Политическая метафора в тексте

В настоящем исследовании текст понимается как «функционально завершенное речевое целое» (А. А. Леонтьев). В нашем случае это чаще всего отдельная газетная или журнальная статья (заметка, репортаж и т. п.). С точки зрения объема текста названные жанры относятся к числу средних, что создает богатые возможности для использования разнообразных риторических фигур, основанных на потенциале метафоры. Относительно небольшой объем рассматриваемых текстов (по сравнению, например, с книгой политических мемуаров) способствует целостному восприятию системы содержащихся в них метафор. С другой стороны, если сравнивать их с объемом лозунга или афоризма, то размеры газетной статьи достаточно велики для того, чтобы иметь возможность развернуть в тексте целую систему метафор, использовать все возможности для взаимодействия метафор с разнообразными риторическими фигурами.

При восприятии концептуальной метафоры в конкретном тексте очень значима пресуппозиция — некий общий для адресата и адресанта фонд знаний, который создает объединяющий коммуникативный тезаурус, обеспечивающий адекватное кодирование и восприятие информации. Общий социальный опыт коммуникантов может быть представлен как своего рода ситуационные модели, в которых заключается «аккумуляция предшествующего биографически детерминированного опыта, полученного в сходных ситуациях» [ Дейк, 1989, с. 46].

С точки зрения роли концептуальной метафоры в построении текста можно выделить по меньшей мере два полярных варианта.

В первом случае в тексте происходит многоаспектное развертывание одной модели, которая приобретает функцию метафорической доминанты и лишь эпизодически взаимодействует со смежными или даже оппозитивными моделями. Особое впечатление производят случаи, когда выбор такой доминанты мотивирован, то есть связан темой публикации, профессией автора, сферой его общественных интересов, увлечением, с каким-то ярким событием и т. п.

В качестве примера рассмотрим текст интервью журналиста Андрея Баранова со всемирно известным скульптором Эрнстом Неизвестным (Комсомольская правда. 2000. 2 дек.). Основная тема интервью — впечатления от недавней беседы Эрнста Неизвестного с Президентом России В. В. Путиным. Метафорично уже само заглавие интервью — «Путин может ударить посильнее Рембо. Потому что у него очень развиты “мышцы резкости”, как это бывает у кузнецов». Заранее предполагается, что адресат текста владеет необходимой дискурсивной информацией и едва ли воспримет заголовок как настраивающий исключительно на рассказ о физической силе героя, однако и в этом случае заглавие создает возможности для развития нескольких метафорических моделей.

Элементарный психолингвистический эксперимент обнаружит здесь значительный ассоциативный потенциал агрессивности: герой американских боевиков Рембо отличается, помимо несомненного обаяния и решительности, именно силой и агрессивностью, и «ударить посильнее» его дано очень немногим; силе удара, несомненно, способствуют развитые «мышцы резкости» (такое наблюдение мог сделать именно скульптор), которые бывают у кузнецов — людей большой физической силы. Стандартный вариант развертывания этого образа в политической метафоре очевиден: физическая сила образно преобразуется в политическую силу, несущую с собой мощь и уверенность.

Другой заложенный в заглавии ассоциативный потенциал связан со способностью героя к характерному для кузнецов тяжелому длительному физическому труду, для которого тоже очень необходимы бросившиеся в глаза скульптору тренированные «мышцы резкости». Типовой вариант метафорического развертывания этого образа в политической речи — это способность к долгой трудной интеллектуальной работе.

Особо отметим проявление в тексте личностных качеств говорящего: гениальному скульптору (в отличие от большинства обычных людей) особенно важными показались развитые «мышцы резкости». Эти мышцы дают человеку не эффектную внешность культуриста или силу способного стать олимпийским чемпионом штангиста, а способность к точным, осмысленным и в то же время очень сильным ударам.

Проследим, как развертывается в тексте интервью обозначенная в заглавии метафорическая модель с исходной понятийной областью «Физиология» и понятийной сферой-мишенью «Политика». Комментарий автора монографии приводится ниже в скобках. Регулярные метафоры выделяются шрифтом.

l — Эрнст Иосифович, какой вы увидели Россию в этот приезд?

