Не «большой террор», А «большая паника»

 

Пора наконец сказать пару слов о терминологии. Понятие «большой террор» впервые появилось на страницах (и в названии) книги Роберта Конквеста – весьма известного полемиста времен «холодной войны». Именно ему удалось доработать хрущевскую концепцию сталинского периода истории – парадигму, которая, как мы теперь можем видеть, полностью несостоятельна. Больше двух десятилетий назад Роберт Тэрстон показал: советский народ не жил в атмосфере государственного террора, т. е. запугивания со стороны властей, даже в 1937–1938 годы.[163] Использование для указанного времени слова «террор» подразумевает, что одна из целей массовых репрессий состояла в том, чтобы «терроризировать» или, другими словами, запугать население, лишить его воли к сопротивлению и таким образом поставить на колени. Ничего более нелепого невозможно и придумать.

Положение, в котором оказалось сталинское руководство, погрузило страну не в атмосферу террора, а во что‑то очень напоминающее панику. И в самом деле: раскрытие в апреле – июне 1937 года крупномасштабного заговора, в который оказались вовлечены крупнейшие военачальники и партийные руководители высшего ранга, действующие рука об руку с Германией и Японией, – к такому повороту событий не может быть готово ни одно из правительств.

Сталинское руководство было в неведении, ждать ли внезапного нападения Германии, Японии или обоих вместе и когда именно. Тухачевский и другие военные показали на следствии, что передали врагу оперативный план развертывания РККА. В заговоре участвовала какая‑то часть генералитета Красной Армии, которая оказалась причастна к подстрекательству к мятежам, а в случае войны с Германией или Японией должна была стать во главе повстанческих формирований. Сам Бухарин заявил на процессе, что организация крестьянских мятежей – одна из целей заговора «правых».

Само существование Советского Союза оказалось под угрозой. В минуты опасности дееспособные политические лидеры учитывают возможные действия своих врагов и в случае неуспеха не рассчитывают на их снисхождение. Собственно, так сталинское руководство и повело себя. У Сталина не оставалось ни времени, ни возможности колебаться, когда сразу после июньского (1937) Пленума к нему явились руководители областных и краевых партийных организаций во главе с первым секретарем Западносибирского крайкома ВКП(б) Р.И. Эйхе, чтобы сообщить о раскрытии крупномасштабного антисоветского заговора с участием недавно вышедших на свободу кулаков, других бывших заключенных и лиц, высланных со всего Союза.[164]

Перед фактом столь тревожных известий, полученных, с одной стороны, от первых секретарей, Сталину ничего не оставалось как положиться на последних и на НКВД. Партия была единственной политической силой, и другой не существовало. С другой стороны, никто лучше первых секретарей не знал, что происходит на вверенных им территориях. Сталин в тот момент, по‑видимому, исходил из лояльности руководителей региональных парторганизаций Советскому правительству. В условиях, когда преданность Красной Армии была поставлена под сомнение, НКВД стал, по сути, единственной вооруженной силой, сохраняющей, как полагал Сталин, верность существующей власти.

На июньском (1937) Пленуме Сталин и его сторонники потребовали завершить обсуждение и одобрить план проведения всеобщих, равных, прямых, тайных и состязательных выборов в Верховный Совет СССР, которые намечалось провести в декабре 1937 года. Как отмечал Юрий Жуков, основываясь на изученных им документах, выборы на альтернативной основе, т. е. с выдвижением нескольких кандидатов на одно место, первых секретарей никак не устраивали. Все внимание они сконцентрировали на обсуждении опасностей заговора.[165]

Перед лицом военного и партийного заговоров, хотя и раскрытых, но масштабы которых еще предстояло определить, у Сталина не оставалось иного выбора, кроме как уступить скоординированному нажиму первых секретарей и Ежова, приняв их требование начать массовые репрессии против уголовно‑кулацких заговорщических контингентов. Трудно представить, как в такой ситуации можно было поступить иначе.

Сталин и его сторонники не могли знать заранее, что группа первых секретарей, действовавших заодно с Ежовым (а как именно, заметим, еще предстоит выяснить), значительно превысит предоставленные им чрезвычайные полномочия и воспользуется ими для уничтожения преданных членов партии и поистине огромного числа советских граждан, большинство которых были совершенно невиновны.

Именно такая последовательность событий привела к тому, что Ежов стал бесконтрольно проводить массовые незаконные репрессии такими зверскими методами, которые описаны уже в цитировавшейся записке Фриновского от 11 апреля 1939 года. Поставленная Ежовым цель состояла в том, чтобы вызвать у населения недовольство Советским правительством и Сталиным, уничтожить как можно больше преданных сталинцев среди членов партии (и особенно в ее руководстве) и таким образом прикрыть собственный заговор.[166]

Сторонники парадигмы «холодной войны» могут бросить авторам упрек в апологетике Сталина. Но ни в коей мере не будет «апологетическим» утверждение, что у Сталина просто не было возможности заранее проникнуть в планы и намерения первых секретарей и руководства НКВД. Объективность в освещении событий требует однозначного признания этого факта. Сталин, как один из руководителей страны, полагался на государственных чиновников высокого ранга и их информацию о происходящем в стране. Как человек, находящийся на вершине большевистской иерархии, он был зависим от других партийных руководителей.

Конечно, время от времени Политбюро направляло своих представителей для независимых «проверок» положения дел на местах. Но их тоже можно было перехитрить, по крайней мере на первых порах, поскольку сначала они тоже полагались на сведения местных партийных вождей. К примеру, вот что на затронутую тему говорится в записке Фриновского:

«Поступающие к нам массовые сигналы о так называемых «перегибах», по существу разоблачающие нашу вражескую работу, по указанию ЕЖОВА оставлялись без всякого реагирования. В тех случаях, когда не было возможности вследствие вмешательства ЦК прикрыть, заглушить тот или иной разоблачительный сигнал, шли на прямые подлоги и фальсификацию.

Так, например, в 1938 году по поручению ЦК ВКП(б) в Орджоникидзевский край ездил ШКИРЯТОВ для расследования поступивших материалов о преступных извращениях при массовых операциях, проводимых органами НКВД в крае.

ЕЖОВ с целью показать ЦК ВКП(б), что он своевременно реагировал уже на сигналы, вручил ШКИРЯТОВУ «приказ», якобы изданный им по НКВД. На самом же деле такого приказа он не издавал.

В других случаях в целях прикрытия вражеской работы заговорщиков к судебной ответственности привлекались рядовые работники НКВД.