Сражающиеся царства и древнейшие имперские города

 

По результатам недавних археологических раскопок можно прийти к выводу о том, что в период Сражающихся царств количество городов увеличилось, а схема их застройки стала сложнее в силу бурного роста городского населения, а также увеличения объемов ремесленного производства и торговли. Увеличилась протяженность защитных городских стен, а внутри такого надежно защищенного города в целях отделения политических и церемониальных округов от торговых и жилых районов возвели стены вспомогательные1. Это физическое отделение политической деятельности от повседневной жизни случилось в решающий момент истории китайской городской жизни, когда правители Сражающихся царств включили города в свою всеобщую административную сеть и заменили местную знать своими собственными доверенными лицами. С этого момента и дальше города в Китае с физической и политической точки зрения подверглись внутреннему разделению, когда в одной части города население занималось ремеслами и торговлей, а в это время в другой его части вершилась политическая власть. Население этих двух городских областей сосуществовало в условиях некоторого взаимного недоверия.

Такое недоверие сформулировано в законах, положениями которых купцов ставили на особый контроль, и им с потомками запрещалось поступать на государственную службу, носить шелковую одежду, седлать лошадей или владеть землей2. На практике учитывали только мелких торговцев, в то время как на зажиточных купцов, занимавшихся торговлей предметами роскоши на большие расстояния, все эти запреты не распространялись. Тем не менее растущее отчуждение купцов от чиновников, в равной степени числившихся городскими жителями, пришло на смену существовавшему с древних времен отчуждению городского населения от населения сельского. Такое отчуждение стало определяющей правовой категорией имперского периода.

Данное юридическое и физическое деление населения соответствовало новой социальной модели, предложенной философами периода китайской истории, когда доверенные лица правителя относились к профессиональной группе подданных, отличающихся от всех остальных категорий тружеников тем, что они занимались умственным трудом и освобождались от тяжелого физического труда на объектах, строившихся другими людьми и передающихся из рук в руки между ними же3. Таким образом, как раз когда в административных моделях территориального государства границы между городом и страной исчезли, внутри самого города пролегли новые и более четкие линии раздела.

Доказательство существования деления города и первенства его политического округа обнаружено в склепе полководца времен династии Восточная Хань, охранявшего ухуань  (кочевой народ, обитавший на северо-востоке империи Хань). На фресках отображен жизненный путь усопшего, служившего чиновником в пяти разных городах. Все они изображаются как состоящие из двух частей в виде окруженных стенами территорий населенные пункты. Причем одна часть города предназначалась для простого населения, а вторая отводилась для зданий государственных учреждений. Информации того времени о жилых районах, кроме стен и башен у ворот, предоставлено маловато, зато планировка, здания, обитатели и деятельность в административном округе изображены в мельчайших подробностях (рис. 4). Многие здания здесь снабжены табличками с указанием их названия или предназначения. В одном городе к тому же нарисован базар, полководец Охранитель надзирал за торговлей купцов, у которых он приобретал лошадей, выращенных ухуанями. Надо сказать, что за счет этой торговли данная область стала одной из самых богатых в империи в конце II века. Такое шаблонное изображение городов служит подтверждением того, что можно прочесть в хрониках: имперские города делились на две части, и существенным их элементом считался дворцовый комплекс с его государственными функциями и политической элитой.

 

Рис. 4. Городские стены и здания государственных учреждений столичного округа Фаньян в Хэбэе

 

В городах Сражающихся царств появились новые архитектурные элементы, высотой и устремленностью ввысь подчеркивавшие нерушимость власти правителя. Башни, ворота на столбах, террасы и приподнятые над землей здания служили наглядным подтверждением зрелищности, которой отмечена власть императора, и у народа должно было возникнуть ощущение его связи с духами, обитающими на небесах, и божественными силами, а не призраками предков. Важность высоты и дальности видения продемонстрирована в притче ученого Восточной Хань Ван Чуна (27 – ок. 100): «Народ желает того, чтобы соорудить высокую башню, которую было бы видно жителям аж четырех соседних царств. Народ ненавидит сидеть, спрятавшись в закрытой комнате, упершись взглядом в сгустившуюся в ней темноту, испытывать могильную скуку и спать в пещере, достигая края Желтых родников [территория обитания мертвых]. Человек с отключенным рассудком и заблудшими мыслями, кто отказывается взглянуть на мир с высот, становится спутником мертвых»4.