— Подобно тому, как для ОРГАНИЗМА ЕСТЕСТВЕНЕН ВДОХ И ВЫДОХ, так и развивающемуся обществу присуща смена политических тенденций. Есть период, когда СЖАТИЕ становится иррациональным и не дает свободно развиваться ОРГАНИЗМУ — БИОЛОГИЧЕСКОМУ, ПОЛИТИЧЕСКОМУ, ТВОРЧЕСКОМУ. Тогда СЛЕДУЕТ ВЫДОХ, и преобладающими становятся ЦЕНТРОБЕЖНЫЕ СИЛЫ. Но это не может длиться вечно. Приходит время, и снова требуется ВДОХ. Думаю, что сегодня этот момент настал, то есть для страны гораздо нужнее силы ЦЕНТРОСТРЕМИТЕЛЬНЫЕ. Попросту говоря — нужен порядок.

(Отметим, что скульптор активно использует физиологические образы для характеристики политического состояния России. Профессиональная наблюдательность подсказывает ему образ Человека, сделавшего глубокий вдох (готовящегося к решительным действиям) и в то же время понимающего, что за вдохом должен последовать выдох, период расслабления.)

l — Нам опять придется «ЗАДЕРЖИВАТЬ ДЫХАНИЕ» и надеяться, что КИСЛОРОД НЕ ПЕРЕКРОЮТ СОВСЕМ?

(Журналист развивает предложенную собеседником метафору.)

l — Понятие «порядок» каждый понимает по-своему. Большинство людей моего поколения обладают АТАВИСТИЧЕСКОЙ памятью о политических репрессиях. И стоит заговорить о порядке, как в сознании сразу возникают образы Сталина, Гитлера… Но ведь абсолютно сильная власть была и у Аденауэра, и у де Голля. И это не противоречило свободам совести, слова, передвижения.

(Скульптор приостанавливает развертывание физиологической метафоры. Переход к новой теме способен предопределить и смену метафорической модели. Поднятая проблема сильной власти традиционно реализуется при помощи метафорических моделей с исходными понятийными сферами «Верх / низ» и «Техника».)

l — Значит, Путина можно сравнить с де Голлем?

— Пока преждевременно. Для этого ГОСУДАРСТВЕННАЯ МАШИНА должна, наконец, НАЧАТЬ ФУНКЦИОНИРОВАТЬ. Моя жизнь прошла в основном при тоталитарном режиме. Но, будучи не согласным с его идеологической природой, я знал, что ПРИКАЗ СВЕРХУ всегда выполнялся, он ПРОНИЗЫВАЛ все общество. В КИБЕРНЕТИКЕ это называют ПРЯМАЯ СВЯЗЬ. Другое дело, что была нарушена ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ: ИНФОРМАЦИЯ, ПОСТУПАЮЩАЯ НАВЕРХ, была ИСКАЖЕНА. Поэтому я бы хотел, чтобы была и ПРЯМАЯ СВЯЗЬ, чтобы и ПРИКАЗЫ выполнялись, и чтобы четко работала СВЯЗЬ ОБРАТНАЯ, которую обеспечивает свободная пресса, многопартийная система.

(Традиционный образ механизма, машины, который на определенных этапах технического развития общества реализовался как паровой двигатель, арифмометр, телеграф, в новых условиях развертывается в терминах информатики и компьютерной техники.)

l — Как вам показалось, хватит у Путина воли и сил, чтобы «ЗАПУСТИТЬ» ГОСМАШИНУ НА ПОЛНЫЙ ХОД?

— Личное ощущение у меня неплохое. Понравилась, во-первых, быстрота РЕАКЦИИ, все СХВАТЫВАЕТ НА ЛЕТУ, ему не надо РАЗЖЕВЫВАТЬ проблемы… Я очень наблюдательный человек. И чтобы меня обмануть, надо быть по меньшей мере Качаловым.
<…> И еще мне было очень интересно понаблюдать за его движениями, мимикой, жестами.

(Журналист продолжает развертывание технической метафоры, но скульптор возвращается к физиологическим образам.)

l — Почему?

— Для скульптора это очень важно. Я изучал бионику, теорию Клейста о психологическом движении тела. По тому, как человек держит себя, можно судить о его характере и деловых качествах.

(Скульптор объясняет журналисту значимость своих профессиональных наблюдений и вместе с тем особую роль используемых физиологических образов для осознания личности президента. Метафора всякого талантливого человека — это его интуитивные выводы о сущности характеризуемого объекта, его способ концептуализации мира. Физиологическая и пространственная метафоры скульптора не менее важны для понимания личности человека, чем лингвистическое исследование его речи или медицинские анализы.)

l — Что же выявил ваш профессиональный взгляд?

