Октавы из «бешеного роланда»

 

 

Из песни I

 

Красавица – как роза молодая,

Доколь она, родимых честь садов,

В них кроется, беспечно почивая,

Сбережена от стад и пастухов;

Лелеет ветр, заря поит росою,

Любима всем, и небом и землею,

И спор у дев: кому ее сорвать,

Чьи волосы, чью грудь ей украшать.

 

Но чуть ее сорвут с куста родного

И сломят стебль, иная ей чреда:

Любви людей, благих небес покрова

И всех даров лишилась навсегда.

Так девице назначен труд прилежный:

Как свет очей, как жизнь беречь свой нежный

Цветок; не то при всей красе она

Влюбленным всем постыла и скучна.

 

 

Из песни XXIII

 

Цветущий лес, луга, ручей прохладный,

Пещера, где, роскошствуя в тени

С прекрасною Ангéликой, в отрадной

Златой любви так быстро мчались дни!

(По ней толпа влюбленных воздыхала;

Она в моих объятьях почивала.)

Чем, бедный я Медор, какой ценой

Вас награжу, как не души хвалой?

 

Всех вас молю: и юных дев пригожих,

И рыцарей, кому любовь мила,

Живущих здесь, проезжих и прохожих,

Хоть воля вас, хоть нýжда привела, –

Лугам, древам, цветам, водам скажите:

«Счастливые, под солнцем век живите».

Вы ж, нимфы, их блюдите от вреда;

Гоните прочь и бури и стада.

 

1822

 

Торквато Тассо

Октавы из «Освобожденного Иерусалима»

 

 

Из песни I

 

Святую брань и подвиг воеводы

Пою, кем гроб освобожден Христа.

Вотще, столпясь, противились народы

И адовы метали огнь врата.

Велик в делах он был умом и дланью;

Великий труд претил завоеванью;

Но помощь бог послал ему, и сам

Вновь сóбрал рать к священным знаменам.

 

 

Из песни III

 

Так на море пловцы отваги полны,

В безвестный им заброшенные свет:

Их носит ветр, играют ими волны,

И на небе звезды знакомой нет;

Завидя брег, в веселии великом

Его вдали честят приветным кликом:

«Брег, брег», – твердят друг другу, и тогда

Забыт и труд, и горе, и беда.

 

 

Из песни IV

 

Всех жителей недр Тартара подземных

Сзывает рев трубы жилища мук.

Дрожат чрева пещер пространных, темных,

И сводов гул во мгле сугубит звук.

Не так глушит гром горние пределы,

Когда с небес бьют в землю молний стрелы;

Не так дрожит, колеблясь, твердь горы,

Коль рвутся вон в ней спертые пары.

 

 

Из песни XII

 

Лицо ее смерть бледностью покрыла,

Померкнула в нем белизна лилей;

Взор гаснущий на небо устремила,

И жалостью подвиглось небо к ней.

И рыцарю на вечную разлуку

Красавица хладеющую руку,

Безмолвствуя, в знак мира подала

И тихо в смерть, как в сладкий сон, прешла.

 

 

Из песни XIII

 

Чудесный звук износится из рощи,

Как гул, когда земли дрожит испод,

Как бури свист среди осенней нощи,

Как шум со скал свергающихся вод.

Медвежий рев в нем слышен, льва рыканье,

Шипенье змей, и волчье завыванье,

И ржанье труб, и частых громов стук,

И звуки все в единый слиты звук.

 

1822

 

Готфрид Август Бюргер

 

 

Ольга

 

Ольгу сон встревожил слезный,

Смутный ряд мечтаний злых:

«Изменил ли, друг любезный?

Или нет тебя в живых?»

Войск деля Петровых славу,

С ним ушел он под Полтаву;

И не пишет ни двух слов:

Всё ли жив он и здоров.

 

На сраженьи пали шведы,

Турк без брани побежден,

И, желанный плод победы,

Мир России возвращен;

И на родину с венками,

С песньми, с бубнами, с трубáми

Рать, под звон колоколов,

Шла почить от всех трудов.

