простая, в сущности, методика позволяет лучше предсказывать жизненные достижения человека в будущем, нежели пресловутый IQ-тест, а также – выпускные оценки средней школы и суждения сверстников! Проще говоря, этот тест обладает поразительной предсказательной силой.

Что же сделала Кюнг Хи Ким? Она не поленилась проанализировать результаты 300 000 тестов, пройденных детьми в течение последних пятидесяти лет (то есть, по сути, с того момента, когда это тест был придуман). Проще говоря, она сравнила результаты по этому тесту тех детей, которые родились в 60-х, 70-х, 80-х и т. д. годах.

Надо сказать, что полученные при этом сравнении данные были настолько же удивительными, насколько и шокирующими. Оказалось, что с начала 60-х годов прошлого века происходил неуклонный рост показателя креативности. То есть дети в среднем год от года становились креативнее.

Однако в 1984 году наступила стабилизация – показатели креативности у детей перестали расти. Фаза стабилизации продлилась с 1984 по 1990 год, а после началось неуклонное снижение показателей креативности. Так, например, в 2008 году 85 % детей получили более низкие баллы, чем в среднем дети в 1984 году.

Кюнг Хи Ким пишет: "Дети стали менее эмоционально активными, менее энергичными, менее болтливыми и вербально активными, обладают меньшим чувством юмора, менее развитым воображением, более консервативны, они стали менее живые и страстные, менее проницательные, они менее склонны связывать несовместимые на первый взгляд вещи, менее склонны к синтезу и к тому, чтобы смотреть на вещи под другим углом".

В чем же причина нарастающего снижения креативности современных детей? Давайте попробуем в этом разобраться. Прежде всего, понятно, что дело, очевидно, не в интернете как таковом, потому что какой интернет в 1990 году? Вряд ли многие дети участвовали в соответствующих стартапах… Дело в самом информационном потреблении.

Начиная с 60-х годов прошлого века общество вступило в "информационную эпоху", как ее называли футурологи, например Элвин Тоффлер. Детей в развитых обществах все больше радовали красочными книжками, развивающими игрушками, телепередачами для детей и т. д. и т. п. И как мы видим, в целом это оказало позитивное влияние на креативность детей.

Но к середине 80-х телевидение уже перестало быть развивающим, оно все больше превращалось в агрессивное – схватывающее и удерживающее внимание – зрелище. Конкуренция между каналами вынуждала производителей контента "приклеивать" зрителей к своему продукту, чтобы они не переключались на другие каналы.

Дальше – хуже: начиная с 90-х годов прошлого века происходит постепенный спад креативности детей. И тут я предлагаю посмотреть на результаты еще одного исследования – как раз той поры, которое было проведено в США. Ученые соотнесли данные о количестве времени, проведенного детьми и подростками за телевизором, с тем, какое образование они в конечном итоге получили.

Вот что получилось. Дети, которые смотрели телевизор в сутки только один час или даже меньше того, получили высшее образование более чем в 50 % случаев (что для США результат грандиозный), и лишь 10 % из этих детей остались совсем без образования. А вот те дети, которые смотрели телевизор более часа в сутки, лишь в 10 % случаев получили высшее образование, а в 25 % случаев остались без образования вовсе.

Конечно, здесь не исключены и другие влияния. Понятно, например, что дети, которые смотрели телевизор лишь в очень ограниченном объеме, с большей вероятностью, воспитывались в семьях, где о их обучении лучше заботились. Видимо, их родители делали упор на образовании, дополнительном развитии ребенка и т. д. Но как бы там ни было, разрыв, который мы наблюдаем в этих двух группах, фантастический!

А теперь давайте вспомним недавнюю статистку, которую я привел чуть выше: в 90-х демаркационной линией между будущей успешностью в жизни и полным провалом в ней же был один час экранного времени, а сейчас это многие и многие часы!

В таких обстоятельствах содержание контента уже не играет никакой роли: если ребенок занят постоянным потреблением контента, вместо того, чтобы получать реальный жизненный опыт, – это и есть катастрофа. Тем более, что дети в большинстве своем не способны считать те смыслы, которые для них в мультики и игры вкладывают взрослые.

Цифровая зависимость

Данные, которые я приводил выше, касались нашей общей цифровой зависимости – взрослых, подростков. А как дела обстоят с самыми маленькими?

