До уровня бретонской старушки

 

Имеет ли русский язык у нас такое право? Г-н Летич уверял, что да. «В реальной жизни нет в Украине никаких препятствий в свободном пользовании русским языком, — пишет он. — Ни в одной сфере производственной, общественной, культурной и социальной жизни… В Украине действуют 1 тысяча 411 русскоязычных школ и 2 тысячи 109 двуязычных украинско-русских школ. Так что у родителей достаточно свободный выбор, в какую школу определить своих детей».

К сожалению, это не совсем так. Во все годы существования независимой Украины русский язык методично вытесняется из всех перечисленных г-ном Летичем сфер. В сфере образования это особенно заметно. Пересчитанные автором «Языка по-французски» русскоязычные школы сосредоточены в основном в юго-восточных регионах страны. А, например, в Киеве таких школ единицы (восемь, если не ошибаюсь). В некоторых западных областях их вообще уже нет. Русскоязычных детсадов в столице Украины практически не осталось. Юные киевляне в большинстве своем дома говорят на русском языке, а образование вынуждены получать на другом. Это нормально?

Во многих украинских школах русский язык просто не изучают. В результате, разговаривая по-русски, грамотно писать на родном языке школьники не умеют. Если так пойдет дальше, то через некоторое время под убаюкивающие заявления, что русскому языку в Украине ничего не угрожает, новые поколения украинцев не смогут по-русски и читать. И пока г-н Летич иронизирует над «некоей старушкой из провинции Бретань», знавшей только бретонский язык и не владевшей французским, украинцев стараются довести до того же уровня.

Всего несколько часов в рамках школьного курса зарубежной литературы выделяется на преподавание русской литературы. Произведения Николая Гоголя (Гоголя!) учат не на языке оригинала, а в переводе. Евгения Гребинку ученики знают по нескольким басням (остальное — 90 % его творчества — написано, видите ли, на «чужом» языке). Анна Ахматова (Горенко), Всеволод Крестовский, Владимир Короленко, Аркадий Аверченко, Игнатий Потапенко и многие другие стали в Украине иностранными писателями. Разве не абсурд? Так, может быть, «парад языковых суверенитетов», проведенный несколько лет назад в юго-восточных областях (там положение с языком пока не столь тяжелое), являлся не «языковым сепаратизмом», каковым поспешили обозвать его «национально сознательные» деятели, а всего лишь попыткой русскоязычных украинцев и великороссов защитить свою культуру? Попыткой избежать повторения судьбы Киева? Не чиновники, якобы ленящиеся выучить украинский язык, выступают за двуязычие. Доморощенные бюрократы готовы ради карьеры выучить что угодно и от чего угодно отречься. От русского языка в первую очередь. (Не секрет, что многие сегодняшние ярые украинизаторы в советское время упорно говорили по-русски.)

За региональный статус русского языка выступают те, кому судьба этого языка небезразлична (хотя интересует их, конечно, реальное положение языков, а не их формальный статус). Да — к движению за двуязычие примкнули и те, кто озабочен исключительно зарабатыванием политического капитала. Да — на языковой проблеме спекулируют много и многие. Но если есть спекуляции на проблеме, значит, существует и сама проблема. Проблема, которую Украине все равно придется решать. И если при ее решении будет учтен европейский опыт, то это можно только приветствовать.

 

Зачем соврал батюшка?

 

«В семье не без урода», — гласит народная мудрость. Наверное, каждому из нас приходилось убеждаться в истинности этого утверждения. Увы, «работает» оно в том числе и в православной церкви. Тут нет ничего удивительного. Известно ведь, что даже среди двенадцати апостолов нашелся один Иуда. И тем не менее неприятно, когда какой-то негатив (которого и в обычной жизни хватает) замечаешь в среде церковнослужителей. Например, когда священник откровенно лжет.

Не так давно один довольно авторитетный российский сайт, позиционирующий себя как «ведущий мультимедийный портал о православии и жизни общества», опубликовал материал некоего протоиерея из Киева Андрея Дудченко — «Языковой проблемы в Украине нет». Само название говорит о содержании. Оно же свидетельствует о том, что указанная статья, мягко говоря, не соответствует действительности.

