Причисление к лику святых согласно Уставу Русской Православной Церкви

«Канонизация» статья

В 90-х гг. в РПЦ была восстановлена практика прославления святых к местному почитанию. В подходе к канонизации местночтимых святых используются те же критерии, что и при общецерковном прославлении. Для причисления к лику местночтимых святых в РПЦ необходимы:

· соборное решение правящего архиерея, клира и мирян епархии;

· одобрение материалов, представленных епархией в синодальную Комиссию по канонизации святых;

· утверждение патриархом.

Согласно решению Архиерейского Собора 1992 г., во всех епархиях РПЦ должны быть созданы комиссии по канонизации святых для сбора в пределах каждой епархии материалов к канонизации подвижников веры и благочестия.

 

 

Письмо Митрополиту Петербургскому

 

Его Высокопреосвященству,

Высокопреосвященнейшему Варсонофию,

Митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому

 

 

Ваше Высокопреосвященство!

В нашей отечественной истории, в общественном сознании все больше проявляется истинных подвижников Веры, глубоко православных людей и сынов Отечества.

В наши дни немало представителей православной общественности стремятся затронуть перед церковным священноначалием вопрос о прославлении в лике святых верного сына Церкви Христовой Александра Васильевича Суворова.

Александр Васильевич Суворов самый выдающийся русский полководец за всю историю нашего Отечества не потерпевший ни одного поражения. Нет сомнения, что все его битвы были победоносны по промыслу Божию. Александр Суворов был глубоко верующим, в его войсках были полковые церкви, ежедневно совершались богослужения, он не переставая учил богоугодной жизни своих солдат.

Его христианская натура проявлялась в общении с подчиненными, сослуживцами, крепостными крестьянами, мирным населением, пленными и врагами. Он постоянно заботился о людях, был им постоянным живым примером истинного православного воина, к пленным относился человеколюбиво, к побежденным врагам с милостью. Его общественный подвиг является социальным выражением заповеди любви. Как мужественный воин Суворов всегда был готов отдать свою жизнь за соотечественников, оттого его не раз видели на самых тяжелых участках сражений, вследствие чего был однажды тяжело ранен.

Суворов, победитель Турции и Польши екатерининских времен, удалённый в село Кончанское под гласный надзор из-за критических взглядов на реформы Павла I в армии, посвятил себя молитве в построенном им Александро-Невском храме готовясь к переходу к вечной жизни. Прекрасно зная православное богослужение, опальный полководец помогал священнику в алтаре, пел на клиросе, читал Апостол, звонил в колокола, неукоснительно соблюдал все посты, установленные Православной Церковью.

В 1799 году А. Суворов освободил Северную Италию от революционных французских завоевателей, за что католический архиепископ, приветствуя русского полководца, уподобил его солнцу, которое, по слову библейского пророка Иисуса Навина, остановилось на своем небесном пути и помогло народу Божию победить язычников. Воинский подвиг, война за веру и отечество является свидетельством любви к Богу и ближнему и ставит христианина на путь мученичества. Так во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., причиной которой было тяжелое положение христиан в Османской империи, свт. Феофан писал родителям воина: «Сын под Плевной? Воины, за дело Божие воюющие, идут мученическою дорогою. Наша же война воистину есть дело Божие». Эти же слова приложимы по отношению к его борьбе с безбожной французской революционной армией в Италии. 

Благочестивая жизнь

Начало

Александр Васильевич Суворов был небольшого роста, сухощав, даже сутуловат, лицо в морщинах, на голове довольно редкие седые волосы, собранные спереди локоном. Небольшие голубые бегающие глаза светились проницательностью и сильной энергией; его взгляд, слова, движения отличались необыкновенной живостью. Он обладал веселым, общительным характером, живой и подвижный, удивительно чуткий ко всему происходящему вокруг, беззаветно преданный Богу и Церкви, Царю и своему Отечеству.

В юношестве Суворов поступает в Семеновский полк, известный и тогда своей исправностью, хотя и в нем были служащие всякого сорта: от солдат, державших при себе дворовых по 17 человек, и до таких, которые отлучались из караула без позволения и брали с арестантов деньги. Суворов, державший только двух дворовых, не принадлежал к первым, ни тем более ко вторым, и быстро установил свою служебную репутацию как человека, на которого всегда и во всем можно положиться. Из письма к отцу А. Суворова его ротного командира «Сын Ваш не только не хочет отличаться от простых солдат, но напрашивается на самые трудные обязанности службы. Никогда подобно другим дворянам не нанимал он вместо себя других солдат и унтер-офицеров на службу, а напротив, охотно ходит в караул за других. Никогда не позволяет он солдатам, которые преданы ему душой чистить своё оружие или амуницию... Не было исправнее солдата, за то и не было взыскательней унтер-офицера как Ваш сын. Вне службы он с солдатами как брат, а по службе не умалим. Не только товарищи его, но и мы, начальники почитали его чудаком».