По данным Фонда Генри Кайзера в 2017 году шестилетний американский ребенок проводит с гаджетом семь с половиной часов в день. 75 % детей имеют телевизор в своей спальне, 68 % двухлетних детей регулярно используют планшеты, а у 59 % двухлеток есть собственный смартфон.

Что в целом и понятно – не делиться же с ребенком собственным гаджетом? Думаю, что примерно так рассуждают молодые родители, которые и сами уже во всю сидят на крючке цифровой зависимости.

То, что это именно болезнь, сейчас стало уже предельно понятно. В 2017 году исследовательская группа Корейского университета в Сеуле, возглавляемая профессором Хюнг Сук Сером показала, что биохимические изменения в головном мозгу гаджетозависимых идентичны изменениям при наркомании.

Исследователи сопоставили реакцию мозга наркоманов на наркотик и реакцию мозга людей, зависимых от гаджетов, на гаджеты. Выяснилось, что такие наиважнейшие нейромедиаторы как ГАМК, глутамат и ряд других, работают в такой ситуации одинаково. Причем наиболее существенные изменения в работе данных нейромедиаторов наблюдались в зонах мозга, отвечающих за импульсивное поведение и чувство тревожности.

Проще говоря, когда цифрозависимый человек находится без телефона, у него возникает чувство тревоги, как у наркомана, который лишился очередной дозы. Стоит ли удивляться, что в среднем владелец смартфона проверяет его 150 раз в день! То есть, если вычесть восьмичасовой сон, почти каждые 6 минут.

Впервые термин "цифровая зависимость" появился в Южной Корее, где количество людей, страдающих этой зависимостью в патологической форме, уже перевалило за 35 %. При этом патологической формой считается состояние, когда изменения в коре головного мозга свидетельствуют о том, что ее объем сократился более, чем на 10 %. То есть речь идет по сути об усыхании мозга.

Теперь, впрочем, про цифровую зависимость говорят уже во всех развитых странах – в Великобритании, США (там заболеваемость оценивается сейчас в 15 % от всего населения) и Китае. Китай, кстати сказать, действует на опережение: пока все в растерянности, он уже в 2008 году сделал данный диагноз официальным и для лечения данных пациентов там построены специальные трудовые лагеря, в которых на цифровой диете содержат особо цифрозависимых.

Международная медицинская общественность достаточно консервативна, свои классификации болезней она меняет нечасто – десятилетия зачастую проходят.

Но вот в 2018 году, еще до начала очередного пересмотра, Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) объявила, что в новой международной классификации болезней (МКБ-11) диагноз "цифровая зависимость" будет обязательно.

Параллельно исследователи, работающие в рамках проектов ВОЗ, готовят свои рекомендации. До сих пор они выглядели следующим образом: дети от 0 до 3 лет не должны пользоваться экранами, дети дошкольного возраста (3–7 лет) могут смотреть телевизор или другой цифровой носитель до 30 минут в день, в возрасте с 7 до 10 лет – не больше 50 минут в день. Старшие школьники (11–18 лет) – последовательно от одного часа до трех часов в день. Речь идет о всех экранах совокупно: телевизор, компьютер, смартфон, планшет.

Впрочем, под давлением нарастающей цифровизации нам, вероятно, следует ждать каких-то послаблений. Как норму массы тела в нашем стремительно толстеющем обществе постоянно сдвигают вверх (эффективный, надо сказать, способ улучшения статистики по ожирению), так и тут нормы рекомендуемого экранного времени будут двигать.

Так, например, Американская ассоциация педиатров, по состоянию на 2017 год, думает о том, чтобы сохранить для детей полный запрет на экраны до полутора лет, а с двух до шести лет предполагается разрешить один час. Дальше еще сложнее: в возрасте с шести до восемнадцати лет деликатно говорят о необходимости "ограничения медианагрузки".

И понятно, почему сформулировать норму экранного времени в школьном возрасте становится все сложнее – дело даже не в зависимости, которая толкает детей бесконтрольно сидеть в смартфонах и компьютерах, а в том, что и система образования переходит в цифровую среду. А на механику образования врачи, к сожалению, влиять не могут, хотя намек от них исходит весьма, на мой взгляд, недвусмысленный.

Глава вторая
"Говорить бесполезно!",
или как ребенку объяснить, что…

Думаю, подавляющее большинство родителей (по крайней мере те из них, которые впервые таковыми становятся) воображают себе, что у них родится не просто ребенок, а еще и самый настоящий собеседник – человек, с которым они счастливо найдут общий язык.

