Представление О женской природе в «романе О розе» жана де мена

Французская литература XIII–XIV вв. главным образом отражает наиболее актуальные проблемы, которые волновали общество в этот период. Особое внимание уделяется вопросам о сущности окружающего мира, в том числе, о положении и назначении женщины в нем, ибо достижение прогрессивного развития и внутриполитического мира счи­талось возможным только при условии добропорядочной жизни жен­щин.

В своем «Романе о розе» Жан Клопинель из Мена (вошедший в ис­торию под именем Жан де Мен) проводит свою трактовку женской при­роды. Роман был написан примерно между 1225 и 1235 годами. Можно сказать, что в труде Жана де Мена обобщается весь комплекс идей той эпохи. Как отмечал И. Хейзинга, «Роман о розе» «выражал величайшую попытку средневекового духа все в жизни охватить под общим углом зрения».

Важное место в произведении Жана де Мена уделено проблеме сущности женщины и ее места в обществе, так как, по мнению автора именно на ней лежит основная ответственность за распространение грехов и регресса общества, который продолжается с золотого века, ведь именно через женщину передаются пороки. Главной обязанностью женщины является продолжение рода. Поскольку природа вдувает в нее жизнь, именно представители слабого пола выступают в роли хра­нителей существования человечества и от них зависит судьба будущих поколений и, в целом, вся жизнь.

В «Романе о розе» представлена скорее грубая трактовка женской природы, которую Жан де Мен вполне последовательно проводит на страницах своего произведения, заставляя практически всех аллегори­ческих персонажей произносить антифеминистические речи. Все пове­ствование о женщинах в романе продолжает стилистику средневековых французских фаблио, где темы супружеской неверности и женского распутства были широко распространены. Таким образом, главной те­мой произведения является не почитание женщины, а скорее наоборот – презрение к ее слабостям.

В романе явно выражены несколько точек зрения на женскую при­роду, представленных в двух симметричных речах – Друга и Старухи Опытный Друг, представитель мужского мнения, рассуждая о женщи­нах, приводит вопиющие примеры женской низости, коварства, продаж­ности и распутства. Старуха же пытающаяся обвинить во всех грехах мужчин и оправдать поведение француженок, сама оказывается весьма близкой к очерченному Другом собирательному портрету.

Жан де Мен считает, что женщины за века до такой степени очерни­ли свою природу, что превратились в адептов дьявола. В то же время автор «Романа о розе» не отрицает существование женской доброде­тели, но отмечает, что встречается такая дама довольно редко, и за все существование мира приводит несколько примеров: Пенелопа, Элоиза, Дева Мария и др.

Автор глубоко убежден в падении нравов общества, возлагая вину за это, прежде всего, на женщин. Жан де Мен беспокоится о болезни мира, которую можно излечить, именно, защищая женскую душу от по­роков. Он обвиняет женщин в том, что они этого сами не делают: тем самым, развращают мужчин, и передают пороки детям, еще больше очерняя свою природу.

В «Романе о Розе» подчеркивается мысль, что сама природа толка­ет женщин к худшему. Жан де Мен учит и предупреждает мужчин, что нужно опасаться коварных дам, так как женщины настолько по природе безрассудны, что всегда стремятся к крайностям в добре и зле. В про­изведении дана характеристика природы женщин, в основе которой лежит хитрость, эгоизм, ловкость, кокетство и лукавство; все дамы склонны к разврату и изменам.

Итак, в глазах Жана де Мена, женская природа представляется как некий порочный мир, находящийся в союзе с дьяволом, посредством которого зло разрушает нравственные устои общества, порабощает души и губит мужчин. Женщина объявлялась сосудом пороков, вопло­щением всяческих соблазнов, ведущих в пучину греха.

Брак при этом трактуется грубо, как постоянное дьявольское давление. Налагаемые им ограничения клеймятся как противоесте­ственные. Пока автор не встречал достойной женщины, на которой мож­но было бы жениться. По мнению Жана де Мена любовь должна облаго­раживать людей, а брак связывать, возвышать над низменными инстинк­тами и давать возможность производить и воспитывать достойное по­томство. Но женщины, считает автор, оказываются не готовыми к этому, так как не вверяются разуму, а живут лишь плотскими желаниями.

