Правительство о земельном вопросе

Декларацию по земельному вопросу правительство Колчака издало очень поздно, лишь весной 1919 г., в апреле месяце, когда крестьянские восстания в Сибири находились уже в полном разгаре. Из всех законодательных актов этот акт являлся у Колчака едва ли не самым неудачным, если, впрочем, не отдать в этом отношении пальму первенства финансовым мероприятиям Михайлова и фон Гойера, убившим сибирскую денежную единицу вместо того, чтоб ее поддержать, и обогатившим дальне-восточных спекулянтов, в прямом общении с которыми стоял сам фон Гойер через Русско-Азиатский Банк.

Сибирь – страна, не знавшая никогда крупного поместного землевладения, это ультра-крестьянская окраина. Городское население ее составляет не больше 1%, а вне городов в частной поземельной собственности по некоторым губерниям находится всего 0,8-0,9% общего количества земель. Крестьянство в Сибири не знало также и мелкой земельной собственности в кропоткинском смысле и в этом отношении являлось в полном смысле «бесправным», хотя едва ли такой формой бесправия особенно тяготилось. В Сибири есть, конечно, свои трудности в решении земельного вопроса, но это трудности не такие, как в Европ. России. Там, в Европ. России, трудности в решении земельного вопроса проистекают из наличия целого ряда социальных конфликтов в среде сельскохозяйственного населения, из борьбы крупного земельного собственника с арендатором и мелким трудовым крестьянством. Здесь же, в Сибири, земельный вопрос осложняется не столько наличностью разных социальных групп и классов, сколько наличностью разных племенных и сословных делений (казаки и инородцы) с типичным для них неравномерным распределением земель. Разрешение земельного вопроса здесь, как, впрочем, и в Европ. России, должно было бы идти не по линии укрепления начал частной поземельной собственности, хотя бы и мелкой, а в расширении и укреплении государственного фонда и в регулировании земельных прав отдельных групп населения. Все это устранило бы некоторые привилегии и привело бы к более равномерному распределению земель между трудовыми слоями населения. Но этот путь есть путь обобществления, социализации земли, на который правительство Колчака никак не могло встать, так он далек был от директив, преподанных ему теми кругами, представителем которых в Омске был кн. Кропоткин.

Вступив на него, правительство столкнулось бы с социалистическими программами разрешения земельного вопроса, тогда как вся его деятельность /116/ была направлена, начиная с осени 1918 г., на всестороннюю борьбу с социалистами и с социалистическими утопиями. Чрезвычайно знаменательно в этом отношении, что во главе ведомства земледелия стоял в Сибири все время, и при правительстве Вологодского и позже при Колчаке, самый яркий социалистоед, открытый и воинствующий паладин реакции, министр земледелия Петров, бывший переселенческий чиновник, то есть воспитанник ведомства, всегда отличавшегося глубоким бюрократизмом. В составе совета министров Петров принадлежал к группе Ив. Михайлова и являлся там неизменным застрельщиком и инициатором всякого рода мероприятий против социалистов. Свои речи на эту тему Петров строил буквально по типу: – Доколе Катилина будет злоупотреблять нашим терпением. Большевики его не интересовали, для него это была пройденная ступень, и все свое негодование, всю свою ярость он сосредоточил на более умеренных социалистах и на их земельной программе. Конечной задачей его, как бы он ни маскировал свои взгляды, а он в этом отношении далеко не обладал таким талантом, как кн. Кропоткин, являлась реставрация крупной поземельной собственности и вопрос для него, как и вообще для правительства Колчака, мог состоять только в том, как это сделать с наименьшим шумом и с соблюдением некоторых демократических аппарансов, совершенно отказаться от которых представлялось ему не совсем все-таки удобным. Князь Кропоткин и те помещичьи крути, которые объединились вокруг него, помогли в этом отношении Петрову своим опытом и своим талантом, двумя вещами, которых министру особенно не доставало.