К сожалению, не увенчались успехом мои попытки связаться с редакцией сайта, предложить им альтернативный материал, где показывалась бы недостоверность заявлений отца Дудченко. Мне просто не ответили. Между тем опровергать ложь надо.

«Мои дети учатся в украинской школе, — пишет автор. — Это наш осознанный выбор, хотя в Киеве нетрудно найти и русскоязычную школу».

Насчет «осознанного выбора» отца Андрея — охотно верю. А вот про «нетрудно найти и русскоязычную школу» — позволю себе не согласиться. Таких школ в столице Украины всего 7 (семь) из 510 средних учебных заведений. Между тем киевские школьники в большинстве своем русскоязычны. Чтобы убедиться в этом, достаточно подойти к любой школе и послушать — на каком языке дети общаются между собой.

Можно еще походить по родительским собраниям, узнать — на каком языке говорят мамы и папы учащихся. В 80 % случаев этим языком будет русский. По-русски дети разговаривают дома, на улице, да и в школе на переменах. И думают они тоже на русском. Это родной язык абсолютного большинства юных киевлян. И родной язык их родителей. Только вот учиться школьники вынуждены не на родном языке. Потому что за годы независимости обучение почти во всех русскоязычных школах Киева перевели на украинский язык. Перевели в приказном порядке, не спрашивая желания учеников и их родителей. Так что, в отличие от детей отца Дудченко, для большинства мальчиков и девочек учеба в украиноязычных заведениях — результат не «осознанного выбора», а как раз наоборот — отсутствия права на выбор. Мало того. Во многих школах русский язык уже не изучается даже как предмет. То есть родной язык детей — русский, но читать и писать на нем в школах не учат. Стоит также добавить, что в городе с преимущественно русскоязычным населением не осталось ни одного (!) русскоязычного детсада. Почти полностью украинизированы вузы. Разве можно признать такое положение нормальным и правильным?

«Порой можно услышать, будто бы в украинской школе русских поэтов и писателей изучают только в переводах. Это неправда, — уверяет отец Андрей. — Поощряется чтение произведений в оригинале. В учебниках рядом с переводами Пушкина или Есенина печатают и оригинальный текст».

Это не совсем так. Ситуацию знаю не понаслышке. У меня падчерица школьного возраста. И есть много знакомых, имеющих детей-школьников.

Начну с учебников. Они бывают разные. В некоторых действительно оригинальные тексты русских поэтов присутствуют рядом с украинскими переводами. В других (в большинстве) — нет. В принципе все зависит от учителя. Встречаются педагоги, которые иногда (не всегда!) разрешают выучить русское стихотворение в оригинале (прозы это не касается, ту учат исключительно в переводах). Но есть и такие, кто прямо запрещает чтение на русском языке. А еще нужно заметить, что и Александра Пушкина, и Сергея Есенина, и даже Николая Гоголя на Украине теперь изучают в курсе «зарубежной литературы». Гоголь на своей родине оказался «иностранцем» из-за языка, которым пользовался в творчестве и в жизни. Это не абсурд?

«У нас никогда не дублируют русские фильмы, просто делают украинские субтитры», — заявляет автор. Да — фильмы российского производства пока не дублируют, хотя министр культуры в правительстве Тимошенко Васыль Вовкун высказывал и такое намерение. Но демонстрация иноязычных фильмов, дублированных на русском языке, в кинотеатрах запрещена официально. Можно было бы надеяться, что с принятием нового «языкового» закона запрет отменят. Однако нынешний министр культуры Украины Михаил Кулиняк по-прежнему настаивает: дублирование фильмов должно осуществляться только на государственном (то есть украинском) языке. Это что касается кинотеатров. А на телеканалах в президентство Виктора Ющенко украинизация российских сериалов шла полным ходом. Ситуация была маразматической: известные российские актеры вещали с телеэкрана чужим голосом, зато по-украински. Неужели священник Дудченко ничего этого не заметил?