В забавных историях о башнях преувеличивали их высоту, в одном случае даже кто-то похвастался, будто высота их башни составляла 160 метров и упиралась в облака. С такой высоты правитель мог обозревать свою собственную вотчину и даже следить за происходящим на территории соседних царств. В одном отрывке сказано, что высота башни служит свидетельством глубины хитрого ума ее строителя, и этим выражается коллективное пожелание здоровья и заверения в преданности группы прибывших с визитом вельмож5.

В период Сражающихся царств ворота на столбах или башенные ворота (цюэ) в городской стене представляли собой изысканные сооружения, служащие искусной витриной власти правителя. В середине IV века до н. э., когда Шан Ян начал строительство новой столицы династии Цинь в Сяньяне, первым делом возвели башни ворот Цзи. Точно так же в конце III века до в новой столице династии Хань Чаньане первостепенное внимание уделили башенным воротам. Авторы ритуальных текстов и поэм времен династии Хань утверждали, что только Сын Небес наделен правом прохода через ворота с башнями, что высота башен должна соответствовать чину обитателя императорского дворца и что башни ворот необходимы потому, что служили для «отличия сюзерена от вассала». Таким образом, начиная со Сражающихся царств и на протяжении значительного периода существования империи Хань ворота с их башнями служили более наглядным символом власти, чем окружающая город стена. В искусстве украшения склепов периода династии Восточная Хань чаще всего на фресках с изображением архитектурных конструкций встречаются башенные ворота на въезде в город или в охраняемый жилой комплекс великой семьи (рис. 5)6.

 

Рис. 5. Чиновник, стоящий между башнями городских ворот

 

Для того чтобы вселить благоговейный страх в иностранных посетителей демонстрацией богатства владельца и его способности видеть на большое расстояние, строили террасы с помостами. В ходе археологических раскопок обнаружены массивные насыпные землебитные основания для таких террас, отнесенных к временам Сражающихся царств. На гравированных бронзовых изделиях того периода изображены насыпи со ступеньками по бокам, покрытые сверху просторными деревянными помостами, на которых исполнялись обряды. Иногда оборудовали лестницы поднимающихся вверх террас. Архитектурные находки вокруг этих террас указывают на то, что в период Сражающихся царств они служили привлекавшими самое большое внимание сооружениями больших дворцовых комплексов.

Террасы могли к тому же служить ядром архитектурной композиции, состоявшей из анфилады залов и коридоров, построенных вокруг глинобитной насыпи в такой манере, чтобы производить впечатление нескольких этажей. В эпоху, когда еще отсутствовала возможность для возведения многоэтажных зданий, такая структура придавала постройкам вид возвышающихся над городом. Самым распространенным образцом и сооружением, облик которого чаще всего воспроизводился в Китае, был Дворец башенных ворот Цзи в столице династии Цинь7.

Такие дворцовые сооружения, поднимавшиеся над плоскостью жилого и делового округов, служили показателем мощи взгляда правителя – он обладал способностью в пределах, куда достигал его взгляд, наводить порядок. С подобных новых высоких конструкций можно было вести наблюдение, оставаясь незаметным для других людей. С их появлением подданные стали испытывать ощущение присутствия правителя, не видя его самого. Они служили предупреждением о том, что правитель обладает возможностью следить за действиями своих подданных и врагов, не обнаруживая себя. Представление о правителе как всевидящем, но невидимом оке придало материальную форму догадке, выраженной в таких философских трактатах, как «Книга пути и достоинства» (Дао дэцзин) и Ханьфэй-цзы. А состояла она в том, что мудрец или правитель должны остаться скрытными и непостижимыми8.

