Южная марагона. Альт-вельдер

 

400 год К. С. 18-й день Летних Молний

 

1

 

У перекрестка с обелиском их ждали. Дородная женщина, которую Эпинэ, задумавшись, даже не заметил, с воплем «Милости!» бросилась на колени в дорожную пыль. Еще с десяток беженцев повалились рядом. Дракко вскинул голову и попятился, происходящее ему не нравилось, Роберу тоже, но Проэмперадору пятиться некуда.

— Монсеньор! — выла толстуха. — Фернан! Мой Фернан… Что с ним будет?!

— И Гастон, Гастон Пти…

— Джеймс и Оливер… Они хорошие мальчики! Это все Гастон…

— Как бы не так! Да они…

— Монсеньор!

Родичи. Это родичи тех, кто затеял свару в лагере. Кричали одни, а камень бросил другой и уже получил свое, так что хватит!

— Милости, монсеньор…

— Поздно! — Валме выслал свою мориску, потеснив уступившего кобыле Дракко. — Виновные в гибели его высокопреосвященства похоронены ночью. Все, кто оказывает сопротивление законной власти, мародерствует и заступается за первых и вторых, подлежат немедленной казни. Такова воля регента Талига герцога Ал вы. Второй Олларии здесь не будет, ступайте в лагерь. Энобрэдасоберано…

Распоряжения эскорту виконт отдал на кэналлийском, и Робер ничего не понял, но взгляд Валме он узнал: так однажды зимой смотрел граф Ченизу. Рядом клевал носом пьяненький Дикон, а подпоивший его завитой щеголь потягивал вино и о чем-то размышлял. Тогда Робер все списал на игру теней и свое настроение, теперь списывать не на что. А ты думал, Ворон возьмет к себе попугая?

— Зачем? — Беженцы за поворотом глотали поднятую копытами пыль, вопрос был бессмысленным и запоздалым. — Они никого не убили…

— Это неважно. — Виконт придержал лошадь, провожая взглядом уходящего галопом кэналлийца. — Важно, что они никого не убьют. Согласитесь, это успокаивает.

— Вас!

— Вы желаете страдать? — Светская улыбка на загорелом лице казалась издевательской. — Отлично, только, во имя Бакры, двурогого и милосердного, делайте это логично. Либо вам жаль Левия и Олларию, либо «бесноватых». Странно, что мне приходится говорить это вам. Не я, а вы с не самыми плохими солдатами удирали от горожан с их сковородками и метлами. Вспомните ваши собственные вопли о помощи и то, скольких вы собственноручно отправили в Закат и в столице, и здесь, а теперь вас бьют корчи из-за четверых ызаргов. Несчастные, они еще не убивали, а только собирались… Будь я кардиналом, посоветовал бы вам стыдиться, но я всего лишь привел к вам на выручку не склонных к терзаниям кэналлийцев. В обход папеньки и Дорака, к слову сказать.

Да, привел, и тысячи полторы ублюдков больше никого не убьют, не ограбят, не изнасилуют, их не жаль, таких не жалеют, по рыдающая женщина на коленях и убийственно-безжалостное, будто брошенный сопляком Тома камень, «Поздно!»…

— Мне трудно с вами спорить, тем более что вы правы. Если б мы еще шли, если б мы были в меньшинстве, я отдал бы такой же приказ, но сейчас, когда наконец-то… — Слов не хватало, и Робер махнул рукой. — Как хотите, только несправедливо это!

— Я знавал одну справедливость, она взорвалась. — Когда Валме не улыбался, говорить с ним становилось проще. — Самое странное, что это в самом деле было на редкость справедливо.

— Я тоже видел… кое-что. — Неважно, что видел кто-то, важно, что помнишь ты. Адгемар с развороченной пулей головой и раздваивающийся Люра — это справедливо, летящий в толпу Айнсмеллер — нет! — Поймите, Валме, я не боюсь замарать рук. Закатные твари, да я по горло в крови, но одно дело я, а другое эти четверо… Ведь ушли же они с нами! Они сто раз могли напасть или вернуться в Олларию, но не сделали этого!

— Левия убили не в Олларии.

— Вы опять правы.

— Последнее время со мной это случается, — вернулся к своему обычному тону виконт. — Ваша четверка вылупилась позже других, только и всего. Увы, яйца некоторых гадов до безобразия похожи на людей, пока не лопнут — не отличишь, а потом становится поздно. Вы хотите быть справедливым? Отлично. Но когда безнаказанно пожирают кого и когда хотят — это не справедливость, а ызаржливость, в Олларии вы ее уже развели, но за юг отвечает папенька. Вы не забыли, что нам нужно успеть к ужину?