Молодые отцы или, пуще того, мужчины, готовящиеся стать отцами, представляют себе, как они будут общаться со своим сыном, приобщать его к мальчиковой жизни "настоящего мужчины". Мамы радужно представляют себе, как они будут "чирикать о важном" со своими девочками, как они им все расскажут, чтобы те не повторили маминых ошибок…

То, что ребенок толком улыбаться начнет родителям только через месяц, – это для них загадка. А то, что, когда их ребенок созреет наконец для полноценного общения, у него будет уже совсем иной круг собеседников, – это и вовсе для молодых родителей тайна за семью печатями. В общем, разочарования стоят у двери, ждут. И они неизбежны.

Родители не понимают, как много вреда они причиняют своим детям, когда, пользуясь своей родительской властью, хотят навязать им свои убеждения и взгляды на жизнь.

Феликс Дзержинский

"Говорить ему что-либо – бесполезно!" – это классическая родительская фраза. Но, кажется, не многие из родителей понимают, насколько это точно сказано! Прямо не в бровь, а в глаз! В первой главе мы уже коснулись этой темы – развитие ребенка идет поступательно, на хромой кобыле все этапы этого развития и соответствующие кризисы взросления не объедешь.

Но о том, что происходит с сознанием ребенка, мы еще толком не говорили. А это важно, в противном случае найти "общий язык" с собственным ребенком нам не только не светит, но даже и не мигает. И когда мы все это поймем, мы узнаем, как с ним правильно "разговаривать", чтобы он наконец начал нас понимать.

Сравнение с собакой

Мне кажется, самое важное – это осознать трудность, с которой мы сталкиваемся, когда начинаем говорить о психологии ребенка. Боюсь, что объяснить это без привлечения каких-либо аналогий – дело абсолютно бесперспективное, поэтому я просто вынужден к ним прибегнуть.

Те, кому уже приходилось читать книжки "доктора Курпатова", наверное, хорошо знают, что у меня есть ряд любимых авторов, точнее сказать – ученых, мнению которых я доверяю и считаю его очень важным. К их числу относятся, например, И. П. Павлов и К. Лоренц. Оба, кстати сказать, лауреаты Нобелевской премии.

И вот представьте себе такую картину: я читаю какую-то очередную работу Конрада Лоренца, он вдруг начинает чихвостить Ивана Петровича. Ну как я могу на это реагировать? Я, конечно, раздражаюсь, недоволен, пытаюсь понять – в чем же проблема, с чего такая реакция на любимого мною Ивана Петровича? И вот после нескольких абзацев этой критики читаю о такой истории…

Дело было в первой четверти ХХ века. Один из учеников Конрада Лоренца отправился на стажировку в лабораторию Ивана Петровича. И тут надо сказать, что особенность исследований, проводимых К. Лоренцом, состояла в "натурности", то есть он изучал поведение животных в естественных условиях обитания, ну или в условиях, максимально приближенных к естественным.

Иван Петрович, в свою очередь, не ставил перед собой такой задачи, его интересовало не поведение животных как таковое, а механизмы работы мозга животных, и это, конечно, не одно и то же. Для того чтобы достичь этой цели, ему требовалось, напротив, исключить влияние всех "лишних" внешних факторов (так сказать, "шума"). Соответственно, здесь условия были прямо противоположные – не естественные, а почти противоестественные.

Теперь представим такую картину – появляется в лаборатории Ивана Петровича эдакий лазутчик, обученный Конрадом Лоренцем тому, как правильно вести исследовательскую работу. И что он видит? А видит этот стажер-лазутчик не естественные, а экспериментальные условия. Собака, например, не бегает среди себе подобных, а стоит в специальном "станке", перевязанная по всем четырем лапам.

В эксперименте у нее формируют условный рефлекс: включают метроном и дают съестное, потом повторяют эту операцию несколько раз, а далее, когда условный слюноотделительный рефлекс, по логике, должен был у нее возникнуть, включают метроном, еды не дают, а слюна течет. В общем, классический опыт на формирование условного рефлекса.

И вот смотрит на все это ученик Лоренца, ставший стажером Павлова, и решает для себя: "Нет, я этого не выдержу! Что ж это за исследование такое, где собака стоит связанная в станке! А как она поведет себя, не будь она связана, мы же не знаем!" И… выпускает животное.

