IV. Устройство метательных орудий

 

 

1

 

Конструкция метательных орудий, о чем почти ничего не говорят письменные источники, наименее доступна для изучения. Исследователи пытались идти здесь путем истолкования названия военных машин[196]. В. Н. Татищев под пороками разумел «великие рычаги на перевесах с железными оковы, которыми стены деревянные и каменные разбивали»[197]. Н. Е. Бранденбург, предлагавший «метод сравнительного изучения конструкции машин у народов, имевших большое влияние на исторические судьбы нашего отечества», подразделял орудия на стрелометные – пружинные, торсионные (см. ниже) и машины с противовесом. С первым и последним типами исследователь связывал древнерусские орудия[198]. Н. Н. Воронин, основываясь на изображении в сборнике летописей Рашид эд Дина, считает, что «подобно камнеметательным машинам древности, «порок» представлял собой простой, но мощный рычаг, действовавший или противовесом, или натягиванием»[199]. В. Г. Федоров, классифицируя метательные машины по конструкции, почти так же, как и Н. Е. Бранденбург, делит их на огромные луки – баллисты; гигантские пращи (баробаллисты) и стрелометные «бриколи» (стрелы последних летели от удара по ним упругого длинного бруса) и считает, что все они могли подразумеваться под термином «порок», так как никаких сведений об устройстве этих машин не имеется[200]. По мнению М. Г. Рабиновича, летописные известия, красочно описывающие действие орудий, не позволяют составить о них сколько‑нибудь точное представление; об их устройстве, пишет он, можно предположить лишь то, что пороками собственно именовались «метательные осадные машины, действовавшие подобно древнеримскому онагру». Последний ошибочно представляется автору в виде мечущей камни огромной пращи, изображенной у Рашид эд Дина[201].

Исследователи, характеризуя военные машины европейского – в том числе и русского – средневековья, связывают их с баробаллистическим периодом в истории артиллерии (от греческого «барос» – «тяжесть», – по конструкции, основанной на использовании силы тяжести)[202]. Таким образом, общей тенденцией авторов было отнесение порока к машине с противовесом и пращей[203].

 

2

 

Касаясь конструкции метательных машин VI–X вв., нельзя обойти общий вопрос о судьбе античной осадной техники и ее влиянии на военное дело «варварских», в том числе славянских народов Европы.

В иностранной литературе вопросы изучения метательной техники свелись главным образом к одному: сохранились ли античные орудия в средние века, или исчезли после крушения рабовладельческой Римской империи. Таким образом, временем, вокруг которого ведутся наиболее ожесточенные споры, являются VI–XI вв.

В 1900 г. немецкий исследователь Р. Шнейдер, развивая ранее высказанную мысль Луи‑Наполеона и Фавэ[204], смело выступил в ряде остро полемических работ[205] против националистически настроенных немецких военных историков (Г. Келера и др.), воспевавших воинственность древних германцев и считавших, в частности, что немецкое войско унаследовало и сохранило от древнего Рима его совершенные военные машины торсионного типа[206].

На основании большого фактического материала, изложенного в итоговой работе Р. Шнейдера «Артиллерия средневековья», можно заключить следующее. Торсионные орудия, действовавшие силой натяжения скрученных жил, исчезли в период великого переселения народов, когда «варварство охватило военное дело». Древние германцы‑готы не употребляли античных орудий даже в таких крупных операциях, как осада Рима в 536–538 гг.[207] Страны Западной Европы в раннее средневековье не только не знали орудий античности, но и не употребляли никаких метательных машин; в этих странах применялись лишь простейшие сооружения[208] – башни, тараны и т. п. Первая половина средневековья в Западной Европе – «время без артиллерии». Таким образом, пишет Р. Шнейдер, торсионные орудия не только вышли из употребления, но и оказались в полном забвении, так что сведения древних о них стали непонятными. О сколько‑нибудь значительном применении метательных машин можно говорить лишь для периода с начала крестовых походов (около 1100 г.). Источником энергии средневековых орудий, в отличие от торсионных, были груз‑противовес или мускульная сила команды бойцов[209]. В Западную Европу эти устройства проникли на исходе XII в. В своих трудах исследователь исходил не столько из общего априорного положения о катастрофической гибели античного мира, сколько из конкретных свидетельств средневековых военных писателей, не знавших торсионной техники [Aegidius Romanus (около 1280 г.), Marinus Sanutus (1321 г.) и др.].