«Никогда у власти в нашей стране не были националисты», — читаем далее. А как тогда назвать того же Васыля Вовкуна, Мыколу Жулинского, Ивана Драча, Зиновия Кулика, Ивана Зайца, Юрия Костенко, Геннадия Удовенко, Анатолия Погрибного, Бориса Тарасюка, Максима Стриху и многих-многих других? Перечисляю только лиц, занимавших высокие посты в правительстве, и лишь тех, кого вспомнил с ходу. А как назвать президента Виктора Ющенко? Да и прочие украинские президенты — Леонид Кравчук, Леонид Кучма, отчасти и нынешний, проводили и проводят политику, которую, пользуясь старой терминологией, можно назвать националистической.

«Ни разу за почти 20 лет жизни в Киеве мне не пришлось столкнуться с дискриминацией русского языка», — говорит отец Дудченко. Ну, значит, ему очень повезло. А вот я — сталкивался. Мне лично приходилось наблюдать, как люди, пришедшие на прием в районную государственную администрацию, боялись обращаться к чиновникам по-русски и изъяснялись на ломаном украинском языке, все время, однако, сбиваясь на родной. И как те же чиновники, только что разговаривавшие между собой по-русски, при появлении в кабинете постороннего лица дружно переходили на украинский, ибо говорить на русском им запрещало начальство.

Я лично слышал указание, даваемое сотрудникам одного из крупнейших киевских вузов: «Если собеседник не понимает украинского языка, переходите на английский, но ни в коем случае не на русский!» И знаю, как из этого вуза уволили преподавателя, высококвалифицированного специалиста, исключительно потому, что в силу возраста ему было трудно переучиваться и читать лекции по-украински. Мне лично известен случай, когда учительница ставила ученикам двойки только за то, что те посмели выучить пушкинское «У Лукоморья дуб зеленый…» в оригинале, а не в украинском переводе. (Кстати, произошло это в школе, расположенной на жилом массиве «Теремки», том самом, где находится храм отца Андрея.)

И так далее. Думаю, многие киевляне смогут дополнить этот перечень исходя из собственного опыта. Притеснение русского языка в Киеве и на Украине в целом — это не миф, как считает отец Дудченко, а печальная реальность. И подтверждение этому можно найти даже в его статье. Батюшка заверяет, что «языковой проблемы в Украине нет», что вопрос языка не волнует народ, что этот вопрос муссируют лишь политики, желающие перед выборами «приподнять рейтинг и собрать голоса избирателей». Но ведь если есть спекуляции на проблеме, значит, существует и сама проблема. Раз на языковом вопросе можно заработать политический капитал, приподнять рейтинг, собрать голоса избирателей, значит, и сам вопрос актуален. Вот из этого надо исходить, рассуждая о положении русского языка на Украине.

И последнее. Протоиерей Андрей Дудченко служит в храме, где богослужение проводится не на церковнославянском, а на украинском языке. Кажется, он даже гордится этим. Если не ошибаюсь, это единственный киевский православный храм, где украинизация зашла столь далеко. Зашла, несмотря на то что, по мнению самой церкви, язык церковнославянский подходит для богослужения гораздо больше, чем языки разговорные.

В нашей украинской ситуации данный язык является еще и символом единства православного народа Украины и России. Отказаться от этого языка стремятся те, кто не приемлет такое единство, кто стремится разорвать на части православный Русский мир, противопоставить украинцев (малорусов) великорусам. Если отец Дудченко ставит перед собой эту цель, то, может быть, здесь и заключается ответ на вопрос, вынесенный в заголовок?

 

«Мовна сверблячка»

 

Весна — прекрасное время года. Зеленеет травка. Блестит солнышко. Поют соловьи. Но так уж устроен этот мир, что рядом с хорошим обязательно гнездится плохое. Весной появляются клещи, комары, мухи. А еще — у определенной категории больных обостряются хронические недуги.