С этой точки зрения социальный долг мужчины состоит, независимо от его семейного положения, в содействии по развитию женского разу­ма, как способности отличать добродетель от порока и руководство­ваться в своей деятельности стремлением не запятнать свой духовный мир и не навредить своему мужу, то есть не сотворить зла. Автор при­зывает женщину жить по законам Божьим, защищать от зла свою душу, стремиться возвыситься над низменным. Добро приумножает счастье, любовь облагораживает его. Любить Бога, мужа, себя и ближних своих, это те душевные потребности, которые, по мнению автора, под руково­дством разума защитят женщину от зла, тем самым изменят ее опоро­ченную природу и приведут все общество к прогрессу и всеобщей гар­монии.

А.А. Павлов*

 Familia Ciceronis и вопросы дотальной собственности

 

Изучением римской familia в отечественной историографии в основном занимались и занимаются романисты[579], в силу чего исследования, как правило, носят чисто институциональный характер и базируются главным образом на юридических источниках, что, несомненно, сужает круг рассматриваемых вопросов, ограничивает хронологически исследование временем написания сохранившихся юридических источников, а также не позволяет сопоставить юридическую норму с реальной практикой, которые, как это мы можем наблюдать ежедневно в своей жизни, зачастую весьма расходятся. В отечественном антиковедении хотя существует определенный (весьма узкий) круг исследований в этой области, однако и здесь спектр поднимаемых вопросов весьма узок[580]. Римская семья пока не стала у нас полем междисциплинарного всестороннего анализа, как то произошло на Западе в рамках «новой социальной истории».

Отношения, складывающиеся внутри семьи на почве собственности, являются важными как для характеристики семьи как таковой, так и для понимания отношений внутри семейного коллектива. Важнейшим элементом собственности моногамной семьи в Риме была дотальная собственность[581]. Целью данной работы является анализ практики имущественных взаимоотношений в римской семье, складывающихся в основном на почве дотальной собственности, причем объектом нашего исследования является одна отдельно взятая семья – семья Цицерона, а главным источником - его эпистолярное наследие, один из самых репрезентативных и аутентичных республиканских источников. Кроме того, одной из наших задач было показать важность использования неюридических источников при анализе казалось бы чисто юридических проблем, позволяющих лучше раскрыть римскую практику повседневных отношений.  

Сочинения Цицерона (106-43 гг.[582]) написаны в основном в 50-40-е годы I в. до н.э., в то время как дошедшие до нас сочинения юристов относятся к гораздо более позднему времени. Хотя среди сочинений Цицерона нет специально юридических сочинений (среди его наследия 57 речей, а также трактаты, условно разделяемые на риторические, философские, политические), но Цицерон практически во всех типах своих сочинений постоянно касался проблем публичного и частного права, и был несомненно хорошо знаком с семейным правом, как и обычаями и практикой в этой сфере[583]. Но все же Цицерон никогда не писал специальной работы о римской familia, как и о приданом, поэтому имеющиеся в его трактатах и речах сведения достаточно фрагментарны, несвободны от греческой философии и риторики. Однако помимо трактатов и речей Цицерон оставил нам по сути уникальный источник своей жизни и своей эпохи – письма. Именно письма позволяют нам взглянуть на римскую familia и практику имущественных отношений как бы изнутри, на примере самой семьи Цицерона, тем самым мы можем представить исторические реалии, относящиеся к сенаторской семье середины I в. до н.э. и сопоставить их с юридическими нормами, которые мы находим в юридических источниках классического и постклассического периода. Письма Цицерона отражают достаточно длительный промежуток жизни Цицерона (ранние относятся к 68 г., последние написаны в июле 43 г. - за несколько месяцев до гибели Цицерона). Основной их объем относится к периоду, когда Цицерон был консуляром и paterfamilias зрелого возраста, имеющим жену (Теренцию) и двух детей (Туллию и Марка). Информации о родителях Цицерона, его решении жениться, о причинах выбора жены, рождении и ранней жизни Туллии мы не имеем. Ранние письма достаточно единичны, основная масса приходится на 50-40-е гг., при этом большая половина относится к последним пяти годам его жизни. Значительное возрастание их числа совпадает с кризисными периодами в личной жизни Цицерона (которые, впрочем, довольно трудно отделить от таковых в публичной): период изгнания Цицерона, с начала 58 до позднего лета 57 г.; период его отсутствия в Риме в силу исполнения должности губернатора провинции Киликия в 51-50 гг., затянувшийся до 47 г. из-за начавшейся Гражданской войны Цезаря и Помпея, участия в ней Цицерона на стороне Помпея, а затем ожидания им милости Цезаря в Брундизии; и наконец новый период кризиса в его семейной жизни, связанный с разводом, а затем и смертью его дочери Туллии, разводом самого Цицерона с Теренцией, быстротечным вторым браком с Публилией и др.