Заключения Р. Шнейдера кажутся нам верными и, в сравнении с возражениями его критиков, прогрессивными. Критика положений Р. Шнейдера со стороны шовинистически настроенных кругов немецких ученых развернулась после его смерти в 1910 г. Примером является книга Б. Ратгена[210], в которой автор, располагая большим фактическим материалом по европейским метательным машинам (особенно по огнестрельной артиллерии), грубо исказил историческую правду, приписав немцам – единственному народу в Европе – сохранение и использование античной торсионной техники вплоть до XV в.

Новые факты об отдельных случаях изготовления и применения торсионных машин в Европе в XIV и XVI вв.[211] не изменяют существа дела, так как конструкции их были сделаны по описаниям античных авторов и не имели необходимого практического значения. Что касается утверждения Б. Ратгена о будто бы массовом изготовлении в Германии крепостных торсионных арбалетов (Notstal, Springarda) – утверждения основанного на большом количестве употреблявшихся конских волос, то это категорически опровергается показаниями самих современников (Эгидий; Христин Пизанский, около 1410 г.), которые указывали, что волосы использовались для тетив луков и арбалетов. Средневековые военные писатели, цитируя Вегеция, не понимали истинного назначения торсионных жил и считали их тетивами орудий, из чего следует, что торсионная техника не была им известна[212]. По мнению Е. Сандера, не позднее начала VI в. последние остатки античного осадного искусства в Европе были забыты. «И только время 1100–1500 гг. приносит еще раз литературно‑теоретическое пробуждение греческо‑римской осадной техники»[213].

Немало, с нашей точки зрения, безрезультатного труда потратил К. Хуури (автор, не зараженный националистическим «немецким духом»), чтобы показать существование легких торсионно‑пращевых орудий в VII–XII вв. до вытеснения их новыми рычаговыми. Автор не смог привести ни одного факта, доказывающего продолжение античной техники, кроме неубедительных и весьма субъективных этимологических сравнений. Наоборот, логика фактов, вопреки концепции автора, свидетельствует о смене «артиллерийской» терминологии в Византии и Среднеземноморье в VI–VIII вв., по‑видимому, в связи с появлением новых, более эффективных камнеметных средств и общей ориентализацией византийской военной тактики.

В этой связи большое значение приобретает приведенное выше свидетельство о применении славянами и аварами в 597 г. гигантских машин‑пращей, которые никак нельзя причислить к торсионным[214]. Хотя принцип пращи в применении к военным механизмам был хорошо известен византийцам до VI–VII вв. (например онагр), весьма возможно, что славяно‑аварские камнеметы были новшеством для византийской военной техники, да и не только для нее. Таким образом, «варвары» не только усвоили приемы и вооружение сильного врага, но и сами явились изобретателями новых военных средств[215].

Вообще влияние военного дела славян на византийское военное искусство отрицать нельзя. Грекам не раз приходилось приноравливаться к славянской тактике боя. Автор конца VI в. – начала VII в. Маврикий Стратег, например, рекомендует для легковооруженных пехотинцев славянские метательные копья[216]. Следует также отметить, что вплоть до X в. ведущее место в греческой осадной технике принадлежало не метательным орудиям, а средствам непосредственного штурма – стенобитным машинам (таранам, огромным стенным буравам, черепахам и башням)[217]. Античные военно‑технические традиции держались некоторое время в византийском войске; в частности, не исключено это и для торсионных машин (несмотря на появление новых типов).

Заключая, мы должны отметить, что основной вывод Р. Шнейдера, безусловно, правилен и для древней Руси, где, как и в Западной Европе, не использовали торсионную технику. Однако это не снимает вопроса о применении славянами, кроме рычажно‑пращевых машин, античного типа орудий в ранний период русской истории – в VI–X вв. Проблема взаимосвязи славянского и византийского военного дела, в частности – метательной техники, требует еще дальнейшей разработки.