Жил Суворов как монах в миру. Это был, прежде всего, подвижник веры православной. Молитва, строгий пост были для него обязательным явлением. В дни Великого поста, дни говения, Суворов пил только кипяток и ел сухарики. Не пропускал ни одного церковного богослужения. Любое дело начинал с молитвы и учил этому своих подчиненных, что и отразил в его духовном наследии, именуемом «Наука побеждать». «Никакое дело, а паче воинское, не начинай без поста и молитвы» – так учил Суворов и так жил сам. Даже во время боевых событий не изменял он этому своему молитвенному правилу. О вере его ходили легенды, его любила армия, называли не иначе как «наш батюшка, отец родной, Александр Васильевич». Оказывал он повсюду благотворительную помощь монастырям и храмам. Много помогал он нуждающимся, в том числе и раненым врагам приказывал оказывать всю необходимую помощь.

День свой Суворов начинал тем, что, очень рано встав с постели, заставлял себя обливаться ледяной водой, даже зимой. Спал он всегда на сене или соломе, даже и тогда, когда жил в царских дворцах и великолепных чертогах. Пышность и великолепие Суворов терпеть не мог. Пища его была самая простая, в походе иногда довольствовался солдатским сухарем и водою. Обыкновенно жизнь вел он всегда больше уединенную. Имел трех человек прислуги и фельдшера, но зачастую обходился и меньшим штатом. Будучи человеком просвещенным, читал много и постоянно.

Сердце Суворова к деньгам было равнодушно, так при постройке укреплений средства из казны не поступали, а подрядчики успели зайти далеко, и теперь должны были нести убытки, некоторые даже разорение. Это его не только заботило, но и подвинуло на решительный шаг. Он писал управляющему: «Подрядчикам выданы деньги из казны, я должен буду взнесть и, чтобы не отвечать Богу в их разорении, остальные им дополнить. Чего ради извольте продать мои новгородские деревни не ниже 100,000 рублей; людей перевесть в Суздаль. Теперь еще не знаю, какая и будет ли выручка за материалы, с согласия подрядчиков; хорошо, коли б осталось на выплату». Но все дело обошлось благополучно, и прибегать к крайней мере не потребовалось. Суворов не коснулся ничего из добытого грабежом, отказываясь от всех представленных и поднесенных ему вещей. Даже когда привели к нему, на память о славном дне, великолепного, в богатом уборе коня, он отказался и от коня, сказав: «донской конь привез меня сюда, на нем же я отсюда и уеду». Недаром солдаты говорили: «наш Суворов в победах и во всем с нами в паю, только не в добыче».

На боевом поле Суворов был одним человеком, а в остальных условиях жизни совсем другим, легко подчинялся чужой воле, известным образом замаскированной, особенно по делам денежным. Он сам это очень хорошо понимал, неоднократно говаривал и так писал: «обманет меня всякий в своем интересе; надобна ему моя последняя рубашка, — ему ее дам, останусь нагой; чрез то я еще не мал».

Свое нелегкое солдатское дело Суворов воспринимал как призвание Свыше, от которого он не вправе отказываться. Под конец своей жизни он говорил: «...Чувствую ныне и прежние мои раны, но, доколе жив, – служить, хотя иногда и отдыхать. Так долг християнина. …Оставить службу рад, удалюсь мирских сует – говорю по чувствам: но, как одушевленный, – оставить службу грех!».

 

Брак

Тогдашний двор и придворные не могли похвастаться строгими нравственными принципами в жизни вообще и во взаимных отношениях двух полов в частности. Суворов же был в этом последнем смысле безукоризненных правил, не допускавших никаких уступок.

В настоящем же случае следует сказать, что во взглядах своих на женщину, Суворов был разумеется далек от идей женской эмансипации нынешнего времени, но не разделял и татарского представления Московской Руси о женском поле. Он только был противником и порицателем мужского слабодушие пред женским влиянием, придававшего женщине роль, как он называл, «полуденного беса». По его понятиям, женщина принадлежала всецело своей семье и домашней жизни, и обязана была послушанием главе семейства — отцу или мужу. Но это послушание не уничтожало её человеческих прав.