Один из мастеров искусства эзотерики, служивший советником при первом китайском императоре, утверждал, что правитель должен вести скрытую ото всех жизнь, чтобы избежать знакомства со злыми духами, и не сообщать никому места своего нахождения. Кроме того, так как правитель наделен способностью добираться до эфирных или небесных духов, ему следует жить в башнях и передвигаться по приподнятым над землей тротуарам. В этом случае у него будет больше возможностей познакомиться с этими духами и обрести бессмертие. Услышав такой совет, первый китайский император приказал возвести приподнятые над землей тротуары и проложить обнесенные стеной дороги, соединяющие все его 270 дворцов и башен. Любой человек, раскрывший тайну того, где в этом обширном комплексе находится император, заслуживал немедленной смерти. Император передавал распоряжения только в свой главный дворец в Сяньяне, а все остальное время скрывался от подданных. Как и следовало ожидать, когда император скончался во время плавания по Восточному морю, тело его в столицу везли в закрытой повозке, а повозку наполнили рыбой, чтобы отбить запах разложения и скрыть ее поклажу9.

Тротуары, приподнятые над землей, чтобы никто не мог отследить перемещения императора, продолжили сооружать при династии Хань, и в конечном счете сокрытие императора от глаз простолюдинов и даже сановников двора превратилось в один из принципов имперской политической власти. На протяжении всей императорской эпохи китайский правитель находился в уединении по ту сторону многочисленных стен (мифологизированная версия этого появляется в притче Кафки) в Запретном городе10. Право смотреть на императора считалось большой привилегией, дарованной лишь ближайшим его сановникам, и удостоиться высочайшей чести – аудиенции – у него могли только самые заслуженные подданные. В отличие от античного Рима, средневековой Европы или Индии, где правитель показывался перед своим народом, лично принимал прошения и публично отправлял правосудие как ритуал августейшей власти, правитель в Китае подтверждал свой божественный статус, скрывая от народа свою жизнь или оставаясь невидимым.

О второй части разделенных надвое городов, то есть округе, предназначенном для проживания, торговли и ремесленного производства, нам известно еще меньше. Чем больше отдаляешься от административного округа, тем реже встречаются письменные памятники и археологические находки. Жилые районы столиц при династии Хань делились на сеть магистральных улиц, а потом подразделялись на обнесенные стенами кварталы, находившиеся в ведении государственных управляющих низшего уровня и группы влиятельных жителей. Неясно, существовала ли эта система в других городах древнего имперского Китая, но, поскольку такая сеть служила средством контроля населения, можно предположить, что структура основных городов того периода китайской истории строилась по той же схеме.

На магистральные улицы выходили фасады домов знати и богачей, в то время как переулки населял люд победнее, такой как философ Чжуан Чжоу, который «жил в нищем переулке, окруженный бедными соседями, нуждавшимися и вязавшими сандалии». Переулки были слишком узкими, и по ним не могли протиснуться большие повозки, катившиеся вверх и вниз по широким бульварам, а строения там стояли покосившиеся или запущенные. Их жителей часто описывали как писателей без гроша в кармане, низкосортных мотов, развлекавшихся песнями и дешевым самогоном, или как уголовников. В отличие от переулков магистральные бульвары населяли высокопоставленные официальные лица, одетые в головные уборы и платья придворных вельмож11.

Одним из центров жилого района служил местный базар. По фрескам склепов можно судить о том, что главные черты базара императорской столицы распространялись на крупнейшие провинциальные города, хотя и с местным колоритом. Базарные площади и прилегающие к ним районы служили основным местом деятельности купцов и ремесленников, но к тому же отсюда шло распространение государственной власти по территории внешнего города. Они в уменьшенном масштабе повторяли отчуждение между правительством и населением, которое определяло деление города пополам. Многоярусная базарная башня служила вертикальным символом и местом обитания властителей, как и дворцы, в то время как ее решетка повторяла государственный порядок, навязанный населению внешнего города. Но все-таки, несмотря на эти зрительные олицетворения власти, базарная площадь оставалась местом народных собраний, подчас перераставших в действия, угрожавшие нарушением предписанного порядка.