Нельзя считать правомерным механическое перенесение терминов античной артиллерии на средневековую метательную технику. Античная торсионная техника, как указано выше, резко отличалась от феодальной. Недаром средневековые источники не применяли эллинистических названий к современным им машинам. Не являются в этом случае исключением и русские летописи; в них метательные орудия выступают под названиями пороков, пращей, порочных сосудов и веретенищ[218]. Термин «порок» И. И. Срезневский сопоставляет с древнечешским prak‑pra titi – «метать»[219]. Этот термин следует рассматривать как общераспространенное собирательное название древнерусских метательных орудий. В этом смысле нельзя упрекать летописцев в неточности или неразборчивости обозначения такого вида оружия.

При переводе греческих исторических текстов о метательных орудиях (скорпионах, катапультах и баллистах) русский книжник пользовался словом «порок» как привычным – «постави соуличникы и порочникы»[220]. Существование, наряду с названием «порок», других обозначений указывает на различие в конструкциях метательных машин.

 

3

 

О конструкции первых метательных орудий у новгородского и полоцкого войск можно судить по сообщениям Ливонской хроники. Русские и немецкие войска не замедлили применить друг против друга всю имевшуюся у них военную технику. По мнению М. Г. Рабиновича, осадная техника немцев была грозной, не менее высокой, чем у татар. «Для осады и обороны городов, – пишет указанный автор, – они применили целый ряд орудий и осадных машин, несомненно, заимствованных еще много столетий назад у римского войска. Осаждая город, они стремились засыпать ров, возвести рядом с городскими укреплениями высокую осадную башню, с которой при помощи баллист метали в осажденных стрелы, а также копья, раскаленное железо, горшки с горючим»[221].

Нет слов, немецкая техника, воспетая Генрихом Латвийским, кажется высокой в сравнении с вооружением мирных прибалтийских племен (речь идет только об осадной технике). Но если внимательно присмотреться к немецким «орудиям войны», то станет очевидно, что М. Г. Рабинович явно переоценивает немецкую технику. К сожалению, не избегли этого и другие исследователи. Рассказывая об осаде Владимиром Полоцким в 1206 г. тевтонского замка Гольм, немецкий хронист писал: «Русские с своей стороны, не знавшие применения баллисты, но опытные в стрельбе из лука, бились много дней и ранили многих на валах»[222]. Из этого делается вывод, что русские в начале XIII в. не знали применения камнеметных машин – баллист[223]. И. Шаскольский определяет баллисты Ливонской хроники как военные машины, построенные по принципу лука. Такие машины, по его мнению, могли метать камни, дротики, стрелы и даже окованные железом бревна[224]. Однако термин «баллиста» везде в Хронике, как и во многих других средневековых латинских источниках, обозначает не осадную метательную машину, а ручное оружие – арбалет[225] или самострел. Естественно, что, кроме стрел, это оружие не могло метать каких‑либо других, в особенности тяжелых предметов. Это хорошо видно из Хроники, где легко подвижные баллистарии неизменно противопоставляются русским лучникам. Так, например, в 1217 г. новгородцы, псковичи и эсты осаждали Одемпе; «братья‑рыцари многих у русских ранили и убивали из своих баллист. Точно так же и русские кое‑кого в замке ранили стрелами из своих луков»[226]. В 1224 г. русские употребляли против врага пресловутые баллисты – «против стрел христиан (т. е. немцев. – А. К.) направили своих лучников и баллистариев»[227]. Наряду с баллистами отдельно названы малые осадные орудия – патереллы и большие осадные машины[228].

 

 

^{Рис. 4. Ранняя метательная машина средневековья (петрария). Около 1200 г. (Из Бернской рукописи Петра Эболи)}

 

^{Рис. 5. Ручные китайские метательные машины. (Из японского трактата XVII в. «Описание в иллюстрациях земли Тан»)}

Метательными орудиями, в том числе патереллами, как отмечено в Хронике, русские впервые пользовались в 1206 г., а затем в 1223 и 1224 гг. (см. выше). Патереллы по другим спискам Хроники более правильно названы петрариями (византийское название). Западноевропейские исследователи относят петрарии к метательным машинам с пращей, работавшим при помощи ручной силы[229]. Изображения подобных машин, сходных в основных частях с китайскими катапультами, находятся в рукописи рубежа XII и XIII вв., принадлежащей сицилийскому автору Петру Эболи[230] (рис. 4; 5). Каждое из орудий имеет подвижный рычаг, укрепленный на вертикальных стойках. На одном конце рычага‑праща, на другом – ремни натяжения. При резком натягивании бойцами ремней рычаг приходил во вращательное движение; часть его вместе с пращей поднималась вверх, и камень вылетал из пращи. Высота машин – примерно два человеческих роста. Короткая часть рычага относится к длинной, как 1:3. Обслуживающего персонала полагалось до 8 человек. Генрих Латвийский писал, что кроме камней, патерелла метала «железо с огнем и огненные горшки»[231]. При неумелом обращении, как это отмечено хронистом, камень мог летать не вперед, а назад.