В сохранившихся письмах отразились волнения Цицерона относительно третьего брака и развода его дочери, его собственного развода с Теренцией и новой женитьбы на Публилии (передачи и возврате приданого в том и другом случае, как и в случае дочери), его собственного имущества и имущества его жены в связи с его изгнанием и возможностью конфискации, содержания детей и наследования ими имущества отца и матери. Все это дает возможность сделать выводы о целях приданого, вкладе жены в благосостояние сенаторской семьи, о ее материальных обязательствах в отношении детей, о характере семейной собственности, о правах собственности и распоряжения приданым и практике использования доходов от него, правилах его передачи и возврата, а помимо того об опеке, характере властных полномочий paterfamilias, завещательной практике, которые позволяют нам не только говорить о самом институте приданого, о различиях между нормой и практикой, но и увидеть римскую familia в свете, не всегда совпадающем с правовой трактовкой института.

К сожалению, в основном мы всегда слышим лишь одну сторону – самого Цицерона, поскольку писем его жен (Теренции и Публилии), как и дочери (Туллии), не сохранилось. От сына Марка сохранились лишь 5 писем, адресованных не отцу, а его вольноотпущеннику (управляющему) Тирону[584].

***

Современная семья, хотя имеет некоторые общие институциональные черты с римской familia, все же сильно отличается от последней. Это касается и вопроса имущественных отношений. Одним из основных принципов современного семейного права является принцип равенства супругов. Семейный Кодекс РФ устанавливает законный и договорный режимы имущества супругов. В соответствии с первым, устанавливающим режим совместной собственности, имущество, нажитое супругами в браке, является их совместной собственностью. Исходя из принципа равенства, супруги в равной мере владеют, пользуются и распоряжаются общим имуществом с целью удовлетворения собственных интересов, интересов своих детей и других членов семьи; исходя из режима совместности, распоряжаются им с обоюдного согласия. Однако наряду с совместной собственностью, каждый из супругов может иметь и раздельное имущество[585]; совместное имущество супругов может быть разделено в период брака или при разводе по соглашению или в судебном порядке. Правовой режим собственности супругов может сегодня регулироваться и брачным договором, определяющим права и обязанности сторон в браке и в случае его расторжения. Современный СК РФ не знает института приданого[586].

Что касается имущественных отношений супругов в римской familia, то они напротив во многом связаны именно с приданым. Римское право не признает равных прав женщины как субъекта права, это конечно касается и семейного права. Полномочия собственника здесь, как правило, сосредоточены в руках paterfamilias, отца семейства, ибо сама семья строится на принципе властных полномочий, сосредоточенных в понятии отцовской власти (patria potestas)[587], в связи с чем собственность супругов не может быть совместной. Римское право знало две формы правильного брака (matrimonium, conubium): cum manu (под властью мужа) и sine manu (без власти мужа). Хотя эти две формы видимо изначально сосуществовали, однако в архаическое время доминирующей формой был брак cum manu; со II в. до н.э. напротив таковой становится брак sine manu. В первом случае, приданое жены сливалось с имуществом мужа (или его paterfamilias, если он находился под властью отца), становясь по сути имуществом его рода, как и сама жена посредством определенных обрядов становилась агнаткой мужа, членом его рода, уподобляясь в правовом положении дочери семейства (filiae loco) и являясь лицом чужого права (alieni iuris). Только муж (или его paterfamilias) по праву лица sui iuris (своего права) обладал собственностью на приданое и мог распоряжаться им. Жена же имела лишь право на наследственную долю, наряду с детьми, в случае смерти мужа по праву своего и необходимого наследника (sui et necessarii heredes). Регламентации возврата приданого в случае развода при браке cum manu римское право не знает, поскольку раннее право допускало развод только по инициативе мужа и только в случае уголовнонаказуемых деяний со стороны жены, которые фактически вели к утрате ею гражданскоправового статуса (а вместе с тем утрачивалась и возможность существования самого брака)[588]. При браке же sine manu правовой статус жены не менялся: она либо продолжала быть лицом sui iuris, если не имела отца, или была манципирована им, либо продолжала находиться под его властью, принадлежать к отцовскому роду, оставаясь агнаткой и, следовательно, наследницей отца. Приданое теперь не сливалось с имуществом мужа и в случае его смерти или развода должно было возвращаться жене (sui iuris), или ее paterfamilias, если дочь продолжала оставаться под его властью. Характер собственности на приданое в этом браке неоднозначно оценивался самими римскими юристами, что продолжает быть предметом дискуссии до сих пор[589]. Правила о возврате приданого или его части в случае развода исходили из обычая или судебных решений (de re uxoria)[590], формировавших преторское право, которое стало достаточно значительным и последовательным ко времени Цицерона[591], началом же этому возможно послужил известный случай развода Карвилия Руги 230 г. по причине бесплодия его жены[592].