Об одной такой болезни и пойдет речь в настоящей главе. Называется она «мовна сверблячка» — языковой свербеж (название придумали сами болящие). Это профессиональное заболевание украинских филологов. Отдельные случаи «сверблячки» наблюдались еще в конце ХІХ века. Однако характер эпидемии она приняла в 1920-х годах. Тогда, во время оголтелой украинизации, отечественные языковеды тщательно «чистили» украинский язык от «русизмов». Причем в последние, как правило, зачислялись народные украинские слова, если такие же употреблялись в русской речи. Проводилась эта «чистка» с целью, как выразилась ярая украинизаторша, филолог Олэна Курыло, «оказать услугу современному литературному языку (украинскому. — Авт.) тем, чтобы помочь ему сойти с русской основы». Неугодные слова заменялись другими, специально придуманными.

Но, «оказав услугу», устранив очередной «русизм», заменив его вновь придуманным словом, филологи не успокаивались (свербело у них в руках, голове и еще где-то). Вскоре они начинали сомневаться и в новом слове. Даже если оно (слово) совсем не было похоже на русский аналог, то все равно попадало под подозрение, ибо могло быть создано «с учетом принятых в русском языке правил словообразования». Следовала новая замена, а вслед за ней — новые сомнения. И так до бесконечности.

Вот этот-то языковой зуд, страсть к непрерывным изменениям, и назвали «мовной сверблячкой». Наглядно проследить течение болезни можно, присмотревшись к переменам в грамматической терминологии. Термины, употреблявшиеся еще средневековыми украинскими учеными, «национально сознательных» филологов не устраивали, так как были идентичны терминам, принятым в грамматике русского языка. Стали придумывать новые. «Имя существительное» превратили в «ім’я суще», затем в «сущиник». Но этого показалось мало. Последовали новые замены. Появились «предметник», «йменник», «іменник». Какой из этих терминов лучше обеспечит «самостоятельность украинского языка», «национально сознательные» определить не могли. И потому беспрестанно спорили.

Также из «имени прилагательного» сделали сначала «ім’я приложне», потом «ім’я призначне», «ім’я прикметне». А дальше — «прикметник», «призначник». И не могли выбрать — что же лучше? Аналогичную эволюцию совершили «имя числительное» («ім’я числове», «ймення чисельне», «чисельник», «числівник»), «местоимение» («містоімення», «містойменник», «заіменник», «займенник»), «сказуемое» («сказуєме», «сказуюче», «присудень», «присудок») и другие термины. «Мужской род» стал «мужським», затем «мужеським» и, наконец, «чоловічим». Соответственно «женский» превращался в «женський», «жінський», «жіночий». И т. д. Остановиться филологи не могли и только причитали:

«Куда ведет нас это буйное, но беспорядочное и ненаучное языковое творчество? Не время ли положить конец этой анархии твердой и плановой “языковой политики”?» На выручку пришла советская власть (твердая и плановая политика — это как раз по ее части). Распространение украинского языка являлось частью плана социалистического переустройства бывшей Малороссии. А «мовна сверблячка» уже начинала мешать украинизации. (Вряд ли можно было рассчитывать, что народ воспримет язык, словарный состав которого меняется столь быстрыми темпами.)

Большевики действовали в привычной манере. Особо буйных «филологов со сверблячкой» репрессировали, остальным приказали определиться с выбором слов. Эпидемия сразу пошла на спад.

Вновь болезнь дала о себе знать в 1990-х годах. Особенно после того, как главой правительства стал Виктор Ющенко. В период премьерства Виктора Андреевича специальная комиссия при кабинете министров подготовила проект «реформы украинского правописания». «Реформаторы» предлагали заменить привычные слова «аудиторія», «діалог», «ефір», «кафедра», «марафон», «пауза» и многие другие на «авдиторія», «діялог», «етер», «катедра», «маратон», «павза» и т. п. Чем не угодили вышеуказанные слова «комиссарам» премьера Ющенко, понятно: их написание и произношение похожи на написание и произношение в русском языке. Чтобы уничтожить это сходство, надежнее отгородить «рідну мову» от «московского» влияния, и была затеяна «реформа». Вместо «русифицированных» правописных норм пытались ввести другие — «исконно украинские», бывшие когда-то в ходу в Галиции.