Наиболее наглядным выражением государственного контроля служила многоярусная башня с разместившимися в ней чиновниками, которые зпнимались делами обитателей городского рынка. В столице Восточной Хань городе Лояне директор рынка и его заместитель располагали штатом из тридцати шести человек. Они следили за тем, чтобы проданные на базаре товары отвечали критериям качества и чтобы все цены соответствовали стандартам, назначенным после ежемесячного пересмотра заключенных между покупателями и продавцами соглашений. Согласно циньскому закону предназначенные на продажу товары следовало снабжать ценниками с указанием их точной стоимости. Отчеты обо всех сделках и полученных суммах денег следовало складывать в специальные коробки, которые чиновники могли изучить в конце дня, чтобы собрать долю государства в виде налога12.

 

Рис. 6. Сеть торговых рядов на базарной площади в Чэнду с башней посередине

 

Чиновники к тому же занимались сбытом излишков казенного имущества или продукции казенных мастерских, а также могли начислять гонорар за нотариальное оформление покупок. Над крышей башни развевался флаг, а в верхнем ярусе находился барабан для подачи сигнала на открытие и закрытие базара. Башни на рынках Чаньаня описаны в поэме периода правления династии Восточная Хань как сооружения с пятью ярусами, в то время как на плитке из склепа династии Хань с изображением базара в Чэнду показана всего лишь двухъярусная базарная башня13. В любом случае эта башня была самой высокой конструкцией на базарной площади, и ее мог видеть каждый человек.

Второе проявление государственной власти на базарной площади заключалось в ее построении по продольно-поперечной схеме, повторявшей сетку самого жилого района города. На плитке из склепа изображена базарная площадь города Чэнду в виде совершенного квадрата с воротами на каждой его стороне и двумя магистральными улицами, пролегающими между воротами крест-накрест. Двухъярусная башня помещена строго посередине площади. На этом изображении показан рынок как уменьшенная версия канонического идеала столицы в том виде, как он описан в «Записках об исследовании ремесел» (Као-гун цзи), представляющих собой трактат позднего периода Сражающихся царств, посвященный строительству и служивший приложением к «Чжоуским [правилам] благопристойности» (Чжоу ли) (рис. 6).

Каждая из четырех частей базара, в свою очередь, делилась на ряды одноэтажных строений. В них, по всей видимости, размещались лавки, сгруппированные по видам товара. Человеческие фигуры перемещаются по четырем магистральным проспектам. Крупнейшие магазины должны были размещаться в главных торговых рядах, а вот магазины поменьше и лавки – в боковых рядах. Базар с такой планировкой существовал в столице династии Тан, и она, вероятно, сохранилась при династии Хань. Продольно-поперечная планировка торговых мест или лавок на базаре фигурирует в поэтических и других текстах этого периода, что подчеркивает правильность линий лавок как доказательство императорского величия и общественного порядка. На нескольких росписях склепов также изображены выстраиваемые в линии или сетку лавки, и в юридических документах династии Цинь настоятельно рекомендуется упорядоченное расположение торговых точек.

В результате археологических раскопок и расшифровки новых письменных памятников получены дополнительные свидетельства, касающиеся базаров столицы династии Хань. В Чаньане существовало два базара: восточный базар площадью 500 тысяч квадратных метров и западный базар площадью 250 тысяч квадратных метров. Оба рынка обнесены стенами от 5 до 6 метров толщиной, под которыми купцы возвели складские помещения. Восточный базар по большому счету отводился под торговые прилавки. А вот западный базар к тому же служил основной производственной площадкой с оборудованной на ней печью для обжига терракотовых изваяний людей по заказу устроителей императорских захоронений, монетным двором, казенной домной для выплавки железа, а также частной мастерской по изготовлению погребальных фигурок людей, лошадей и птиц.

Тогда как базарная площадь в Чэнду делилась на четыре сектора, столичные рынки поделили на девять частей. Их, в свою очередь, разделили на ровные ряды прилавков, как это предусматривалось законом династии Цинь (рис. 7). Все купцы, сбывавшие какой-нибудь специфический товар, сосредоточивались в одном месте. И каждый ряд прилавков находился под надзором старшего купца, который должен был следить за честной торговлей купцов в его ряду. Как и все население империи в целом, этих продавцов разбивали на пятерки, связанные круговой порукой. Купцы должны были следить друг за другом и сообщать властям о любых проступках14.