Суворов женился в начале 1774 года. Произошло это внезапно. Александр Васильевич был почтительный сын и любил своего отца искренно. Он, признав отцовские доводы о женитьбе уважительными, повинуясь его воле, венчался в 44 года в Москве со знатной 23-летней княжной Варварой Ивановной Прозоровской.

Первые годы супруги жили в согласии. Разлучались они часто, по свойству службы Суворова, но при первой возможности снова соединялись. Однако вынужденный постоянно находиться вне дома в войсках, Суворов признавал: «...Томящуюся в болезни чреватую жену, равно мою девчонку, себя – забываю, помня себя только в единственной части – Высочайшей службы, где бы она ни была, хоть в бездне океана. Бог да подкрепит мои силы».

В сентябре 1779 года Суворов подал в славянскую консисторию прошение о разводе. Консистория отказала за недостаточностью доводов. Суворов апеллировал в синод, который и приказал архиепископу славянскому и херсонскому пересмотреть дело. Варвара Ивановна возвратилась к мужу и упросила его помириться. В январе 1780 года Суворов подал заявление и остановил дело.

Разногласия вскоре снова возникли; Суворов, как человек искренно верующий, прибегнул к посредничеству церкви. По заранее сделанному соглашению, он явился в церковь одного из пригородных сел, одетый в простой солдатский мундир; жена его в самом простом платье; находилось тут и несколько близких им лиц. В церкви произошло нечто в роде публичного покаяния; муж и жена обливались слезами, священник прочитал им разрешительную молитву и вслед затем отслужил литургию, во время которой покаявшиеся причастились святых таинств. 

Мир восстановился только внешний. Супруги жили вместе до начала 1784 года, и тогда расстались окончательно. Суворов, находясь в одном из своих имений, подал прошение о разводе прямо в синод. Синод ответил, что не может дать делу ход. На этом и кончилась попытка Суворова развестись с женой. Он назначает жене пенсию 1200 рублей в год, впоследствии он увеличил её до 3000 рублей.

«Было бы однако же дивом, если бы они ужились до конца» – пишет русский военный историк Петрушевский А.Ф. – «В муже и жене ничего не было однородного: он был стар, она молода; он очень неказист и худ; она полная, румяная русская красавица; он ума глубокого и обширного, просвещенного наукой и громадной начитанностью; она недалека, неразвита, ученья старорусского… Вся эта нескладица должна была привести рано или поздно к плачевному исходу, а когда ко всему сказанному присоединилось еще легкомысленное поведение Варвары Ивановны, то разрыв сделался неустранимым».

Суворов имел очень строгий взгляд на брак, логическим последствием такого взгляда являлось понятие о неразрывности освященного Богом союза, а потому если брак разрывался, то для стороны не виноватой было непременным делом чести и долга очистить себя от обвинения в таком беззаконии. Поэтому он считал своею обязанностью снять с себя вину в расторжении, если не брака, то совместной с женою жизни, требуемой браком; но той же причине он не скрывал и от других этого дела. 

 

Жизнь в мирное время

Вставал Суворов со светом и обыкновенно сам подымал крестьян на работу. Камердинеру Прохору приказано было тащить его за ногу, коли поленится вставать. Ходил он много и очень скоро, особенно по утрам; церковь посещал усердно.

Образ жизни и вся обстановка Суворова на зимних квартирах, скромных и простых до отрицания всякого комфорта, в деятельное время кампании нисходили до лагерного и даже бивачного солдатского обихода. У Суворова совсем не было столового багажа, а тарелки, ножи и тому подобное его люди доставали у кого попало. Одевался он обыкновенно в куртку грубого солдатского сукна.

Будучи человеком просвещенным, он нуждался в чтении, как в умственной пище, и действительно читал много и постоянно. Его привлекало знание для расширения умственного кругозора. В инвентарях его имущества 80-х годов значатся порядочные массы книг. В московском доме сохранялось 14 сундуков и одна коробка книг; в кончанском доме меньше, но все-таки довольно много, особенно религиозного содержания.

Суворов, будучи владельцем больших имений, всегда удерживал от слишком крутого обращения с крестьянами своих управляющих. Однако крестьян он не баловал, прибегая подчас к телесным наказаниям. Оставляя в временно-управляющего, на свое отсутствие, одного из своих младших офицеров, Суворов снабжает его наставлением где, между прочим указывает и на постепенность практикуемых у него взысканий: «1) словесно усовещевать, 2) сажать на хлеб и воду 3) сечь по рассмотрении вины розгами». Вообще у него вовсе не практикуются такие наказания, какие бывали у других явлением обычным: заковывание в цепи, надевание рогатки на шею, батоги, плети и даже кнут. Граф Румянцев был по тогдашним понятиям помещик строгий, но вовсе не жестокий; сравнение же его системы наказаний крестьян с Суворовскою доказывает, что Суворов поступал со своими крепостными гораздо мягче.

