Права собственности – это для жуликов

 

В ночь с 8 на 9 февраля 2016 г. на центральные площади Москвы была выведена тяжелая строительная техника, которая… начала сносить торговые павильоны, во множестве возникшие в 1990-е. За ночь снесли 97 объектов.

В Советском Союзе дома строились так, что в них на первых этажах не было предусмотрено помещений для магазинов или компаний, оказывающих бытовые услуги. В первой половине 1990-х городским властям по всей стране стало понятно, что нужно что-то делать в этом направлении. Один из путей, по которому пошли московские власти, было строительство легких павильонов на площадях около станций метро. Вернее, движение шло с двух сторон: инициативные предприниматели зачастую сначала строили такие сооружения, а потом всеми правдами и неправдами регистрировали их и получали права собственности. Не всегда эти сооружения украшали городские пейзажи, но зато они эффективно решали бытовые проблемы москвичей.

Летом 2015 г. российский парламент принял закон, который дал право муниципальным властям сносить здания и сооружения, построенные без получения необходимых разрешений. И самое главное, закон лишил собственников права на судебную защиту, установив, что муниципальные власти могут произвольно принимать решение, что считать незаконным строительством и какие здания и сооружения нужно снести.

В декабре 2015 г. правительство Москвы приняло решение о сносе 104 зданий, построенных в Москве: решением чиновников они были признаны опасными для москвичей из-за расположения на инженерных коммуникациях и над технической зоной метро[521]. Многие владельцы возмутились: их собственность была надлежащим образом зарегистрирована в государственных органах[522]. Многие из них снова пошли в суды, доказывая свое право собственности, но это не помогло. Мэр Москвы Сергей Собянин отдал приказ о выводе строительной техники на площади, заявив, что подлежащие сносу сооружения «были построены в 1990-е гг. при явном попустительстве либо содействии чиновников». Столкнувшись с резкой критикой своих действий в СМИ, Собянин сделал фантастическое по своему цинизму заявление, которое в полной мере продемонстрировало его отношение к правам собственности: «Нельзя прикрываться бумажками о собственности, приобретенными явно жульническим путем»[523].

Хотя статья 35 Конституции России говорит «Никто не может быть лишен своего имущества иначе как по решению суда», в апреле 2016 г. Верховный суд России оправдал действия московской мэрии. В конце августа 2016 г. власти города снесли еще 80 сооружений. Стоит ли говорить о том, что ни одного обвинения в адрес какого-либо московского чиновника о выдаче «жульническим путем» документов о собственности выдвинуто не было?

В сентябре 2016 г. Конституционный суд России, рассмотрев запрос группы депутатов Государственной думы, оспаривавших принятый летом 2015 г. закон, умыл руки. С одной стороны, суд подтвердил право граждан на судебную защиту прав собственности, с другой – не принял запрос к рассмотрению, заявив, что он недопустим с точки зрения закона, и, таким образом, отказался встать на защиту права собственности в России.

 

Глава 8

Привлекательный бизнес

 

Владимир Путин задолго до того, как стал президентом России, понимал силу российских олигархов, состояние которых сформировалось в 1990-е гг. Работая вице-мэром Санкт-Петербурга и позднее, переехав в Москву, он видел, как легко они открывали двери в кабинеты самых высокопоставленных чиновников и договаривались о принятии выгодных для них решений. Возможно, в глубине души он даже завидовал им: многим удалось так быстро сколотить огромные состояния! А он, работая «как раб на галерах», оставался скромным чиновником, у которого были в собственности сомнительным путем полученная квартира и небольшой домик в дачном кооперативе в пригороде Петербурга[524].

