Вечернее заседание 29 декабря.

Первым на вечернем заседании допрашивается подсудимый Зоненфельд, лейтенант германской армии. Это — не рядовой исполнитель преступных приказов фашистского командования. Зоненфельд получил высшее образование, он инженер-кораблестроитель. Задолго до войны он был агентом гестапо. Перед тем как попасть на Восточный фронт, прошел специальное обучение. Он быстро отличился в кровавых расправах над мирным населением и был назначен командиром карательной группы.

В ходе судебного следствия устанавливаются подробности чудовищных злодеяний Зоненфельда, этого матерого палача, руководившего планомерным уничтожением деревень, массовыми расстрелами женщин, стариков, детей. Неопровержимые улики вынуждают подсудимого признаться, что он лично участвовал в истреблении мирных советских людей.

На вопрос государственного обвинителя, сколько было расстреляно мирных советских граждан во всех деревнях, где действовала его группа, Зоненфельд отвечает:

— При моем пребывании больше 100 человек.

— Сколько в том числе было детей?

— Приблизительно от 20 до 30.

Зоненфельд, как и другие подсудимые, пытается оправдать свои преступные действия приказами, которые он получал свыше, в частности, от генерал-майора Ремлингера, и которые требовали расстрела всех жителей, уклоняющихся от угона в Германию. Так было в Лядах, где было расстреляно около 35 человек. По показанию самого Зоненфельда, это главным образом женщины и дети.

— Зачем же вы расстреливали женщин и детей? — спрашивает государственный обвинитель.

— Они отказывались уходить вместе с нашей ротой, тогда мы расстреляли их из пулемета. Приказ гласил, что население не должно иметь никаких сношений с партизанами.

— Следовательно, вы по своему усмотрению определяли, кто имеет связь с партизанами и должен быть расстрелян? — спрашивает государственный обвинитель.

— Мы вообще не думали, просто действовали, — бесстрастным голосом отвечает фашистский убийца с высшим техническим образованием.

Под давлением улик он признает, что по его приказу в деревне Заполье было расстреляно 45 человек, а имущество их разграблено. Деревня была сожжена.

Зоненфельд старательно избегает ответа на вопрос, сколько мирных людей расстрелял он лично.

— Я не могу сказать точно, — увиливает он. — Я принимал участие в расстреле два раза. Стрелял из пистолета и из автомата.

Далее Зоненфельд показывает, что его рота подчинялась непосредственно Ремлингеру. Выясняется также, что Зоненфельд прошел выучку головореза еще в военной тюрьме в Торгау, где комендантом был тот же Ремлингер.

Подсудимый подробно показывает, как была построена система «воспитания» кадров фашистских убийц и насильников, подготовлявшихся для Восточного фронта. Ремлингер и его подручные ежедневно вдалбливали им, что они, не считаясь ни с чем, должны выполнять любые приказы командования^[251].

Попытки Зоненфельда приуменьшить свою роль в массовых расстрелах мирного советского населения опровергаются изобличающими показаниями подсудимого Янике, входившего в группу Зоненфельда. На вопрос председателя суда Янике показывает, что Зоненфельд лично участвовал в расстреле 50 человек в лесу, около деревни Николаев-Брод.

Суд переходит к допросу подсудимого Визе.

Материалы следствия и показания других подсудимых характеризуют Визе, обер-лейтенанта германской армии, как ярого гитлеровца, ретивого приверженца фашистского режима.

Двадцати лет этот гитлеровский выродок, бросив работу в книготорговой фирме, поступает на службу в полицию. Окончив в Киле специальную полицейскую школу, он затем несколько лет служит полицейским вахмистром. В 1935 году Визе добровольцем вступает в Германскую армию. Начальство доверяет ему подготовку рекрутов для летных частей. С начала войны обер-фельдфебель, а затем лейтенант и обер-лейтенант, Визе попадает сначала в захваченную фашистами Голландию, а затем на Восточный фронт.

Несмотря на неопровержимые факты, свидетельствующие о его злодеяниях, Визе виновным себя не признает. Он избрал одну линию поведения: отрицать все и вся, отрицать во что бы то ни стало. И на каждый вопрос государственного обвинителя он тупо твердит:

— Нет... не делал... Этого я не совершал...

