Я правлю упорно, как трактор

 

Когда закончен начальный черновик, надо немного перевести дух (бывает по-разному, но в среднем хватает недельного отдыха) и приниматься за первую правку. Что касается моего подхода, то я правлю упорно, как трактор, с самого начала и до самого конца. Конкретно перепахиваю весь текст. Каким бы длинным ни получился роман, как сложна ни была бы структура, я работаю, не имея четкого плана, не зная, как будут развиваться и куда заведут меня события. Во время работы в ход идет все: любая посетившая меня идея может экспромтом войти в сюжет, и так постепенно рождается роман-импровизация. Писать таким образом, несомненно, гораздо интереснее, но при этом не избежать противоречивых, темных мест. Их действительно получается довольно много. Характер (или характеристика) кого-нибудь из героев романа может по ходу измениться до неузнаваемости. Может нарушиться хронология. И вот все эти нестыковки я нахожу и привожу в порядок, чтобы получилось связное, последовательное повествование с внутренней логикой. Некоторые куски текста я выкидываю, некоторые переписываю, вставляя тут и там новые эпизоды. Так было, когда я писал «Хроники заводной птицы»: я обнаружил огромный фрагмент, который не лез вообще ни в какие ворота. Пришлось выкинуть несколько глав, на основе которых я позже написал отдельное произведение («К югу от границы, на запад от солнца»). Такое тоже в практике случается. Хотя это, конечно, исключительный случай, обычно забракованное мной исчезает бесследно.

Первая правка продолжается месяц, а иногда два. После нее я опять немного отдыхаю и приступаю ко второй правке. Действую опять-таки по наитию. Могу добавить более детальные описания пейзажей или изменить ритм диалогов. Проверяю, не осталось ли в тексте каких-нибудь сюжетных нестыковок, облегчаю трудночитаемые места, чтобы сделать повествование в целом более естественным и гармоничным. То есть здесь уже речь идет не о серьезной полостной операции, а о серии небольших хирургических вмешательств. После окончания второй правки – снова отдых и третья правка. Тут уже не оперативное лечение, а физиотерапевтические процедуры. На этом этапе важно найти, где надо подкрутить, а где ослабить гайки для более эффектного разворачивания сюжета.

Большая проза – большая в буквальном смысле: по объему и по времени, поэтому, если гайки везде затянуты слишком сильно, читателю может не хватить воздуха. Надо перечитать, чтобы убедиться: в некоторых местах у читателя есть возможность перевести дух. Нужно улучшить баланс между целым и его частями… И так постепенно происходит детальная настройка всей вещи. Иногда критики прицепляются к какой-нибудь одной части романа и говорят: «Писателю непозволительно быть таким небрежным». Но как по мне, подобную их игру честной не назовешь. Роману необходимы небрежные, расслабленные места, так же как живым людям нужно иногда отдыхать. Именно за счет намеренной небрежности эффектно срабатывают те части, где все затянуто до предела.

После третьей правки я беру большой отпуск. На полмесяца или даже на месяц кладу роман в ящик и забываю о его существовании. Или, по крайней мере, стараюсь забыть – для этого я путешествую, что-нибудь перевожу и так далее. Когда ты пишешь роман, очень важно уделять время работе над ним, но не менее значимо уделять время ничего-с-ним-неделанию. Взять, к примеру, производственный процесс на предприятии или работу на стройплощадке – и там, и там есть так называемая фаза «созревания», когда изделие или сырье оставляют «полежать». Пока оно лежит, оно дышит, проветривается, возможно, внутри него успевает застыть то, что было не до конца готовым. С романом – то же самое. Если не дать ему «полежать», не проветрить как следует, он получится сырым, зыбким, с разнородной структурой.

Ну а после того как вещь отлежится, наступает время финальной правки-отделки. Полежавший, отдохнувший роман всегда производит на меня не такое впечатление, как раньше. Его недостатки, которые я до этого не замечал, становятся вдруг очень яркими. На этом этапе можно понять, есть у произведения глубина или нет, потому что отдохнул ведь не только текст, но и моя голова, да и я сам.

 

Мнение со стороны

 

Ну вот, роман «дозрел», правка закончена, и тут наступает момент, когда очень важно получить мнение со стороны. Лично я, как только роман приобретает более-менее законченную форму, прошу жену прочитать рукопись. Так я делаю всегда, с тех самых пор как стал писателем. Для меня мнение жены – это, выражаясь по-музыкальному, камертон. Как старые колонки (прошу прощения, дорогая) у нас дома, через которые я всегда слушаю любую музыку. Они не особо навороченные, я купил их когда-то в семидесятых вместе с музыкальной системой. По сравнению с нынешними продвинутыми колонками спектр звука у них довольно ограниченный, и разделение на разные частотные диапазоны не так чтобы очень хорошее, в общем, это уже музыкальный антиквариат. Но я за долгие годы через эти колонки такое количество самой разной музыки прослушал, что их звук сделался для меня золотым стандартом воспроизведения. Очень я к нему привык.