Став премьер-министром и пройдя свою первую избирательную кампанию по выборам в Государственную думу, Путин увидел, что многие избранные по мажоритарным округам депутаты имели сильные связи с различными бизнес-группами. Владислав Сурков так описывал ситуацию: «…Самодеятельные и амбициозные коммерческие руководители подменили собой в ряде случаев власть. Ни для кого не секрет, что целые министерства, регионы, партии находились под контролем отдельных финансовых групп, причем под самым прямым и буквальным контролем»[525]. Будучи новичком на федеральной политической арене, Путин опасался, что, объединив свои усилия, олигархи смогут в лучшем случае ограничивать его власть, навязывая выгодные для себя решения, а в худшем – отстранить неопытного президента от власти. Поэтому через несколько дней после своей инаугурации в мае 2000 г. Путин пригласил крупнейших российских бизнесменов на неформальную встречу, в ходе которой предложил олигархам заключить неформальный договор: власть не будет копаться в их прошлом, если олигархи согласятся «равноудалиться, не болтаться по Кремлю, не шататься по министерствам и не решать вопросы, не входящие в компетенцию»[526].

Хотя бизнесмены не пытались спорить с новым президентом и немедленно согласились на его предложение, Кремль решил подкрепить свои слова весомыми аргументами. В течение следующих двух месяцев российский крупный бизнес получил достаточно внятные послания от власти. Были возбуждены уголовные дела о неуплате налогов против руководителя и основного акционера нефтяной компании «ЛУКОЙЛ» Вагита Алекперова[527], а также против руководителей АвтоВАЗа Владимира Каданникова и Алексея Николаева[528]. Основной акционер «Норильского никеля» Владимир Потанин получил письмо от заместителя генерального прокурора, в котором ему предложили доплатить за приватизацию компании, случившуюся четыре года назад[529]. Также в связи с приватизацией было возбуждено уголовное дело и прошли обыски в другой нефтяной компании, ТНК, принадлежащей «Альфа групп» Михаила Фридмана[530]. Если к этому добавить, что еще в феврале 2000 г. банкротом был объявлен «Инкомбанк», принадлежавший Владимиру Виноградову, и что банковская группа Александра Смоленского «Союз» (бывшая «СБС-Агро») лишилась государственной поддержки и не смогла оправиться после финансового кризиса 1998 г., а против группы «Мост» Владимира Гусинского Кремль уже вел полномасштабную силовую операцию, то становилось очевидно, что все олигархи ельцинской эпохи находились под ударами властей.

Наивно предполагать, что бизнесмены не поняли таких прямолинейных намеков. Так или иначе они договорились с Кремлем[531], и все упомянутые эпизоды благополучно растворились в воздухе. Более того, Владимир Потанин во время одной из своих встреч с президентом Путиным прямо сказал, что если государство захочет отобрать у него акции «Норильского никеля», то он готов сделать это при первой же просьбе, подчеркнув, что никаких уголовных дел или арестов для этого не требуется.

В последующие годы аналогичные публичные заявления можно было слышать из уст многих крупных российских бизнесменов. В 2007 г. основной акционер РУСАЛа, абсолютно лояльный Кремлю Олег Дерипаска сказал: «Если государство скажет, что мы должны его [РУСАЛ] отдать, мы его отдадим. Я не отделяю себя от государства». В 2014 г. ближайший друг Владимира Путина Геннадий Тимченко заявил: «…Могу сказать четко и определенно: если понадобится, завтра же передам все государству»[532]. После того как у АФК «Система» государство отобрало компанию «Башнефть», основной акционер «Системы» Владимир Евтушенков произнес: «Я все правила игры понимаю… С каждым такое может произойти… подобные случаи рано или поздно где-то происходят»[533].

Хотя Владимир Путин никогда не выступал против рыночной экономики, будучи выходцем из советских спецслужб, он скорее мирился с наличием частной собственности в России, нежели считал ее основой экономической системы. В его голове с первых лет работы в КГБ накрепко засела известная фраза, сказанная Пьером Жозефом Прудоном: «Собственность – это кража». Путин абсолютно уверен, что все крупные состояния в современной России возникли на основе советских активов и что олигархам просто повезло. Увидев, что олигархи не собираются сражаться за свою собственность и готовы договариваться с Кремлем, удовлетворяя его финансовые аппетиты, Путин сделал критически важный шаг – остановил процесс закрепления принципа незыблемости собственности в российском общественном сознании. Путин ввел неформальное, но беспрекословно соблюдающееся правило для российского крупного бизнеса: бизнесмены не являются полноценными собственниками, а лишь наделены правами «пользования активами». Это означает, что они могут управлять активами и являться их бенефициарами, получая все причитающиеся доходы, но при этом не вправе принимать самостоятельные решения об их продаже, реструктуризации и т. д. Права управления и получения бенефициарного дохода были даны им государством, и, следовательно, государство по решению Путина могло в любой момент отобрать эти права и передать их другому (или оставить в своей собственности). Отныне все крупные сделки, которые планировали российские бизнесмены, необходимо было согласовывать с Кремлем.