 

 

^{Рис. 6. Легкая ручная праща (патерелла). Начало XIII в. (Реконструкция В. Е. Абрамова и А. Н. Кирпичникова)}

На основании средневековых рисунков и описаний удается схематично реконструировать целый ряд древнерусских машин[232], в частности и орудие подобного рода (рис. 6). Отличительная его особенность – подвижной вертлюг, на котором укреплен рычаг пращи. Вертлюг давал возможность, не передвигая машины, вести почти круговой обстрел. Орудие было легким, его можно было легко разбирать и переносить; оно делалось из нетолстых жердей, и изготовлять его не представляло больших трудностей. Такой вид пращи был удобен для установки на башнях и предназначался для стрельбы небольшими ядрами.

Натяжная праща – старое китайское изобретение. Согласно китайским источникам дальность стрельбы натяжных катапульт составляла 85–140 м, вес снаряда – 1¾–75 кг[233]. Известны также тяжелые пращи описанного типа, но их употребление на Руси после XIII в. маловероятно.

Другие большие осадные машины, упоминаемые Генрихом Латвийским в единичных случаях и имевшие, несомненно, в принципе такую же конструкцию (может быть, вместо человеческой силы машину приводил в действие тяжелый груз‑противовес), определенно не названы. Терминология осадных машин, только что появившихся в Европе, в то время еще не установилась. Таким образом, немцы и русские использовали один и тот же тип метательных машин, ничего общего не имевших с античными торсионными[234]. Поэтому не верно считать, основываясь на Ливонской хронике, что немецкие орудия и осадные машины были заимствованы «много столетий тому назад у римского войска», не говоря уже о том, что этот тезис усердно выдвигают реакционные, шовинистически настроенные немецкие буржуазные военные историки вроде Б. Ратгена.

 

 

^{Рис. 7. Тяжелая праща с противовесом XIII–XIV вв. (Реконструкция В. Е. Абрамова и А. Н. Кирпичникова)}

Метательные машины, употреблявшиеся на северо‑западе Руси в начале XIII в., были известны в русских летописях под названием пращей (кроме названия «пороки»). С XIII в. такие машины были широко распространены в средневековой Европе, а много раньше – и на Востоке. Действие их было основано на использовании механической силы тяжести. Они состояли из устойчивого основания (обычно две вертикальных стойки), к верхней части которого крепился вращающийся неравноплечий рычаг (рис. 7). Соотношение короткой и длинной частей рычага обычно было: от 1:2 до 1:5[235]. На длинном конце рычага укреплялась праща, а на коротком – противовес (чаще подвижный). При выстреле длинная часть рычага под действием силы тяжести совершала стремительное вращательное движение и поднималась по дуге вверх; праща при этом раскрывалась, и камень летел по крутой траектории (рис. 8). Принцип действия таких машин можно сравнить с колодезным журавлем или шлагбаумом.

 

 

^{Рис. 8. Схема действия механической пращи}

Как показали опыты в АИМ, механизм работы ворота и рычага при бросании камня и заряжании пращи был, очевидно, следующим. Веревка натягивания закреплялась неподвижно одним концом на вороте, другим – на рычаге. Кроме нее, существовала другая, более короткая веревка, закрепленная на рычаге пращи и имевшая на свободном конце крюк. Готовясь к выстрелу, рычаг воротом пригибали к земле. При этом короткая веревка сцеплялась с кольцом, укрепленным на стойках основания. Затем, веревку ворота, уже не державшую рычаг, раскручивали. Перед броском крюк короткой веревки выдергивали с кольца на основании машины, и рычаг совершал вращательное движение. Этому движению не мешала укрепленная на нем веревка натягивания; больше того, эта веревка в определенный момент тормозила движение рычага, что было необходимо для броска камня из пращи. Движение рычага, по‑видимому, было ограничено углом 135–145 градусов.