— Забыл…

— Я в вас и не сомневался. — Валме тронул шенкелем свою кобылу, вынуждая ее шагать быстрее. Робер успел оценить и аллюры мориски, и ее стать, но масть невольно вызывала оторопь. У всадника, не у коня, Дракко к новой знакомой относился более чем любезно.

— Валме, — не выдержал Иноходец, — почему вы выбрали эту лошадь?

— Она мне понравилась. Я, как вы заметили, теперь придерживаюсь адуанского стиля, кобыла простецкой масти с ним отлично сочетается, а в чем дело?

— Во мне.

— Не могу не согласиться. — Валме сощурился на склоняющееся к лесу солнце. — Если вы затянете с речью, барон будет переживать. Теперь мне кажется, что лучше было бы ограничиться кэналлийской кухней, но Коко настаивал, и я не смог ему отказать.

Да, мясо и соусы — это сейчас так важно! Родичи казненных еще не счистили с одежды пыль, в которую они бросались, надеясь вымолить прощенье для уже расстрелянных; семь тысяч человек ждут решения своей судьбы, а переживает барон!

— Что я им скажу? Что?! Сидите в лагере, никуда не отлучайтесь, а я поехал домой? Извините, Валме, что-то меня совсем развезло… Наверное, потому, что за юг, как вы совершенно правильно напомнили, отвечает ваш отец. Я у вас всего лишь гость, спасибо, что не арестант, вот и даю волю чувствам.

— Видимо, я вызываю у вас доверие, — предположил виконт и посоветовал: — Если не знаете, что говорить, попробуйте вспомнить Дидериха. Хотя бы вот это… «Мы проделали трудный путь, друзья мои. Наши лица опалены беспощадным солнцем и овеяны горькими ветрами, наш путь отмечен могилами погибших братьев, но мы свершили невозможное. Теперь я могу не скрывать своих слез, друзья мои, теперь я могу признаться вам всем в любви…»

— Закатные твари, ну и чушь!.. А ведь когда мы в Гайярэ это читали, меня не мутило! Я даже верил графине Ариго, что Дидерих прекрасен.

— Сделайте поправку на то, что светоч и гений никогда никого не спасал, а похоронил разве что отца, причем с удовольствием.

Но он старался… Алва находит, что в старикашке есть возвышенность.

— «Я не нашел в бою забвенья, — злобно продекламировал Робер, не представлявший, что помнит вдолбленные ментором строки, — и не простил твоих измен…»

— Да, потрясающая безвкусица, особенно после непридуманных потерь… — Валме резко повернулся к Роберу. — Ну гак скажите людям что чувствуете; мне же вы при встрече сказали. И я даже понял.

 

2

 

Сперва Чарльз увидел запутавшиеся в еловых ветках алые сполохи, чуть позже они обернулись поймавшим закатное солнце озером. Лесная дорога, в последний раз вильнув, обогнула замшелую лесную владычицу, равной которой Давенпорт не видел даже в Гаунау, и выбралась на берег. Взлетели застигнутые врасплох кряквы, закачались тростники.

— Я вижу башни, — сказал Йоганн Катершванц. — Это есть наша цель?

— Да, — подтвердил Придд, — Альт-Вельдер отсюда уже виден.

— Это не горы, — определил бергер, — но это очень красиво есть. Жаль, Норберт никогда увидевшим Альт-Вельдер не будет.

— Первый замок был построен на плоском каменном острове между двух водоворотов. — Валентин принялся объяснять, словно не расслышав последней фразы. Они старались не говорить о потерях, хотя Мельников луг так или иначе обобрал всех троих. Медицинский обоз оказался на пути смерча, и Чарльз потерял отца. Брат Иоганна не был ранен — его убило сразу, как и обоих полковников Катершванцев; из бергеров вообще уцелело не более трети, а от полка Придда и того меньше. Ариго отдал Валентину уцелевших драгун, но даже с ними не набиралось и трех эскадронов.

— Я прошу меня извинять, — громогласно вздохнул Йоганн, — я не хотел жаловаться, просто я вижу очень красивое зрелище, и мой рот говорит про брата. Норберт лучше меня сказал бы, что озерный замок — это странно и чудесно.

— Валентин, — поторопился вклиниться Давенпорт, — вы говорили о первом замке, значит, это второй? А что стало с первым? Его разрушили?

— Нет. — Придд смотрел вперед, и только вперед, в озерную даль. — Альт-Вельдер ни разу не взяли. Правду сказать, его никто и не пытался брать, ведь он стоит в стороне от больших дорог и не защищает ничего, кроме себя. После Двадцатилетней войны хозяева перестроили старый замок, возвели на соседнем островке сторожевую башню и заменили паром наплавным мостом. Его защищает береговой форт, а если потребуется, скрепы, соединяющие плоты, можно очень быстро снять. После захода солнца мост между выносной башней и замком поднимают, но мы успеваем.

