Миф о «третьем сыне», или Конец легенды

 

Легенда – приемная дочь Истории.

Испанский писатель Э. Х. Понсела

 

На этом загадки, связанные с Неем, не закончились. Сторонники версии об «американской жизни» маршала были озадачены многими вопросами, касающимися его реабилитации на Родине и отношений с близкими. Ведь за десятилетия, якобы прожитые им в США, во Франции многое изменилось. Взошедший в 1830 году на престол король Луи-Филипп начал возвращать в страну бывших бонапартистов, восстанавливая их в чинах и званиях. Именно тогда из Швеции в Париж вернулись двое старших сыновей Мишеля Нея. В связи с этим многие историки, в том числе и упомянутые здесь А. Буровцев и К. Ришас, вполне резонно спрашивали: «…почему „маршал из Браунсвилла“ не вернулся во Францию после революции 1830 года; почему он не переписывался со своими сыновьями; почему он не контактировал с бонапартистами, жившими в Америке, во главе которых стоял граф Сюрвиллье – Жозеф Бонапарт; почему он не переписывался со своим третьим сыном, проживавшим здесь же, в Америке?» Так же как и они, Вальдемар Лысяк удивлялся тому, что: «… „американский Ней“ не искал контактов с крупной бонапартистской колонией в Соединенных Штатах (про Лехмановского можно и не вспоминать); он никак не пытался вызвать в Америку Аглаю; не вернулся он в Европу после революции 1830 года, когда всем высшим чинам империи были возвращены их награды и владения и когда его приветствовали бы как героя; совершенно не заинтересовала его и состоявшаяся тогда же во Франции свадьба дочери премьера французского правительства, Жака Лафитта, с его собственным сыном».

Ни на один из этих вопросов историки так и не получили ответа. Это нанесло серьезный удар по «американской версии». Но особенно неправдоподобной представлялась им история с так называемым «третьим сыном» маршала. Он объявился под именем доктора Неймана в городке, где проживал Питер Стюарт Ней, уже после его смерти. Сразу же возникает вопрос: почему он не сделал этого раньше, при жизни «отца»? Ответ напрашивается сам собой: о том, что тот якобы проживал в США, он, скорее всего, узнал из газет, растиражировавших сенсационное сообщение о кончине «маршала Нея». Судя по всему, Нейман вообще мало что знал о «своей маршальской семье». В качестве доказательств своего родства со знаменитым полководцем он называл лишь дату своего рождения – 2 февраля 1808 года и имя матери – Аглая Огюйе, в честь которой назвал Аглаей свою дочь. Однако никаких документальных подтверждений этих фактов у него не было. Как он оказался в Америке и почему не поддерживал никаких контактов с «членами своей семьи», неизвестно. Но то, что он даже не подозревал о своем «сыновнем» праве наследовать какой-либо из аристократических титулов, принадлежавших маршалу (герцога Эльхингенского или князя Москворецкого), ясно свидетельствовало – никакого родства с Неем у него не было.

Скорее всего, доктор Нейман был одним из тех ловких самозванцев, которые делали себе имя на чужой славе. И надо ему отдать должное: он долгое время пользовался в США огромной популярностью. Созданная им легенда о «третьем» сыне настолько прочно вошла в историю, что в нее поверили даже некоторые известные наполеоноведы. Этому немало способствовала путаница в сведениях о подлинных сыновьях маршала Нея, которая встречается в исторических трудах по сей день. Разночтения коснулись даже такого солидного энциклопедического издания, как «Ля Русс». В нем приводятся данные только о трех сыновьях, в то время как в большинстве источников указываются четверо. Так, известный российский историк Б. А. Фролов, упоминая о семье маршала, пишет: «У Нея осталось четверо малолетних сыновей. Все они оказались достойными памяти своего знаменитого отца. Трое из них, а также один из внуков маршала впоследствии стали генералами. Его жена, оставшись вдовой в 33 года, намного пережила своего супруга». Такие же сведения приводит в своем романе «Мученик англичан» французский писатель Эдмон Лепеллетье. А историк С. Захаров сообщает более конкретные данные о каждом из сыновей Нея:

Жозеф Наполеон (1803–1857);

Мишель Луи Феликс (1804–1857);

Эжен Мишель (1806–1845);

Наполеон Анри Эдгар (1812–1882).

Судя по ним, третий сын маршала – консул граф Эжен Мишель Ней – родился в 1806-м, а не в 1808 году, как это утверждал самозванец Нейман, и скончался «на обратном пути из Бразилии во Францию» за год до смерти Питера Стюарта Нея. Известно также, что в 1833 году дети маршала опубликовали в Париже его воспоминания.

