Сознание как Философская категория

Категория «материя» в главе II характеризовалась через противоположную ей категорию — «сознание». Теперь необходимо более подробно рассмотреть последнюю. Это тем более необходимо, что сознание (как и пространство, время, движение) является объектом изучения не только философии, но и целого комплекса наук: психологии, физиологии, кибернетики и др. Соответственно и в понятии «сознание» необходимо выделить его самую глубинную, философскую сущность. Сначала мы кратко рассмотрим в историческом разрезе противоположность материализма идеализму и дуализму в понимании сознания, а затем отличие диалектического материализма в этом пункте от материализма механистического и вульгарного, включая их современные формы.

Критика идеализма и дуализма по проблеме сознания. Самые первые представления о психике и сознании возникли в первобытные времена, когда самонаблюдение привело людей к заключению, что в их головах происходят процессы, отличные от процессов в окружающей природе. Тогда же, появилось представление о «душе» и был поставлен вопрос; что представляет собой «душа», каково ее отношение к предметному миру?

Дуализм и большинство разновидностей идеализма, продолжая традиции, идущие от религиозно-мифологических представлений, сходятся в том, что душа есть особая, чуждая материи духовная субстанция. Рассматривая душу и тело как не зависящие друг от друга начала, дуализм неизбежно «спотыкается» при объяснении взаимосвязи психических и физиологических процессов в организме. Эта трудность ярко проявилась в философской системе Р. Декарта. Он начинает с мышления, сознания как

128

непосредственно данного, т. е. с самосознания. Его знаменитое acogito ergo sum» (мыслю, следовательно, существую) поныне является отправным пунктом дуализма и идеализма.

Декарт признавал независимое от сознания существование природы и не сомневался в том, что знание о ней может быть истинным. Исторической ограниченностью его философии объясняется непоследовательность в проведении материалистического взгляда на мир и сознание. Этот великий мыслитель «споткнулся» на диалектическом переходе от материи к сознанию. Естествознание XVII в. не могло еще дать экспериментальный материал для решения «психофизической проблемы» — об отношении «души» к «телу», а точнее, к мозгу, в котором Декарт, открывший безусловный рефлекс, справедливо видел орган, так или иначе причастный к мышлению. Но как они связаны? В дуалистической концепции Декарта природа и дух выступают как два сугубо различных начала: основным свойством материи он считал протяженность, а основным свойством духа — способность мыслить. Отсюда он делал вывод, что, подобно тому как идея не имеет протяженности, тело не может мыслить. Декарт вынужден был все же «поселить» душу в мозг, в так называемую шишковидную железу, и тем не менее упорно отказывался усматривать связь «движений души» с физическим состоянием тела.

Взгляды Декарта оказали значительное влияние на последующее развитие философской мысли, в том числе и по вопросу о природе сознания. Именно этот пункт учения Декарта после его смерти вызвал наибольшие споры среди картезианцев1, часть которых перешла в лагерь материализма, объясняя психические процессы на основе физиологических, а часть — в лагерь идеализма и религии, приписывая «бессмертной душе» примат над смертным телом.

На более высокой ступени развития естествознания, когда сомнения в том, что психические процессы происходят в мозгу, стали одиозными, дуалистические тенденции приняли новую форму — так называемого психофизического параллелизма. Это весьма распространенное направление в одном варианте прямо утверждает, что психические явления имеют «чисто психическую причинность», т. е. не связаны с физиологией организма, в другом, проводя эту же мысль тоньше, рассматривает их как «эпифеномен», т. е. как некое «сопровождение» физиологических процессов.

Дуалистическая тенденция и ныне присуща влиятельной английской школе физиологов, связанной с именем Ч. Шеррингтона. Шеррингтон, исследуя физиологические процессы в мозгу, полагает, что тело и дух — «несоизмеримые сущности». Эта «несоизмеримость» основана якобы на том, что физиологические процессы являются энергетическими, а психические — нет. Именно дух (в

1 Caitesias— латинская транскрипция фамилии Декарта.

129

этом пункте Шеррингтон пытался соединить дуализм Декарта с дуализмом Канта) вносит якобы в поведение организма пространственные и временные отношения.