Основные части машины (кроме пращи и других ременных и веревочных снастей) делались из дерева. При кажущейся простоте, изготовление механической пращи требовало профессиональных навыков и нередко сопровождалось усилиями многих людей. Без сомнения, машины‑пращи изготовлялись и в юго‑западной Руси: «Повелеста престроити праща и иные сосуды на взятье града», – говорится в рассказе об осаде Люблина[236].

Французский писатель Эгидий Романский в своем произведении «De regime principum», написанном в 1280 г., приводит 4 разновидности машин с противовесом[237]: с грузом подвижным (противовесом), с неподвижным, одновременно с тем и другим (по мнению Эгидия, последний вид отличался наибольшей дальнобойностью и точностью при стрельбе)[238]; четвертым видом было орудие, где вместо противовеса действовала мускульная сила людей. Эта машина не отличалась от новгородской патереллы.

Дальность выстрела зависела от величины орудия, длины пращи и рычага, благоприятной погоды, веса снаряда и противовеса и, в конечном итоге, от силы рывка во время выстрела. Обычная дальность метания составляла около 150 м, но в отдельных, редких случаях доходила до 400–500 м. Различным был и вес снаряда – от 40 до 1000 кг; обычный вес – 40–50 кг[239]. Опыты по реконструкции механической пращи, произведенные во Франции в 1850 г., показали, в частности, что при весе снаряда 1400 кг, противовеса – 16 400 кг и общей длине рычага 20 м дальность метания была 70 м[240]. Стреляли машины по крутой навесной траектории. Тяжелые типы этих машин достигали чудовищной величины; с «неслыханными усилиями» и «величайшим трудом»[241] строили их сотни людей непосредственно у стен осаждаемых городов. Предназначались эти машины для бомбардировки стен, башен, а также военных и невоенных объектов, расположенных непосредственно за стенами[242]. Несмотря на свою мощность механические пращи были наименее совершенными и наиболее громоздкими машинами средневековья.

В ветреную погоду, по словам источников, метание камней было якобы затруднено. В качестве очевидца рассказывает летописец эпизод осады монгольским отрядом воеводы Куремсы волынского города Луцка в 1259 г. «Луческ бе не утвержен и не уряжен, и сбегшимся во нь многим людем, и бе бо зиме бывши и воде велице; оному же пришедшу к Лучьску и не могшу ему преити, хотяше мост прияти; гражаном же отсекшим мост, он же пороки постави отгнати хотя; бог же чудо створи: ветру же таку бывшу яко пороком вергшу, ветер же обращаше камень на не, пакы же мечющем на не крепко, изломися, божиею силою прак их: и не успевше ничтоже вратишася во станы своя»[243]. В приведенном рассказе можно узнать конструктивные особенности большой пращи, названной пороком: камень от сильного ветра якобы возвратился вспять (аналогичный случай сообщается и в Хронике), а высокие стойки порока или длинный рычаг, не выдержав напряжения, сломались.

Судя по сообщениям летописей, на Руси употребляли преимущественно легкие и подвижные пращи, которые не отягощали подвижность войск (осада Люблина). Такие орудия могли устанавливаться и на стенах городов.

 

 

^{Рис 9. Метание снарядов манджаником. (Из сборника летописей Рашид эд Дина)}

Реалистическое изображение механической пращи с подвижным противовесом – манджаника, мечущего камни, приведено в сборнике летописей Рашид эд Дина (XIII в.; рис. 9). По явной ошибке художника почти совершенно не показана короткая часть рычага, к которой подвешен противовес. Этот недостаток учтен на схеме‑реконструкции машины‑пращи (см. рис. 7).

 

 

^{Рис. 10. Осада Орлеца новгородцами в 1398 г. Миниатюра XVI в. (Из II Остермановского тома Никоновской летописи. Рукописный отдел ЛОИИ)}

Наряду с пращами летописцы называют и «порочные веретенища», которые могут относиться к главной части механической пращи – рычагу с противовесом, веретену[244]. Элементы этих машин можно усмотреть на миниатюре II Остермановского тома Никоновской летописи (рис. 10). Здесь видны вертикальные стойки с веретенообразным рычагом, а также выполнение каких‑то подготовительных работ, напоминающих установку подобных орудий под стенами города.

