Кто решает вопрос об оригинальности?

 

Многие творческие личности хотят – и я тоже желаю – быть оригинальными. Но это, как я уже сказал, не зависит от наших желаний. Не нам решать.

Как бы громко я ни кричал: «Мои произведения оригинальны!», как бы ни надрывались в восхвалениях критики и СМИ: «Это так необычно!» – все эти выкрики уносит ветром, и вот уже ничего не слышно. Нам остается только вверить решение вопроса об оригинальности «получателям сообщения» (то есть читателям) и их сообщнику – времени, тому самому, «которое должно пройти».

Единственное, что может сделать со своей стороны писатель, – посвятить все силы творчеству, чтобы после него остался хронологический ряд как можно большего количества «образцов». То есть создать стройную систему текстов, накопить массу и объем смыслов, и для этого становится важным каждое мало-мальски внятное произведение.

В связи со всем этим единственная моя надежда, в которой я вижу намек на спасение, – это тот факт, что мои произведения на протяжении долгого времени не нравились большому количеству литературных критиков, и они мои книги всегда отчаянно ругали. К примеру, один авторитетный критик назвал меня «брачным аферистом», трюкачом. Вероятно, он имел в виду, что мне удается умело пускать читателям пыль в глаза, хотя в моей писанине нет ни капли смысла. Но если согласиться, что в работе прозаика есть немало навыков иллюзиониста, то слово «трюкач» неожиданно приобретает положительное значение и становится чуть ли не похвалой. Нужно уметь радоваться тому, что говорят люди. Хотя, по правде сказать, не очень-то приятно тому, о ком говорят подобное или, вернее, о ком такое пишут и затем тиражируют по всему свету. Все-таки иллюзионист – это уважаемый профессионал, а брачный аферист – преступник. Так что выражение было выбрано не очень любезное, если не сказать грубое. Хотя проблема тут, возможно, не в недостатке любезности, а в неразборчивости критика по части метафор.

Конечно, среди критиков были и те, кто положительно высказывался о моем творчестве. Таких оказалось очень мало, и голоса их были почти не слышны. В общем, если одним словом подытожить реакцию на мои книги, то это было громогласное «нет», заглушающее тихое «да». Мне кажется (я, конечно шучу, но только отчасти), спаси я тогда какую-нибудь упавшую в пруд старушку, про меня все равно сказали бы что-то плохое. Например: «Чего только люди не сделают, чтобы привлечь к себе внимание» или «да бабушка просто искупаться хотела, а он…».

Когда я только начинал писать, мои первые опыты не были убедительными даже для меня самого, поэтому я принимал нелестную критику, искренне думая что-то вроде: «Ну раз профессионалы так говорят, может быть, так оно и есть». Ну что значит – принимал… принимал к сведению. Со временем я научился писать вещи, которые до некоторой степени, но не более того, казались мне неплохими, однако поток критики в мой адрес не ослаб. Пожалуй, что даже и окреп. Если бы речь шла о теннисе, я бы сказал: ветер настолько усилился, что подкинутый для подачи мяч уносило за пределы корта.

Получается, независимо от качества моей работы она неизменно вызывала раздражение у большого количества людей. Конечно, если конкретный стиль многим против шерсти, это еще не означает, что дело в его оригинальности. Это понятно. Как правило, в большинстве случаев оказывается, что автором была выбрана сама по себе «дискомфортная» или в чем-то «ошибочная» форма. Думаю, что в целом такая резкая особенность восприятия текста могла бы стать одним из критериев, по которым определяется оригинальность сочинения. Будучи не раз раскритикован, я всегда старался относиться к замечаниям позитивно. Например, разве не лучше получить пусть негативную, но четко сформулированную, прочувствованную критику, чем вялые и невразумительные отзывы?