Сейчас я скажу слова, которые могут кому-то очень не понравиться. В Японии редакторы издательств хоть и имеют профквалификацию, но, по сути, это такие же офисные служащие, как и обычные работники компаний. В любой момент их могут «перебросить» в порядке ротации неизвестно куда. Конечно, бывают и исключения, но в большинстве случаев сверху просто приходит указание: «Ты теперь занимаешься таким-то писателем», – и человек становится ответственным редактором, поэтому бессмысленно предполагать тут какие-то теплые, близкие отношения. А жене моей, хорошо это или плохо, никакая ротация не грозит – это именно то, что называется «наблюдение из фиксированной точки». Мы уже много лет вместе, и я могу примерно понять, какими нюансами, ассоциациями и скрытыми смыслами обусловлены ее впечатления (я говорю «примерно», потому что понять жену досконально в принципе невозможно.)

«Много лет вместе» – это еще недостаточное основание, чтобы спокойно принимать критику. Я ведь буквально только что закончил роман, который писал очень долго, и хотя после фазы «созревания», конечно, немного поостыл, в голове все еще кипит буйная кровь, поэтому любая критика воспринимается мной в штыки. Иногда страсти накаляются. Бывает, доходит и до словесных перепалок, во время которых мы говорим друг другу слова, которые редактору издательства так вот в лоб и не выложишь. Наверное, это можно считать преимуществом общения с родными и близкими. На самом деле в жизни я не такой уж эмоциональный, но это именно такой этап в моей работе, когда быть спокойным невозможно. Я бы даже сказал, что именно в это время мне просто необходимо выплеснуть эмоции.

Бывает, что я соглашаюсь с критикой жены, но до момента, как я вдруг понимаю: «Все именно так, как она сказала» или «Наверное, она все-таки права», иногда проходит несколько дней. Бывает, что из-за ее критики я лишь становлюсь уверенней в собственной правоте. И в том и в другом случае я поступаю согласно собственному жесткому правилу обращения с «мнением со стороны». А именно: даже если замечания меня не убедили, я принимаю их к сведению и целиком переписываю раскритикованное место. Причем если я в корне не согласен с замечаниями, то я переписываю спорный фрагмент им в пику, то есть усиливая свою позицию.

Какой бы ни была моя правка, но после того, как я над ней посидел и все переделал, я перечитываю рукопись и замечаю, что действительно стало лучше. Я считаю, что если читатель критикует какое-то место в романе, то независимо от того, что именно его смущает, это чаще всего говорит о каком-то непорядке. Другими словами, именно там инерция повествования дает сбой, и читатель спотыкается. Задача писателя – сделать так, чтобы он не спотыкался, удалить помеху. Как этого добиться – тут уж каждый решает сам. Например, я, даже если уверен, что в тексте все идеально и исправлять ничего не нужно, сажусь за стол и молча правлю. Почему? Да потому что не бывает, чтобы в тексте все было идеально.

Этот тип правки отличается от предыдущих тем, что весь текст перелопачивать не надо, достаточно переписать только раскритикованные места. Затем попросить жену прочитать еще раз и, если претензии остались, снова переписать. Наконец, когда порядок с фрагментом будет наведен, останется только сесть и еще раз перечитать вещь с самого начала, внося интонационную, гармонизирующую правку в местах, где это необходимо. Я ведь столько всего наисправлял тут и там, что это легко могло нарушить общий тон романа. И только после этого рукопись первый раз отправляется к редактору. Обычно к этому времени я уже почти оправляюсь от «перегрева головы» и вполне в состоянии реагировать на замечания редактора сдержанно и объективно.

Расскажу вам одну интересную историю. Она произошла в конце восьмидесятых, когда я писал роман «Дэнс, дэнс, дэнс». Это была первая книга, текст которой я набирал на микрокомпьютере фирмы Fujitsu. Почти весь роман я написал в римской квартире и только последнюю часть доделывал, переехав в Лондон. Рукопись я сохранял на дискете, которую при переезде взял с собой в Англию. Приехав в Лондон, через какое-то время я открыл дискету и увидел, что файл исчез. Я на тот момент еще не очень хорошо умел пользоваться компьютером и, видимо, куда-то не туда нажал, что-то перепутал. Такое часто бывает. Понятно, что я ужасно расстроился. Точнее, просто был в шоке. Там было очень много текста, причем такого, которым я был очень доволен. Даже сам собой гордился, какой я молодец. В общем, мысль, что «такое часто бывает», не могла примирить меня с действительностью.

Сидеть, бесконечно вздыхать и качать головой тоже было невозможно. Я собрал все моральные силы в кулак и принялся восстанавливать текст, созданный с неимоверным трудом за несколько предшествующих недель. «Как же там было-то?.. Вот так, что ли?..» – так и сидел, и восстанавливал, и все-таки восстановил. Ну вот, а когда книжку уже опубликовали, из глубин мироздания неожиданно вынырнула первоначальная версия текста – файл, как оказалось, попал в какую-то постороннюю папку. Такое тоже часто бывает. «Ээх… А что теперь делать-то? Вдруг там текст гораздо лучше?» – с этой мыслью, весь в волнениях, я начал читать. Короче, переживал я зря. Вторая, восстановленная по памяти версия была однозначно гораздо лучше.

