Во время войн за польское и австрийское наследство

 

Первая из этих европейских войн середины XVIII в. после короткого мирного периода, последовавшего за Войной за испанское наследство на Западе и Великой Северной войной на Востоке, носит название Войны за польское наследство. Само название указывает на то, насколько важным продолжало оставаться место Польши в европейской государственной системе, а война действительно началась как следствие польских выборов в 1733 г., но проходила за пределами Польши и без какого‑либо ее участия как суверенного государства, и, когда она закончилась через два года, судьба Польши уже практически перестала быть главным яблоком раздора между другими государствами.

Перед выборами на так называемом конвокационном сейме поляки решили исключить всех иностранных кандидатов, и в атмосфере огромного воодушевления 12 сентября примас провозгласил Станислава Лещинского королем Польши. Лещинскому удалось приехать в страну тайно через Германию, но его избрание, подписанное приблизительно 12 тысячами избирателей, было, без сомнения, законным; в ожидании помощи от Франции и Швеции он по Балтийскому морю прибыл в Гданьск (Данциг). Помощь действительно была очень нужна, потому что Россия при поддержке Австрии и с молчаливого одобрения Пруссии решила навязать Польше Фридриха‑Августа II Саксонского в качестве короля Августа III, оставив бредовую идею предложить трон Польши инфанту Португалии. Под контролем русской армии, оккупировавшей Прагу, восточное предместье Варшавы, не более тысячи избирателей проголосовали за фальшивое избрание Августа III, который после краткого визита в Краков вернулся в Дрезден, где и провел большую часть своего тридцатилетнего правления (1733–1763) в досужем безделье.

Поляки были совсем не готовы его признать. Знать объединилась в «конфедерации» для поддержки законного короля, но их основные предводители потерпели поражение, прежде чем смогли добраться до Гданьска за подкреплением. Этот город, также верный Лещинскому, вскоре был осажден сильной русской армией под командованием фельдмаршала Миниха. Кроме небольшой группы шведских добровольцев, лишь 2 тысячи французских солдат под командованием графа Плело, французского посланника в Дании, пытались спасти короля, но они были отброшены, а их героический командир был убит в бою 27 мая 1734 г. Чтобы спасти город от уничтожения, Лещинский бежал в Кёнигсберг, где его держал в заложниках король Пруссии. Месяц спустя Гданьск сдался, а среди пленных оказался и сам примас Польши.

Движение сопротивления продолжилось и в Польше под руководством дворянского рода Тарло, и в Литве, где образовалась еще одна конфедерация, но она неизбежно ограничилась партизанской войной с единственной надеждой на поддержку извне. Но даже Франция, где польское посольство подписало договор о дружбе с кардиналом Флери, руководившим тогда политикой Людовика XV, не отнеслась к своим обязательствам серьезно. Она объявила войну Австрии и России совместно с Испанией, Неаполем и Сардинией, но ее больше интересовала ситуация в Италии и Западной Германии. Пока французы атаковали австрийские войска в Италии, Швеция и Турция должны были остановить Россию. Но ни одна страна не воспользовалась этой возможностью, чтобы совместными действиями противостоять растущему могуществу России, и войска фельдмаршала Миниха вскоре появились на Рейне. Поэтому в Западной Европе исход войны был решен, и именно там Франция искала для себя компенсацию за свою неудачную политику в Центрально‑Восточной Европе. Когда стало очевидно, что Санкт‑Петербург не согласится на союзника и тестя Людовика XV в качестве короля Польши, по Венскому мирному договору от 3 октября 1735 г. Флери получил для Лещинского от императора Карла VI вместо Польши герцогство Лотарингию; подразумевалось, что после его смерти эта провинция будет объединена с Францией.

Двор Лещинского в Люневиле был важным центром, где король в изгнании обучал молодых поляков и разрабатывал планы реформ не только для конституции Польши, но и организации всей Европы. Но его идея о долговременном мире под эгидой Франции была такой же утопической, как и его собственный возврат к власти в Польше. Его успешный соперник Август III, признанный «примирительным» сеймом в 1736 г., правил до самой своей смерти в 1763 г., через два года после смерти Лещинского.