Последователь Шеррингтона — Д. Экклс уже в 30-е годы XX в. в оправдание дуалистической концепции попытался использовать неверную интерпретацию «соотношения неопределенностей» Гейзенберга в квантовой механике. Статистический разброс в значениях координаты и импульса электронов и других микрочастиц (об этом см. гл. VI) некоторые физики истолковали как проявление «свободы воли» электрона. Поскольку нейрофизиология вXX в. пошла от нервной клетки вглубь, к исследованию молекулярных механизмов, электромагнитных и химических процессов в нейроне, Экклс связал свободу воли в психической деятельности со «свободой воли» в микромире.

На одной из своих «сред» И. П. Павлов так оценил взгляды Шеррингтона и его школы: этот физиолог «приходит к чрезвычайно странному заключению. Он, оказывается, до сих пор вовсе не уверен в том, что мозг имеет какое-нибудь отношение к нашему уму». И. П. Павлов характеризовал точку зрения Шеррингтона как дуалистическую, как попытку возродить в наш век декартовское представление, будто «мозг это есть рояль, пассивный инструмент, а душа это есть игрок, который извлекает из этого рояля всякие арии и все, что хочет» 1.

Между Декартом и современными дуалистами, однако, имеется существенная разница. Дуализм Декарта в развитии философской мысли XVII в. был ступенькой перехода от идеализма к материализму, в то время как современный дуализм является средством борьбы против материализма, за сохранение позиций религии и идеализма.

Если дуализм, признавая наличие души как особой духовной субстанции, тем не менее не решается открыто признать ее первичность по отношению к материи, то идеализм «подставляет» под материальные предметы духовное начало, и, таким образом, сознание оказывается по существу единственным реально существующим. Делается это различными способами. Идеализм вместе с религией продолжает линию первобытного анимизма2, который одушевлял окружающие предметы. Первобытные люди, пытаясь объяснить действие господствовавших над ними естественных сил, населяли злыми и добрыми духами все уголки природы. Некоторые из этих духов со временем приняли облик богов, а из иерархии богов выделился единый бог таких мировых религий, как христианство, буддизм, магометанство.

В обычном религиозном миропонимании эти бесчисленные духи существуют где-то «на небесах» в качестве самостоятельных духовных сущностей, которые способны «вселяться» в материю

1 II. П. Павлов. Избр. произв. М., 1951, стр. 493.

2 Anima (лат.)—Душа.

130

(бог — в природу, душа — в тело человека и т. д.) и «править» ею. Большинство философов-идеалистов прошлых и настоящих дней так или иначе, прямо или с оговорками поддерживают спиритуалистические представления. Однако по мере того, как развитие естествознания опровергало существование бога и духов, а также души как особой духовной субстанции в теле человека 1, все большее распространение стали получать направления идеализма, ставящие знак равенства между сознанием и материей.

Отождествление бога с природой получило название пантеизма2. В философии Б. Спинозы пантеизм служил следующей после дуализма Декарта ступенькой перехода к материализму. Взгляды Спинозы были уже по существу своему материалистическими, и объявление природы богом было не более как уступкой веку.

Если пантеизм пытается отождествлять материю с некоей мировой духовной субстанцией, то для субъективного идеализма характерно отождествление вещей с ощущениями, восприятиями, переживаниями, мыслями человека. Мы уже подвергли критике в главе II, где речь шла о материи, это воззрение, неизбежно ведущее к солипсизму; здесь необходимо подвергнуть критике субъективно-идеалистический взгляд на сущность сознания. Отождествление ощущений или мыслей человека с вещами может приводить к представлению, будто ощущения (или мысли) существуют вне мозга человека, вне его тела вообще. И к этому странному выводу действительно приходят многие субъективные идеалисты. Чрезвычайно важной в этой связи представляется критика В. И. Лениным взглядов одного из основателей махизма — Р. Авенариуса по вопросу об отношении мысли к мозгу.