Лишь категорическое неприятие обществом предложенных изменений вынудило «реформаторов» умерить свой пыл. Но не надолго. Этой весной «филологи со сверблячкой» заметно активизировались. Только в мае Первый национальный канал Украинского радио несколько раз заботливо предоставлял эфир («етер») деятелям, уверявшим слушателей, что провести «реформу правописания» крайне необходимо. Дескать, после обретения Украиной независимости сменились флаг, герб, гимн, а правописные нормы остались прежними — непорядок! (И ведь, заметьте, говорилось это серьезно, в передачах совсем не юмористических.)

По-видимому, наивно было бы объяснять новое обострение «реформаторского» зуда («сверблячки») исключительно сезонными переменами погоды. Главная причина, очевидно, в ином. Несколько лет назад премьер-министр Ющенко был не всесилен. Не смог он использовать для поддержки «реформаторов» рычаги власти. Ныне грядут президентские выборы. И в предвкушении неизбежной (как им кажется) победы Виктора Андреевича «филологи со сверблячкой» готовятся к своему триумфу. А это означает, что острые приступы профессиональной болезни любителей «рідної мови» с наступлением лета не утихнут. Они (приступы) будут, скорее всего, только усиливаться, продолжаясь до выборов и даже (с учетом инерции) некоторое время по окончании избирательной кампании.

Вот в связи с этим и хотелось бы вспомнить известного украинского языковеда Ивана Ивановича Огиенко. Весьма уважаемый нынешними «профессиональными патриотами», Огиенко, надо признать, был довольно интересной личностью. Долгое время в нем боролись ученый и политик (точнее — политикан от науки). В конце концов победил политикан. За это Ивана Ивановича и любят в «национально сознательных» кругах. И охотно переиздают те его работы (либо фрагменты работ), где «украинская национальная идея» доминирует над здравым смыслом. Но есть и другие труды Огиенко. Труды ученого. Именно Огиенко-ученым написаны хотя бы некоторые из страниц его книги «Нариси з історії української мови: система українського правопису». Книга вышла в 1927 году в Варшаве и, само собой разумеется, является теперь библиографической редкостью. В независимой Украине популяризировать ее не спешат. А зря. Там дан четкий ответ на вопросы, поднимаемые изнывающими от «мовной сверблячки» филологами.

Затрагивая тему заимствования иноязычных слов («реформаторский» проект, как это нетрудно заметить, касается в первую очередь именно таких слов), Иван Иванович отмечает, что «Великая Украина» (так называет он центральную и восточную часть нашей страны) последовала в этой сфере за русским языком, а Галиция — за языком польским. Однако означало ли это тупое подчинение чужому влиянию? Огиенко напоминал об огромном вкладе украинцев в разработку русского литературного языка, русского правописания, в том числе и в создание русской системы заимствования слов из других языков.

Как известно, иностранные слова стали в значительном количестве вливаться в русский язык при Петре І. И, указывал ученый, «многие из этих новых слов пришли в Россию не просто с Запада, а из Украины».

«Таким образом, — делал вывод Огиенко, — те формы чужих слов, которые теперь видим в языке русском и которые одинаковы с формами украинскими, очень часто не совсем чужие нам, — ведь это же и мы создавали или помогали создавать их, ведь это же и мы их распространяли. Вот поэтому на великоукраинские формы чужих слов, одинаковых с формами русскими, нельзя смотреть будто бы только как на заимствования из московщины, — нет, история культуры выразительно говорит нам как раз наоборот, — это формы очень часто украинские, перенесенные нами или от нас в Россию… Из вышесказанного ясно, что если на Великой Украине форма заимствованных слов одинакова с русской, то это во многих случаях только потому, что немало этих слов Россия переняла с Украины или через украинцев вообще. Наоборот, одинаковые формы галицкие и польские свидетельствуют чаще про заимствование (особенно в ХVIII–ХІХ веках) этих форм из польского, ведь поляки создавали свои формы, совершенно отличные от великоукраинских, без особой и заметной помощи галичан».