 

И везде толпа народа;

Старый, малый – все бегут

Посмотреть, как из похода

Победители идут;

Все навстречу, на дорогу;

Кличут: «Здравствуй! слава богу!»

Ах! на Ольгин лишь привет

Ниотколь ответа нет.

 

Ищет, спрашивает, худо:

Слух пропал о нем давно;

Жив ли, нет – не знают; чудо!

Словно канул он на дно.

Тут, залившися слезами,

В перси бьет себя руками;

Рвет, припав к сырой земле,

Черны кудри на челе.

 

Мать к ней кинулась поспешно:

«Что ты? что с тобой, мой свет?

Разве горе неутешно?

С нами бога разве нет?»

– «Ах! родима, всё пропало,

Свету‑радости не стало.

Бог меня обидел сам:

Горе, горе бедным нам!»

 

«Воля божия! Создатель –

Нам помощник ко всему;

Он утех и благ податель:

Помолись, мой свет, ему».

– «Ах! родима, всё пустое;

Бог послал мне горе злое,

Бог без жалости к мольбам:

Горе, горе бедным нам!»

 

«Слушай, дочь! в Украйне дальной,

Может быть, жених уж твой

Обошел налой венчальный

С красной девицей иной.

Что изменника утрата?

Рано ль, поздно ль – будет плата,

И от божьего суда

Не уйдет он никогда».

 

«Ах! родима, всё пропало,

Нет надежды, нет как нет;

Свету‑радости не стало;

Что одной мне белый свет?

Хуже гроба, хуже ада.

Смерть – одна, одна отрада;

Бог без жалости к слезам:

Горе, горе бедным нам!»

 

«Господи! прости несчастной,

В суд с безумной не входи;

Разум, слову непричастный,

К покаянью приведи.

Не крушися, дочь, чрез меру;

Бойся муки, вспомни веру:

Сыщет чуждая греха

Неземного жениха».

 

«Где ж, родима, злее мука?

Или где мученью край?

Ад мне – с суженым разлука,

Вместе с ним – мне всюду рай.

Не боюсь смертей, ни ада.

Смерть – одна, одна отрада:

С милым врозь несносен свет,

Здесь, ни там блаженства нет».

 

Так весь день она рыдала,

Божий промысел кляла,

Руки белые ломала,

Черны волосы рвала;

И стемнело небо ясно,

Закатилось солнце красно,

Все к покою улеглись,

Звезды яркие зажглись.

 

И девица горько плачет,

Слезы градом по лицу;

И вдруг полем кто‑то скачет,

Кто‑то, всадник, слез к крыльцу;

Чу! за дверью зашумело,

Чу! кольцо в ней зазвенела;

И знакомый голос вдруг

Кличет Ольгу: «Встань, мой друг!

 

Отвори скорей без шуму.

Спишь ли, милая, во тьме?

Слезну думаешь ли думу?

Смех иль горе на уме?»

– «Милый! ты! так поздно к ночи!

Я все выплакала очи

По тебе от горьких слез.

Как тебя к нам бог принес?»

 

«Мы лишь ночью скачем в поле.

Я с Украйны за тобой;

Поздно выехал оттоле,

Чтобы взять тебя с собой».

– «Ах! войди, мой ненаглядный!

В поле свищет ветер хладный;

Здесь в объятиях моих

Обогрейся, мой жених!»

 

«Пусть он свищет, пусть колышет, –

Ветру воля, нам пора.

Ворон конь мой к бегу пышет,

Мне нельзя здесь ждать утра.

Встань, ступай, садись за мною,

Ворон конь домчит стрелою;

Нам сто верст еще: пора

В путь до брачного одра».

 

«Ах! какая в ночь дорога!

И сто верст езды для нас!

Бьют часы… побойся бога:

До полночи только час».

– «Месяц светит, ехать споро;

Я как мертвый еду скоро:

Довезу и до утра

Вплоть до брачного одра».

 

«Как живешь? скажи нелестно;

Чтó твой дом? велик? высок?»

– «Дом – землянка».

– «Как в ней?»

– «Тесно».