Министерство земледелия за это время (зима и весна 1918 – 1919 г.г.) прямо кишело помещичьими беженцами из поволжских губерний. Правда, кроме ведомства земледелия, у них имелся еще один приют, более даже важный, это – ставка Колчака, где лидером помещичьих беженцев являлся ген. Лебедев, начальник штаба верховного главнокомандующего. Ген. Лебедев свою аграрную программу строил прямолинейнее, чем кн. Кропоткин, как это впрочем полагалось военному человеку. Он прежде всего исходил из того факта, что в добровольческих армиях много офицеров из числа бывших помещиков, интересы которых и должны были прежде всего, по его мнению, приниматься во внимание при разрешении аграрного вопроса. В течение зимы 1918 – 1919 гг. помещичьи беженцы слетелись в Омск, как пчелы на мед, и жужжание их разносилось далеко по всей Сибири, раздражая не только народные массы, но и ближайших помощников Петрова из числа не совсем тугих на ухо по отношению к урокам жизни. Характерно в последнем отношении письмо в редакцию «Зари» Яшнова, занимавшего видное место в министерстве земледелия, – атмосфера, которая там установилась, приводила его почти в содрогание. Боевым вопросом в ведомстве земледелия за эту зиму являлся, безусловно, вопрос о судьбе захваченных крестьянами помещичьих земель. Что с ними делать? в чьих руках оставить владение и пользование ими, и как при этом удовлетворить интересы бывших владельцев? Около этих вопросов вращались все споры, на попытки разрешить их так, чтобы волки были вполне сыты, если даже овцы немного и пострадают, шли все усилия. Примирить возникавшие /117/ при этом конфликты оказывалось не так просто – то боялись слишком уж задеть овец, то волки находили свои аппетиты не удовлетворенными.

За всю зиму 1918 – 1919 гг., когда по всей Сибири все нарастало и нарастало крестьянское движение и становилось ясным, что и овцы не так уж бессильны и готовы к самозащите, правительство в сущности ничего не сделало для выработки даже основных начал решения земельного вопроса. Ему не с чем было бы явиться перед крестьянами, если бы пришлось разговаривать с ними лицом к лицу, не прячась в канцеляриях и колчаковской ставке, игравшей роль настоящей «Звездной Палаты», в которой недоставало только Распутина, хотя распутства было очень много. Наконец, в апреле месяце 1919 г. появилась долгожданная правительственная декларация по земельному вопросу, декларация, долженствовавшая со временем сделаться законом. Сущность ее оказалась очень простой и могла быть выраженной в нескольких словах.

Правительство заявляло в декларации что

«все, в чьем пользовании земля сейчас находится, все, кто ее засеял и обработал, хотя бы не был ни собственником, ни арендатором, имеют право собрать урожай».

Это – самая важная часть правительственной декларации, всё остальное в ней представляло те или иные вариации мыслей в духе кн. Кропоткина о великой пользе для крестьян мелкой поземельной собственности с суровым напоминанием что

«впредь никакие самовольные захваты ни казенных, ни общественных, ни частновладельческих земель допускаться не будут».

Таким образом, крестьяне могли в 1919 г. спокойно засевать свои поля, так как урожай во всяком случае должен был бы принадлежать им, на чьих бы полях ни был произведен засев, на землях ли бывших помещечьих и перешедших теперь к крестьянам, или на землях надельных. В обоих этих случаях урожай оставался за крестьянами, так по крайней мере следовало по смыслу правительственной декларации. Но будет ли крестьянам после этого принадлежать также и земля, на которой был сделан посев, этот вопрос в декларации оставался открытым, декларация на него ничего не отвечала; там имелось глухое обещание, что

«правительство примет меры для обеспечения безземельных и малоземельных крестьян и на будущее время, воспользовавшись в первую очередь помещичьей и казенной землей, уже перешедшей в фактическое обладание крестьян»,

при чем

«законодательные акты об упорядочении земельных отношений, о порядке временного использования захваченных земель, о последующем справедливом распределении их и, наконец, об условиях вознаграждения прежних владельцев»,

– правительство обещало издать в ближайшее время. Однако, мин. землед. Петров счел нужным, не дожидаясь их пояснить в интервью в «Сиб. Речи», что решение всех этих вопросов будет зависеть от соотношения общественных сил. Это было очень авторитетное пояснение, но едва ли особенно дипломатичное.