Вскоре после прекращения военных действий в Западной Европе Османская империя с опозданием начала войну с Россией, на южные рубежи которой совершали набеги крымские татары. Но напрасно Австрия, которая после тщетной попытки стать посредником вступила в войну на стороне России, предлагала саксонскому королю Польши присоединиться, как во времена Собеского, к военным действиям против Турции, обещая в награду разрешить провести в содружестве реформы. И напрасно также сторонники Лещинского планировали восстание при поддержке Турции и, возможно, Швеции. Польша не получила даже никакой компенсации за проход по ее территории русских войск, которые разбили турок и, несмотря на сепаратный мир, заключенный с Австрией, заставили Османскую империю в 1739 г. заключить гораздо менее выгодный договор с императрицей Анной. Россия еще не достигла Черного моря – регион Азова был нейтральным, – но отодвинула свою границу в степях к северу от Черного моря к польской границе, проходившей по реке Буг. Османская империя не только признала власть России над остатками украинских казаков, но и на этот раз не делала никаких оговорок, как в предыдущих договорах, заключенных в этом веке, гарантировавших территориальную целостность Польши.

Положение России в Восточной Европе значительно укрепилось, и угроза независимости Польше еще больше возросла, когда в следующем (1740) году после смерти императора Карла VI началась еще одна война, получившая название Война за австрийское наследство. Карл VI был последним Габсбургом по мужской линии, но практически от всех государств он получил официальное признание Прагматической санкции, которая должна была гарантировать наследные права его дочери Марии‑Терезии. Новый король Пруссии Фридрих II, позднее прозванный Великим, первым нарушил это обещание и вторгся в Силезию.

Этот акт агрессии имел жизненно важное значение для Польши. Старая польская территория, на которой, несмотря на утрату для Польши на протяжении 400 лет, продолжало жить большое польское население, теперь была отнята у славянского королевства Чехии и у династии, не враждебно настроенной по отношению к Польше, и завоевана одним из ее двух самых опасных соседей при явном одобрении другого из них. Собственные внутренние проблемы России в период между смертью Анны в 1740 г. и восшествием на престол дочери Петра I Великого Елизаветы в конце 1741 г., равно как и война, объявленная Швецией России в этот критический момент, помешали России занять твердую позицию в Войне за австрийское наследство. Но даже при этом Фридриху II удалось удержать в своих руках почти всю Силезию.

Более того, с самого начала своего правления он начал тонкую дипломатическую игру, которую он готовил, еще будучи кронпринцем, с расчетом аннексировать Польскую Пруссию и поддерживать внутреннюю слабость содружества. Этой игре во многом способствовали неумелая политика второго саксонского короля Польши и его министра‑фаворита – графа Брюля. Некоторые польские магнаты, особенно старый соратник Лещинского Станислав Понятовский – отец будущего короля, понимали, насколько опасен Фридрих II для целостности Польши и мира в Европе. Но, делая уступки польскому мелкопоместному дворянству, свободы которого он обещал защищать, король Пруссии, используя влияние Брюля, уговорил Августа III, как курфюрста Саксонского, заключить с ним военный союз.

Он обещал ему полосу силезской территории, которая соединила бы Саксонию с Польшей и, возможно, даже с Моравией, но свое фантастическое обещание не сдержал. Наоборот, когда по мирному договору 1742 г. Силезия, за исключением двух южных княжеств (герцогств) – Троппау (Опава) и Тешин (Цешин), оставленных Марии‑Терезии, в первый раз была отдана Пруссии, два государства Августа III оказались разделенными больше, чем раньше, и вся Западная Польша, а не только Королевская Пруссия, оказалась в окружении владений Гогенцоллернов. Все эти владения, которые в добавление к сравнительно небольшим частям Западной Германии составляли государство Фридриха II, превратившееся теперь в европейскую державу, раньше принадлежали славянам или балтам. Таким образом, ненемецкая восточная часть Центральной Европы сильно сократилась из‑за натиска политической силы Германии, который сопровождался неуклонным процессом германизации.