– «А кровать нам?» – «Шесть досок».

– «В ней уляжется ль невеста?»

– «Нам двоим довольно места.

Встань, ступай, садись за мной:

Гости ждут меня с женой».

 

Ольга встала, вышла, села

На коня за женихом;

Обвила ему вкруг тела

Руки белые кольцом.

Мчатся всадник и девица,

Как стрела, как пращ, как птица;

Конь бежит, земля дрожит,

Искры бьют из‑под копыт.

 

Справа, слева, сторонами,

Мимо глаз их взад летят

Сушь и воды; под ногами

Конскими мосты гремят.

«Месяц светит, ехать споро;

Я как мертвый еду скоро.

Страшно ль, светик, с мертвым спать?»

– «Нет… что мертвых поминать?»

 

Что за звуки? что за пенье?

Что за вранов крик во мгле?

Звон печальный! погребенье!

«Тело предаем земле».

Ближе, видят: поп с собором,

Гроб неся, поют всем хором;

Поступь медленна, тяжка,

Песнь нескладна и дика.

 

«Что вы воете не к месту?

Хоронить придет чреда;

Я к венцу везу невесту,

Вслед за мною все туда!

У моей кровати спальной,

Клир! пропой мне стих венчальный;

Службу, поп! и ты яви,

Нас ко сну благослови».

 

Смолкли, гроба как не стало,

Всё послушно вдруг словам,

И поспешно побежало

Всё за ними по следам.

Мчатся всадник и девица,

Как стрела, как пращ, как птица;

Конь бежит, земля дрожит,

Искры бьют из‑под копыт.

 

Справа, слева, сторонами,

Горы, долы и поля –

Взад летит всё; под ногами

Конскими бежит земля.

«Месяц светит, ехать споро;

Я как мертвый еду скоро.

Страшно ль, светик, с мертвым спать?»

– «Полно мертвых поминать».

 

Казни столп; над ним за тучей

Брезжит трепетно луна;

Чьей‑то сволочи летучей

Пляска вкруг его видна.

«Кто там! сволочь! вся за мною!

Вслед бегите все толпою,

Чтоб под пляску вашу мне

Веселей прилечь к жене».

 

Сволочь с песнью заунывной

Понеслась за седоком,

Словно вихорь бы порывный

Зашумел в бору сыром.

Мчатся всадник и девица,

Как стрела, как пращ, как птица;

Конь бежит, земля дрожит,

Искры бьют из‑под копыт.

 

Справа, слева, сторонами,

Взад летят луга, леса;

Всё мелькает пред глазами:

Звезды, тучи, небеса.

«Месяц светит, ехать споро;

Я как мертвый еду скоро.

Страшно ль, светик, с мертвым спать?»

– «Ах! что мертвых поминать!»

 

«Конь мой! петухи пропели;

Чур! заря чтоб не взошла;

Гор вершины забелели:

Мчись как из лука стрела.

Кончен, кончен путь наш дальный,

Уготовлен одр венчальный;

Скоро съездил как мертвец,

И доехал наконец».

 

Наскакал в стремленьи яром

Конь на каменный забор;

С двери вдруг хлыста ударом

Спали петли и запор.

Конь в ограду: там – кладбище,

Мертвых вечное жилище;

Светят камни на гробах

В бледных месяца лучах.

 

Что же мигом пред собою

Видит Ольга? чудо! страх!

Латы всадника золою

Все рассыпались на прах;

Голова, взгляд, руки, тело –

Всё на милом помертвело,

И стоит уж он с косой,

Страшный остов костяной.

 

На дыбы конь ворон взвился,

Диким голосом заржал,

Стукнул в землю, провалился

И невесть куда пропал.

Вой на воздухе высоко;

Скрежет под землей глубоко;

Ольга в страхе без ума,

Неподвижна и нема.

 

Тут над мертвой заплясали

Адски духи при луне

И протяжно припевали

Ей в воздушной вышине:

«С богом в суд нейди крамольно;

Скорбь терпи, хоть сердцу больно.

Казнена ты во плоти;

Грешну душу бог прости!»

 

1816