Ну и что после этого сказать о разглагольствованиях современных «реформаторов»? Какие же формы на самом деле исконно украинские? Между прочим, Огиенко призывал хорошо подумать, прежде чем определять — какую форму чужих слов принять для украинского языка? «Форму, господствующую на Великой Украине и имеющую за собой определенную родную традицию» или «форму галицкую, чаще всего без этой традиции»? И «если мы испокон веков писали «Амвросій», «Ірина», «ефір», то какой же смысл менять эти исконные свои формы на латино-польские «Амброзій», «Ірена», «етер»?

Хотя, наверное, требовать от наших правописных «реформаторов», чтобы они думали перед тем, как что-то предлагать, — значит требовать от них слишком многого.

 

Спасибо, Лина Васильевна!

 

Так бывает: откроешь незнакомую книгу, пробежишь взглядом несколько строк и понимаешь, что это произведение стоит прочесть. Или, наоборот, сознаешь, что такое чтение — пустая трата времени. «Первое впечатление — самое верное», — заметил как-то Артур Шопенгауэр. Он, правда, имел в виду впечатление о людях, но думаю, к книгам данное утверждение тоже иногда применимо. Во всяком случае, я неоднократно им руководствовался. Причем небезуспешно.

Вот и с нашумевшим романом Лины Костенко «Записки украинского самошедшего» у меня получилось именно так. Увидев книгу на столе у знакомой, я взял ее полистать и уже через минуту решил: «Буду читать!» Специально подчеркну: мой интерес был обусловлен первым впечатлением от конкретного текста, а не скандалом, разгоревшимся на Украине вокруг романа. Реакцию г-жи Костенко на разглагольствования трех малоизвестных «деятелей культуры» я считаю абсолютно неоправданной. Раз уж писатель (художник, режиссер, журналист) выносит свое творение на суд публики, то должен быть готов к тому, что отзывы могут оказаться самыми разными, не только восторженными. Устраивать же истерику из-за чьих-то критических замечаний (пусть даже излишне резких) — неправильно, интереса к книге это не прибавляет.

Ничуть не добавляло желания почитать «Записки» и имя их автора. Признаюсь, я мало знаком с поэтическим творчеством Лины Васильевны. Некоторые ее стихотворения слышал по радио. Мне они не понравились. Те же произведения, за которые поэтессу принято причислять к живым классикам, я не читал, и, честно говоря, прочесть их не тянет.

Зато «Записки украинского сумасшедшего» прочел с удовольствием. Потому никак не могу согласиться с рецензией Олега Качмарского (еженедельник «2000». 2011. № 12), где утверждается, что «оценивать художественный уровень нового творения Лины Костенко не представляется возможным в связи с отсутствием такового», что «это — вообще не литература» и т. п.

Да — данное произведение вовсе не «жемчужина современной литературы», каковой поторопилось его объявить выпустившее книгу издательство. Да — роман в художественном отношении небезупречен. Но все же это не повод для столь сурового приговора. Впрочем, основные претензии рецензент предъявляет не к художественным достоинствам произведения, а к его идейному содержанию. Не напрасно ли?

Лина Васильевна Костенко принадлежит к той части украинской интеллигенции, которая зовется «национально сознательной». Убеждения таких деятелей хорошо известны. С ними можно и нужно не соглашаться. Но хотеть, чтобы восьмидесятилетняя женщина отказалась от своих взглядов, упрекать ее за них — труд, наверное, бесполезный.

Гораздо логичнее просто при чтении делать поправку на мировоззрение автора. Тем более что помимо этого мировоззрения многие наблюдения Костенко представляются довольно точными. Приведу для иллюстрации несколько цитат.