Авенариус выдвинул теорию «принципиальной координации», согласно которой сознание человека и окружающий его материальный мир (которые Авенариус называет «центральным членом» и «противочленом») не существуют друг без друга. Разбирая аргументацию Авенариуса, Ленин показывает полную несостоятельность его «вымученного» идеализма. Действительно, существовала ли природа до человека? Естествознание и материалистическая философия не сомневаются в этом. Рассуждая логично, Авенариус должен был бы сказать «нет», ибо если сознания человека еще не было, то не было, следовательно, ни «центрального члена», ни самой «принципиальной координации». Однако Авенариус утверждал, что, когда человека с его сознанием еще не было, «центральный член» все же «не был равен нулю», ибо сознание могло появиться, и, стало быть, существовал «потенциальный центральный член». Иначе говоря, до возникновения су-

1 Материалистическая психология продолжает употреблять термин «душевное состояние» как синоним психических процессов, происходящих в сознании людей. Только в данном смысле этот термин приемлем для философии марксизма.

2 Пантеизм (греч.) — пан — все, тeoc — бог.

131

ществ, способных ощущать, мир существовал как ощущение потенциального, возможного существа. «Софистика этой теории так очевидна,—писал В. И. Ленин,—что неловко разбирать ее. Если мы «примыслим» себя, то наше присутствие будет воображаемое, а существование земли до человека есть действительное» 1.

Особо важен для критики идеализма по рассматриваемой проблеме второй вопрос, заданный Лениным эмпириокритикам: мыслит ли человек с помощью мозга? Известно, что естествознание и материалистическая философия на этот вопрос отвечают абсолютно однозначно. Как мы видели, даже многие психологи-дуалисты не могут в наши дни отрицать связь мышления с мозгом, хотя они неправильно изображают эту связь как «эпифеномен». Авенариус же прямо заявлял, что он в этом пункте расходится с «господствующей психологией», которая якобы совершает недопустимую «интроекцию», т. е. «вкладывание» мысли в мозг человека. Авенариус полагал, что ощущения находятся вне мозга, вне тела человека вообще, т. е. 1отрицал «самую элементарную истину физиологии ради сокрушения материализма» 2. Отрицание той истины, что ощущение, представление, мысль есть функция мозга, дало В. И. Ленину право назвать философию махизма «безмозглой».

Позитивизм наших дней, так же как в свое время махизм, отождествляет психическое с физическим. Это означает, что материальные предметы превращаются в ощущения (или в мысли, или в тот или иной комплекс ощущений и мыслей — это дела не меняет) и что ощущения (или мысли) «выносятся» за пределы нервной системы. Но данная идея теперь проводится несколько иным образом. Это делается двумя путями. Первый продолжает линию Юма; в качестве типичного примера этого рода приведем рассуждения Рассела.

Рассел воюет против свойственного дуализму абсолютного противопоставления духа материи, приписывая эту нелепость материализму. «Обыденный здравый смысл», пишет он, понимая под «здравым смыслом?) стихийный материализм, считает, что дух и материя являются «совершенно различными вещами», что они имеют «коренное различие». Рассел видит свою задачу в том, чтобы сблизить материю и дух, физическое и психическое, и это ему «удается», поскольку под первым он понимает мысль, а под вторым — ощущение. Но как быть в таком случае с мозгом? Для Рассела «каждая область мозга есть класс событий...»3. «Событие» определяется им как «все то, что происходит», а «физическое» событие отличается от «психического» уже известным нам образом — как мысль от ощущения. Итак, мозг есть определенная совокупность ощущений и мыслей. Не мысль в мозгу, а мозг

1 В И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 74.

2 Там же, стр. 87.

3 В Рассел. Человеческое познание, его сфера и границы, стр. 264.

132

в мыслях! И как бы ни смягчал далее Рассел свою позицию, делая различные оговорки, ложная концепция неизбежно приводит его к признанию возможности существования мыслей вне мозга: «Как мы не можем быть уверены, что солнце не является ярким, так мы не можем быть уверены и в том, что оно не является разумным. Мы можем оказаться правыми, думая, что и то и другое невероятно, но мы, безусловно, будем неправы, если скажем, что то я другое невозможно» 1.

Другой вариант «вынесения» психики за пределы мысли ведет к смыканию позитивизма с объективным идеализмом.