В доцицероновский период мы имеем очень мало информации о приданом (как правило только при урегулировании отношений в связи с разводом)[593]. Приданое было долго частным делом, что видно из отсутствия разговора о нем в законах XII таблиц. Даже Гай не уделяет ему специального внимания, упоминая о нем лишь в связи с опекой (I. 178; 180) и нормой Юлиева закона, запрещающей мужу отчуждать недвижимое имущество из состава приданого без согласия жены (II. 63). Наши знания об институте приданого базируются в основном на источниках конца классического и постклассического периодов[594]. Однако это не означает, что в ранний период приданого не существовало. Сегодня считается общепризнанным, что институт был твердо закрепленным среди всех римских классов[595].

 

Цицерон женился на Теренции, знатной и богатой женщине, в начале 70-х, когда ему было около 30. В 76/5 родилась его любимица Туллия, которую он обычно ласково называл Tulliola, а в 65 г. - сын Марк (Att. I. 2). В конце 67 г. Туллия была обручена с Гаем Пизоном (Att. I. 3). Таким образом, ко времени первого кризиса (период изгнания Цицерона: март 58 – июль 57 гг.)[596] Цицерону было около 48 лет, он около 20 лет был женат на Теренции, имел двух детей, один из которых во время изгнания Цицерона жил с матерью в Риме, а другая была замужем[597]. Главный вопрос обсуждаемый в письмах этого периода - это вопрос об утрате собственности Цицероном, в связи с чем встают вопросы о разделении семейной собственности и о характере дотальной собственности.    

Плутарх нам сообщает, что Теренция принесла Цицерону в качестве приданого 120000 драхм (Plut. Cic. 8), а также вероятно обладала собственностью помимо приданого. От периода до 58 г. мы имеем только письма к Аттику. Эти письма дают много информации о собственности самого Цицерона (Att. I. 4-5; 7-10; 13)[598], но лишь одно замечание о собственности Теренции[599]. Из письма точно не ясно, входит ли участок в ее приданое (хотя скорей это некая новая собственность Теренции, которую прежде Цицерон не видел, что вряд ли могло быть с приданым после 18 лет брака). Из словоупотребления Цицерона можно заключить, что участок является собственностью Теренции(«Terentiae saltum»), но владеет («possidere») ей Цицерон (использование форм первого лица множественного (‘мы’) вместо единственного числа (‘я’) обычно для автора). Это позволяет говорить о том, что Теренция в 59 г. могла самостоятельно приобретать собственность, будучи вероятно лицом sui iuris и находясь в браке sine manu, и эта собственность была отлична от собственности Цицерона, а также, что эта собственность находилась во владении Цицерона, возможно с целью управления ею.

Больше информации дают нам письма периода изгнания. Как известно, Цицерон удалился из Рима в марте 58 г. после того, как плебейский трибун Публий Клодий обвинил его перед народом в незаконном убийстве римских граждан (Plut. Cic. 30-31)[600], а затем провел через собрание решение о лишении Цицерона огня и воды (Ibid. 32; Att. III. 4). На основании этого, Клодий сжег дом Цицерона в Риме и некоторые из его усадеб; его имущество было конфисковано и выставлено на продажу (Plut. Cic. 33). И друг Цицерона Аттик, и его жена Теренция, и брат Квинт способствовали его возвращению и делали попытки смягчить результаты конфискации его собственности. Больше всего писем этого периода адресованы Аттику; вопросов собственности Цицерон касается лишь в 7 из них, в которых он скорбит о своей доле и утрате имущества[601]. Цицерон находится в отчаянном состоянии духа, не раз сообщает Аттику о желании покончить с жизнью, ибо связывает утрату имущества с утратой своих прав и своего положения, а вместе с тем, положения семьи, с неисполнением своего долга перед семьей. Примечательно, что он говорит об утрате своего имущества (e.g. Att. III. 5; 15) и, вместе с тем, семьи, но ничего об имуществе Теренции. В то же время, информативны замечания Цицерона в адрес брата: он думает о возможности конфискации и собственности Квинта (что допускает мысль о некоей близости той и другой, и восприятии familia как агнатической группы)[602], а ее сохранение рассматривает как сохранение своей familia (возможно Цицерон допускал мысль об усыновлении сына Квинтом в случае его смерти)[603]. Аттик, как известно, был братом жены Квинта – Помпонии (свойственником Цицерона), но Цицерон не призывает к сохранению ее имущества, так же как и имущества Теренции. Он исходит из того, что это имущество все же не будет затронуто конфискацией. Должно отметить и то, что именно другу он поручает заботу о своих близких, в том числе связанную с материальными издержками.        