 

Рис. 7. Сцены на базаре в торговых рядах, справа можно видеть базарную башню и сигнальный барабан

 

Базарная площадь к тому же служила местом для публичных наказаний, как палочных, так и смертных казней. Головы или целые трупы опасных преступников часто оставлялись здесь на всеобщее обозрение. В отрывках из сборника очерков по обрядам династии Хань под названием «Книга обрядов» (Ли-цзи) и военного трактата времен Сражающихся царств «Методы Сыма» (Сыма-фа) проводится парность связей между базарной площадью и двором, где соответственно исполняются наказания и воздается по заслугам. То есть в политической теории законников-легистов они служат «двумя рукоятками» власти правителя15.

Базарная площадь служила местом демонстрации наименее жестокого варианта власти, а также постановки политических представлений, предназначенных для максимально широкой аудитории. Когда Люй Бувей, служивший главой правительства при династии Цинь в юные годы первого китайского императора, пожелал торжественно отметить завершение составления трактата «Вёсны и осени господина Люя» (Люты чунь цю), покровителем авторов собрания философских сочинений которого он выступал, и заявить о том, что в данном труде содержатся все существенные знания, он поместил его у входа на базарную площадь Сяньяна, подвесил над трактатом тысячу слитков золота и предложил это золото всякому, кто смог бы удалить из него или добавить хотя бы один-единственный иероглиф. Забавная история сложилась и о том, как Шан Ян доказал подданным династии Цинь, что все свои награды он заслужил честным трудом. Он пообещал на базарной площади заплатить тому, кто выполнит его простое задание, и на самом деле обещанное вознаграждение обрело своего хозяина16.

Как единственное место, где народу официально позволялось собираться большими толпами, базарная площадь служила трибуной для передачи посланий правителей своим подданным, будь то в форме устных обращений, текстов воззваний, денег или обезглавленных тел. На базарной площади постоянно собирались толпы народа, хранились состояния купцов и проводились публичные представления, поэтому власти не могли установить здесь полного своего контроля. Официально не санкционированные действия принимали разнообразные формы, связанные с деятельностью купцов, поведением «странствующих меченосцев», банд юных бездельников, а также представлениями мастеров магических искусств, заклинателей, но прежде всего прорицателей и лекарей. Каждая из этих групп обитателей базара доставляла властям неудобства по-своему.

Купцы прямой политической угрозы государству не представляли, зато при их богатстве они позволяли себе роскошную жизнь, вызывавшую зависть политических господ. Казавшееся нарочитым богатство купцов служило соблазном для чиновников, склонных к продажности, да и для нищих земледельцев, страдавших под бременем тяжкого труда, налогов и дармовой службы на государство, тоже. Такое несовпадение между купеческим порядком, опорой которого служило богатство, и официальным порядком, определяемым разрядом, оказалось встроенным в структуру разделенных надвое городов. Усугубили сложившееся положение законы с провозглашением отстранения зарегистрированных купцов и их потомков от государственной службы. Летописи того исторического периода пестрят сообщениями о нарушениях купцами установленного в Китайской империи порядка расходования казенных средств и об их безграничных возможностях при покупке земли и услуг у свободных земледельцев.

Наряду с презрением к порядку расходования государственных средств купцы с их богатством позволяли себе бросать вызов тем, кто был призван следить за исполнением законов. В то время как теоретически ни для кого не существовало освобождения от наказания, существовала всеобщая уверенность о том, что сыновьям богатых семей смерть на базарной площади, то есть публичная казнь, грозить не может. Чиновники, отвечавшие за чеканку монет, иногда вступали в сговор с купцами, чтобы вместе участвовать в схемах с выпуском в обращение фальшивых монет и махинациях с валютой. Таким образом, блюстители государственных интересов боялись базарной площади, как места, где подданные императора в обход правительства обретали незаслуженные власть и положение, где эта незаслуженная власть и сомнительное богатство постоянно выставлялись напоказ в нарушение регулирующих расходы инструкций и где самим богатством распоряжались вопреки уголовному праву и в ущерб государственному управлению17.