Представление о том, каким образом мысль «выносится» за пределы мозга, может дать доклад английского философа К. Поппера на XIV Всемирном конгрессе в Вене, названный «О теории объективного духа». В его варианте сочетания позитивизма с платонизмом утверждается, что существуют три мира:1 1) мир вещей, 2) мир личного опыта: переживаний, ощущений, мыслей субъекта, 3) мир предложений, научных теорий. Этот «третий мир» есть не что иное, как мир объективированных человеческих понятий. Он одновременно и продукт человеческой деятельности, и «автономен», «реален». «Первый» и «третий» миры связываются только через «второй». Таким образом, у Поппера выходит, что мысли человека одновременно находятся и в мозгу, и вне его. Таково новейшее «откровение» идеализма, преподнесенное с большой претензией: К. Поппер утверждает подобно Авенариусу, что он намерен «революционизировать психологию» 2.

В чем же будет состоять «революционизирование» психологии? По-видимому, в том, что Поппер, не решаясь прямо отрицать «элементарные истины физиологии», пытается признать одновременно и эти истины, и «истины» платонизма. «Третий мир» есть не что иное, как спекуляция на объективности истины, на объективном содержании научных теорий. Истины науки, находясь в сознании, в мозгу человека, носят в то же время внеличный характер и по своему содержанию не зависят от человека и от человечества (см. гл. IV). Но из того факта, что мысли имеют объективное содержание, вовсе не вытекает, что допустимо «выносить» их за пределы мозга.

Представители ревизионизма и в этом вопросе следуют за буржуазными философами, отличаясь от них только тем, что путаные идеалистические взгляды они пытаются выдать за «улучшенный», «исправленный», «творческий» и т. п. марксизм. В начале века русский махист Базаров буквально повторил Авенариуса, заявив: «...чувственное представление и есть существующая вне нас действительность» 3. В этом печально знаменитом изре-

1 Б. Рассел. Человеческое познание, его сфера и границы, стр. 264—265.

2 К. Popper. On the Theory of the objective Mind. Akten des XIV Kongresses fur Philosophic, Bd. I. Wien, 1968, S. 27—29.

3 Цит. по: В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 114.

133

чении проявилась основная нелепость махизма, поскольку чувственные представления оказались у Базарова существующими вне их материального носителя — нервной системы человека.

Если Базаров преподносил подобные нелепости под видом критики Плеханова, стыдливо обходя Маркса и Энгельса, то современные ревизионисты под предлогом критики Сталина стыдливо обходят Маркса, Энгельса и Ленина. Например, французский ревизионист А. Лефевр в книге «Современные проблемы марксизма» писал: «Вульгаризированный марксизм впадает в гибельные противоречия. С одной стороны, вслед за Сталиным утверждают, что в мире нет изолированных явлений, что все явления связаны между собой и взаимно обусловливают друг друга... В то же время признают, что этот предмет, эта вещь, это явление могут существовать не только помимо моего сознания, но и помимо всякого сознания. Это явление или эту вещь отрывают от другого явления — сознания» 1.

Ход мысли Лефевра и ряда других современных ревизионистов удивительно напоминает ход мысли русских махистов началаXX в. Из того, что все явления взаимно связаны, выводится новая «принципиальная координация» сознания и материи, субъекта и объекта. Но как обстояло дело со связью субъекта и объекта тогда, когда сознания не было, т. е. до появления человека? С момента возникновения сознания оно не может существовать и не существует без мыслящей материи. Но обратное положение неверно: материя может существовать и существует отнюдь не только как материя мыслящая или ощущающая.

Итак, враждебные материализму философские течения либо приписывают сознанию самостоятельное существование как особой, не связанной (или внешне связанной, «взаимодействующей» и т. д.) с материей субстанции, абсолютно противопоставляя эти два начала, либо отождествляют материю с сознанием, утверждая, что в последнем счете сознание есть единственная реальность.

Критика вульгарного и механистического материализма по проблеме сознания. В противоположность дуализму и идеализму материализм считает сознание вторичным по отношению к материи и тем самым рассматривает мир как материальное единство. Для материализма нет мышления без мыслящей материи. Однако история материализма показывает, что он имел немало оттенков, и следует отделять взгляды диалектического материализма от упрощенческих материалистических воззрений на сущность сознания. Эти воззрения, зародившись в качестве попытки материалистически истолковать унаследованные от первобытного общества анимистические представления, в свое время сыграли прогрессивную роль. Однако сейчас они являются шагом назад по сравнению с достигнутым материализмом уровнем.