Гораздо более информативны для нас письма к Теренции, хотя число их невелико. Здесь семья рассматривается прежде всего как малая моногамная (союз супругов и детей). Первое письмо датировано 29 апреля 58 г. В связи с утратой своего имущества он вопрошает (Fam. XIV. 4. 3): «Но что будет с моей Туллиолой? Подумайте об этом сами, я не могу решить. Но во всяком случае, как бы ни сложились обстоятельства, нужно позаботиться о семейной жизни и добром имени этой бедняжки. Ну, а что будет делать мой Цицерон?». Эти слова явно говорят, что он как pater familias чувствовал ответственность за предоставление приданого и содержание детей. Не вполне очевидны его слова в отношении дочери, но возможно, как считает В.О. Горенштейн, речь идет о том, что имущество, входящее в состав приданого, не было до сих пор выделено, и в таком случае продолжало находиться во владении отца[604] и могло быть конфисковано, в связи с чем Туллия оказалась бы без приданного. Туллия была замужем с 63 г., т.е. около пяти лет – весьма большой срок для передачи, который, как мы увидим ниже, обычно составлял три года. Но даже если приданое действительно продолжало находиться в руках Цицерона, то оно едва ли было конфисковано (в последующих письмах он выражает заботу о предоставлении наследственной доли только сыну[605]), а опасения об этом связаны с подобными опасениями в отношении собственности Теренции, которые он высказывает в том же письме[606]; хотя Цицерон и допускал конфискацию ее имущества (пожалуй меньше, чем брата), но вообще исходил из того, что оно будет в безопасности, так как оно было юридически отлично от его собственного имущества. В этом же письме он дает ответ Теренции на высказанное видимо ею ранее сожаление относительно его намерения освободить рабов[607]. Используя manumissio, Цицерон очевидно намеревался избежать их утраты, но после письма жены вынужден был объясняться по поводу своего намерения и следовать ее желанию[608]. Имеется очевидное противоречие: чтобы произвести манумиссию (возможно inter amicos) Цицерон должен был быть собственником рабов, но при этом все же он различал рабов Теренции («tui»; вероятно часть ее dos) от собственных («nostri»), ибо в обычных обстоятельствах должен был вернуть приданое при расторжении брака. Из письма ясно, что Цицерон сам мог произвести освобождение, но и Теренция могла определять судьбу своих рабов[609]! Очевидно, что Цицерон мог эманципировать рабов Теренции как собственник ее приданого, и не мог бы этого сделать, если бы они принадлежали ей в юридическом смысле[610]. Эта двойственность в отношении характера собственности особенно заметна в остальных трех письмах октября-ноября 58 г. Цицерон неоднократно говорит в них о горе и несчастьях, постигших жену и детей. Однако это касается потери положения семьи и вместе с тем ухудшения положения жены и детей Цицерона, но не собственности жены. При том, что Цицерон потерял свой дом, имущество Теренции не пострадало. Цицерон даже в октябре 58 г. (Fam. 14.2), узнав, что она тратит свои средства на решение его проблем, выразил свой протест ей[611]. Он просит ее позволить его друзьям разделить расходы. Причины этого становятся очевидными из следующего письма от 25 ноября, из которого мы узнаем о реакции Цицерона на намерение Теренции продать доходный дом (vicus)[612]. Пассаж вновь подтверждает раздельный характер собственности супругов, как и то, что Цицерон не имел никакой власти влиять на финансовые операции жены, Цицерон может лишь просить жену, которая действует вполне независимо[613]. Он надеется на восстановление своей собственности, но в ситуации ее утраты рассматривает собственность матери как опору для сына[614]. Сделки Теренции могли быть очевидно произведены при условии, что санкция ее опекуна могла считаться само собой разумеющейся. Продажа собственности, подобно решению, как использовать доходы от нее, была ее собственным делом. Аргумент Цицерона, что ее благосостояние могло бы быть необходимо для их сына в будущем предполагает, что ее собственность рассматривалась не как предназначенная к наследованию ее агнатами, но ее детьми (являющимися ей когнатами). Женщина sui iuris типа Теренции очевидно имела свободный доступ к распоряжению ее собственным имуществом уже в это время[615]. Более того, доходный дом, о котором идет речь, как мы полагаем (о чем ниже), был частью ее приданого, а значит Теренция могла не только оперировать своей собственностью вне приданого, но и видимо самостоятельно распоряжаться приданым[616]! Это несомненно противоречит текстам классических юристов, которые придерживались мнения, что право собственности и распоряжения на приданое и его плоды в течение брака находилось в руках мужа[617] (впервые законодательно это право было ограничено только при Августе[618]). Лишь постклассические юристы стали склоняться к тому, что приданое принадлежало жене и находилось лишь во владении мужа[619]. Это противоречие породило ряд мнений о собственности на приданое в современной науке[620]. Не имея возможности останавливаться здесь на этой дискуссии, отметим лишь, что не обладая собственностью на приданое, Теренция не имела бы возможности распоряжаться им, а она, как видим, распоряжается им по собственному праву (хотя и не имела троих детей - если допустить, что это положение законов Августа следовало обычаю), вне эффективного контроля мужа[621].