Форт на узком каменистом мысу издали казался столичной парковой причудой, однако взять его было бы непросто. Чарльз не мог не оценить мастерства фортификаторов, но сегодня здесь ждали не врагов, а друзей. Запела что-то приветственное труба, запирающая въезд решетка-органка поплыла вверх, к самым ногам лошадей выскочили пятнистые щенки и неумело залаяли. Взрослые псы не вмешивались, только смотрели.

— Мост надежен, — заверил Валентин. — Объясните это вашим лошадям, а я объясню нашим дамам.

Чарльз рассеянно кивнул, любуясь пылающим озером, из которого вырастали несокрушимые стены. Над самой высокой башней реял флаг: владелец замка был дома. Граф Гирке уцелел лишь потому, что хотел быть ближе к сражению и оставшийся с ним легкораненый солдат послушался своего полковника, а не лекарей. До пригорка, на котором лежал Гирке, смерч не добрался. Отцу повезло меньше. Они были в одной армии, но так и не встретились, и Чарльз мог вспоминать лишь наезжавшего время от времени в столицу боевого генерала, что раз за разом обрывал рвущегося в Торку сына. Наверное, начальству в самом деле видней, кому где служить, но капитан Давенпорт хотел быть под началом генерала Ариго, и никого иного. О том, чтобы генералом Ариго командовал Лионель Савиньяк, Чарльз старался не мечтать, но… Но Проэмперадор Надора, раздери его кошки, не пустил бы дриксов в Марагону, а может, ушел бы и от бури…

Рядом громко шмыгнул носом Иоганн, надо думать, тоже вспоминал. Ничего не поделаешь, закат!

Лошади осторожно ступали по могучим, чуть колышущимся бревнам, пахло чистой водой и немного дымом.

Возле первых ворот гостей встречали седой домоправитель и высланный вперед слуга. За ними молодая женщина держала поднос с пятью кубками.

— Добро пожаловать в Альт-Вельдер, — провозгласил седой. — Господин отдыхает, но госпожа ждет вас к вечернему столу. Утолите жажду, и вас проводят в ваши комнаты.

— Это вода из источника во дворе замка, — объяснил Придд. — Если не ошибаюсь, ею угощают гостей уже третий круг.

Чарльз и не думал, что хочет пить, ему это объяснила вода, ледяная и невероятно вкусная. Чудом удержавшись от того, чтобы попросить добавки, Давенпорт вернул тяжелый кубок на поднос, едва не задев тоненькую ручку. Невысокая медноволосая девушка торопливо отступила к величественной белокурой даме, рассматривать которую капитан не стал. Торопливо сдернув шляпу, Давенпорт поклонился и, не отрывая взгляда от незнакомки, представился неожиданно сиплым голосом.

— Мы рады вас видеть, — откликнулась спутница дивного видения. — Мой муж, генерал Вейзель, ценил вашего отца, он говорил, что генерал Давенпорт понимает значение артиллерии.

— Б-благодарю, — проблеял Чарльз. Он знал, что к ним присоединилась генеральша с какой-то девицей. Какой-то… За таких, с именем таких и умирают!

— Позвольте вам представить баронессу Вейзель, — невозмутимо произнес Придд, — и ее спутницу…

— Зовите ее Мелхен, — подсказала баронесса. Она говорила еще что-то о воде, дороге и супруге-артиллеристе, но Чарльз почти ничего не понимал, зато он понимал главное: его жену будут звать Мелхен, и никак иначе.

 

3

 

По небу наилиричнейшим образом чиркнула звезда, требуя если не ронделя, то загаданного желания. Валме проводил падающий огонек взглядом и приподнял бокал.

— Я еще не встречал человека, который дал бы звезде умереть спокойно. Почему бы нам не выпить за исполнение наших желаний? Не думаю, что они исключают друг друга.

Господин Бурраз-ло-Ваухсар посмотрел на собеседника. Очень внимательно.

— Мориски не особо изощрялись, — развил свою мысль Валме. — Они просто снесли Агарис и сейчас хотят повторить это с Паоной. Ни в Святом граде, ни в павлиньей столице я не бывал и особого сожаления по их поводу не испытываю, но Оллария… Лучше бы с ней обойтись без подобных крайностей.

— Пожелайте того же Равиату, и я поддержу ваш тост. — Казарон был сама любезность, но любезность воспитанная. Вместе с волосами и усами кагет остриг громогласность и пренеприятную манеру, входя в раж, брызгать слюной. Это их роднило: Ченизу с пузом от Валме без пуза тоже заметно отличался, но сейчас пузо пришлось бы в самый раз.

— За Равиат и знамя казара Бааты над ним!

— За Олларию и лучшие знамена Талига.