 

Что я хотел этим сказать?

 

Что я хотел этим сказать? Только то, что любой текст можно улучшить. И даже когда сам автор считает, что у него отлично, прямо-таки идеально все получилось, – всегда найдется, что исправить. Именно поэтому на этапе правки я пытаюсь упрятать гордость и самомнение куда подальше и остудить свою пылкую голову. Правда, если голову переостудить, то править текст не получится, так что надо быть осторожным, чтобы не переусердствовать. В общем, я тщательно подготавливаю себя к посторонней критике и, даже если она скучная и неинтересная, держу себя в руках – просто проглатываю ее, и все. По поводу критики, которая начинает поступать после публикации, скажу, что в нее можно вникать постепенно, а можно и вовсе не вникать. Ведь если придавать значение всем этим отзывам, никакого здоровья не хватит (правду говорю!). Но вот к замечаниям и советам на стадии подготовки рукописи нужно относиться непредвзято и демонстрировать скромность. Последние пять слов[20] – это моя мантра уже долгие годы.

Я уже давно зарабатываю себе на хлеб как писатель-прозаик, и за это время среди редакторов, ответственных за мои книжки, мне попадались люди, с которыми мы, как бы так выразиться, не совсем совпадали. Чисто по-человечески они не были плохими людьми и даже, наверное, для кого-то были хорошими редакторами, но править мои вещи им не очень подходило. Я много раз слышал от них такое, что диву давался, а иногда (честное слово) они меня реально нервировали. И бесили. Но работа есть работа, обеим сторонам приходилось как-то изворачиваться.

С одним моим романом вышло так – я переписал в рукописи все места, которые раскритиковал совсем «не совпадающий» со мной редактор. Но в подавляющем большинстве случаев я сделал все вопреки его советам, с точностью до наоборот. Например, если он писал: «Вот тут лучше сделать подлиннее», то я заметно укорачивал текст, а там, где он советовал писать лаконичнее, наоборот, разводил болтовню. Сейчас я думаю, что с моей стороны это было грубостью, но в результате получилось-то хорошо. Роман только выиграл от правок, как мне кажется. Парадоксальным образом этот редактор оказался очень даже эффективным. По крайней мере, он мне помог гораздо больше, чем те, кто «только хвалил».

Правка как таковая – это и есть самое главное. Когда писатель говорит сам себе: «Сейчас сяду и перепишу этот отрывок, чтобы стало лучше», – потом садится, полный решимости, и переписывает – такой подход в нашей работе имеет первостепенное значение. А как именно переделывать – это уже второе дело. Ведь писательский инстинкт и интуиция реализуются не за счет логических выкладок, а благодаря такой вот решимости. Все равно что поднимать птицу из камышей, шуруя в них палкой. Какая у вас палка и как именно вы ею двигали – почти без разницы. Птица-то взлетела, вот и ладно. Динамичный птичий полет, движение в поле зрения – это встряска для фиксированного пространства. Такое мое мнение. Вероятно, оно чересчур неуважительное.

В общем, нужно как можно больше времени уделять правке. Прислушиваться к мнению окружающих (независимо от того, раздражает ли оно вас), иметь его в виду и, сверяясь с замечаниями, продолжать править текст. Советы и предложения – это очень важно. У писателя, который только что закончил роман, как правило, кровь еще не отлила от головы, и его разгоряченный мозг не дает адекватно воспринимать реальность. Вообще люди адекватные, вменяемые не могут написать роман по определению, так что писательская горячечность сама по себе не является проблемой. Просто автору необходимо осознавать, что он «слегка не в адеквате». Как известно, человеку в таком состоянии советы вменяемых людей могут очень пригодиться.

Понятно, что бездумно следовать этим советам не стоит. Советы бывают разные – неуместные, да и просто вредные, но не бессмысленные. Ведь каким бы ни был совет, если он вменяемый, в нем обязательно будет содержаться определенный смысл. Постепенно этот смысл, эти сторонние замечания охладят вашу голову до «адекватной» температуры. В конце концов, ведь эти мнения суть «глас народа», а читать вашу книгу будет как раз таки «народ» – широкие слои общества, игнорировать которые не стоит, потому что скорее всего в ответ они будут игнорировать вас. Разумеется, это вам может быть абсолютно все равно – ради бога, я не против. Но если вы как писатель хотите установить и поддерживать более-менее честные отношения с читательским сообществом (мне кажется, что большинство прозаиков этого хотят), то важно, чтобы у вас был хотя бы один, а лучше два «наблюдателя с фиксированной точки», на которых вы можете рассчитывать. Понятно, что это должны быть люди, которые выскажут вам мнение со всей прямотой. Даже если вам будет неприятно.