Однако в то же самое время влияние Германии в России претерпевало временный спад. Посадив в тюрьму молодого принца Брауншвейгского, провозглашенного императором после смерти Анны, и отправив немецких советников Анны в Сибирь, новая императрица Елизавета и ее канцлер А.П. Бестужев‑Рюмин (чистокровный русский) сначала закончили войну со Швецией, а затем приступили к переориентации российской дипломатии. Вместо того чтобы возвратить себе все потери, Швеции пришлось уступить России в 1743 г. первую часть Финляндии с важным городом Выборгом[54]. Укрепив таким образом свое положение на Балтике, Россия стала искать других союзников взамен Пруссии. Это могло привести к изменению ее отношения к Польше, где антипрусская партия, возглавляемая родом Чарторыйских, пыталась добиться от России согласия на финансирование реформ и увеличение польской армии. Но из‑за интриг Фридриха II сейм 1744 г. завершился позорным провалом, а Россия оказалась гораздо более заинтересованной в союзе с Австрией и заключении нового союза с Англией.

Более того, позиция Августа III продолжала оставаться нерешительной, в то время как во Франции Людовик XV тайно обыгрывал идею посадить принца Конти, внука французского кандидата на выборах 1697 г., на трон Польши. На самом деле этот план едва ли имел большее значение, чем место, отведенное Польше в австро‑российском договоре 1746 г. Когда согласно этому договору Россия вступила на стороне Австрии в Войну за австрийское наследство на ее втором этапе и ее войска, отправленные на Рейн, опять проходили туда и обратно через территорию Польши, пренебрегая ее нейтралитетом, Россия продолжала противиться, на этот раз вместе с Австрией, любой конструктивной реформе конституции Польши, особенно отмене liberum veto.

Ахенский мир, заключенный в 1748 г., не принес реальных перемен в общей ситуации в Европе. Силезия осталась у Фридриха II, а единственным выигрышем России было ее растущее влияние в Польше, с которой во времена Елизаветы, как и раньше, обращались как с протекторатом России. Но с помощью английского посла в Санкт‑Петербурге Чарльза Х. Уильямса теперь прилагались усилия к тому, чтобы Август III и русская императрица Елизавета вошли в английскую политическую систему. Договор с первым из них был заключен уже в 1751 г. с целью получить согласие России на саксонского наследника престола в Польше после смерти короля. Наконец в 1756 г. был подписан договор о союзе России и Англии, направленный, как казалось, против Франции и Пруссии.

Он был основан на предположении, что русские войска, которые должны были защищать ганноверские владения короля Англии Георга II, будут, как обычно, проходить через «нейтральную» территорию Польши. Но этот пункт договора был единственным, который оставался в силе на протяжении последующего периода. В том же 1756 г. союз, заключенный Англией с Пруссией, сделал договор с Россией бессмысленным. Это был ответ на неожиданный союз традиционных врагов, Франции и Австрии, и прелюдия к еще одной европейской войне, проходившей также и на территории заморских колоний западных держав. Польша не участвовала в этих переговорах, и в результате у нее был опасный противник в каждом из двух враждующих лагерей.

 

Последствия Семилетней войны в Центрально‑Восточной Европе

 

Полную смену союзников накануне Семилетней войны иногда называют дипломатической революцией XVIII в. Но гораздо более революционными были базовые изменения в структуре европейской государственной системы, ставшие очевидными в это же время, а еще больше – в ходе войны. Эти изменения стали следствием постепенного процесса, в ходе которого в предыдущем веке Швецию, Польшу и Турцию в качестве ведущих держав в восточной части Европы сменили Пруссия и Россия.