— И за цветочниц. Грустен тот город, в котором их нет!

— Я привезу в Талиг семена лучших цветов Кагеты и Сагранны.

— Но не «следы покинутой», — строго уточнил Валме, — хотя они и прелестны. Покидать дам, пока они желанны, дурной тон.

— Даже если от этого зависит спасение и этой дамы, и сотен других?

— Это иное дело, но ведь мы говорим о будущем, за которое мы выпили, а за плохое не пьют. В Олларии будут цветы, цветочницы и непокинутые дамы. Готти, ласточка, хочешь зайчика?

Виконт нацепил на вилку кусок крольчатины и предложил Котику. Волкодав облизнулся и аккуратно снял лакомство с зубцов. В «львином образе» он предпочитал чавкать, а тут такая утонченность… Эта милая особенность отсылала к собеседнику, и Валме осведомился:

— Дорогой Бурраз, вы что-то принимаете перед тем, как сесть за стол? Наши друзья уже поют и плачут, хоть и не так, как найери в понимании еще одного нашего друга, а вы скромны и сдержанны, как желудь.

— Или как наследник Валмонов, — вернул комплимент кагет. — Если б я не доверял своим глазам, я бы решил, что вам не по вкусу вино.

— Кэналлийское не по вкусу быть не может, — возразил Марсель, мысленно поздравляя делившие с ним вино смородинные кусты.

Бывший посол Ургота коротал время с послом казарии на террасе гостиницы «Лев под вишней», куда с дозволения рэя Эчеверрии и под ответственность Марселя, что вообще-то было отвратительно, перекочевала большая часть собравшейся на Старобарсинской заставе компании.

Щедрый рэй поделился кэналлийским, и ужин в саду незаметно перерос в странного вида попойку. Собравшиеся под вишнями если не львы, то ведь и не агнцы, пили вперемежку за победу и за упокой. Когда Карой заговорил по-алатски не с Эпинэ, а с Рокслеем, Капуль-Гизайль облизал пальцы, а Мевен сперва с вожделеньем уставился на ближайшее дерево, а потом принялся прихорашиваться, Марсель в последний раз оросил смородину «слезами» и предложил казарону прогуляться по саду. Казарон с готовностью отодвинул блюдо с запеченным под присмотром Капуль-Гизайля карпом, и дипломаты в сопровождении Котика отправились совершать моцион.

Говорили о Кагете и Бакрии, об Агарисе и Паоне, о «бесноватых» и церковниках, об их величествах, высочествах и преосвященствах. Сад был велик — хозяйскую вишневку знали даже за пределами графства, и все равно они наткнулись на Мевена. Разочаровавшись в прелестном дереве, Иоганн где-то обрел девицу, изрядно напоминавшую его столичную любовницу. Углубленный в прекраснейшее из занятий счастливец послов не заметил, но прогулку встреча оборвала. Возвращаться за общий стол не хотели ни кагет, ни талигоец, вот и устроились на террасе с видом на залитый лунным серебром тракт.

— Вы скучаете по Кагете? — осведомился виконт. — Я бы на вашем месте скучал. Более того, я скучаю даже на своем.

— О да, — в голосе казарона зазвучала былая страсть, а может, он наконец начинал хмелеть, — я пять лет не видел настоящих роз и почти забыл вкус хисрандских улиток.

— А я их еще не пробовал, — опечалился виконт, полагая, что нельзя выглядеть трезвей сотрапезника. — Как вы думаете, можно ли считать дезертиром офицера, у которого сразу кончились начальство, подчиненные и приказы?

— Не думаю.

— Вот. А у вас кончилась Оллария и казар… Вы оказали Проэмперадору большую услугу, но что вы будете делать теперь — поедете к Ноймаринену? Но это неправильный регент, и он пьет тинту… А я заеду к батюшке, после чего отправлюсь в Сагранну и дальше. У меня там дела, а у вас? Неужели вам не хочется сказать что-нибудь хорошее Баате, он такой приятный… Вы знаете, я ведь ему поручил нашего с Мэгнусом — это мой боевой козел — пленного. Его величество обещал о нем позаботиться… Я о гайифце…

— Я знал Баату ребенком, он подавал большие надежды и всегда, вы понимаете, всегда помогал другим… пройти назначенной им стезей. Теперь несчастный остался совсем один. Подумать только — отец, братья…

— Зато Баата чтит как отца свекра Этери, — утешил взгрустнувшего было кагета Марсель. — Так вы хотите увидеть Катету?

Посол хотел. Более того, он хотел, жаждал, стремился увидеть еще и графа Валмона. Про регента Талига, который не Ноймаринен, речь не зашла, но Валме не сомневался: доблестный Бурраз надеется встретить и его тоже. Самое смешное, что Марсель тоже надеялся.