1 Н. Lefebvre. РгоЫёшез actuels du maraisme. Paris, 1958, p. 13.

134

Одно из этих течений обычно называют вульгарно-материалистическим, поскольку в нем сознание рассматривается как разновидность материи, и поэтому вопрос об отношении сознания к материи по сути дела упраздняется. Но и здесь нужен сугубо исторический подход. Демокрит в борьбе против идеалистических представлений о душе как нематериальной субстанции выдвинул утверждение, что душа состоит из особого сорта атомов. «...Душа и ум одно и то же, — излагает Аристотель воззрения Демокрита, — оно состоит из первичных и неделимых тел и подвижно в силу малости своих частиц и их формы. Он говорит, что из всех форм самая подвижная — шарообразная. Таковы же [по своей форме] ум и огонь» 1. Сходной точки зрения придерживались представители такого весьма распространенного в античном мире философского направления, как стоицизм. Душа, по мнению стоиков, есть особого рода субстанция — «пневма», «теплое дыхание», образующееся из соединения воздуха и огня.

В материалистических воззрениях древних на душу как на телесную субстанцию особой тонкости содержалась в зародыше верная мысль: психические явления присущи не всей материи, но лишь определенному ее виду, отличающемуся наиболее сложной организацией. И если Демокрит или стоики не могли в силу неразвитости античной науки разграничить сознающую материю и сознание, то последующее развитие естествознания и философии позволило произвести это разграничение с полной определенностью.

Представление о психическом как свойстве материи утвердилось в материалистической философии задолго до возникновения марксизма. Вот почему взгляды на сознание как на материальное выделение мозга (подобно тому, как печень выделяет желчь), проповедовавшиеся во второй половине XIX в. Бюхнером, Фогтом, Молешоттом и другими, Маркс и Энгельс расценивали как падение материализма и предостерегали против смешения материализма вообще с этим видом материализма, который тогда и получил название «вульгарного». Действительно, мысль не есть какое-то особое, выделяемое мозгом химическое вещество. Содержанием мысли является внешний мир, и уловить это содержание с помощью химического анализа мозга или его выделений в принципе невозможно.

Решающий удар по этой концепции был нанесен развитием физиологии. До тех пор пока не был найден путь объективного исследования условнорефлекторной деятельности головного мозга, существовали известные возможности для спекулятивных предположений насчет природы психического как особого материального процесса, отличного от физиологического. Исследование механизма высшей нервной деятельности доказало, что физиологическое и психическое нераздельны, что психическое есть не что иное, как особая, внутренняя сторона физиологического процес-

1 «Материалисты Древней Греции». М., 1955, стр. 137.

135

са. Значение учения И. П. Павлова состоит как раз в том, что оно позволяет «накладывать» явления субъективного мира человека на явления физиологические, нервные1. Это «накладывание» означает не тождественность психического и физиологического, мозгового процессов, но лишь их неразрывную связь при первичности материального, физиологического процесса.

Попытки свести мысль к определенному виду материи встречались и позднее. Так, в связи с успехами электрофизиологии в 30-е годыXX в. было выдвинуто положение, будто мысль есть электромагнитные колебания, излучаемые мозгом. В мозгу действительно наблюдаются электромагнитные колебания, которые изменяют свой характер, когда мозг начинает активно работать, например при решении математической задачи. Исследование этих волн позволяет выяснить, какие участки мозга в случае болезни поражены. Однако содержание мыслей по записанному на пленку электромагнитному излучению мозга определить нельзя. И это не должно удивлять, поскольку мысль не есть материя, в том числе такая ее разновидность, как электромагнитное поле, а содержанием мысли, как уже было подчеркнуто выше, являются отраженные в ней материальные процессы.