— То, что у Путина МОТОРНАЯ, АДЕКВАТНАЯ, БЫСТРАЯ РЕАКЦИЯ на происходящее. По СТЕНИЧЕСКОМУ ТИПУ он напоминает мне о фото революционной поры — СУХОЩАВОГО ЧЕЛОВЕКА, С РЕШИТЕЛЬНЫМ ЛИЦОМ И С «ДЛИННОЙ» МЫШЦЕЙ. Знаете, как это часто бывает у КУЗНЕЦОВ — НЕ ОКОВАЛКИ НАКАЧАННЫХ БИЦЕПСОВ, а СИЛЬНЫЕ ЖИЛИСТЫЕ РУКИ. Такой человек МОЖЕТ УДАРИТЬ ПОСИЛЬНЕЕ, чем РЕМБО. Именно эти люди — наиболее РИСКОВЫЕ, ПОДВИЖНЫЕ. Они всюдуЛЕЗУТ ПЕРВЫМИ. Но при этом Путин — сугубый прагматик.

(Подробная характеристика физиологического типа переходит в характеристику личностных качеств. Метафорический образ становится многоплановым, и уже не вполне ясно, насколько разделяются, например, во фразе «Такой может ударить посильнее, чем Рембо» физиологическая характеристика, бытовой портрет и качества политического деятеля.)

l — Вы полагаете, это то, что нужно сейчас России?

l — Я думаю, да. Необходим рациональный ХОЛОДНЫЙ разум. И смотрите, какое совпадение — он ПЕТЕРБУРЖЕЦ. Сейчас РОССИЙСКОМУ лидеру в меньшей степени требуется УРАЛЬСКИЙ РАЗМАХ, ЮЖНОЕ НЕИСТОВСТВО или МОСКОВСКОЕ БАЛАГУРСТВО. Нужны корректность, воспитанность. И это свойственно петербуржцам.

(Образное обозначение свойств характера через указание на географический регион, где человек родился и вырос, широко распространенный в политической речи прием. Современная наука еще не в полной мере раскрыла причины такой корреляции, но она обычно воспринимается как достаточно сильный аргумент: в отечественном национальном сознании отчетливо зафиксированы прототипические (по терминологии Э. Рош) психофизиологические свойства москвичей, петербуржцев, уральцев, сибиряков, жителей Поволжья и центральных областей, выходцев с Севера и Юга России.)

l — Некоторые ваши коллеги приняли предложение Березовского создать «интеллектуальную оппозицию» власти. Кстати, к вам он ведь тоже обращался?

— Сам он со мной не говорил, поскольку достаточно умен, чтобы понять бессмысленность такой попытки. Но его люди действительно звонили. Я отказался. Человек я сугубо беспартийный и не хочу отвлекаться на политику, в которой разбираюсь слабо. Другой вопрос — нужна ли вообще оппозиция? Думаю, да. Иначе власть станет ДРЯБЛОЙ.

(Скульптор вновь возвращается к физиологической метафоре: «мышцы резкости» не должны становиться дряблыми.)

Далее беседа переходит на вопрос о взаимоотношениях Эрнста Неизвестного с коллегами, на сугубо творческие проблемы, а поэтому изменяются и используемые метафорические образы, текст утрачивает признаки политического.

Наш материал позволяет выделить доминантную метафорическую модель рассматриваемого текста (сферу политики структурирует психофизиологическая метафора), а также активные в данном тексте метафорические модели с исходными понятийными сферами «Техника», «Верх / низ», «Региональные корни». Отметим также личностные и профессиональные истоки метафорического строя речи Эрнста Неизвестного: наблюдательность скульптора, возможно, позволила ему открыть и метафорически обозначить какие-то новые черты в психофизическом и политическом портрете политика. Приятное впечатление оставляют корректность образов, отсутствие агрессивности, аргументированность и взвешенность суждений, оптимизм и красивая русская речь.

Совершенно иной характер имеют многообразные метафорические образы, пронизывающие «Пролог-предвидение» из публицистической книги В. В. Жириновского «Последний вагон на Север» (1995).