Значение введенного в практику неформального правила для долгосрочных экономических перспектив России трудно переоценить. К началу 2000-х российское общество увидело, что даже в случае прихода к власти прокоммунистического правительства Евгения Примакова, поддерживаемого левым большинством в парламенте, государство не намерено было (или не смогло) пойти на пересмотр отношений собственности, не начало массовый пересмотр итогов приватизации государственных активов, которые многие считали несправедливыми. После 75 лет советской власти, когда частная собственность вообще не признавалась, это должно было стать сильнейшим стимулом для закрепления принципа неприкосновенности собственности в общественном сознании. Но этого не произошло. Случилось прямо противоположное: Владимир Путин создал систему, в которой, по сути дела, российское государство вновь получило контроль над всей собственностью в стране. Не будет преувеличением сказать, что это была одна из тех «железнодорожных стрелок», которая развернула поезд под названием «Россия».

Путин не верил и не верит в силу конкуренции и частной инициативы, не рассматривает их как двигатель экономики, зато уверен, что чиновники понимают долгосрочные интересы экономики. Поэтому государство не может ошибаться, и, принимая то или иное решение, контролируя то или иное предприятие или сектор экономики, вводя те или иные ограничения, оно всегда играет сугубо положительную роль. Поэтому вскоре Путин начал активно поддерживать поглощение частных компаний государственными[534]. Но самое главное, что этот процесс практически всегда сопровождался силовым давлением на бизнес.

Рассказанные ранее истории сильно похожи друг на друга: везде мы видели ущемление правосудия и неправомерные решения судов, которые не осмеливались противоречить требованиям Кремля; если речь шла об атаке на частных владельцев, то давление подкреплялось угрозами в виде арестов собственников или сотрудников (захват заложников); многочисленные и разнообразные претензии российских государственных структур сходили на нет сразу же после того, как государство добивалось своего.

Практически во всех случаях, когда мишенью государства являлся российский бизнес (или оппозиционные политики), нормальным становилось использование силовых структур, что принципиально отличает время Путина от времени Ельцина[535]. Во всех историях инструментом давления на бизнес являлись силовики – Генпрокуратура, налоговая полиция, МВД, Следственный комитет и, главным образом, ФСБ, которая исторически занимала и занимает доминирующее положение в системе советских и российских правоохранительных структур.

В советское время за всеми силовыми структурами, включая КГБ, существовал пусть и своеобразный, но гражданский контроль, который осуществляли структуры КПСС. Во времена Бориса Ельцина формализованный гражданский контроль за силовыми структурами – российская Конституция прямо подчинила силовиков президенту – реализовывался через постоянную ротацию руководителей: во главе ФСБ[536] за восемь лет, с 1992 по 1999 г., находилось шесть человек; во главе Генеральной прокуратуры – пятеро. Это вело к постоянному передвижению кадров внутри силовых структур и невозможности формирования устойчивых «групп интересов». Ситуация радикально изменилась с приходом Владимира Путина к власти: за 18 лет и на посту руководителя ФСБ, и на должности генерального прокурора находилось по два человека.

Во времена президента Ельцина ни государство, ни государственные компании не преследовали цель наращивания своего бизнеса за счет поглощений частных компаний. Напротив, основной парадигмой экономической политики в то время была приватизация. Кроме того, хотя именно в ельцинские времена появилась группа крупных российских бизнесменов, получивших наименование «олигархи», никто из них не был связан никакими узами с президентом Ельциным или с руководителями силовых структур.