О каких силах говорил министр земледелия? Очевидно, о тех, которые в этом случае издавна противостояли друг другу, как только заходил вопрос о воле и о земле: о силе помещиков и о силе крестьян. После разъяснения, /118/ данного министром Петровым, крестьянам оставалось, очевидно, сделать только один вывод из всей правительственной декларации по земельному вопросу – именно: чтобы иметь землю, надо иметь за собою силу, ибо если не будет силы, то не будет и земли. По крайней мере, в таком роде мною было сделано разъяснение для крестьян правительственной декларации в № 9-10 «Нов. Земск. Дела» в особой статье по земельному вопросу, встреченной кадетской прессой с обычным ее озлоблением. «Рассвирепевшие лавочники» не могли спокойно выносить таких комментарий и разразились по моему адресу филиппиками, граничившими с прямым доносом ген. Розанову, который и без того не дремал на своем посту.

Но, кроме сделанного выше вывода, сибирское крестьянство должно было специально задумываться над некоторыми положениями правительственной декларации. Из-за чего в самом деле приходилось воевать сибирскому мужику с российскими большевиками? Из-за того, чтобы поволжские и уфимские помещики могли спокойно вернуться в свои гнезда, забрать себе снова потерянные вотчины, да вдобавок еще взыскать со своих освободителей все протори и убытки, нанесенные им во время революции, этого дурмана, напущенного на святую Русь сионскими мудрецами. А что дело тут шло о такой именно реставрации, в этом не могло быть никакого сомнения. Правда, сама правительственная декларация но всем этим пунктам уклонялась от прямого ответа, и даже что-то такое путала о необходимости воспользоваться в первую очередь помещичьей и казенной землей для обеспечения безземельных и малоземельных крестьян. Но ведь это только говорилось, при том говорилось людьми, в сущности не имевшими реальной власти поставить на своем, если уже предполагать, что они имели желание, в чем можно сомневаться, поступить так, как они говорили. Реальной силой в правительстве Колчака, как вообще, так в частности и при решении земельного вопроса, обладала вовсе не гражданская власть, в данном случае не министерство земледелия, сколько бы оно ни отличалось в социалистоедстве, а силой такой обладала ставка Колчака. Со стороны же ставки даже правительственная декларация по земельному вопросу встретила совершенно определенную оппозицию, и от ее лица ген. Лебедев официально опротестовал принятые положения, как слишком революционные, и отказался впредь даже посещать заседания совета министров, где он представлял военное министерство. К протесту ген. Лебедева тотчас же присоединились мин. финансов Михайлов и мин. иностр. дел Сукин. Не пожелавши принять даже такой умереннейшей декларации, ставка не стала вообще дожидаться, когда правительство выработает свои крамольные законы о формах землевладения, и там, где армия Колчака занимала новые территории, ставка в этих местах прямо восстанавливала старых владельцев во всех их правах. Так было, напр., в Бугурусланском уезде Уфимской губ., и результаты такой политики быстро начали сказываться – в ближайшем же тылу армии Колчака начали вспыхивать крестьянские восстания.

Да и вообще, каким надо было быть глупцом, чтобы думать, что на эту удочку восстановления помещичьей собственности пойдет сибирский крестьянин, /119/ как старожил, не знавший крепостного права, так и переселенец, бежавший от помещичьего утеснения на вольное житье в Сибирь. Никакого успокоения в этом отношении декларация не внесла в среду крестьян, напротив, она показала, что у крестьянства нет никаких средств разрешить земельный вопрос вне постановки его на почву революционной борьбы. Сама жизнь давала на каждом шагу предметные иллюстрации к словам министра, что вопрос о формах землевладения разрешится в зависимости от соотношения сил, в зависимости от борьбы разных общественных групп. Борьба эта и началась с новой энергией и еще невиданным подъемом и организованностью. Крестьяне напрягали все усилия для поединка с правительством, правительство мобилизовало все, что могло, для подавления крестьянского движения. Адмирал Колчак вступил в открытую гражданскую войну с крестьянами, и в деревнях разыгрались сцены еще более потрясающей жестокости, чем в городах. Сибирь оказалась залитой кровью, как Украина во времена Скоропадского – шла тризна по дворянском землевладении, похороненном русской революцией.