Теперь вопрос: как повела себя собака в лабораторной комнате, где у нее формировали условный слюноотделительный рефлекс на звук метронома, вырвавшись на свободу? Не знаю, догадаетесь вы или нет, но мучить вас не буду.

Собака бросилась к метроному и стала призывно лаять, прыгать, прижиматься к полу, выгибая спину… В общем, демонстрировать таким образом всю возможную приязнь этому прибору! Сошла с ума. Натурально! Ну не дурная, право?! Броситься к метроному, чтобы выпрашивать у него пищу? В своем уме, нет? В своем. И причем – это важное уточнение – в своем. Именно в своем, а не в нашем!

Конечно, мы-то с вами прекрасно понимаем, что животному съестное давал не метроном, а экспериментатор, да и метроном включался им же. Но как это дело понимало животное? Оно понимало это дело просто: если метроном тикает, еду приносят, не тикает – не приносят, значит кто у нас отвечает за еду и у кого ее просить надо? У метронома!

Природа не терпит пустоты: там, где люди не знают правды, они заполняют пробелы домыслом.

Бернард Шоу

Животное воспринимает только то, что оно воспринимает, и логика внутренних связей данной ситуации определена для него самой этой ситуацией. Нет тут никаких абстрактных понятий, нет "взгляда со стороны".

По-настоящему сумасшедшей была бы собака, которая рассуждала бы таким образом: "Так, ведут меня в лабораторию. Сейчас как пить дать будут у меня условный рефлекс формировать. Дяденька, которого зовут Иван Арнольдович, будет по команде дяденьки, которого зовут Филипп Филиппович, включать метроном и давать мне кусочек чего-нибудь вкусненького. Я все это буду делать, а потом они начнут издеваться – метроном включат, а кормить не будут. Садисты! Живодеры! К Швондеру пойду жаловаться!"

Каждый человек от скудости ума старается воспитать другого по собственному подобию.

Иоганн Вольфганг Гете

Ну, право, подобные собачьи размышления хороши для "Собачьего сердца" Михаила Афанасьевича Булгакова, но совершенно не годятся для мозга настоящей, всамделишной собаки.

Разумеется, собака не думает, как человек, и думать так не может в принципе. Потому что нет, не существует для нее ни "научной лаборатории", ни "эксперимента", ни "метронома", а есть лишь набор состояний, которые она испытывает. Разумеется, все эти ее переживания связаны одно с другим, но тут другая логика.

Мы рассуждаем, основываясь на понятиях, на тех значениях, которые стоят за этими понятиями, на смысле происходящих событий, а она – собака – основывается на ощущениях. Причем надо признать, что наша логика – логика абстрактная, оторванная от всякой иной логики и даже жизни. Тогда как логика собаки – логика железобетонная: "здесь и сейчас" – метроном, кусок мяса, и еще какие-то люди здесь суетятся, поесть нормально не дают. Все она правильно сделала! Это мы с вами сумасшедшие.

Знаю, что за сравнение ребенка с собакой, меня, как говорится, по головке не погладят. Но я, честно-честно, и не собираюсь заниматься здесь какими-либо сравнениями, я просто хочу продемонстрировать принцип. Когда мы говорим, что, мол, каждый глядит со своей колокольни, – это не просто пословица, это, понимаете ли, правда жизни.

Даже у собаки есть своя колокольня. Нам может казаться, что собака сошла с ума, но, с точки зрения собаки, – это мы не в своем уме. А кто здесь прав или виноват, на самом деле никакого значения не имеет. Более того, все правы, но каждый для своей колокольни. И вопрос совершенно в другом – как нам найти общий язык с тем, кто смотрит на этот мир с другой колокольни?

Мы возвращаемся к нашему ребенку – у него своя колокольня, причем, у него их даже несколько. И они такие разные, что их и друг с другом-то сравнивать сложно! А уж с нашей, родительской колокольней – и вовсе бессмысленно, сплошная профанация. Наша задача – понять, что это за "сознание", с которым мы так страстно, так задушевно и зачастую так бессмысленно ведем свои "душещипательные беседы" и "нравоучительные дискуссии".

Привычки отцов, и дурные и хорошие, превращаются в пороки детей.

Демокрит

Игры детей – вовсе не игры, и правильнее смотреть на них как на самое значительное и глубокомысленное занятие этого возраста.