20 декабря 1999 г. премьер-министр Путин, которому президент Ельцин уже сообщил, что собирается досрочно уйти в отставку, выступая в здании ФСБ, сказал: «Приказ номер один по полному захвату власти выполнен. Группа офицеров ФСБ успешно внедрилась в правительство». Как известно, в каждой шутке есть лишь доля шутки. Поэтому уже через несколько недель, когда Путин стал исполняющим обязанности президента, никого не удивляло, что выходцев из КГБ/ФСБ начали назначать на руководящие должности во многие государственные структуры. В России хорошо известна фраза: «бывших чекистов не бывает». Понимая возможности ФСБ и уже явно будучи готовым использовать их для упрочения своей власти, бывший чекист и бывший руководитель ФСБ Владимир Путин, став президентом России, оставил за собой полный контроль за деятельностью этой самой мощной российской спецслужбы, что ликвидировало какой-либо гражданский контроль.

Весьма символично, что первый эпизод использования ФСБ как инструмента давления на бизнес случился в мае 2000 г., менее чем через неделю после инаугурации президента Путина. Тогда в разных местах Москвы одновременно прошли обыски с участием сотрудников Генпрокуратуры, ФСБ и налоговой полиции в офисах компании «Медиа-Мост» Владимира Гусинского[537]. Однако вплоть до «дела ЮКОСа» такие случаи бывали не очень часто.

Разгром ЮКОСа был осуществлен настолько демонстративно и с таким вопиющим надругательством над законом и правосудием, что российским бизнесменам стало очевидно: в случае атаки со стороны государства надежд на правовую защиту своих интересов в суде больше нет. Разгром ЮКОСа стал показательным уроком для региональных и местных властей, которые поняли, что и они могут использовать такой же сценарий, отбирая понравившиеся им активы. При этом подобные действия стали широко применяться не только в редких случаях национализации, но главным образом в тех ситуациях, когда чиновники действовали в своих интересах или в интересах своих партнеров и друзей. Под удар попадали не только крупные компании, но и мелкий бизнес.

По всей России широкое распространение получило «силовое рейдерство», когда отъем и перераспределение собственности осуществлялось при поддержке судов и правоохранительных органов. Суды лишали акционеров права голосовать на собраниях крупными пакетами акций, что позволяло обладателям миноритарных пакетов формировать подконтрольные им органы управления; регистрирующие органы вносили изменения в реестры и в учредительные документы компаний, фактически передавая собственность новым владельцам. При поддержке силовиков атакующие захватывали здания и офисы и устанавливали контроль над компаниями. Государственный рэкет стал массовым: возбуждение уголовного дела против бизнесменов было ответом силовиков на отказ при вымогательстве взятки или на предложение передать (продать) полностью или частично бизнес, который стал для кого-то привлекательным.

Самым страшным для российских бизнесменов стало массовое применение норм уголовного права при рассмотрении хозяйственных споров. Согласно законодательству хозяйственные споры между компаниями должны были рассматриваться в арбитражных судах. Но с середины 2000-х российские суды стали санкционировать аресты владельцев и менеджеров бизнеса в случае возбуждения уголовных дел, хотя спор, послуживший основанием для возбуждения уголовного дела, рассматривался (или уже был рассмотрен) в это же время в арбитражном суде. Бывший в то время глава кремлевской администрации Сергей Иванов так описывал эти ситуации: «Правоохранительные органы заводят уголовное дело на предпринимателя, в рамках расследования изымают документы, жесткие диски, иные материальные ценности, товары на складе. Как долго правоохранители могут держать их у себя – неизвестно, в законодательстве это вообще не оговаривается, вообще никак не регулируется. Тем временем работа компании, естественно, в таких условиях фактически останавливается, бизнес разрушается или, что греха таить, отнимается»[538].