Франция, которая считала первых трех своими естественными союзниками против Габсбургов в Германии, наконец поняла, что, во‑первых, теперь ей нужны другие союзники и, во‑вторых, что правители Австрии уже не главные в империи, символическую корону которой после вырождения Габсбургов продолжал носить дом Лотарингских, теперь называемых Габсбургами Лотарингскими. Франция также начала понимать в большей степени, чем Англия, что возвышение прусских Гогенцоллернов до ведущего положения в Германии нужно остановить, хотя бы и в союзе с Австрией, и впервые она воевала в сотрудничестве еще с одним совершенно новым союзником в Восточной Европе – Россией. И хотя русские армии время от времени появлялись на полях сражений в Германии и раньше, теперь они впервые играли на них решающую роль. Это было возможно, потому что Польша представляла собой уже не преграду между Россией и Западом, а, скорее, удобный «коридор». И хотя ближе к середине войны казалось, что благодаря усилиями России Пруссия снова займет свое скромное место или будет даже разделена, неожиданное изменение политики России в конце войны (после смерти Елизаветы и воцарения на короткий срок поклонника Фридриха II Петра III) – еще одна смена союзников, более решающая, чем в начале войны, или, скорее, возврат к традиционному русско‑прусскому сотрудничеству – сохранило Пруссию как великую державу. Восточный фланг в системе баланса сил в Европе теперь определенно составляли Пруссия и Россия.

Последствия такого поворота событий для Западной и Центрально‑Западной Европы хорошо известны, хотя иногда их и недооценивают. Вместо Османской империи, переставшей представлять опасность миру на континенте, вместо Швеции, недолгое время представлявшей такую опасность в прошлом, и вместо Польши, которая никогда не представляла никакой опасности, Западу теперь пришлось иметь дело с двумя динамично развивающимися, агрессивными державами, решившими уничтожить все, что оставалось от Центрально‑Восточного Европейского региона, находившегося между ними. Значительная часть этого региона уже находилась в их владении. Россия присоединила к себе большую часть Латвии (Лифляндию) и Эстонию (Эстляндию), а также маленькую, но важную часть Финляндии и была в процессе ассимиляции своей части Украины. Прусское королевство получило само свое название по названию территории, находившейся за пределами Германии вблизи сердца Центрально‑Восточной Европы и настолько важной со стратегической точки зрения, что русские, пока воевали с Фридрихом II Великим, оккупировали ее с расчетом удержать на долгое время[55]. Более того, Силезия – самое ценное завоевание Фридриха II в 1740–1743 гг. – закрепленная за ним в результате Семилетней войны 1756–1763 гг., изначально относилась к Центрально‑Восточной Европе.

Окончательная потеря Силезии в 1763 г. напрямую повлияла на Габсбургов, их положение в империи и территориальный базис их наследной власти, который представляли собой главным образом королевства Чехия и Венгрия. Желание как можно теснее соединить с австрийским центром все земли Чехии, которые все еще оставались в их руках, равно как и Венгрию, естественно, стало еще сильнее после такой болезненной утраты. Относительная свобода всех ненемецких центрально‑восточных европейских стран, находившихся под властью Габсбургов, теперь все быстрее исчезала. Эти страны просто способствовали укреплению положения этой династии в борьбе с соперниками из династии Гогенцоллернов, которая продолжалась – хотя и в основном дипломатическими методами – на протяжении последующих 100 лет. Но, всегда считая себя германским государством, Австрия даже в качестве противника Пруссии не представляла реальные интересы Центрально‑Восточной Европы и не была реальным союзником Запада в борьбе с прусским империализмом. Более того, западные державы никогда не могли решить, какого из двух германских соперников им следует поддерживать в борьбе против другого.