Но со скамьи подсудимых поднимается Скотки и другие обвиняемые. Они вновь приводят факты преступных действий роты, которой командовал Визе.

В частности, Скотки показывает, что Визе действовал очень активно и сам возглавлял карательные операции. Он руководил сожжением деревень и расстрелами.

— Я видел, как Визе лично расстреливал русское население, — говорит Скотки.

Когда государственный обвинитель спрашивает Визе, отдавал ли он приказы об угоне скота и изъятии продуктов у гражданского населения, Визе отрицает и это. Председательствующий зачитывает показания подсудимого на предварительном следствии о том, что при отступлении из района Устья на Остров 2-й батальон «особого назначения» отбирал у населения хлеб, продукты и скот.

Уличенный этим сопоставлением собственных показаний, Визе признает, что дело обстояло именно так.

— Значит, вы занимались грабежом мирного населения?

— Это не грабеж.

Председательствующий поочередно спрашивает у подсудимых Дюре, Бема и Янике, что они знают о карательных функциях роты, которой командовал Визе?

Все говорят о том, что рота Визе при отступлении сжигала советские села, а трудоспособное население угоняла в Германию.

Допросом подсудимого Визе вечернее заседание заканчивается.

 

Утреннее заседание 30 декабря.

Заседание начинается допросом подсудимого генерал-майора Генриха Ремлингера.

Выйдя к барьеру, Ремлингер старается держаться так, будто он попал на скамью подсудимых по какому-то недоразумению. Вот-вот это недоразумение разъяснится и он, Ремлингер, из подсудимых превратится просто в военнопленного генерала. Он непрестанно повторяет, что никогда не интересовался политикой, что он только солдат.

Что же представляет собою этот «стоящий вне политики солдат Ремлингер»? Ему 63 года, из них 43 он прослужил в немецкой армии. Находясь «в стороне от политической жизни», Ремлингер, однако еще в 1919—1924 гг., активно участвовал в подавлении революционного движения трудящихся. В 1919 году этот верный служака разбойничьего германского империализма во главе кавалерийского эскадрона зверски расправляется с восставшими рабочими в Аугсбурге и Мюнхене. Вслед затем он не раз выслуживается перед оголтелой реакцией, выполняя одно жандармско-палаческое поручение за другим.

После прихода к власти Гитлера подсудимый верой и правдой служит фашистскому режиму. С 1936 по 1943 год он — начальник первой образцовой военной тюрьмы в Торгау. На эту должность палача Ремлингер пришел подполковником, ушел он с нее генералом^[252]. По его собственным словам, он был назначен в Торгау «как лучший офицер-воспитатель». И он оказался самым подходящим кандидатом на пост начальника тюрьмы — образцовой в стране тюрем, концлагерей и каторги.

Членом национал-социалистической гитлеровской партии Ремлингер, по его утверждению, никогда не был. Однако о том, как ценили его фашистские главари, говорит хотя бы тот факт, что только за время войны он получил два железных креста II класса, и два креста первого класса, причем один из них с почетными мечами.

На одном из допросов Ремлингер, увлеченный воспоминаниями о своей подлой жизни, проговорился: «Моя военная тюрьма, — сказал он, — действительно являлась образцом, по которому строились новые военные тюрьмы. Начальники, которые назначались во вновь организуемые тюрьмы, приезжали ко мне, чтобы ознакомиться с постановкой дела».

Шесть лет Ремлингер воспитывал попадавших к нему людей. Тех, кого выращивал этот «лучший офицер-воспитатель», можно видеть здесь же, на процессе. Вот они, его выученики, сидящие перед Трибуналом на одной с Ремлингером скамье подсудимых. Это — Янике, убийца боле трехсот русских детей, женщин, стариков, поджигатель, грабитель и садист, заживо сжигавший ни в чем не повинных мирных людей. Это — Скотки, взрывавший землянки с русскими семьями, сжигавший деревню за деревней. Это — Зоненфельд, инженер по образованию, добровольно ставший агентом гестапо и затем руководителем карательных налетов на псковские и лужские деревни, организатором поджогов крестьянских домов и атаманом фашистско-бандитской шайки, занимавшейся беспощадным уничтожением русских людей.

В 1943 году Ремлингер направляется на временно оккупированную немцами советскую территорию и становится сначала ненадолго комендантом Опочки, а затем комендантом Пскова.