В странах Западной Европы машины‑пращи безраздельно господствовали в XIII–XIV вв. Даже позднее они не утратили своего боевого значения. Эгидий Романский, кончая обзор метательных орудий с противовесом и пращей (1280 г.), сообщает, что «все остальные виды метательных машин были подобны описанным либо от них произошли»[245].

Есть основания предполагать, что процесс развития метательных устройств на Руси не исчерпывался одной механической пращей, а последняя не была единственным типом машины в XIII–XIV вв. и в последующее время.

 

4

 

При почти полном отсутствии вещественных памятников главным источником для изучения устройства древнерусских пороков служат миниатюры Никоновского Лицевого свода, созданные в третьей четверти XVI в. Миниатюр насчитывается 10 049. Они воплотили в себе бесконечное разнообразие сюжетов русской средневековой жизни. По выражению Б. А. Рыбакова, их можно назвать «окнами в исчезнувший мир». Рисунки Лицевого свода, впервые подробно обработанные и описанные А. В. Арциховским, сохранили ценные изображения метательных орудий.

«В этих рисунках, – пишет их исследователь, – мы имеем ценные современные изображения таких неизвестных науке предметов, как древнерусские пороки»[246]. Миниатюр с пороками – 24. Все они передают одну конструкцию, названную А. В. Арциховским не вполне удачно баллистой. Работа А. В. Арциховского  в этой части была оценена немногими. Лишь Н. Н. Воронин признал интересным анализ метательных машин – пороков, заметив, что до выхода исследования их характер был совершенно не ясен[247]. Другие авторы или почти не использовали новый материал, или относились к нему недоверчиво. При иллюстрировании летописных пороков они привлекали лишь рисунки арабских манджаников из сборника летописей Рашид эд Дина и рукописи Гассана Альрама[248]. Распространен и другой метод, основанный на заимствовании немецких, французских и других рисунков со средневековыми орудиями, вплоть до неприемлемых для Руси катапульт и стрелометов «бриколи»[249].

Пока опубликована только одна миниатюра – «Подготовка новгородцев к походу на немцев», изданная А. В. Арциховским и воспроизведенная В. Г. Федоровым [250]. Последний, ссылаясь на то, что события XIV в. иллюстрировались в XVI в., подвергает сомнению достоверность миниатюр как исторического источника. При этом он подкрепляет свои сомнения вырванной из контекста фразой А. В. Арциховского, что «предполагать у художников археологические познания нельзя»[251]. Не случайно поэтому, что В. Г. Федоров о нескольких миниатюрах, изображающих баллисты, упомянул только мельком, неправильно отнеся их при этом к 1253–1279 гг. В другом месте исследователь прямо пишет: «Древних рисунков метательных машин не сохранилось»[252]. Однако А. В. Арциховский указывает, что «археологическое сличение нарисованных предметов вооружения и орудий труда с вещами, сохранившимися в наших музеях, устанавливает точность срисовок. Тем самым большую ценность приобретают изображения подобных предметов, до нас не дошедших; такие изображения являются единственными надежными источниками для изучения целых областей материальной культуры»[253]. Поэтому нет сомнения, что для такой исчезнувшей области материальной культуры, как «порочное» дело, миниатюры являются надежными источниками.

Конечно, иллюстратор XVI в. не был современником тех исторических событий, которые происходили за несколько веков раньше. На примере изображения мечей и первых пушек А. В. Арциховский установил, что рисунки их точны и исходят из реальных образцов XIV в. «Археологические знания для этого времени предполагать мы не вправе… (т. е. для XVI в. – А. К.). Остается предположить, что работа художников, действительно, облегчалась старыми рисунками»[254].