В общем, Россия оказалась более искусной в этой политике с позиции силы, а Польша снова была жертвой – и все лишь из‑за своего географического положения. Во время Семилетней войны казалось, что опасностью, угрожавшей этому последнему островку свободы в Центрально‑Восточной Европе, был не столько раздел ее территории между ее соседями, сколько власть над ней самой сильной из них, то есть России. Эта перспектива является единственным возможным оправданием тех польских магнатов, которые, продолжая ссориться между собой, не дали возможности Августу III, пережившему вторжение и унижение Фридрихом II Великим в Саксонии в самом начале этой войны, создать для своего Польского королевства широкую антипрусскую коалицию. Чарторыйские были, вероятно, правы, когда, несмотря на свои симпатии к Англии, сочли победу этой коалиции и поражение Пруссии наилучшим возможным решением для Польши. Но казалось сомнительным, поможет ли какое‑либо участие Польши в войне возвратить содружеству ту Восточную Пруссию, которую хотела заполучить Россия. К тому же лидеры оппозиции могли указать саксонскому королю на продолжающуюся оккупацию польской территории войсками его союзника – России, которая так и не вывела их из Польши с весны 1757 г. до конца правления Августа III через несколько месяцев после заключения мирного договора в 1763 г.

Действительно, у Польши были друзья в обоих воюющих лагерях. Но Францию во времена Шуазеля интересовало исключительно поражение Пруссии и Англии, и она не хотела вмешиваться в дела на Востоке, поддерживая какие‑либо притязания Польши, даже если это вмешательство состояло лишь в оказании помощи отменить liberum veto, являвшееся просто орудием для прусских и русских интриг. Наоборот, даже Франция была скорее готова рассматривать притязания России на пересмотр восточных границ Польши, возникшие в ходе дипломатических войн в 1759–1760 гг. Удивительно, но кабинет министров Англии тоже обдумывал возможность удовлетворить аппетиты России за счет Польши и поэтому наотрез отверг предложение нескольких молодых польских деятелей начать с помощью Англии восстание против русских, которое поможет союзнице Англии – Пруссии.

Фридрих II Великий тоже лишь выжидал повода и возможности направить свою политику территориальных аннексий против беспомощной Польши. Он уже представлял себе, как Восточная Пруссия соединится с Бранденбургом и Померанией благодаря оккупации Польской Пруссии (Поморья). Тем временем он наводнил Польшу фальшивыми деньгами, отчеканенными на монетном дворе своего королевства в Лейпциге, и приказывал похищать поляков с целью приема их в его армию. Наконец, изменения, произошедшие на русском троне в 1762 г., не только решили исход Семилетней войны в пользу Пруссии, но и открыли новые перспективы для политики Фридриха II на Востоке.

Когда после смерти Елизаветы, последней представительницы прямой линии династии Романовых, императором стал Петр III[56], немецкий принц Гольштейн‑Готторпский и слепой поклонник короля Пруссии, первое из этих изменений указало на то, что Россия полностью перейдет на сторону Пруссии. Когда через несколько месяцев Петр III был убит в ходе дворцового заговора и его преемницей стала его жена Екатерина II – тоже немка из рода князей Анхальт‑Цербстских, политика России снова стала более уравновешенной. Но новая императрица тоже решила выйти из войны с Пруссией и сотрудничать с Фридрихом II в делах Польши.

Как и ее муж, Екатерина II сначала решила продолжать политику своих русских предшественников в отношении Курляндии. Уже в 1762 г. принц Карл Саксонский, сын Августа III, надеявшийся стать его преемником в Польше, был изгнан из этого давнего феодального владения Польско‑Литовского содружества, которое было возвращено Екатериной II русской марионетке Бирону. Более того, слухи о возможном разделе Польши, циркулировавшие во время краткого правления Петра III в связи с тайными статьями двадцатилетнего договора о дружбе, который он заключил с Фридрихом II в июне 1762 г., нашли полное подтверждение в первых дипломатических шагах новой императрицы.