После кризиса 2008–2009 гг., когда российские банки столкнулись с большим количеством «плохих долгов», госбанки (Сбербанк и ВТБ) стали регулярно обвинять многих заемщиков, неспособных обслуживать полученные кредиты, в мошенничестве, за которое в России установлено уголовное наказание. Банки в массовом порядке стали подавать заявления в полицию и прокуратуру с просьбой возбудить уголовные дела против бизнесменов, в результате чего большое количество бизнес-активов за незначительную часть цены переходило в собственность госбанков или дружественных их менеджменту компаний. Тот же Сергей Иванов так говорил об этом: «…За мошенничество на практике наказывают предпринимателей, которые просто не смогли выполнить своих обязательств, зафиксированных в договоре или контракте. Причин здесь множество, причем они не по злому умыслу их не выполняют, а из-за сложившихся обстоятельств. Например, изменилась ситуация на рынке, конъюнктура, возросла конкуренция, разорились партнеры или подрядчики… Или, что тоже бывает очень часто, сам предприниматель совершает ошибку, неоправданный риск, не рассчитывает последствия и оказывается виновным»[539]. Кремль хорошо знал и об этой проблеме, но уголовные обвинения в мошенничестве продолжали в огромном количестве предъявляться бизнесменам.

Число уголовных дел, ежегодно возбуждаемых в России против бизнесменов, исчисляется сотнями тысяч (график 8.1). При этом лишь в 15 % случаев дело доходит до суда, где, как правило, принимается обвинительное решение. Но в 80–85 % случаев бизнесмены, которые попадают под уголовное преследование и зачастую лишаются свободы на стадии расследования, теряют свой бизнес.

Репрессии против бизнесменов несколько сократились во времена президента Медведева, который в начале своего срока произнес примечательную фразу: «…Надо, чтобы и наши правоохранительные органы, и органы власти перестали кошмарить бизнес»[540], но с возвращением Владимира Путина в Кремль количество уголовных дел против предпринимателей и бизнесменов начало быстро расти. Неудивительно, что реакцией российского бизнеса на такую ужасающую ситуацию стало резкое сокращение инвестиционной активности: понимая, что государство не собирается защищать права собственности, российский частный бизнес начиная с 2012 г. стал все меньше и меньше инвестировать в развитие.

 

 

Именно падение инвестиционной активности стало основной причиной резкого замедления российской экономики, которое началось в 2013 г., когда среднегодовые цены на нефть составляли $108 за баррель, Крым был украинским, а об экономических санкциях в отношении России никто не говорил. Инвестиции являются своеобразным топливом для экономического роста. Инвестиции нужны любой компании даже для того, чтобы поддерживать текущие объемы бизнеса, и уж тем более для его расширения. Как только российский бизнес решил не инвестировать в развитие, экономика начала тормозить, а падение цен на нефть и введение западных санкций в ответ на агрессию против Украины привели российскую экономику к двухлетнему спаду.

В 2008 г. Владимир Путин пересел в кресло премьер-министра, где он не только столкнулся со множеством экономических проблем, но и должен был непосредственно возглавить борьбу с глобальным кризисом. В это время ему часто приходилось слышать жалобы предпринимателей (крупных, средних и мелких; менеджеров частных и государственных компаний) о бюрократических трудностях и барьерах, стоящих на пути бизнеса в России. Он узнал, что плохой инвестиционный климат, по мнению многих, является основным препятствием для ведения бизнеса в России; что стремительное падение России в международных рейтингах, которые оценивают конкурентоспособность стран, отталкивает иностранных инвесторов и повышает стоимость капитала для российского бизнеса. Летом 2011 г. он решил взяться за эту проблему и провозгласил цель: к 2018 г. Россия должна войти в топ-20 стран в рейтинге Doing Business Всемирного банка[541].

Летом 2011 г. Путин инициировал создание и лично возглавил Наблюдательный совет некоммерческой организации «Агентство стратегических инициатив» (АСИ), которая должна была заняться решением проблемы продвижения России в рейтинге. То, что рейтинг Всемирного банка основан на бюрократическом количественном подходе, заметно облегчает задачу: совместными усилиями бизнесмены и чиновники, работавшие в АСИ, вычленили основные слабые места, которые обуславливали низкий рейтинг России. Они выяснили, что низкая скорость многих бюрократических процессов в России связана либо с тем, что в нормативных документах не были установлены сроки для принятия решений, либо с тем, что процессы принятия решений были унаследованы от Советского Союза и не использовали возникших возможностей по их ускорению за счет использования информационных технологий. АСИ разработало 11 «дорожных карт», которые предполагали упрощение, удешевление и ускорение действующих в России процедур взаимодействия бизнеса и государства[542].