Идеи вульгарного Материализма проникают подчас и в советскую научную и научно-популярную литературу. Встречавшиеся в философской и психологической литературе 50-х годов рассуждения о том, что, поскольку «мысль принадлежит материальному миру, ее надо считать материальной», были тогда же подвергнуты научной критике. Но в менее прямолинейной форме эта точка зрения высказывается порой и ныне. Так, некоторые психологи, испытавшие влияние бихевиоризма, утверждают, что надо «направить все усилия на анализ психического как одной из форм материального взаимодействия». Но если психическое понимать как «форму материального взаимодействия», то исчезает, различие между движением материальных тел и движением мыслей, между физиологической деятельностью нервной системы и деятельностью мышления. Мышление, безусловно, есть движение, оно «процессуально» по самой своей сути, но оно неравнозначно ни материальным процессам вне человека, ни материальным процессам в его нервной системе.

Не исчезли до сих пор также весьма далекие от науки идеи, проповедуемые сторонниками телепатии, которые теперь называют себя «парапсихологами». Родство телепатии со спиритизмом не подлежит сомнению. Ф. Энгельс в свое время обратил внимание на то, что признание реальности «духов» (в том числе духов умерших людей) может уживаться с эмпиризмом. Энгельс писал по поводу увлечения спиритизмом таких ученых, как Крукс, Уоллес и Цёльнер, что «самый верный путь от естество-

1 См. И. П. Павлов. Избр. произв., стр. 401—402.

2 Я. А. Пономарев. Психика и интуиция. М., 1967< стр. 255.

136

знания к мистицизму» — «плоская эмпирия, презирающая всякую теорию...» 1.

Современная телепатия представляет собой своеобразный гибрид спиритуализма и крайнего эмпиризма. Некоторые сторонники «парапсихологии» настаивают на экспериментальном доказательстве факта передачи мыслей на расстояние, поскольку, мол, мысли, вырабатываемые мозгом человека, суть волны неизвестного пока что физике материального поля, которое они называют «ψ-полем» (или ψ-фактором). Опыты по передаче мыслей на расстояние или по крайней мере образов, фиксируемых на специальных картах («карты Зенера»), по заявлениям «парапсихологов», якобы подтверждают, что, если два человека, находящиеся на расстоянии тысячи километров друг от друга, «настроятся» на соответствующую волну, один из них может внушить другому тот или иной геометрический образ. Но все попытки объективных исследователей, увы, не подтверждают этих заявлений: совпадение образов на «картах Зенера» оказывается в пределах статистического разброса 2.

В «парапсихологии» особенно явственно проступает внутренняя связь вульгарного материализма с идеализмом, вытекающая из того, что первый отождествляет вещи с мыслями, второй — мысли с вещами, а итог оказывается один и тот же. Очень поучительна в этом отношении критика В. И. Лениным ошибок И. Дицгена — немецкого рабочего, самостоятельно пришедшего к диалектическому материализму. Дицген утверждал, что наши мысли не более отличаются от стола или стула, чем сами эти вещи друг от друга, т. е. отождествлял мысли с вещами. За ошибку Дицгена ухватились субъективные идеалисты, отождествляющие вещи с мыслями. Вот почему Ленин увидел в высказываниях Дицгена то, что сближает его с Махом, и в связи с этим сделал очень важный вывод общего порядка: «...назвать мысль материальной — значит сделать ошибочный шаг к смешению материализма с идеализмом» 3.

Вторая линия упрощенного материалистического решения вопроса о природе сознания связана с механицизмом, приписывающим свойство сознания всей материи, хотя и в разной степени. Выше уже приводилась точка зрения Спинозы на этот счет. Дидро, отказавшись от мысли о наличии мыслительных способностей у камня, растения, животного, тем не менее рассматривал чувствительность как свойство, присущее всей материи и различающееся у камня, растения, животного, человека лишь по степени. В этом неверном воззрении Дидро содержалась, однако, догадка об историческом развитии способности отражения (см.1 § 2 данной главы).

1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 381.

2 См. отчет о проверках телепатических эффектов группой ученых в «Литературной газете»,.N» 23, 5 июня 1968 г.

3 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 257.

