Искаженные воспоминания об учении Иисуса

 

Доселе мы изучали речения, которые в каком‑то виде восходят к Иисусу (хотя и изменились в ходе передачи). Однако в новозаветных евангелиях встречаются и слова, которые Иисус вообще не говорил: они вложены в его уста христианами. В каждом случае важно разобраться не только в аутентичности высказывания, но и в том, почему оно вошло в христианскую память. Ограничимся несколькими примерами.

Мф 22:1–14 содержит знаменитую притчу о брачном пире. Царь устроил свадебный пир для своего сына. Он послал рабов позвать гостей, но гости стали отказываться. Тогда он послал других рабов. На сей раз приглашенные не только отказались, но схватили рабов, замучили и убили. В результате «царь разгневался и, послав войска свои, истребил этих убийц и сжег город их» (Мф 22:7). Затем он снова послал рабов и велел звать всех, кого они встретят. В итоге свадебная зала наполнилась гостями.

Далее идет один из самых непонятных эпизодов в евангелиях: выйдя в свадебную залу, царь обнаруживает, что какой‑то гость одет не в брачную одежду. Тогда он приказывает связать этого человека и бросить во тьму внешнюю, где «плач и скрежет зубов». И почему? Потому что «много званых, а мало избранных» (Мф 22:14). Стало быть, даже званые на пир могут пировать лишь в том случае, если «избраны» и одеты соответствующим образом. Очень странная концовка!²⁷

Но меня здесь больше интересует основная суть притчи. Она довольно понятна. Царь в притче символизирует Царя Царей (Бога), его сын – Иисуса, а званые – еврейский народ. Рабы, которых мучают, оскорбляют и убивают, – это пророки. Бог гневается на безобразное обращение со своими вестниками. Он посылает войска, чтобы уничтожить город евреев, Иерусалим. Затем на пир Божий зовутся другие люди. Это неевреи/язычники. Они и откликаются на призыв свыше.

В притче легко усмотреть урок, актуальный в более позднем христианском контексте, после смерти Иисуса. Миссия к евреям продолжалась несколько десятков лет. Особого успеха она не имела, и в итоге Церковь стала заполняться язычниками, людьми, которые не принадлежали к Израилю. Особенно хорошо реалии притчи соотносятся с ситуацией после 70 года, в который Иерусалим был разрушен римлянами. (Ср.: «…послав войска свои, истребил этих убийц и сжег город их».) Христиане усмотрели в этой катастрофе возмездие Бога евреям за отвержение его сына. То есть для христиан гибель Иерусалима была не только политическим и военным кошмаром. Она была карой свыше на тех, кто не почтил Сына Божьего. Вот почему многие ученые считают, что эта притча была создана уже после массового притока язычников в Церковь и после Иудейской войны 66–70 годов. Она едва ли принадлежит Иисусу (во всяком случае, в своей нынешней форме).

Это можно сказать и о другом известном отрывке (хотя и по другим причинам): притче о разумных и неразумных девах (Мф 25:1–13). Десять дев вышли с факелами навстречу жениху: он должен был привести невесту после свадьбы. Но жених задерживался, и девы задремали. В полночь раздался крик, что идет жених, и девы кинулись к нему навстречу. Между тем у пятерых было достаточно масла для факелов, а у пятерых (неразумных) недостаточно. Факелы неразумных дев стали гаснуть, и они отправились купить еще масла. Пока их не было, явился жених. Когда же появились неразумные девы, он не пустил их на порог: мол, знать не знает, кто они такие. Притча заканчивается призывом: «Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа».

Ученые давно заметили, что она хорошо коррелирует с ситуацией, которая возникла в Церкви спустя несколько десятилетий после смерти Иисуса. Под женихом здесь, как и в предыдущей притче, подразумевается Иисус. Он должен вернуться на землю. Девы – это верующие христиане. Одни из них делают то, что должны делать, дабы приветствовать Иисуса при его втором пришествии. Другие проявляют легкомыслие и застигнуты врасплох.

Ключ к пониманию притчи – задержка с приходом жениха. Сразу видно, в какой ситуации ее рассказывали: в ситуации, когда возвращения Иисуса ожидали с минуты на минуту, а оно не происходило. Иисус задерживался. Притча призывает христиан быть начеку: ведь Иисус может вернуться с небес в любой «день» или «час», застигнув их врасплох. Перекличка с христианским контекстом здесь очевидна. А потому весьма сомнительно, чтобы Иисус и впрямь сказал эту притчу (во всяком случае, в данной форме). Ее создали раннехристианские рассказчики, передававшие учения Иисуса.