Если самозванство мистера Неймана сегодня ни у кого из исследователей жизни Нея сомнений не вызывает, то версия о чудесном спасении самого маршала до сих пор имеет своих немногочисленных сторонников. И хотя за последние десятилетия ими не было найдено ни одного нового аргумента, расстаться с этой доброй сказкой они не спешат. Последнюю точку в их споре с историческими фактами мог бы поставить анализ ДНК останков Питера Стюарта Нея и подлинных родственников маршала. Но вряд ли найдутся сегодня энтузиасты во Франции или за океаном, которые захотели бы заняться этим хлопотным делом. Да и зачем? Для установления истины, скажете вы. Но власти обеих стран, похоже, устраивает сегодняшнее положение вещей, при котором у каждой из них есть «свой Ней». Вот что пишет об этом Вальдемар Лысяк: «Нея похоронили на кладбище Пер-Лашез. Еще в нашем столетии там находилась могила, которую считали могилой маршала, окруженная ржавеющей оградкой, без какой-либо надписи. Зато в США на небольшом кладбище Сёд Крик Черч (Third Creek Church) в Южной Каролине на одной из могильных плит имеется следующая надпись: „Памяти родившегося во Франции Питера Стюарта Нея, солдата на службе Французской Революции и Наполеона Бонапарте. С жизнью распрощался 15 ноября 1846 года в возрасте 77 лет“».

Большинство же историков и литераторов считают, что жизнь маршала Нея все же оборвалась ранним промозглым утром 7 декабря 1815 года на авеню де ля Обсервер, когда, по словам Р. Делдерфилда, «он пал жертвой „безжалостной судебной расправы со стороны людей, едва ли достойных чистить ему сапоги“». А рассказы о его спасении представляются им не чем иным, как красивой легендой. «История о том, что „храбрейший из храбрых“ пережил казнь, – пишет В. Лысяк, – это всего лишь легенда. Как нянька усыпляет младенца колыбельной, так и зачарованное в легендах воображение, та самая лучистая чародейка, которую индусы называют Майей, подавляет страхи человечества иллюзией красивых сказок о победе над злом и даже над смертью». Но наиболее точно сказал об этом Р. Делдерфилд: «Мишель Ней – это квинтэссенция всего того, что составляет легенду о Наполеоне. Когда он умирал одним декабрьским утром спиной к стене, с ним умирал дух Империи, и люди, которые, звеня саблями, пролетели пол-Европы вслед за одним, склонным к полноте неутомимым корсиканским авантюристом, переходили из жизни в сагу, подобную тем, которые менестрели распевали в застланных камышом залах тысячу лет назад».

Так что можно сказать, что в биографии Мишеля Нея почти не осталось загадок, если только не считать… историю с его пустым гробом на кладбище Пер-Лашез.

 

Ушедший в бессмертие

 

О том, где покоятся останки подлинного Мишеля Нея, по сей день не знает никто. А вот где находится бронзовая статуя маршала, покажет любой парижанин. Этот памятник работы скульптора Франсуа Рюда был открыт 7 декабря 1853 года в присутствии вдовы маршала, двух его сыновей, высокопоставленных военных и делегации города Саарлуи на том самом месте, где 38 лет тому назад расстреляли «храбрейшего из храбрых». Он, бесспорно, является лучшим произведением последних лет скульптора, а по словам Родена, даже самым красивым памятником Парижа. В фигуре Нея с саблей в руке, возвышающейся на высоком беломраморном постаменте, ощущается не просто стремительное движение, а та порывистость и отвага, которые были так присущи знаменитому маршалу при жизни. Глядя на него, так и кажется, что прославленный полководец по-прежнему находится в гуще сражения, увлекая за собой в атаку солдат. Только теперь впереди у бронзового Нея – не вражеские редуты, а Вечность.

Еще один монумент маршалу находится на улице де Риволи. Там на задней стене Лувра в каменных нишах установлены 32 статуи, 28 из которых изображают прославленных генералов времен Великой французской революции и наполеоновских войн. Статуя Нея – 4-я слева в верхнем ряду. Также в память о маршале его именем назван один из парижских бульваров.