 

 

Эта работа принесла плоды: Россия начала быстро двигаться вверх в целевом рейтинге (график 8.2), но это мало меняло реальный инвестиционный климат в стране и не вызывало роста инвестиций. Объяснение было простое: в ключевых вопросах взаимоотношения власти и бизнеса в России практически не происходило изменений. Если среди большого количества индикаторов, которые характеризуют инвестиционный климат в рейтинге ВЭФ, выбрать наиболее применимые для оценки ключевого фактора для инвесторов – защиты прав собственности, – то можно легко увидеть, что прогресс идет гораздо медленнее. Хотя в целом в подиндексе «Институты» Россия быстро поднимается, это достигается за счет важных, но не ключевых компонент («фаворитизм в принятии решений чиновниками», «бремя государственного регулирования», «организованная преступность», «этика ведения бизнеса», «эффективность корпоративного управления»). В то же время в ключевых компонентах – «защита прав собственности» и «доверие к полиции» – прогресс крайне незначительный, и Россия продолжает оставаться в самой нижней части рейтинга (график 8.3).

 

 

Практика уголовного преследования предпринимателей ради отъема бизнеса не секрет для Владимира Путина. В ходе обращения к Федеральному собранию в декабре 2015 г. он сам привел данные о масштабах этого явления и заявил о необходимости борьбы с ним. Однако этим намерениям пока не суждено было сбыться.

В 2000 г. Владимир Путин открыл ящик Пандоры и использовал ФСБ и давление на суд для разгрома медиаимперии Владимира Гусинского. Несколько позднее он объяснил бизнесменам, что только государство может распоряжаться их собственностью, а разгромив ЮКОС, стер границы между интересами государства и интересами конкретных чиновников. Использование силового ресурса для передела собственности и отсутствие работающей судебной защиты прав и интересов граждан сегодня составляет главное препятствие для развития российской экономики.

На словах Владимир Путин пытается если не решить, то сильно ограничить масштаб этого явления. Но загнать зубную пасту обратно в тюбик редко кому удается. Тем более что рецепт решения проблемы достаточно ясен: нужно дать простор свободе слова, возродить политическую конкуренцию, возвратить независимость российскому суду и перестать использовать силовой ресурс для удержания власти. То есть разрушить ту самую вертикаль власти, которую Владимир Путин начал создавать с первых дней своего президентства. И признать ошибочным тот курс, по которому он вел страну 18 лет.

 

* * *

 

Весной 2014 г. под влиянием внешнеполитических решений, принятых Владимиром Путиным, состояние окружающей среды для российской экономики серьезнейшим образом изменилось. 23 февраля 2014 г. российский президент приказал начать операцию по аннексии Крымского полуострова, которая была завершена 18 марта. Еще через три недели отряды вооруженных людей под руководством бывших сотрудников российских спецслужб начали провоцировать антиправительственные мятежи на юге и востоке этой страны, которые вылились в затяжной вооруженный конфликт на востоке Украины с участием российских военных и наемников. В результате войны в Донбассе центральное правительство Украины потеряло контроль над территорией примерно в 17 тысяч кв. км (что равно площади Кувейта и вдвое превышает площадь Израиля). Кровавый конфликт унес жизни более 10 тысяч человек, и пока не видно перспектив его прекращения.

В ответ на агрессивную внешнюю политику России Евросоюз и США ввели экономические санкции в отношении нескольких десятков российских банков и компаний, закрыв для них доступ на рынки капитала. Кроме того, западным компаниям запрещено передавать каким-либо образом российским компаниями технологии, связанные с освоением шельфовых месторождений нефти и газа, а также технологии, которые могут использоваться при производстве вооружений и военной техники. Первоначальный удар санкций совпал с падением мировых цен на нефть и оказался весьма болезненным для российской экономики, которая столкнулась с серьезнейшим валютным кризисом в декабре 2014 г. Но через полтора года давление финансовых санкций сошло на нет: с одной стороны, цены на нефть начали расти, а экономика прекратила падать; с другой – российские банки и компании, не попавшие в санкционные списки, смогли вернуться на финансовые рынки, а совокупные объемы новых заимствований стали заметно превышать объемы погашения старых долгов. Хотя немедленно после этого российские политики начали излучать оптимизм относительно перспектив экономики, внешняя политика России создает серьезнейшие проблемы для экономического роста.