Н. Н. Воронин на основании заключения А. В. Арциховского поставил эту проблему острее, заявив, что копирование миниатюр было типичным явлением книжного дела в древней Руси. При этом соблюдалась большая точность воспроизведения повторных рисунков[255]. Это полностью подтверждается на примере изображений пороков в событиях XIII–XIV вв. Как было сказано уже ранее, в половине XVI в. пороки вышли из употребления в русском войске. Поэтому художник не был знаком с ними в натуре, а изобразил их, при всей условности графической манеры, верно и только для того периода, когда они, действительно, были. Реальность и точность изображения метательных машин подтверждаются материалами западноевропейских стран, где подобные машины бытовали с XIV в., а также самими орудиями; некоторые из них, относящиеся к данному времени, сохранились в музеях Германии и Франции[256]. Таким образом, воспроизведенный тип машин, одинаковый на рисунках у русских, немцев, татар, крестоносцев и турок, безусловно, подсказан какими‑то более ранними рисунками; он реально существовал на Руси в XIV в., а может быть, и в XIII в. под общим названием «пороки». Наиболее правдоподобно пороки изображены в Голицынском томе Лицевого свода, а более упрощенно и схематично – в Остермановском и Шумиловском. Отсутствие некоторых деталей на этих рисунках лишний раз говорит о том, что ко времени изготовления последних подробности устройства машин были уже забыты.

 

 

^{Рис. 11. Осада Козельска в 1239 г. Миниатюра XVI в. (Из Голицынского тома Никоновской летописи. Рукописный отдел ГПБ)}

Баллиста, – или лучше, если это орудие будет названо крепостным самострелом в отличие от ручного, – представляет собой большой лук, действие которого было основано на силе упругости натянутой тетивы. Основой устройства служил деревянный станок (ложе) с направляющим желобом для снаряда. Через передний конец станка было пропущено толстое, иногда обмотанное ременными жгутами луковище. Концы последнего соединялись тетивой. Устройство спускового механизма остается неясным; на некоторых рисунках видно, что оттянутая тетива заскакивает за выступ или крюк направляющего желоба (рис. 11).

 

 

^{Рис. 12. Камнеметный лук XIII–XIV вв. (Реконструкция В. Е. Абрамова и А. Н. Кирпичникова)}

По‑видимому, зацеп (простейший принцип) укреплялся на вращающейся деревянной оси, пропущенной поперек станка и имевшей на одном конце рукоять. Во время заряжания рукоять спуска неподвижно крепилась колышком, препятствовавшим ее вращению. При выстреле колышек выдергивался, и зацеп, легко поворачиваясь, освобождал тетиву (рис. 12). На рисунках Голицынского тома Лицевого свода хвостовая часть самострелов не показана. Надо думать, что в этой части существовал особый механизм в виде ворота, натягивавший тетиву[257]. Метательная сила лука была основой конструкции таких машин; недаром летописец не забыл подчеркнуть: «Луци тузи самострелнии одва 50 муж можашеть напрящи».

 

 

^{Рис. 13. Тетива самострелов для метания зажигательных снарядов (По В. В. Арендту)}

Следовательно, тетива, сила натяжения которой равнялась усилиям многих людей, могла натягиваться не иначе, как воротом; для лучшего охвата снаряда она имела особый карман из кожи или веревок (рис. 13). Особенно наглядно показано устройство пороков на миниатюре, изображающей осаду Владимира татарами. Здесь одна машина дана в плане (напоминает силуэт ласточки.) а другие – в перспективе (рис. 14).

 

 

^{Рис. 14. Осада Владимира в 1237 г. Миниатюра XVI в. (Из Голицынского тома Никоновской летописи. Рукописный отдел ГПБ)}

Миниатюры Остермановских томов Лицевого свода и одна миниатюра Шумиловского тома, несмотря на большую схематичность в изображении машин, могут дополнить наши представления о механизме работы последних. Станок самострела здесь имеет вид не одного целого, а двух соединенных между собой брусьев[258] (рис. 15; см. также рис. 10). Судя по западноевропейским параллелям[259], между двух брусьев ходил ползун с гнездом для камня и зацепом для тетивы. «Ползун с камнем с помощью ворота оттягивали назад, взводя тетиву, которая при спуске упругостью жил с силою устремлялась вперед, выбрасывая снаряд»[260].

 

 

^{Рис. 15. Приготовление новгородцев к походу на немцев в 1269 г. Миниатюра XVI в. (Из Остермановского тома Никоновской летописи. Рукописный отдел ЛОИИ)}

Однако механизм работы ползуна до последнего времени оставался неясным. Понятно, что при каждом новом выстреле ползун придвигался вперед к спущенной тетиве и сцеплялся с ней. Главная функция ползуна была не в том, чтобы облегчать оттягивание тетивы в боевое положение; это можно было осуществлять веревкой и воротом. Западные музееведы безуспешно искали остатки спускового устройства на ползуне. Как показало тщательное изучение действия такой конструкции, проблема спуска решалась чрезвычайно просто и оригинально. Рельсы, по которым двигался ползун, не были по отношению к станку горизонтальны, а имели наклон. Во время оттягивания тетивы, сцепленной с ползуном, последний постепенно спускался вниз и в известный момент тетива, которой препятствовали опускаться вниз боковые станины лука, соскальзывала с колышков на ползуне (рис. 16). Таким образом, выстрел происходил как бы автоматически.