Из 27 писем к брату, только два относятся к этому периоду. Хотя вопросы имущественного характера достаточно часто поднимаются Цицероном в письмах к брату, однако они никогда не касаются специально дотальной собственности, но дополняют выводы о сохранении агнатической familia, как в отношении собственности, так и в отношении ее членов: Цицерон не раз возвращается к возможности конфискации собственности брата[622], как следствие принадлежности к общей familia, он поручает ему своих детей (которых называет нашими), замечая, что пока тот будет невредим, они не будут сиротами (Q. fr. I. 3. 10)[623]. Мы видим, что Квинт поддержал своего брата материально и политически, в его изгнании, хотя Цицерон сожалел о необходимости брать деньги у Квинта[624].

Сопоставляя информацию писем этого периода к различным респондентам можно заключить следующее. Представления о familia как об агнатической группе и малой моногамной семье с доминированием кровных когнатических связей противоречиво сосуществуют. В то время как Цицерон при утрате своей собственности ожидает поддержки от своего брата, а не от жены, он считает справедливым требование, что его сын (по сути дети) должен ожидать ее в первую очередь от матери (а не агнатов), что противоречит нормам интестатного преемства, поскольку доминирующим принципом законного наследования было агнатическое родство и дети могли претендовать на наследство матери только в третью очередь как cognati. Мы видим наличие четкого разделения собственности мужа и жены, что четко зафиксировано и в праве, и ответственности Цицерона за возврат приданого (в случае его конфискации), как и за распоряжение им, при том что Теренция не рассматривала себя ответственной перед Цицероном за ее распоряжение своим имуществом, не имела очевидно ограничений, связанных с tutela mulierum, так как исходила из того, что ее действия будут одобрены. Возможность совместного распоряжения dos порождает некоторую иллюзию совместного характера собственности, однако это действительно лишь иллюзия. Цицерон скорее номинальный, чем фактический собственник.    