Его всегда озабочивала праздность своих дворовых, и по своему обыкновению он старался вытеснить ее производительным трудом. Заставляя дворовых женщин питаться своим рукоделием, он поясняет: «сие не от чего иного, чтобы порочной праздности вовсе были чужды, ибо труды наклоняют к благонравию». Вся система его управления имениями была основана на этом правиле.

Отношение Суворова к крестьянам хорошо видно в одной из его записок: «У крестьянина Михаила Иванова одна корова; следовало бы оштрафовать старосту и весь мир за то, что это допустили. На первый и на последний раз прощается; Иванову купить корову на господский счет, но отнюдь не в потворство другим, и никому впредь на это не надеяться. Крестьяне богатые должны помогать в податях и работах неимущим; из последних особенно почитать тех, у кого много малолетних детей; того ради Иванову купить на господский счет еще шапку в рубль. Лень исходит также из безначалия».

При повсеместном возрастание оброка Суворов не опережал общего течения, а отставал от него, т.е. брал со своих крестьян меньше, чем многие другие. Если бы оброк был не по силам, или доходил до предела платежной возможности, то для сохранения благосостояния крестьян требования помещика оставались неисполненными. Истинное состояние Суворовских крестьян представится очень удовлетворительным. Пример тому одно обстоятельство. Когда Суворов купил имение во владимирском наместничестве, то стали возвращаться восвояси крестьяне, бежавшие при прежнем владельце. Приходили они даже из дальних мест, из-под Астрахани и из земли Донского войска, ибо про нового помещика шла хорошая слава. 

В России военная служба была для податного сословия пугалом. Каждому нижнему чину предоставлялось право выходить в отставку после восьмилетней службы. От военной службы отделывались всеми способами. Закон предписывал кроткое обращение с новобранцами, но не исполнялся. Требования службы были большие, обращение начальников с нижними чинами жестокое, да и разлука с семьей предстояла рекруту долгая, почти вечная. От всего этого побеги между солдатами были часты, а между рекрутами необыкновенно велики.

Тогдашний способ комплектования армии отрывал крестьян от дома и семьи почти на всю жизнь и во всяком случае делал их, по отбытии службы, негодными к прежним занятиям. В деревнях убыль человека из семьи была для нее истинным бедствием и иногда оставляла неизгладимый след. Суворов принял против этого меры. Он постановил обязательным для всех имений правилом — своих людей в рекруты не отдавать, а покупать со стороны, ибо «тогда семьи не безлюдствуют, дома не разоряются и рекрутства не боятся». В подобных людях недостатка не могло быть; торговля крепостными людьми считалась тогда делом довольно обычным. Он приказал покупать для рекрутства чужих людей, собирая цену рекрута по имуществу каждого, всем миром, при священнике, и в подмогу миру определил из своих оброчных денег выплачивать половину суммы за каждого рекрута безвозвратно.

Одним из поводов к освобождению вотчин от поставки своих рекрут натурою был малый прирост населения, Суворовым замеченный. Это же обстоятельство побуждало его всячески поощрять браки и вообще способствовать увеличению семей. «Богу не угодно, что не множатся люди» – говорил он. Практиковалось и нечто в роде премий или наград за многоплодие. Делалось это не в виде единичных случаев, а довольно часто. Заботясь о том; чтобы крестьянские семьи «богатели» детьми, Суворов смотрел, на сколько это было возможно в его положении, чтобы уход за детьми был внимательный и человеколюбивый. Такого рода распоряжений и указаний встречается в его письмах и приказах множество; Он очень любил «ребяток». В одном приказе читаем: «указано моими повелениями, в соблюдении крестьянского здоровья и особливо малых детей, прописанными в них лекарствами, как о находящихся в оспе, чтобы таких отнюдь на ветер и для причащения в Божию церковь не носить. Но ныне, к крайнему моему сожалению слышу, что из семьи Якова Калашникова девочка оспой померла». Вообще он отличался постоянною заботливостью о детях, так как знал очень хорошо, что в деревнях по этой части похвалиться нельзя. Впрочем, его человеколюбивое чувство не ограничивалось детьми, а распространялось вообще на бедствующих и неимущих, если не пороки привели их к несчастью.

Не забывает Суворов прежнюю службу даже лошадей своих. Их было четыре: две «за верную службу в отставке на пенсии»; другие две дешево проданы или подарены крестьянам, «но Боже избавь, не с тем, чтобы заездить». Если же эти две лошади очень стары, то оставить на пенсии, только «изредка проминать и проезжать без малейшего изнурения, а летом пасти сохранно в табунах».