В качестве третьего примера искаженной памяти об учении Иисуса возьмем знаменитый отрывок из Евангелия от Иоанна: беседу Иисуса с Никодимом (Ин 3:1–15). Никодим – «один из начальников Иудейских». Он приходит к Иисусу и называет его учителем, пришедшим от Бога: ведь никому не под силу творить такие великие чудеса, если он не послан Богом. Иисус говорит Никодиму: «Если кто не родится anothen, не может увидеть Царства Божия» (Ин 3:3).

Греческое слово я оставил без перевода, ибо оно здесь ключевое. В зависимости от контекста оно может иметь два смысла: «опять» и «свыше». В первом случае Никодиму сказано «родиться опять», а во втором – «родиться от Бога» (чтобы увидеть Царство Божье).

Игра слов не случайна. Ведь Никодим понимает Иисуса в смысле «рождения опять» и удивляется: мол, никому не под силу войти в утробу матери, чтобы родиться повторно! Но Иисус объясняет, что не имел в виду буквальное физическое рождение: речь шла о рождении с неба, какое возможно благодаря Духу Божьему, нисходящему свыше. Всякий, кто пережил небесное рождение, может взойти на небеса и обрести жизнь вечную.

Пожалуй, в новозаветных евангелиях нет отрывка, более сложного для читателей, не знающих греческого языка. Ибо логика разговора прослеживается лишь по‑гречески: в английском языке нет слова, которое, подобно греческому anothen, имело бы двойное значение «опять» и «свыше». Соответственно, переводчикам Ин 3:3 приходится выбирать, какое из значений предпочесть. Но куда ни кинь, везде клин, ибо для понимания важна игра слов: Никодим понимает anothen не в том смысле, какой имел в виду Иисус.

Однако в том и дело, что ключевое слово имеет двойное значение. Сразу видно, что беседа не исторична (во всяком случае, в описанном виде). Двойной смысл не воспроизводим не только по‑английски, но и по‑арамейски. А ведь тут Иисус, арамеоязычный еврей, беседует с еврейским учителем из Иерусалима, где основным языком был опять‑таки арамейский. Естественно ожидать, что они будут разговаривать по‑арамейски. Но данная игра слов в арамейском языке невозможна. Арамейское слово, означающее «свыше», не означает «опять» (и наоборот). А раз важный поворот в беседе Иисуса с Никодимом связан с двойным значением греческого слова, а не арамейского, эта беседа не имела места (в том виде, в каком описана).

Кстати, не описана она ни в одном другом раннехристианском тексте. И крайне маловероятно, что у Иисуса и впрямь был такой разговор с Никодимом (или с кем‑либо еще). Перед нами выдумка евангелиста или более раннего грекоязычного рассказчика, постепенно перекочевавшая из устной традиции на страницы Евангелия. Это не память о реальном высказывании Иисуса. Это память о вымысле, который говорил нечто важное общине, осмыслявшей учения Иисуса в новом контексте.

О неаутентичных высказываниях Иисуса можно еще говорить и говорить. В мои планы не входит предлагать исчерпывающий или даже обширный список. Я лишь привел несколько примеров для иллюстрации тезиса. Христианская память приписывает Иисусу массу такого, что он едва ли сказал в реальности. И каждое из сотен речений, приписанных ему в древнейших евангелиях, необходимо тщательно проанализировать: сопоставить версии на предмет нестыковок, рассмотреть правдоподобие и т. д. Тогда только станет понятно, с чем мы имеем дело – с искаженной памятью или с учением, которое восходит к Иисусу.

Ведь не приходится сомневаться, что Иисус учил. И достаточно понятно, что учил он о грядущем Царстве Божьем. И весьма вероятно, что он советовал ученикам готовиться к Царству покаянием и исполнением заповедей Торы (как он их объяснял). Однако с конкретикой все сложнее. Каждое учение надо разбирать отдельно: только так можно понять, достоверно оно или нет. Более того, если перед нами искаженная память, всегда имеет смысл исследовать, что она говорит о контексте, в котором появилась. То есть всегда надо смотреть, как на рассказчиков повлияли окружающие условия и какой поворот они придали воспоминаниям об Иисусе.