Действительно, сначала она скорее следовала примеру Петра I Великого, то есть стремилась установить над всей Польшей полный контроль, гарантируя ей ее границы и устаревшие институты власти. Но так как такая политика была вызовом всем другим странам, включая Пруссию, Екатерине II также пришлось рассмотреть просьбу Фридриха II о заключении союза, который неизбежно дал бы ему долю в польских трофеях. Уже весной 1763 г., незадолго до заключения Губертусбургского договора[57], положившего конец Семилетней войне, императрица договорилась с королем Пруссии о будущих выборах короля в Польше после близкой смерти Августа III.

В 1697 и 1733 гг. избрание саксонского кандидата было навязано полякам русско‑немецкой интервенцией, что шло вразрез с решением их огромного большинства. Теперь продолжение правления Веттинов – хотя оно и было слабым – казалось польской знати меньшим злом, чем еще одно предписание иностранных держав. Наоборот, Россия и Пруссия совместно решили, что вместо представителя саксонской династии должен быть избран поляк по происхождению, но назначенный ими и готовый служить им как марионетка. По этой самой причине Екатерина II разочаровала Чарторыйских, которые в конце правления Августа III были готовы сотрудничать с Россией и ожидали, что одного из них сделают королем и позволят провести конституционные реформы, тем самым подготавливая лучшее будущее для их страны. Императрица приняла решение в пользу племянника Чарторыйских – Станислава Понятовского, сына сторонника Лещинского, человека утонченной западной культуры, но слабохарактерного и, что хуже всего, бывшего возлюбленного Екатерины II, к которой он всегда оставался лично привязан. 11 апреля 1764 г. императрица заключила с Фридрихом II Великим договор, который в качестве платы за союз на восемь лет пообещал поддержать этого российского кандидата и присоединился к гарантиям ненарушения польской конституции.

Таким образом, исход выборов, прошедших в этом году, был предрешен двумя державами, которые теперь вместе держали под контролем Северо‑Восточную Европу. Но, с одной стороны, договор с королем Пруссии неизбежно направлял политику России к разделу Польши вместо ее полного поглощения Россией. С другой стороны, эта предварительная сделка была заключена без участия Австрии – третьего соседа Польши, влияние которого было решающим, наряду с влиянием России, в двух предыдущих выборах. Теперь Мария‑Терезия, недавно потерпевшая поражение от Пруссии и покинутая Россией в Семилетней войне, не была готова к сотрудничеству с двумя этими странами. Наоборот, она искренне хотела, чтобы польская корона осталась у союзной династии Веттинов. Однако политика Австрии была далеко не скоординированной с политикой двух других держав, которые были противниками русско‑прусского проекта. Этими державами были Франция и Турция, и обе хотели, чтобы Польша оставалась свободной от власти ее соседей, потому что они сами пребывали в тревоге. Франция боялась амбиций Пруссии, Турция – российской экспансии, а обе они – союза этих двух новичков в европейской государственной системе. В конечном счете ни одна из этих стран, хотя и полностью сознавала международное значение исхода последних выборов короля Польши, не приложила никаких серьезных усилий к тому, чтобы помешать победе Екатерины II и Фридриха II – единогласному избранию 7 сентября 1764 г. Станислава Понятовского теми, кто пришел на выборный сейм.

На самом деле в Польше существовала сильная оппозиция новому королю, которая вскоре оказалась препятствием даже для его искренних попыток улучшить как внутреннюю ситуацию, так и внешнее положение страны. Во Франции и Турции тоже возникло глубокое недовольство таким поворотом событий, что вселило надежду в польских патриотов. Однако, прежде чем исследовать причины того, почему в эти критические годы перед первым разделом Польша ни от кого не получила никакой действенной помощи, следует объяснить, почему Австрия вразрез со своими собственными интересами стала проводить политику, приведшую к ее участию, наряду с Россией и Пруссией, в этом расчленении страны, которое подтвердило последствия Семилетней войны для Восточной Европы. Одним из факторов этой политики была собственная роль Австрии в политическом развитии той большой части Центрально‑Восточной Европы, которая, находясь к югу от Польши и к северу от Османской империи, оставалась под властью Габсбургов.