Толпы регулярно собирались на базарной площади, чтобы развлечься представлениями и забавами или послушать ораторов, выступающих с речами на тему политики. Наиболее распространенным зрелищем служили отъезд или прибытие знатных людей в их прекрасных повозках и утонченной выкройки платьях. Реже происходили выступления претендентов на политическую власть, стремящихся привлечь внимание населения или заручиться его поддержкой. Платья городской элиты, как и в большинстве сообществ людей, стали образцом для подражания остальных горожан:

 

Если в городе жителям понравится взбивать вверх свои прически,

Тогда повсюду модники взобьют свои волосы еще на дюйм выше.

Если в городе жителям понравится пририсовывать брови,

Тогда повсюду модники намалюют брови на добрую половину своего лба.

Если в городе кому-то понравится носить широкие рукава,

Тогда все его жители израсходуют на них целые рулоны шелка.

 

Авторитет городских обитателей в сфере моды послужил вызовом власти, поскольку в политических трактатах того периода истории вкусы правителя в его облачении должны были служить образцом для подданных, обязанных ему следовать18.

Насилие и преступность, обосновавшиеся на базаре, обычно связывали с мясниками и «безнравственными молодыми людьми», но самое главное – со «странствующими меченосцами» или разбойниками юйся — людьми, посвятившими себя кодексу мести, верности присяги и служению смерти. Авторы поэм, жившие в столицах династии Хань, называют местами обитания таких мужчин и банд их верных последователей базары. В исторических документах упоминается об их появлении в «переулках» и «округах» крупнейших китайских городов. Как и остальные обитатели базара, они получили характеристику как наемные за деньги работники. Но в их случае за плату они разбойничали: похищали детей, грабили склепы, а также промышляли заказными убийствами. Так что к прилавку их не допускали. Разбойники объединялись в сообщества профессиональных убийц, которые запугивали или подкупали чиновников. Авторы мемуаров, написанных при династии Восточная Хань, характеризовали их как творцов «частного права», основанного на мести, дух которого грозил вытеснить правовые кодексы государства19.

Во вторую категорию жестоких мужчин с базара входили мясники, привычные к рубке мяса и кровопролитию. Они обитали в одном месте, отличном от кварталов других ремесел не только плодами их производства, но также еще высоким положением и богатством клиентов, которые приезжали сюда в поисках умелых мясников, готовых нарезать нечто иное, чем банальное свежее мясо.

«Безнравственные молодые люди» относились к более широкой, не лучшей социальной прослойке, тесно связанной с двумя другими своей склонностью к насилию. Большинство известнейших уголовников, описанных в «Исторических записках» (Ши-цзи) Сыма Цяня, вызывали восхищение у банд молодых людей, которые подражали им или помогали в их преступной деятельности. «Молодые люди округов и переулков» часто становились разбойниками или «меченосцами», занимавшимися поиском источника денег, а члены одной молодежной банды выступали сообщниками своенравного императорского отпрыска, прославившегося грабежами и убийствами ради развлечения. «Жестоких канцеляристов», за деньги привлекаемых государством для ликвидации представителей влиятельных местных кланов, иногда подбирали из числа таких разбойников или передавали им заказ. Многих «безнравственных молодых людей» отправляли с экспедиционными войсками в Среднюю Азию только для того, чтобы избавить от них города.

В мирное время за «безнравственными молодыми людьми» сохранялась репутация никчемных горожан, непригодных для достойного занятия, которые коротали время за азартными играми на базарной площади: за петушиными боями и псовыми бегами. Эти развлечения получили такую популярность, что их сцены изображали на плитках, украшающих склепы. В периоды мятежей, однако, эти городские банды становились резервом призывников в вооруженные отряды для тех, кто должен был отомстить за кровь родственников или поднимал восстание. Из биографии многих вожаков восстаний против династии Цинь можно узнать, что их первые сторонники пришли из числа молодых неприкаянных людей.

Сам основатель династии Хань изображен в летописях как классический никчемный человек, отказавшийся трудиться на благо вотчины своей семьи, прожигавший жизнь в трактирах за пьянством с приятелями. Отец считал этого своего отпрыска «непутевым и бестолковым» юношей. Его самые ранние последователи (Сяо Хэ, Цао Цань и Фань Куай) описаны как «молодые люди и храбрые конторские служащие» – малограмотные молодые люди или будущие «меченосцы», занимавшие низкие должности в государственных учреждениях. Упование на неприкаянных молодых людей как на ведущую силу восстания также фигурирует в истории поражения Ван Мана. По древним письменным памятникам можно предположить, что бандиты и молодежь, собравшаяся на базарной площади, оставались обычными преступниками в спокойные времена, но играли важную роль в свержении династий с наступлением хаоса20.