Как и в предшествующем тексте, метафорично само название: отправляющийся поезд — это традиционная для отечественной политической речи метафора пути, исторических судеб России. Поезд направляется на Север — в края, куда по русской традиции уже давно ссылают уголовных преступников и политических неудачников. Замаскированные под багажные, последние вагоны едва ли не всякого поезда предназначены в России для перевозки заключенных.

l Холодная октябрьская ночь… Ярославский вокзал почти безлюден. Темно, идет тяжелый серый снег. Хриплый гудок тепловоза — это отправляется поезд «Москва — Анадырь». Старые товарные вагоны, жалобно скрипя ржавыми колесами, начинают движение. Несколько минут — и состав скрывается в снежном тумане. На перроне не остается провожающих — никто не захотел прийти проститься с пассажирами. Кто же они, эти ночные путешественники? Перенесемся мысленно туда, в последний вагон.

(В самом начале текста используется традиционный прием психологического параллелизма: уже сама природа навевает тяжелые предчувствия, создает ощущение мрачности, тревоги, неизбежности. Одновременно присутствует хорошо известный в риторике прием «Интригующее начало»: читатели невольно теряются в догадках, им хочется побыстрее уловить логику автора и узнать, кто же окажется среди пассажиров последнего вагона этого поезда. Но автор не спешит раскрыть истину.)

l Что за человек на нарах, сразу у двери? Его и не узнать в свете заоконных огней. Присмотритесь — это пятнистый реформатор Михаил Сергеевич, сумевший так «нáчать» и «углýбить», что мать-Россия до сих пор лежит ничком. Этот нобелевский тракторист, политический Чикатило сумел изнасиловать великую страну. Снятся ли ему кровавые мальчики Сумгаита, Тбилиси, Вильнюса? Где сейчас его велеречивая супруга, Суслов в женской юбке? Жалеет ли он, что не смог взять с собой миллиарды, полученные за объединение Германии? Не хотелось ли, как Иуде, повеситься на дереве после предательства партии, взрастившей на своей груди змею? Молчит Михаил Сергеевич.

(После издевательской характеристики внешности и речи персонажа следует целый фонтан разнообразных аллюзий и метафор с сильными концептуальными векторами агрессивности. Для характеристики политической деятельности используются криминальная метафора (политический Чикатило; сумел изнасиловать великую страну; миллиарды, полученные за объединение Германии), милитарная метафора (кровавые мальчики Сумгаита, Тбилиси, Вильнюса), библейские образы повесившегося предателя и взращенной на груди змеи, не одобряемые обществом гендерные метафоры (Суслов в женской юбке) и гнусный образ человека, погубившего Родину-мать. По сходной схеме построено описание и следующих героев.)

l А кто это сопит на верхних нарах? Это «великий идеолог» Александр Николаевич Яковлев. К кому еще, как не к нему, применимо грубоватое народное выражение — «Говно не тонет»! Штамповал идеологические клише для Брежнева, потом, слегка перелатав, снабжал ими Горбачева, ну а закончил карьеру при Ельцине — телевизионным «крестным отцом».

Ну, а что за человечище занял своим животом целое купе? По знакомому поросячьему чмоканью узнаем бредуна-экономиста Егорушку Гайдара. О чем бормочет во сне этот страшный круглолицый мальчик? Верил ли он хотя бы на мгновение в свою болтовню? Если верил, то когда: работая в журнале «Коммунист» или в октябре 1993 года, призывая полусонных москвичей раздавить «красно-коричневую» гадину?

Сидит Плохиш, жрет и радуется. Бедный дедушка Аркадий, не со своего ли будущего внука писал ты портрет жирного предателя, продавшего Родину за «банку варенья да коробку печенья». Сколько этот Плохиш украл у народа? У кого две, у кого пять тысяч. Копили люди, надеялись — есть кой-какие сбережения. Ан нет! Пришел Егор-Буржуин и все отобрал. Не будет вам ни мебели, ни машины, ни квартиры. Пусть хоть все сгниет, главное — экономические эксперименты.

(Начав с издевательского описания внешности своих политических оппонентов, В. В. Жириновский использует множество снижающих метафорических образов. Это бестиальная метафора (поросячье чмоканье, красно-коричневая гадина), криминальная метафора (украл у народа, крестный отец), образы психически больного человека, предавшего свои прежние идеалы и презревшего традиции семьи, литературные аллюзии, чрезвычайно грубые простонародные сравнения. По аналогичной модели дается характеристика и очередной группе политических противников автора.)

l В следующем купе народу как сельдей в бочке — персонажи без имен — с воровскими кличками «Шахрай», «Чубайс», «Бурбулис». Один, шевеля тараканьими усами, привел Закавказье к кровавой пропасти, второй, рыжий шулер, чуть не продал Петропавловскую крепость, а затем долго дурил народ цветными бумажками-ваучерами, пытаясь поскорее продать страну таким же иностранным плутам, третий, в прошлом преподаватель научного коммунизма, всю жизнь, оказывается, был диссидентом и, как только ему позволили, принялся верещать о пользе демократии для здоровья. Тут же пучеглазый Андрей Козырев — самый иностранный из всех министров. Бьюсь об заклад, по сравнению с ним Джеймс Бейкер — просто слабак, ведь для процветания Америки и разорения России Андрейка сделал несоизмеримо больше своего заокеанского приятеля.