Предварительное следствие и два дня судебного процесса неопровержимо показали, что Ремлингер был на Псковщине непосредственным организатором и главным руководителем чудовищных злодеяний^[253]. Подчиненные ему каратели угоняли на фашистскую каторгу десятки тысяч советских людей. Он приказывал дотла сжигать русские деревни, беспощадно расстреливать мирных жителей без разбора пола и возраста, расстреливать за отказ от «эвакуации» в Германию, за появление вне своей деревни, расстреливать по любому поводу и без всякого повода.

Многие десятки сожженных в районе Пскова, Луги и Плюссы деревень, тысячи замученных, расстрелянных, заживо сожженных, разорванных гранатами и минами детей, женщин и стариков — таковы факты людоедских злодеяний Ремлингера на русской земле.

Эти факты неопровержимы. Подсудимые один за другим заявляют суду, что приказы о расстрелах были подписаны Ремлингером, а он, как и в первый день процесса, отвечает:

— Виновным себя не признаю.

Прибегая ко всяческим уверткам, он все отрицает, от всего открещивается.

На вопрос государственного обвинителя, как он, Ремлингер, относился к зверскому террору, который проводился гитлеровцами в самой Германии, подсудимый отвечает:

— Мы ничего не знали об этом. ^[254]

Весь мир знает о кровавых злодеяниях гестапо, о кошмаре гитлеровских концлагерей, о пытках, погромах и убийствах, и только Ремлингер ничего не заметил.

Суд переходит к выяснению преступной деятельности Ремлингера в бытность его комендантом Пскова.

Государственный обвинитель спрашивает:

— Отдел контрразведки входил в состав комендатуры? Чем он занимался?

Ремлингер: Это был отдел «1-Ц». Его обязанностью было распределять литературу, организовывать театры и охранять их.

Государственный обвинитель: А чем занималась подчиненная вам полевая жандармерия?

Ремлингер: Регулированием уличного движения... Ну, и некоторыми полицейскими мероприятиями, которые требовались в таком городе как Псков...

Так неприкрыто лжет Ремлингер. Пытаясь выгородить себя, он утверждает, что комендатуры в Карамышеве, Новоселье и других пунктах, находившиеся в его подчинении, занимались угоном советских людей в Германию и зверскими расправами без его ведома. Они выполняли, заявляет Ремлингер, приказы, полученные свыше.

Государственный обвинитель: Но приказы, относившиеся к вашим подчиненным, не могли не касаться вас?

— Да.

— Значит, вы их выполняли?

И Ремлингер, наконец, признается:

— Постольку, поскольку приказы были, — я их выполнял.

— Вы знали, что вы этим совершаете тягчайшее преступление, что вы нарушаете международную Гаагскую конвенцию, подписанную в свое время и Германией?

— Нет не знал.

Так же ведет себя Ремлингер и дальше. Он отрицает все, даже самые неопровержимые факты. Он утверждает, что ничего не знал о расположении возле Пскова лагерей для военнопленных, о смертности в этих лагерях, уносившей в могилу десятки тысяч человек, о массовых расстрелах военнопленных без суда и следствия. Он заявляет, что ему ничего не было известно о расстрелах женщин, детей, стариков. Он вообще не знает ничего, что могло быть поставлено ему в вину.

По просьбе государственного обвинителя суд повторно допрашивает подсудимых Зоненфельда, Скотки и Янике. Они вновь подтверждают, что приказы о сожжении деревень, расстрелах мирного населения отдавались Ремлингером, что именно по его приказам были сожжены десятки деревень, убиты тысячи женщин, стариков и детей. Ремлингер пробует отрицать эти показания^[255]. Тогда Зоненфельд, не выдержав и указывая на своего бывшего генерала, кричит:

— Ремлингер лжет!

К концу допроса под давлением оглашенных государственным обвинителем и председателем суда материалов предварительного следствия, уличаемый другими подсудимыми, Ремлингер признает себя виновным в ряде преступлений. Он подтверждает, что отдавал приказы об угоне советских людей в немецкое рабство и о сожжении деревень. Он признает, что во время организованных по его приказам экспедиций против партизан, карательные отряды уничтожали мирное население, расстреливали стариков, женщин и детей.

Допросом Ремлингера заканчивается утреннее заседание.