«Когда-то Довженко написал “Украина в огне”. Пора уже писать “Украина в грязи”. Что здесь неправда? Или: «Людей зомбируют, дезориентируют, почту и телеграф не нужно захватывать — телевидение захватило все». Разве не так? Или еще: «Впечатление такое, что эти фильмы делают патологически неспособные режиссеры для патологически тупых зрителей». Посмотрите сериалы, демонстрируемые ныне на телеэкранах, и попробуйте оспорить утверждение автора. Вряд ли получится!

Конечно, не все в романе остроумно, метко, актуально. Некоторые суждения выглядят явно запоздалыми. Скажем, касаясь событий «оранжевой революции», Лина Васильевна устами своего героя вспоминает песенку из советского мультфильма — «Оранжевые дяди, оранжевые тети, оранжевый верблюд!» После чего высказывает опасение: «Вот так внесем их во власть на своих плечах, а что, как они не борцы, не герои, а всего лишь “оранжевые дяди, оранжевые тети”? Потом они полиняют или перекрасятся, а я так и останусь “оранжевым верблюдом”».

Задним умом все крепки. «Пророчество», сделанное постфактум, не имеет никакой ценности. «Хороша ложка к обеду», — гласит на сей счет народная мудрость. К сожалению, в 2004 году Лина Костенко не выступала с подобными предостережениями. А жаль. Ведь уже тогда нетрудно было сообразить, что и «оранжевый дядя» с руками, которые никогда не крали, и его заклятая подруга с устами, которые никогда не лгали, и их ближайшее окружение — никакие не герои, не борцы за правду, свободу, справедливость. Украину они поведут не к процветанию, а совсем в противоположном направлении. Это тоже было ясно уже тогда любому здравомыслящему человеку. «Верблюды» (я бы употребил тут название другого животного, но из песни, даже мультяшной, слов не выкинешь), понятное дело, здравомыслящими быть не могли, но к таким, как Костенко, они, может быть, прислушались бы. Однако, повторюсь, Лина Васильевна молчала.

В заключение еще одна цитата из «Записок». Ее приводил и Олег Качмарский, но, кажется, не оценил по достоинству. Касается она языкового вопроса. «Во всех странах языки как языки, инструмент общения, у нас это фактор отчуждения. Глухая враждебность окружает наш язык, даже теперь, в нашем собственном государстве. Мы уже как нацменшинство». И далее персонаж, от лица которого ведется повествование, жалуется, что «не чувствует себя своим в своем государстве», он тут «чужой самим фактом употребления своего языка». «Я же не могу шагу ступить, везде привлекаю внимание, иногда даже позитивное, но от этого не легче. Ибо в самой природе этого внимания есть что-то противоестественное, унизительное. Человек разговаривает на родном языке, а на него оборачиваются» и т. д.

Признание весьма ценное. Язык, имеющий статус единственного государственного, на деле не является языком большинства населения. Это язык меньшинства, и даже, если верить Костенко (а здесь, думаю, ей можно верить), незначительного меньшинства. Вопрос о том, должен ли такой язык и дальше оставаться единственным государственным, возникает сам собой. Таким образом Лина Васильевна, возможно сама того не желая, подкрепила аргументацию сторонников придания статуса второго государственного русскому языку. И давайте поблагодарим ее хотя бы за это.

 

Не мытьем, так катаньем

 

То, что о языковой проблеме на Украине многие отечественные политики вспоминают только в период избирательной кампании, наверное, ни для кого не секрет. Однако заявление, с которым в конце августа 2007 года выступил тогдашний министр образования и науки Станислав Николаенко, лично мне не хотелось воспринимать как предвыборную агитку. Министр констатировал, что в минувшие годы во многих школах «на горячую голову» отменили изучение русского языка, что конечно же сказалось на качестве образования. Теперь необходимо исправлять положение.

По мнению Станислава Николаенко, каждый гражданин Украины обязательно должен знать как украинский, так и русский языки. «И еще какой-нибудь иностранный», — добавил он.