 

 

^{Рис. 16. Общий вид и разрезы станкового осадного самострела XIII–XIV вв. с ползуном. (Реконструкция В. Е. Абрамова и А. Н. Кирпичникова)}

Разумеется описанный принцип действия камнеметного лука, смело разгаданный В. Е. Абрамовым, представляет пока не более как правдоподобную гипотезу. Но, несмотря на это, можно с уверенностью сказать, что самострел с ползуном является более совершенной конструкцией, нежели камнеметный лук с одним воротом. Оба вида этих машин (с ползуном и без него), о наличии которых можно предположить, изучая миниатюры, по‑видимому, связаны с этапами в развитии конструкции станкового самострела. Снарядами для них служили каменные ядра, размер которых был в среднем с человеческую голову, что типично для баллист. На рисунках в направляющем желобе самострелов изображены иногда два таких ядра, а иногда и три.

Этим миниатюрист хотел показать непрерывность стрельбы. Угол наклона придавался орудиям при помощи вертикальных стоек, врытых в землю. При отсутствии стоек лук устанавливался на специальной земляной подсыпке, а может быть, на деревянной платформе.

Камнестрельные орудия изображены на фоне осад монголами русских городов, новгородцами – Орлеца, немцами – Пскова, крестоносцами и турками – Константинополя и др.[261]. В сцене подготовки новгородцев к походу на немцев (см. рис. 15) вокруг только что построенных пороков стоят в толпе 3 мастера с плотницкими топорами.

Орудия на миниатюрах расположены группами – от 2 до 8. Большинство орудий показано во время стрельбы – с натянутыми тетивами. В эпизоде штурма Киева камнеметчики руками взводят спущенные тетивы, что вряд ли правдоподобно. Орудия обслуживались одним или двумя воинами. Показаны результаты стрельбы: летящие ядра, разрушенные стены; у подножия стены видны защитники, пораженные камнями.

Неожиданной особенностью является пропорциональное изображение орудий и артиллеристов на переднем плане миниатюр. Если довериться глазомеру средневекового художника, то размеры орудий, в сопоставлении со средним человеческим ростом, будут приблизительно следующие: величина станка – около 2–2, 5 м, луковища – около 2, 5 м[262], ядра в поперечнике – 20–35 см. Заметим, что по размерам последние соответствуют некоторым из найденных каменных ядер. Соотношение длины тетивы к ложу приближается к 1:1. Расстояние оттяга тетивы до зацепа равно двойному или тройному расстоянию от тетивы до центра изгиба луковища в спокойном состоянии.

Данные размеры проверяются на иностранных крепостных арбалетах XIV в. Длина их луковища и основания колеблется чаще всего от 1 до 2 м, толщина лука в середине – 6–12 см, на оконечностях – 2,5–6 см[263].

Интересные образцы луков от восточных больших самострелов хранятся в Артиллерийском музее Парижа. Эти луки изготовлены из пальмового дерева с применением кожи, жил и кости. Размер их (1,9–2 м) говорит о большой мощности. Один из луков происходит из Дамаска. В каталоге музея они датированы XIV–XV вв.[264], а в новейших исследованиях отнесены к эпохе крестовых походов[265]. Предназначались эти луки, вероятно, для метания горящих веществ.

Наиболее интересна миниатюра Лицевого сборника Государственной библиотеки СССР и м. В. И. Ленина[266], не использованная А. В. Арциховским. Изображение иллюстрирует осаду Константинополя «агарянами». Однажды враги, рассказывает летописец, не сумев взять город, решились на месть: построив грандиозный лук и «воротом взвертев» его, они пустили огромный камень через стены внутрь города. Но эта мера имела обратные последствия: камень угодил в стену храма архангела Михаила, а святой не стерпел такого оскорбления, поднялся над стеной и прогнал от города агарян[267].