Часто посещал он и крестьянские дворы, устраивал свадьбы, бывал на венчаньях и крестинах, ласкал крестьянских ребятишек и принимал участие в их играх. Однажды он играл с крестьянскими подростками на кончанской улице в бабки; тут его застал какой-то гость, который не сумел скрыть своего удивления. Суворов объяснил, что в России развелось очень много фельдмаршалов, делать им нечего, а потому приходится играть в бабки.

       С приближением в 1798 году святок, которые Суворов издавна привык проводить в забавах, он как будто опасается в этом помехи и снова возвращается к той же теме. «Бездушные крамольники», — пишет он: «да не вменят во зло, что я здесь иногда упражняюсь с моими соседями непорочно в дружеских утехах; они меня любят за мое чистосердечие, как любили солдаты; тако препроводя святые вечера, изготовлюсь к великому посту».

Жизнь и деятельность Суворова можно с не меньшим основанием рассматривать с позиции его трудов по созиданию храмов Господних. К святыням, основание которым положил Суворов, относятся церкви, связанные с его служебной деятельностью, такие как Петропавловский храм в Новой Ладоге или храм Спиридона Тримифунтского в Измаиле, а также церкви, воздвигнутые полководцем в своих имениях, например, церковь Василия Великого в суздальском селе Кистыш или церковь Александра Невского в новгородском селе Кончанское.

Постоянною заботою Суворова были церкви. Значительная часть оброков шла на исправление старых и новых сооружений. Он пишет Качалову: «я и всех своих оброков на этот предмет нимало не жалею». Параллельно с заботами о церковных зданиях, утвари и вообще благолепии, отдавались распоряжения о помещениях для причта и его содержании.

 

Чудачество

Вот так описывает Драгомиров, военный теоретик и последователь Суворова, время, в котором жил Суворов: «Это был, во-первых, расцвет крепостного права; во-вторых, совершенное отсутствие понятия о, так сказать, служебном, самоотверженном патриотизме. Великая Немка научила русских гордиться русским именем; но своекорыстие, взлелеянного вековым рабством, искоренить, конечно, не могла: служили всеми своему личному, а не общерусскому; если при этом кое-что перепадало России, то конечно только по дороге. Всякий тащил, что только мог, служа своему самолюбию, тщеславию, карману, брюху с окрестностями».

Дабы дать более полную характеристику XVIII веку приведем слова Петрушевского: «Век искательств, подслуживания, лести и всяких кривых путей. Существовали эти пороки в русском обществе и раньше, и позже, но никогда не имели такой благодарной почвы, как в ХVIII столетии, после Петра Великого. Ничто не доставалось тогда прямо; даже богато одаренным людям приходилось держаться общей колеи. Суворов, искавший исхода своим внутренним силам с самого вступления в действительную жизнь, успел уже состариться, когда сделался человеком известным.»

Вот в каком обществе служил и жил Суворов. При таких условиях не мог он явиться открытым, свободным обличителем укоренившихся порядков. Но не мог и молчать; и потому прибег к языку Эзоповскому, благодаря которому высказывал житейскую, часто горькую, правду, не стесняясь лицом.

Александр Васильевич говорил много правды, был точен и прозорлив. И от того царедворцы не любили его. При всем своем негативной отношении ко двору Суворов преклонялся пред монархами. И всем, пытавшимся видеть в его чудачестве разные затаенные мотивы, он отвечал: «Помилуй Бог, не трудитесь, я вам себя раскрою: цари меня хвалили, солдаты любили, друзья мне удивлялись, враги меня ругали, придворные смеялись. Эзопом являясь при дворах, побасенками говорил я правду; был Балакиревым для пользы отечества и пел петухом, пробуждая сонливых».

Такое поведение оказывала на него репутацию отрицательное влияние. Один из самых авторитетных военных писателей прямо говорит, что странности Суворова понизили его военную славу в глазах иностранцев. Екатерина II говорила, что странностями своими Суворов прямо себе вредит, а Павел I просто их не терпел и с трудом выносил.

Но во время серьезной работы, без посторонних, а также в беседах с иностранцами, особенно высоко стоящими или пользующимися его исключительным уважением, он делался неизменно серьезен, увлекательно красноречив, обнаруживал обширный, многосторонне-образованный ум и замечательную меткость суждений. Так отзывалась о нем покойная императрица Екатерина, и справедливость её слов несколько раз подтверждалась во время заграничного похода Суворова.