Мишель Монтень

Примечание:

"Поговорим о главном!"

Сразу должен предупредить всех нас от поспешных решений и выводов. С одной стороны, нам кажется, что различия в "мышлении" не могут быть уж слишком значительными. Ну подумаешь, "немного" не понимает ребенок, главное – чтобы суть рубил! А он рубит! Так мы себе это представляем, выдавая желаемое за действительное, и тоже рубим.

С другой стороны, даже осознавая тот факт, что мышление, сознание ребенка устроено иначе, не так, как наше, нам самим очень трудно под это дело подстроиться, смириться с этим, если хотите. И мы все равно пытаемся, чтобы он нас понял, тогда как, по большому счету, надо, чтобы он понял не нас, а то, что ему нужно понять в данный конкретный момент. Поверьте, это далеко не одно и то же!

Э-э… Вы еще не сделали никаких поспешных выводов?

Загвоздка в том, что мы вряд ли заметим, что он нас на самом деле не понимает. Поверьте, мы постоянно будем находиться в иллюзии, что он понимает нас прекрасно. В этом, собственно, главная коллизия. И это общее правило, которое даже с детьми никак не связано: мы рисуем себе своего собеседника по своему образу и подобию, живем по принципу – "думай с нами, думай как мы, думай лучше нас". Мы уверены, что так оно и есть.

К тому же, мы ведь еще все так "понятно" и "доступно" ему объясняем, а он даже и соглашается с нами! Конечно, он понял нас правильно! Ага… Только потом он вдруг делает то, что идет вразрез со всем тем, что мы раньше о нем и обо всем вообще думали. Почему? Потому что нам только казалось, что нас правильно понимают, потому что мы рисовали себе своего собеседника по своему образу и подобию. А он – другой.

Но оставим теорию. Поясню ситуацию на конкретном примере. Итак, нам кажется, что ребенок все понимает – он качает головой (часто впопад), говорит правильные слова, более-менее связно отвечает на уточняющие вопросы. Создается абсолютная иллюзия, что он "в материале". Проблема в том, что и ребенку кажется, что он все понимает, ну или почти все. Он не понимает, что он понимает неправильно.

Но как, скажите на милость, такое можно заметить? И не замечает этого ни ребенок, который понимает все как-то по-своему, ни взрослый, которому кажется, что он рассказывал очень ясно, доступно и доходчиво. Только правильно заданные вопросы помогут взрослому увидеть, насколько он ошибается, полагая, что ребенок "все понимает правильно", даже если речь идет о совершенно элементарных на первый взгляд вещах.

Знаменитый исследователь детской психики французский ученый Анри Валлон приводит такой пример разговора с ребенком.

Психолог. Что случается, когда человек умирает?

Ребенок. Умирают, закрывают глаза, а потом их везут закапывать и потом кладут венки и начинают поливать цветы. Иногда их просто кладут, иногда на кладбище ходят гулять. Иногда рабочие копают могилы, а потом посыпают песком.

Психолог. А зачем они копают могилы?

Ребенок. Чтобы класть мертвых.

Психолог. Откуда видно, что человек умер?

Ребенок. Потому что он лежит на смертном одре.

Психолог. Откуда люди знают, кого класть на смертный одр?

Ребенок. Потому что он умер.

Психолог. Из чего видно, что он умер?

Ребенок. Потому что его закапывают.

Психолог. А как узнать – умер он или нет?

Ребенок. Это видно в могиле.

Вот такая занимательная беседа. Я специально не раскрыл вначале возраст ребенка. Это уже шестилетний малыш! Нормальный, здоровый, без каких-либо задержек и отклонений… Причем рассуждает он, надо признать, вполне здраво. Проблема только в том, что он действует наобум.

У него есть некий набор представлений о смерти – "мертвый", "могила", "кладбище" и т. д. Но не понимая внутренней связи всех этих явлений друг с другом, не понимая, что в этой "картинке" главное, а что второстепенное, он спонтанно сочетает один признак события с другим, полагая, что все они вполне полноценны и самодостаточны.

И это непонимание – обязательный признак мышления данной возрастной группы: внешние признаки того или иного события, той или иной вещи он уже умеет определять, а сущностные связи устанавливать пока не способен.