137

Ближе к истине подошел Гольбах, утверждавший, что «разум есть способность, свойственная организованным существам...»). Этот в принципе совершенно верный взгляд получил естественнонаучное обоснование к середине XIX в., когда было доказано опытным путем, что мышление, сознание есть функция человеческого мозга, причем именно головного мозга, который Дарвин с полным правом назвал «седалищем нашего сознания и воли». Последующее развитие физиологии высшей нервной деятельности с конца XIX в. позволило, во-первых, понять, какие психические явления с какими отделами мозга связаны, и, во-вторых, раскрыть физиологический механизм, обусловливающий деятельность сознания. Общий вывод, сделанный И. П. Павловым, полностью принят философией диалектического материализма: «Психическая деятельность есть результат физиологической деятельности определенной массы головного мозга...» 2

Но традиции механистического материализма не исчезли и время от времени дают о себе знать. В частности, механицизм пытается по-своему интерпретировать успехи кибернетики.

При этом совершаются две основные ошибки. Первая из них состоит в том, что счетным машинам, автоматам и другим техническим устройствам приписывается способность образования условных рефлексов и способность ощущения, что означает пренебрежение качественным различием между организмом и машиной. Так, основатель кибернетики Н. Винер писал: «Я утверждаю, что физическое функционирование живых индивидуумов и работа некоторых из новейших информационных машин совершенно параллельны друг другу», ибо те и другие «имеют действие сенсорных рецепторов»3. Но если машины обладают органами чувств, то приходится признать, что они способны ощущать. Об ощущениях Винер, однако, пишет несколько сдержаннее, утверждая, что автоматическая машина, может быть, их имеет, а может быть, не имеет4.

Некоторые авторы приписывают автоматам способность образовывать не только безусловные, но и условные рефлексы. В качестве примера приводится игрушка-автомат — «мышь Шеннона», которая пробирается сквозь лабиринт к выходу при повторном проведении опыта быстрее, чем в первый раз. Понятие рефлекса, выработанное физиологией для обозначения реакции живых организмов на воздействия внешней среды, интерпретируется здесь расширительно, с тем чтобы оно могло охватить и указанные действия машины. Эти авторы правы, когда они усматривают общее в действиях животных и машин, но они не правы, когда стирают качественное различие между ними, допускают,

1 П. Гольбах. Система природы. М., 1940, стр. 45.

2 И. П. Павлов. Полн. собр. соч., т. III. М.—Л., 1949, стр. 557.

3 Я. Винер. Кибернетика и общество. М., 1958, стр. 39.

4 См. там же, стр. 166.

138

хотя и с оговорками, наличие ощущений у машин, т. е. у неживой материи, организованной людьми.

Вторая ошибка состоит в том, что машинам приписывается способность мыслить. Некоторые ученые наших дней всерьез утверждают, что электронные машины (например, те, которые осуществляют перевод с одного языка на другой) мыслят. Известный английский специалист по кибернетике У. Росс Эшби писал: «Ничего нет легче, чем создание новых идей: при соответствующем истолковании калейдоскоп, внутренности овцы или шумовая лампа будут создавать их в изобилии» 1. Попытки доказать этот тезис связаны либо с расширительным толкованием понятия «машина», либо с односторонним, «чисто функциональным» определением мышления, либо с тем и другим вместе.

Расширительное толкование понятия «машина» идет от Ламетри, произведение которого «Человек-машина» было одной из тех книг материалистов XVIII в., в которых механицизм проявился наиболее ярко. Современные сторонники идеи о существовании «мыслящих машин» придают понятию «машина» настолько широкий смысл, что не только животное, но и человек подпадает под определение машины и таким путем включается в класс машин.

«...Машина,—читаем у Эшби,—есть любая материальная система, деятельность которой полностью детерминирована внутренним состоянием и внешними для нее условиями»2. Эшби не скрывает, что это определение идет от Декарта и Лапласа. Нетрудно видеть, что животное и человек полностью отвечают указанным признакам, ибо их поведение вполне детерминировано внутренним состоянием и внешними условиями. Аналогичны рассуждения А. Тьюринга. В книге «Может ли машина мыслить?» он верно указывает, что ответ на этот вопрос требует анализа понятий «машина» и «мыслить». Но для него быть машиной «означает быть управляемым законами поведения»3. Поскольку «законы поведения» у Тьюринга — это иное название для объективных законов, правящих миром, то любая система в неживой природе, животное, человек и создаваемые им технические устройства входят в класс машин.