Последний социальный элемент, представители которого сходились на базарной площади и вызывали беспокойство у государственных властей, являли собой мастера магических методов, особенно предсказатели судьбы и «колдуны-врачеватели». Эту группу подозрительных обитателей базара обвиняли в обращении к сверхъестественным силам ради введения в заблуждение земледельцев. И так как ворожба, лекарство и связанные с ними религиозные заблуждения служили источниками богатства, эту категорию горожан осуждали за соблазнение ленивых молодых людей, отказывавшихся от достойных занятий и примыкавших к позорному ремеслу.

Типичный пример рассуждений по такой спорной теме появляется в I веке до н. э. в трактате «Спор о соли и железе» (Янь те лунь), считающемся летописью дебатов по поводу государственных монополий: «Следуя вековым традициям, лицемеры прибегали к обману, становились колдунами и просителями за простых людей, чтобы выманить у них деньги. С дерзким нахальством кое-кто из таких речистых проходимцев основывал предприятия и сколачивал состояния. Поэтому те, кто чурались напряженного труда, бросал землю и шел овладевать их ремеслом». В сборнике очерков конца династии Восточная Хань под названием «Суждения сокровенного человека» (Цяньфу-лунь) писатель Ван Фу (ок. 90—165) выступает как раз с такими же обвинениями. Только вот он сосредотачивается на роли женщин как поклонников колдунов, так и их жертв. При этом лечение болезни посредством обращений к духам он называет способом, с помощью которого колдуны вводят в заблуждение людей и привлекают к себе приверженцев.

Базарная площадь часто становилась местом большого столпотворения, когда возникала опасность превращения участников торгов в агрессивную толпу или питательную среду массовых беспорядков. На базарной площади и в соседних питейных заведениях усердно трудились местные проститутки, привлекавшие сюда свою специфическую клиентуру. И конечно же здесь обитали попрошайки, в лучшем случае доставлявшие мелкие неприятности, в худшем случае представленные такими прославленными мстителями, как У Цзысюй и Юй Жан, продолжавшими свое кровавое дело, клянча у прохожих еду21.

Подводя итог вышесказанному, отметим, что физическое разделение городов Сражающихся царств привело к устоявшемуся юридическому и социальному отчуждению его жителей, сохранившемуся в имперском китайском городе навсегда. В самом начале имперского периода истории Китая государство формировалось на основе иерархической сети дворцовых комплексов с окружающими их землями сельскохозяйственного назначения. Существование внешних городов, образованных из резиденций, мастерских и базаров, объяснялось необходимостью организации ремесленного производства и обмена товарами, но в идеологической и финансовой сфере они играли минимальную роль, зато представляли потенциальную угрозу существованию государства. Несмотря на попытки навязать порядок через параллельно-перпендикулярную планировку улиц и базаров, население внешних городов не удалось приспособить к идеальным представлениям правительства о службе на благо государства и об иерархии. Даже их законопослушное население в лице купцов и ремесленников угрожало подрывом устоев государства через создание альтернативной иерархии, основанной на богатстве, служившем соблазнению нищих сельских жителей, оставлявших свое дело и переезжавших в город искать пути к сытой жизни.

Кроме того, базары влекли в города представителей маргинальных слоев населения, готовых испытать свою судьбу на поприще уголовного ремесла. Заклейменные как «ленивые» или «безнравственные» большинством китайских писателей, эти люди выживали за счет самочинных предприятий, преступной деятельности, оккультного искусства и проституции. Обитавшие в общем пространстве городского базара на общем для них положении работников запрещенных или не получивших официальной регистрации предприятий, они послужили развитию особой городской культуры, существовавшей вне силового поля государства. Они также наладили сотрудничество на всей территории империи в сетях торговли и преступности, сложившейся параллельно сети официальных городов, но никак с ней не пересекавшихся.