Важным следствием введения западных санкций против России стал резко возросший политический риск ведения бизнеса в России для иностранного капитала. Сохраняющееся военно-политическое противостояние России и Запада означает, что в любой момент российские партнеры могут попасть под санкции, запреты, ограничения, а это обнулит усилия и инвестиции.

В современном мире ни одна экономика не может быть конкурентоспособной и одновременно изолированной, опирающейся только на собственные силы. Ни Россия, ни Советский Союз никогда не были лидерами в производстве технологий и технологического оборудования, а всегда их закупали в большом количестве. Сегодня высокие политические риски поставили непреодолимый барьер на пути современных технологий в Россию, то есть российская экономика отрезана от них. Отсутствие притока технологий на протяжении 2–3 лет вряд ли на что-то повлияет (тем более что есть незавершенные проекты, находящиеся в стадии реализации или запуска) и может быть даже не замечено статистикой. Но технологическая изоляция России на протяжении следующих 7–10 лет неизбежно приведет к устареванию существенной части российской технологической базы, после чего экономика станет окончательно неконкурентоспособной.

Таким образом, российская экономика оказалась между молотом и наковальней: разрушение политических институтов привело к тому, что часть бизнесменов старается минимизировать инвестиции, опасаясь за права собственности; другая же часть бизнесменов, которая не видит таких рисков и готова инвестировать, сталкивается с отсутствием доступа к современным технологиям, что снижает эффективность их проектов. И та и другая тенденция ведут к торможению роста российской экономики, которое стало очевидным в 2013–2018 гг. и которое может оказаться затяжным.

 

Заключение. Глядя вперед

 

Курс поезда через большинство точек маршрута с уникальной точностью задан рельсами. Однако в узловых пунктах открываются альтернативные пути, и поезд может повернуть в любом направлении, благодаря весьма незначительному усилию, необходимому для перевода стрелки.

Джеймс Джинс

 

При всем своеобразии России то, как Владимир Путин развернул траекторию ее движения, не является чем-то удивительным в мировой истории последних 100 лет. Многие страны за это время начинали движение в сторону демократии, а потом откатывались назад. Какие-то один раз, какие-то два, а какие-то три или четыре раза. Контрдемократические трансформации случались резко, в форме военного переворота, или постепенно, в течение длительного периода времени, когда избранный по демократическим правилам и процедурам лидер постепенно аккумулировал всю власть в стране, удаляя соперников с политической сцены. У таких трансформаций есть своя логика и свои закономерности, и то, что происходило в России в XXI в., полностью им соответствует.

Когда Советский Союз развалился, Россия должна была одновременно пройти через масштабные многомерные преобразования: от унитарного государства с тоталитарной идеологией и плановой экономикой к федерации, построенной на республиканских и демократических принципах, с рыночной экономикой. Примеров таких трансформаций в мире единицы, а учитывая масштабы и сложность организации России, можно смело говорить об уникальности ситуации. В этой трансформации Россия не могла опираться на историческую память: республиканский период в ее жизни длился всего несколько месяцев, а избранное Учредительное собрание было разогнано большевиками; за 75 лет существования коммунистического режима в стране не осталось тех, кто на своем опыте, а не по книжкам, знал, как работает рыночная экономика. К моменту развала Советского Союза в России не было сильного протестного движения, которое бы выступало оппонентом авторитарного режима и которое бы своим давлением заставляло власть идти на уступки; движение в сторону демократии, начатое Михаилом Горбачевым, инициировалось сверху, а не снизу.