(В. Жириновский продолжает характеристику своих оппонентов по немного измененной схеме: он начинает с некорректных аллюзий, связанных с фамилиями своих врагов, но далее опять издевается над внешностью политиков, над прежней деятельностью героев, активно использует криминальную, милитарную и бестиальную метафоры, эмотивные потенции лексики, сильные инвективы, разнообразные риторические фигуры и тропы.)

l Страшно двигаться по вагону — чем дальше, тем больше чудовищ. Сатанист Якунин в черном маскхалате, сиамские близнецы Немцов и Явлинский, ведьмы Боннер и Гербер, неугомонные жабы Старовойтова и Новодворская, денежный мешок Гаврила Попов, псевдогенералы, бородатые проповедники, парижские беллетристы-гомосексуалисты, юмористы-проститутки и картавые журналисты. Паноптикум! Видение Иеронима Босха. Кто сидит в последнем купе — не видно, темно, да и сил уже нет смотреть. Сгинь, сгинь, нечистый.

(В этом абзаце оскорбляются — с использованием метафор — национальные и религиозные чувства людей: православный священник называется сатанистом, а ряса — маскхалатом; издевательски использована метафора родства, известные политики называются жабами и чудовищами, имеются крайне грубая сексуальная метафора и инвективы. Далее тема несколько изменяется, что предопределяет и другой метафорический ряд.)

l А что за окном? Поля, леса, города, деревни — Россия! Как же так, мать-Россия, как же допустила ты, что эти ироды управляли тобой, морили тебя голодом, разоряли и насиловали? Федор Михайлович! Разве ж в твое время были «бесы»? То были бесенята. Бесы — вот они, в этом вагоне. В Последнем Вагоне на Север.

(Издевательская метафорическая характеристика российской политической элиты и ее действий завершается обращением к Родине-матери (метафора родства) с использованием литературных и религиозных аллюзий, риторических вопросов и иных средств контекстуальной поддержки метафорических образов.)

Возможно, подобные произведения не заслуживают внимания специалистов, и автору монографии следовало бы подобрать более приличный текст. С этим вполне можно было бы согласиться, если бы приведенные выше строки не были написаны главой одной из крупнейших политических партий России, лидером парламентской фракции, от голосов которой часто зависели судьбоносные для страны решения (утверждение бюджета и кандидатуры главы правительства, возбуждение процедуры импичмента и т. п.). Если бы за эту партию не голосовали миллионы избирателей, а сторонники ее не собирались на многотысячные митинги. Едва ли имеет смысл прятать голову под крыло и забывать, что Либерально-демократическая партия — это важная составная часть политической системы России конца ХХ века. К тому же среди лидеров и публицистов других политических движений можно найти немало риторов, почти не уступающих Владимиру Вольфовичу в мастерстве использования инвективных метафор и иных приемов, вызывающих осуждение строгих критиков и восторженную оценку толпы.

Яркие политические лозунги, павлинья цветастость метафор привлекают значительное число избирателей. Основные черты метафорического стиля В. В. Жириновского — максимально широкое использование прагматических векторов тревожности и агрессивности, злоупотребление грубо-просторечной лексикой. Инвективность образов особенно ярко проявляется в криминальной, милитарной, бестиальной, морбиальной, сексуальной и скатической метафорах. Характерная черта идиостиля В. В. Жириновского — использование метафорических образов, которые традиционно считались в русской бытовой и политической речи нравственно ущербными. Еще одна особенность — это недостаток лингвистического вкуса, неумение удерживать доминантную метафорическую модель или хотя бы не злоупотреблять чрезвычайной пестротой сфер-источников метафорической экспансии. Вместе с тем обращает на себя внимание способность лидера либеральных демократов к нетрадиционному развертыванию метафорических моделей, умение подобрать яркие нестандартные образы и удачно представить их в речевой ткани текста, а также в полной мере использовать прагматический потенциал метафоры.