Цицерон вернулся в Рим в августе 57 г. Он восстановил свое публичное положение (Att. IV. 1; Q. fr. II. 3. 7), сенат принял решение о восстановлении собственности Цицерона (Att. IV. 2), он занят восстановлением своего дома на Палатине, усадьбы в Формиях и других местах (Q. fr. II. 4; 4a; 5; III. 1; 3). Мы слышим отрывочные сведения о втором браке Туллии с Фурием Крассипом. Переговоры об этом вел сам Цицерон[625]. В письме от 9 апреля 56 г. он сообщает о состоявшейся помолвке (Q. fr. II. 5). Был заключен брак тогда же или несколько позже – неизвестно. Однако в июне Цицерон сообщает, что обедал у Крассипеда (Att. IV. 12; Q. fr. II. 5), а также, что какие-то средства переводятся Крассипеду (Att. IV. 5), возможно они были связаны с приданым. Когда произошел новый развод и каковы были его причины неизвестно (ничего мы не слышим о проблемах с возвратом приданого, что побуждает думать, что оно было полностью возвращено одномоментно на основании pacta dotalia без тяжбы). Но по крайней мере в мае 51 г. Цицерон в письме к Аттику вновь поднимает вопрос о кандидатуре будущего мужа Туллии (Att. V. 4), продолжив это обсуждение в ряде последующих писем (Att. V. 13; 17; 20), а в конце февраля 50 г. он сообщает Аттику о том, что дал свое согласие (заочное, поскольку Цицерон в это время был проконсулом в Киликии) на брак дочери с Гн. Корнелием Долабеллой, на котором остановили выбор Теренция с Туллией (Att. VI. 1). Брак был заключен до 10 августа, когда Цицерон пишет о нем как о состоявшемся факте (VI. 6)[626]. Мы не знаем, кто обсуждал условия приданого, со стороны Цицерона, скорей всего Аттик, которого он просил решить возникшие с браком дочери затруднения (V. 13). Было согласовано, что сумма должна быть оплачена тремя равными ежегодными взносами, начиная с 1 июля 49 г. Однако из-за гражданской войны возвращение Цицерона затянулось, а его финансовое благополучие оказалось вновь под угрозой[627]. Вопрос дотальных платежей Туллии был источником значительного беспокойства Цицерона. Пять писем, написанные Аттику из Греции между январем и июлем 48 г. (Att. XI. 1; 2; 3; 4; 4a) показывают серьезную озабоченность Цицерона его финансами. В силу внезапного исчезновения из Рима его агента, вольноотпущенника Теренции Филотима, Цицерон не знал о точном состоянии его дел, сознавая возможность проблем. Вероятно подозрения легли на Теренцию (Att. XI.1. 2), которая, в отсутствие мужа, контролировала поступление доходов. Речь, как нам представляется, идет о доходах, извлекаемых из приданого жены, которые формально принадлежат мужу. Цицерон был удивлен и удручен сообщением Аттика, что Туллия находится в нужде, и что он был вынужден взять 60000 сестерциев из состава приданого, и вопрошал куда идут поступления с имений[628]. Пассаж кажется различает между вопросом о dos и собственным положением Туллии. Вероятно Цицерон выплачивал не только приданое, но и оплачивал ее повседневные расходы. Дочь находилась в браке sine manu, продолжала оставаться in patria potestate Цицерона и не могла иметь собственности в своем праве, а значит он нес ответственность по сделкам дочери. Римское право не знает ответственности мужа за долги жены. Хотя Туллия вероятно жила в доме Долабеллы в Риме и была произведена первая выплата приданого, однако в трудном положении она обращается к матери и, видимо, к Аттику, ведущему большинство дел Цицерона в этот период, а не к Долабелле или его агентам[629]. Доходы от приданого были в собственности мужа и он мог распоряжаться ими как хотел, лишь поздние юристы говорят о том, что целью приданого были onera matrimonii (тяготы брачной жизни), однако как видно из ситуации с Туллией, а ниже мы увидим на примере Марка - сына Цицерона, это связывалось скорее с расходами на детей, чем на жену. Даже обязательство кормить ее появилось очень поздно, было ограниченным и связывалось с ее dos[630] и не существовало в праве поздней Республики. Это подтверждает ту картину раздельной семейной собственности, которую мы видели на примере переписки предыдущего периода. Состав и размер приданого нам не известен, однако в связи с ним мы не слышим ни о какой недвижимости, более того, при обсуждении второй выплаты летом 48 г. Цицерон требует продать недвижимость, чтобы произвести проплату (Fam. XIV. 6; Att. XI. 4). Учитывая то, что выплата была не одномоментной, а разделена на три части, и изъятые Аттиком из второго транша 60000 сестерциев составляли его часть, можно полагать, что в качестве приданого были обещаны наличные в размере 300000 сестерциев[631]. 

К моменту второй проплаты (1 июля 48 г.) Цицерон по-прежнему в Эпире в лагере Помпея, Долабелла оказался на стороне Цезаря. Цицерон сомневался относительно необходимости второй проплаты dos, но он и колебался расторгать брак, когда итог гражданского конфликта был сомнителен[632]. Из последующих писем мы знаем, что Цицерон не отважился на тяжбу с Долабеллой и оплата была произведена (Att. XI. 25. 3; 23. 3); однако наличных средств не было и Цицерон просит Теренцию и Аттика продать для этого имения[633], средства от продажи которых должны были пойти на покрытие второго транша и на расходы самой Туллии, как видно из письма Аттику (XI. 4)[634].   

 При наступлении даты последнего платежа (июль 47 г.) Цицерон, находящийся в Брундизии, вновь размышляет о необходимости уплаты. Он сожалеет, что не использовал возможность расторгнуть брак годом прежде[635], думает сделать это на этот раз, чтобы не вносить третий платеж (Att. XI. 23.3; Fam. XIV. 10; 13), но вновь, в конце концов, оплачивает платеж. Лишь по возвращении в Рим Цицерон (видимо летом 46 г. – Att. XII. 8) положил конец браку дочери, хотя она ожидала ребенка от Долабеллы. В январе 45 Туллия родила мальчика, названного Лентулом (Fam. VI. 18)[636]. Тогда же Цицерон ожидал выплаты агентами Долабеллы первой части приданого (ibid), вторая часть должна видимо была быть выплачена 1 июля (Att. XIII. 29), третья – 1 января 44 г. Но несмотря на договоренность, Долабелла продолжал быть должником в течение большей части 44 г. (Att. XVI. 3. 5; XV. 13. 5), при этом его отношения с Цицероном оставались хорошими после развода с Туллией и ее смерти, о которой мы узнаем в начале марта 45 г. (Att. XII. 13; 14).