России повезло: во главе страны оказался политик, для которого движение от тоталитарного общества стало главной задачей. Этим человеком был Борис Ельцин, который с точки зрения своего образования и опыта работы мало чем отличался от других высокопоставленных советских чиновников. Когда он стал президентом самостоятельного государства, им двигали не точный расчет и четко сформулированное видение будущей России, а политическая интуиция и выбор компромиссов и договоренностей в качестве метода решения конфликтов, а не силового подавления соперников. После провала путча 1991 г. и после острейшего политического конфликта в 1993 г., где обе стороны использовали оружие, Ельцин не стал добивать своих оппонентов, а освободил их от уголовного преследования и дал возможность участвовать в политической жизни страны. Поддержавший путч в августе 1991 г. председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов был депутатом Госдумы нескольких созывов и председателем важнейшего комитета по законодательству. Вице-президент Александр Руцкой, который в 1993 г. перешел на сторону парламента и объявил себя президентом России, был избран губернатором одного из российских регионов.

Решения, которые принимал Борис Ельцин, никогда не являлись частью какого-то написанного плана; нередко политическая траектория его поступков казалась весьма запутанной. Не случайно в лексикон того времени вошло ельцинское слово «загогулина». Но, если смотреть на итоги президентства Бориса Ельцина, сравнивая Россию 1999 г. с Россией 1991 г., нельзя не признать, что на всем этом промежутке вектор движения страны был вполне четким и направленным в одну сторону. Возникла рыночная экономика, которая, пройдя через тяжелейшие кризисы, не рухнула под их тяжестью, но смогла решить проблему тотального дефицита, отравлявшего жизнь советских людей. Возникло независимое правосудие, когда судьи, не боясь быть наказанными, отменяли указы президента и приостанавливали действие законов и постановлений правительства. Различные позиции двух палат парламента, которые порой не могли согласовать устраивающую всех концепцию закона, воспринимались как нормальная практика. И такой же нормальной практикой было вето президента на принятые парламентом законы и преодоление этого вето в парламенте.

Я не хочу рисовать 1990-е гг. только розовыми красками – я хорошо знаю и о расцвете криминала, и о несправедливых залоговых аукционах, и о коррумпированных судах, и о задержках с выплатами пенсий и зарплат бюджетникам, и о дефолте 1998 г. Но, оценивая эпоху Бориса Ельцина, как, впрочем, и любого другого политика, нужно смотреть на тот путь, который страна прошла, и на направление этого пути. Поэтому главным итогом 8,5 лет президентства Бориса Ельцина является то, что каждым своим шагом он делал страну свободнее, экономику – устойчивее, а перспективы – более отчетливыми.

Желание Бориса Ельцина найти преемника, который бы продолжал движение по избранному им пути, было вполне естественным и понятным. Это сегодня абсолютно очевидно, что пик своей популярности коммунисты прошли в 1995–1996 гг., а тогда, в 1999 г., они контролировали Думу, смогли настоять на том, чтобы президент пошел на компромисс в выборе премьер-министра, а ближайшее окружение президента считало, что у них есть весьма высокие шансы выиграть президентские выборы.

Можно, конечно, называть ошибкой Ельцина то, что он выбрал своим преемником Владимира Путина, который достаточно быстро поменял курс движения страны на прямо противоположный и завел Россию в историческое болото, где она завязла. Но нужно откровенно признать, что особого выбора у Бориса Ельцина в тот момент уже не было, нужно было выбирать из двух оставшихся кандидатов – Сергея Степашина и Владимира Путина. Первого Ельцин знал намного дольше, видел его на разных должностях и в разных ситуациях, хорошо понимал, что тот является его верным сторонником, но не видел в нем качеств сильного лидера, уверенного в своей правоте и своих силах. Второй был новичком в окружении Бориса Ельцина, о его политических взглядах было почти ничего не известно, зато он всегда был готов доказывать свою правоту с помощью четких аргументов. Выбор был непростой, и, возможно, решающей каплей, которая перевесила чашу весов в пользу Владимира Путина, стала позиция двух очень влиятельных членов ближайшего окружения первого российского президента, Валентина Юмашева и Александра Волошина, в один голос утверждавших, что электоральные шансы Путина существенно выше.