Прошло более трех десятилетий, и казненный по обвинению в измене полководец был реабилитирован. А последний из династии Бурбонов король Луи Филипп даже восстановил имя Нея в списке кавалеров ордена Почетного легиона. Проехавшееся по маршалу колесо Истории как ни в чем не бывало покатилось дальше. Но осталось ощущение боли от утраты и непонимание того, как страна, честь и славу которой Ней защищал не одно десятилетие, могла так сурово наказать своего героя? Ведь как это ни парадоксально, но смертный приговор ему был вынесен все же не «от имени Европы», а от имени Франции, и те 11 пуль, которые его сразили, были выпущены не противниками, а товарищами по оружию. Отмечая этот факт, Б. Фролов пишет: «Ней закончил свой жизненный путь в расцвете сил, когда ему не исполнилось еще и 47 лет. Уцелев в огне бесчисленных сражений, он пал, сраженный французскими пулями, погиб от руки тех самых французских солдат, которых бесстрашно водил к победам более 20 лет, с которыми праздновал не только радость побед, но и разделял горечь неудач; солдат, которые когда-то восхищались своим маршалом и беспредельно верили ему». Тем не менее, даже среди расстрельного взвода нашелся тот, кто осмелился нарушить приказ и выстрелил мимо осужденного.

А вот отношение Наполеона к гибели Нея не может не поражать. «Когда император услышал о его казни, – пишет британец Р. П. Данн-Паттисон, – он сказал, что тот лишь получил по заслугам. „Никто не должен нарушать данное слово. Я презираю предателей. Ней обесчестил себя“». И это говорит человек, который, по сути, заманил доверчивого и не в меру пылкого маршала в ловушку! Человек, который ради собственных амбиций сам не единожды обманывал и подставлял под удар других (достаточно вспомнить хотя бы историю с герцогом Энгиенским и Арманом де Коленкуром), вершил по своему усмотрению судьбы своих близких и самых верных и преданных сподвижников! К сожалению, Ней слишком поздно поймет это и искренне скажет: «Я много раз желал пустить себе пулю в лоб. Я не сделал этого, так как хотел оправдаться. Я знаю, что честные люди будут осуждать меня. Я сам себя осуждаю. Я совершил ошибку и упрекаю себя, но я не предатель. Меня увлекли за собой и обманули…»

Впоследствии в сборнике высказываний Наполеона «Максимы и мысли узника Святой Елены» появятся другие, более возвышенные строки о маршале: «Ней был человеком храбрым. Его смерть столь же необыкновенна, как и его жизнь. Держу пари, что те, кто осудил его, не осмеливались смотреть ему в лицо». Сказано красиво, но смог ли бы сам Наполеон открыто посмотреть в глаза своему маршалу?

Расправа над одним из самых популярных в армии полководцев не оставила равнодушными многие слои французского общества. Но, конечно, большие всего она затронула чувства военных. «Казнь Нея произвела очень глубокое впечатление на офицеров и солдат французской армии. Правда, скорбь по погибшему проявлять не осмеливались из-за страха привлечь как на себя, так и на других строгие репрессии, однако память о храбром маршале, в отличие от имен судей, приговоривших его к расстрелу, осталась в сердцах не только солдат, современников, но и в сердцах потомков», – пишет С. Захаров. С годами все большее число французов стало испытывать симпатию к личности маршала. Описывая эту метаморфозу, историк обращает внимание на следующее: «Общественная атмосфера во Франции постепенно менялась, и одним из признаков ослабления прежней ненависти стала реабилитация Нея в умах и сердцах многих французов. Не прошло и пяти лет со дня его похорон, как в книжных лавках начали появляться воспоминания об ужасном русском походе, и Ней, если так можно выразиться, „тайком пробрался в сознание французской общественности“. Он стал героем, и вокруг его личности сформировалась легенда, одна из тех, которые возникают вокруг личности всех прошедших через кровопролитные битвы героев и покрытых флером тайны рыцарей».

Проявив непомерную суровость по отношению к Нею, роялисты считали, что должным образом наказали предателя. Но, в конечном счете, оказались наказанными сами. Ведь запятнав себя кровью прославленного полководца, династия Бурбонов безнадежно скомпрометировала себя в глазах французов. Устои их режима были серьезно подорваны, что не преминуло сказаться на дальнейшей судьбе монархии во Франции: через 33 года страна стала республикой.

Когда-то в юности Ней мечтал стать человеком, выигравшим для родной Франции не одну битву, снискавшим славу военачальника, «идущего в бой на десять шагов впереди самого быстрого из его солдат». Он достиг того, о чем мечтал, и в расцвете сил ушел в свой последний солдатский переход – в Бессмертие.