В том же 46 г. Цицерон развелся с Теренцией после более тридцатилетней совместной жизни, сразу начав рассматривать кандидатуры для второго брака (Att. 12.11), который он заключил с юной и состоятельной Публилией видимо в начале января 45 г. (Fam. XIV. 4). Однако сразу после смерти Туллии скрылся от нее в Астурской усадьбе (Att. XII. 32)[637], предпочтя писательские хлопоты семейным. Более жены не интересовали его – только память о дочери и обучение и воспитание сына. Публилию, на которой женился из-за приданого (Plut. Cic. 41; Fam. 4.14; Att. 12.32.1; 12.34; 13.47.a2), Цицерон отверг. Что касается Теренции, то он проинструктировал Аттика проявлять внимание к жалобам Теренции без того, чтобы беспокоить его (Att. 12.19.4; 12.12.1; 12.21.3; 12.22.1); Аттику же пришлось заниматься вопросом возврата приданого Теренции, а вскоре и Публилии, развод с которой произошел видимо в том же 45 г. Детей от брака с Публилией не было, не связывали его и долгие годы совместной жизни, так что Цицерону было не сложно расстаться с ней и урегулировать возврат приданого без больших проблем. Об этом мы имеем два письма к Аттику июля 44 г.[638]

Случай с Теренцией был сложней – в первую очередь, в силу наличия общих детей. Вопрос оплаты их содержания особенно остро встал еще во время третьего брака Туллии. Сейчас Туллия умерла, но оставался сын Марк, которого Цицерон намеревался отправить в Грецию для продолжения образования, а также внук от Туллии - Лентул. Все это способствовало тому, что урегулирование выплаты приданого Теренции затянулось. Впервые этот вопрос поднят Цицероном в письме к Аттику от 14 марта 45 г.[639] Из него ясно, что Цицерон увязывает выплату приданого и с вопросом оплаты храма в честь дочери, и с содержанием сына[640]. Вопрос не давал покоя и Цицерон на протяжении нескольких дней возвращался к нему (Att. XII. 20; 12; 21; 22), а 19 марта одобрил предложения Аттика по заключению договоренности с Теренцией[641], главным в которой считал вопрос содержания сына (Att. XII. 28. 1). Сама постановка вопроса видимо не вызывала отторжения Теренции, что говорит о наличии подобной практики, однако Цицерон не надеялся на легкое соглашение (Att. XII. 21. 3; 37). Суть предложений Цицерона становится ясной из письма от 28 марта 45 г. Он полагал, что рента от доходных домов на Аргилете и Авентине должна покрыть потребности Марка в Афинах (и это было сопоставимо с суммой, которую Марк получал бы оставшись в Риме и снимая собственное жилье (Att. XII. 32)), и позволила бы ему вести достойную положению его отца жизнь (Att. XII. 7; XV. 15; XIII. 47a; XIV. 7; 16; XV. 15). Однако как становится ясным из писем следующего года, когда возникла заминка с финансированием Марка в Афинах, эти доходные дома были частью приданого Теренции. Марк написал Тирону, вольноотпущеннику Цицерона, что «после апрельских календ (ведь это окончание его годичного срока) ему ничего не дано», на что Цицерон попросил Аттика позаботиться о переводе средств (Att. XV. 15). Аттик послал Марку 100,000 сестерциев и проинформировал Цицерона, после чего Цицерон предложил, чтобы Аттик восстановил эту сумму у Эроса (раба Цицерона), который получил указанную ренту[642]. В следующем письме Цицерон обещает узнать у Эроса о счетах (Att. XV. 20. 4): «Об остальном более тщательно разузнаю у него самого, в том числе о доходах с имений, относящихся к приданому (dotalium praediorum). Если это добросовестно выплатят Цицерону – впрочем, я хочу, чтобы более щедро, - он все же не будет нуждаться почти ни в чем». Как видно из переписки, доходы с дотальной собственности жены составляли 100000 сестерциев и шли на покрытие расходов Марка[643]; правда в письме от 8 июля 44 г. Цицерон говорит об урезании бюджета сына до 80000 сестерциев, поскольку «теперь доходные дома даю