В советской специальной и философской литературе представления подобного рода в основном преодолены, но не полностью. Машину подчас характеризуют как систему, способную совершать действия, ведущие к определенной цели. Это определение уже, чем у Эшби и Тьюринга, но оно допускает, во-первых, смешение целенаправленной деятельности человека (единственного существа, для которого понятие цели оправданно, поскольку человек обладает сознанием, ставящим цель) и наблюдаемой в живой

1 «Автоматы». М., 1956, стр. 285.

2 «Вопросы философии», 1958, № 12, стр. 112.

3 А. Тьюринг. Может ли машина мыслить? М., 1960, стр. 47.

139

природе целесообразности, материалистически объясняемой как результат естественного отбора (см. гл. VI, § 3). Во-вторых, и это главное, данное определение не дает критерия для различения человека и созданных им машин (в том числе кибернетических), которые сами по себе целей не ставят, но работают по заданной человеком программе и в пределах этой программы могут учитывать поступающую в них новую информацию.

Мы взяли несколько определений машины из литературы по кибернетике. При всех различиях эти определения сходны в одном, коренном пункте: все они толкуют содержание понятия «машина» расширительно, так что человек и созданные им технические устройства попадают в один разряд объектов. Но люди и создаваемые ими орудия, в том числе машины, совсем не одно и то же.

Маркс различал простое орудие труда и машину. Различие между ними в том, что машина имеет искусственные органы, которые могут совершать те же операции, что и рука человека, вооруженная простым орудием труда. Превращение машины в автомат, который человеком только контролируется, означает важный шаг вперед в возрастании автономности машины. В кибернетических машинах эта автономность поднимается на следующую ступень, она несравненно больше, чем в автоматах столетней давности, о которых писал Маркс. Но суть дела остается прежней: человек создает машины, программирует и контролирует их работу, следовательно, воплощает свои цели в устройстве машин и в их «поведении».

Данная ошибка связана и с расширительным пониманием мышления. Марксистское понимание мышления как свойства высокоорганизованной материи отображать реальность является одновременно и «субстратным», «субстанциональным», поскольку указывает, что свойством мыслить обладает мозг — мыслящая субстанция, «функциональным», поскольку указывает на то, что сознание, отображая мир, выполняет в жизни человека (и общества) вполне определенные функции.

Когда ограничиваются «функциональным» определением мышления, отрывая его от мозга, от человека, от общества, то способность мыслить можно приписывать и электронно-вычислительным машинам (ЭВМ). Все дело в том, какие функциональные признаки ввести в определение мышления. Если иметь в виду только те функции, которые человек действительно сумел «переложить» на ЭВМ, то выполняемые операции будут подведены под «мышление». Тогда становится возможным вывод такого рода: «нет разницы между кибернетической машиной достаточно высокой организации и человеком» 1.  

1 «Возможное и невозможное в кибернетике». М., 1963, стр. 85.

140

Приписывание электронно-вычислительным машинам способности мыслить возвращает нас к давно пройденной ступени в развитии материализма. Можно понять увлечение ученых новой областью науки, но оно не должно давать оснований для того, чтобы придавать устоявшимся понятиям, выходящим по своему значению далеко за пределы данной области, произвольный смысл.

Кибернетика отвлекается от качественных различий в самоуправляемых системах разных классов. Ее сила в том, что она обнаруживает общее в процессах передачи и хранения информации и в процессах управления между человеческим мышлением, живым организмом и искусственно созданными техническими устройствами. Электронные вычислительные машины — невиданные ранее по мощности орудия человеческого мозга, столь же эффективно умножающие возможности мышления, как обычные машины умножают возможности руки человека. Математики «поручают» ЭВМ производить цепи логических операций, и машины выполняют эти операции со скоростью, недоступной мозгу самого тренированного математика. Но отсюда вовсе не следует, что аналогия между операциями в машине и в мозгу, будучи правомерна во вполне определенном отношении, дает право на полную аналогию и тем самым на признание за машиной способности мыслить. И не только потому, что моделировать полностью мозг с его 13—14 млрд. клеток, сложнейшим образом связанных друг с другом, мы не можем, но прежде всего потому, что мышление социально обусловлено, что оно есть продукт социального развития, определяется практикой, в том числе общением между людьми.

Можно отвлечься в определенных границах от качественных различий между мышлением человека и деятельностью машины, но нельзя забывать о существовании различи