Через несколько дней позицию министра поддержал заместитель главы Киевской городской государственной администрации Виталий Журавский. «Распространена ситуация, — отметил чиновник, — когда в быту дети разговаривают на русском языке, но научиться грамотно писать так и не могут, поскольку в школах отсутствуют либо мало преподаются уроки русского языка». Г-н Журавский пообещал провести опрос родителей учеников столичных школ, чтобы выяснить, «есть ли реальная потребность в увеличении часов по русскому языку в школах». И там, где родители проявят желание, чтобы их дети изучали русский язык и литературу, это должно быть выполнено.

Таким заявлениям высокопоставленных лиц можно было бы радоваться. После многолетних разглагольствований о том, что никакой проблемы с русским языком на Украине якобы не существует, в нашей стране он в защите не нуждается и т. п., представители власти все-таки признали: проблема есть, и ее нужно решать. Причем не только признали, но и пообещали прекратить нарушение прав русскоязычного населения, вернуть русский язык в школы. И этому, повторюсь, можно бы только радоваться.

Однако, увы, не все так просто. Однажды моя жена вернулась с родительского собрания с новостью: в школе у дочки (она учится в четвертом классе) вводится преподавание русского языка. Правда, вводится факультативно и… не бесплатно. За каждый урок родители учеников должны выложить по 10 гривен. Сумма вроде бы не очень большая (урок будет всего один раз в неделю, следовательно, по 40–50 гривен с ученика в месяц). Но стоит учитывать, что это не единственные расходы у родителей школьников. Например, на том же упомянутом родительском собрании надо было сдать деньги в фонд класса, в фонд школы, на уборку кабинета, на охрану, на рекреацию (слово-то какое!) коридора, на дополнительные тетради и специальный дневник, на различные крючочки и шкафчики, на всякого рода культурные мероприятия и т. д. И такие поборы будут продолжаться в течение всего учебного года. «Бесплатное» образование в нашей стране обходится нынче очень дорого. В этих условиях дополнительный налог (а иначе это трудно назвать) на русский язык далеко не всем по карману.

Нужно ли удивляться, что на факультативные уроки своих чад записали родители лишь двенадцати учеников из тридцати? Между тем все дети в классе (кроме одной девочки, семья которой недавно из села переехала в Киев) во внеурочное время общаются исключительно на русском языке. Все родители (кроме опять же мамы упомянутой девочки) являются русскоязычными. Вряд ли они не хотят, чтобы их дочери и сыновья умели грамотно писать на родном языке.

Возможно, этот случай объясняется лишь попыткой некоторых педагогов использовать сложившуюся ситуацию для получения дополнительных доходов. Но не исключено и другое: кое-кто из чинуш, служащих в ведомстве образования, по-прежнему считает русский язык нежелательным предметом в школах Украины, а потому продолжает с ним борьбу не одним, так другим способом, не мытьем, так катаньем. Ведь на основании проведенного вышеуказанным образом опроса (а никакого другого опроса не проводилось) можно объявить, что за возобновление преподавания русского языка высказалось меньшинство. А раз так, то и преподавать его нет надобности.

Чтобы составить представление о том, что происходит с русским языком в киевских школах, я опросил многих знакомых, имеющих детей школьного возраста. Картина получилась довольно пестрая. В некоторых школах русский язык как предмет преподавался и раньше. В других он действительно вводится (и бесплатно). Зато кое-где русского языка как не было, так и нет. К примеру, в одной из школ в выпускном классе решили ввести не русский, а польский язык (кстати, не на факультативной основе и без дополнительного выкачивания средств из родителей учеников). Вероятно, там педагоги (учащихся и их родителей, естественно, никто не спрашивал) считают, что польский язык детям нужен больше русского (хотя на практике это, очевидно, приведет к тому, что, не владея русской грамотой, ученики не усвоят — просто не успеют — в достаточной степени и польскую).

Еще в одной школе (и тоже без всяких опросов) в пятом классе вместо обещанного русского ввели немецкий язык (притом что там уже изучают с первого класса иностранный язык — английский).

Как видим, проблема с русским языком остается нерешенной, по крайней мере в некоторых школах. Но решать-то ее нужно. И не только красивыми словами, но и делом, на практике.