Ребенок в этом возрасте не понимает, что такое смерть, не чувствует этого понятия. Для него это просто "картинка" – что-то, о чем он что-то слышал, так или иначе видел, думал. И он описывает нам эту "картину" справа налево и слева направо, и ему не слишком важна последовательность – сначала умер, потом закопали или наоборот – сперва оказался на смертном одре, а потом умер, или умер, а потом его туда положили. Ну неинтересно ему это, право! Просто вот так бывает…

Саму же сущность того, о чем он так уверенно и с такой серьезностью размышляет, он не видит вовсе, не до нее. И это не взрослый, страдающий инфантильностью тунеядца – "не видел, не знаю, не читал, не понял, но мнение имею" – и защищающий таким образом свое реноме. Ребенок просто не может по-другому.

Не знаю, удалось ли мне объяснить, что такое иллюзия взаимопонимания. В свое время я посвятил этому феномену целую главу в книге "Убить иллюзии. Универсальные правила". Возможно, кто-то из моих читателей уже с ней знаком и хорошо понимает, о чем я тут толкую. Но в любом случае должен сказать следующее: проблема взаимопонимания между взрослыми и детьми по сравнению с иллюзией взаимопонимания между взрослыми (то, от чего мы все так страдаем) – это тихий ужас.

Кому-то, впрочем, может показаться, что я слишком застрял на этой теме. Но поверьте, это только так кажется. Проблема, которая здесь кроется, стоит того, чтобы о ней говорить и говорить. Ведь главная родительская беда – это слово "понимаешь". "Ты что, не понимаешь, что я тебе говорю?!", "Что тут непонятного?!", "И не делай вид, что ты не понимаешь!" – эти реплики суть бесконечные вариации на данную тему.

Причем, именно так выглядит главный запрос родителей, обращающихся за помощью к детскому психологу.

"Я ей говорю, что книжки рвать нельзя, а она рвет! – говорит мамочка полуторагодовалого ребенка. – Прямо смотрит на меня и рвет! Она мне это назло делает, да? И так ведь во всем! Разве она не понимает?! Я же ей все объяснила!"

"Доктор Курпатов" смотрит в такой ситуации на мамочку с тоской и говорит обреченно: "Не понимает…"

Мамочка трехлетнего и трехмесячного сыновей чуть не в слезах жалуется доктору: "Я ему объясняю, что он старший брат, а Ваня – маленький, поэтому ему нужно больше внимания. А он берет и – прямо вот видно же, что из вредности, – идет и ломает игрушку. Я, конечно, к нему сразу бросаюсь, начинаю его шлепать… Я понимаю, что это неправильно, но я не понимаю, что тут непонятного?! Он же видит, что Ваня маленький, лежит в конверте!"

"Не понимает", – отвечает доктор.

"Я и так ему уже, и этак! Уже и цыганочку с выходом устраивала, и подарками задаривала, и лупила его! Ну все сделала! А он прогуливает школу, и все! И что тут сделаешь?! И ведь взрослый уже совсем – десять лет все-таки! Одиннадцатый! Вот что тут непонятного – его из школы из этой выпрут, а возьмут его только в Четыреста двенадцатую, а там образования – ну никакого! Разве он этого не понимает?!"

Что отвечает на это доктор? Правильно: "Не понимает".

"Четырнадцать лет! Четырнадцать! И я нахожу у нее презервативы в сумке! Нормально?! Я, конечно, с ней поговорила. Я, конечно, ей все объяснила. Я, конечно, предупредила ее… А она смотрит на меня, как на дуру, и все тут, хоть тресни. Конечно, я не сдержалась. По первое число ей досталось. Но я не жалею. Я думаю, что, если она по-хорошему не понимает, будем по-плохому!"

"Не поймет", – отвечает доктор.

Все это совершенно не значит, что с детьми не надо говорить. Все это совершенно не значит, что им ничего не следует объяснять. Нет, разумеется! Надо и следует. Только необходимо иметь в виду это ограничение: мы никогда не сможем объяснить своим детям то, что мы думаем, мы можем объяснить им только то, что они способны понять, а это разные вещи. И пока это правило для родителей не норма жизни, а абстрактная конструкция, ничего не получится.

В общем, давайте не будем торопиться с выводами. Если вы хотите, чтобы ребенок понял то, что вы ему говорите, начните с того, чтобы понять самого ребенка. И даже не просто его позицию, но и сам его способ думать.

Дети больше походят на свое время, чем на своих родителей.

Арабская пословица