Глава 2. Историко-традиционное своеобразие

                   РОССИЙСКОЙ КОРРУПЦИИ

    

      2.1. Коррупциогенный потенциал законодательных актов

                                     

      Нормативно-правовая база современной России, как никакой другой элемент правовой системы выглядит внушительно и перспективно. Опыт многих поколений, удачные и не совсем удачные заимствования из других нормативных систем создают прочную основу для конструктивного реформирования. Необходимы только желания, средства и усилия здравомыслящих специалистов, чтобы возвратить это богатство в реальную жизнь. Очевидно, что сама переработка «свода законов» потребует его последующего выполнения, и оно может быть осуществлено только благодаря воплощенным в них духовным и национальным идеалам, которые сформированы в пространстве «Совместной идеи».

   Вместе с тем нет возможности утверждать, что существующей коррупциогенный потенциал, традиционно сложившейся нормативно-правовой базы России, не оказывает разрушительного влияния на правовую практику России. Известно, что она отличается от многих других стран и, особенно, от развитых государств прагматичного Запада тем, что ее публично-государственная система, будучи жестко централизованной, оставляет мало пространства для инициативы на местах. Но зато создает много возможностей для произвола в деятельности должностных лиц по своему усмотрению решающих свои жизненные проблемы.

   Иерархия власти построена так, что обеспечивает свою «вертикаль» для оперативного прохождения команд «сверху вниз» и срочного сообщения о принятых мерах отчетом «снизу вверх». При этом дублирование команды, как правило, отсутствует, контроль выполнение производится по факту отчета. Реальный контроль осуществляется, в лучшем случае, выборочно. Для этого выработаны специальные способы (комиссии, ревизии, проверки), по итогам которых принимаются определенные санкции за всю сумму неисполненных предписаний. Но нормативно-правовая база, президентские и правительственные указы, распоряжения, постановления, а затем подзаконные акты, ведомственные постановления, приказы и должностные инструкции образуют трудно воспринимаемый поток регламентирующих указаний и служат ориентиром для механического составления отчетов об их выполнении. При этом важно не упустить время отправления экстренных и периодических отчетов, востребованных срочными распоряжениями и постоянно действующими законами.

    В результате, для исполнителя проблемой не является выполнения требований законов, указов, инструкций и т.д., проблемой предстает своевременный отчет об их выполнении. Учитывая огромную массу отчетов, весь бюджет годового рабочего времени «низов» уходит на их подготовку и отправление. Еще сложнее ситуация у «верхов», поток «входящих» отчетов для которых не менее как в геометрической прогрессии, превышает количество «исходящих» указаний. Если исполнители не успевают выполнять распоряжения «верхов» то руководители не успевают читать отчеты «низов».  

   Поэтому законодательная деятельность государства, государственно-руководящая работа верховной власти, предписательно-командная активность ведомств нуждаются в предельном ограничении. Так, чтобы результаты их оперативно-распорядительной работы и стратегические рекомендации для подчиненных организаций и учреждений в сумме не перекрывали разумных масштабов. И эти масштабы оставляли простор не для произвола нижестоящих инстанций, а для их здорового творчества. Отсюда следует, что на первом месте нашей законодательной системы должна оказаться проблема самой государственной службы, ее методов, традиций, эффективности.

         В существующей системе коррупция находит идеальные условия для своего противозаконного развития. Она живет взаимным интересом потенциальных субъектов преступного сговора, всегда обостряясь при необходимости решить жизненно важную для гражданина проблему, четко обозначенными средствами конституционно-правового пространства, но в силу разных причин не устраивающими ходатая по назревшему вопросу. Тогда на лицо все созревшие предпосылки преступного сговора. И публично-государственный процесс «Предписание – Отчет о его исполнении» оказывается парадной стороной реальной жизни, протекающей в «тени» коррупции.

    В результате коррупция современной России достигла угрожающих масштабов, когда рейтинговое положение страны, ее престиж, а, главное, перспективы дальнейшего развития экономики, политические интересы нации, правопорядок и сама мораль оказались под ударом противозаконных связей и отношений между государством и преступным миром. Причем, что особенно опасно, коррупционная инициатива, чаще всего, исходит от должностных лиц, призванных как раз бороться с преступностью. А потенциальными взяткодателями выступает подавляющее число граждан России, одни – в качестве активных взяточников, другие - в качестве пассивных, идущих на преступление под воздействием разных форм вымогательства со стороны должностных лиц, третьи - в качестве равнодушных наблюдателей, совершающегося на их глазах и за их счет тяжкого преступления. Отсюда, важен акцент как раз на данном коррупциогенном отношении «гражданин – должностное лицо», где одна сторона добивается демократического, справедливого и свободного общества, другая – частной выгоды от бюрократического использования публичной власти.

    Поэтому в Послании Президента РФ Федеральному Собранию еще в 2008 году особо подчеркивалось, что для такого общества враг номер один – это коррупция. Устранение ее причин предполагает совершенствование государства и права, которые создают условия «невыгодности» коррупционного поведения»[96]. Аналогичную точку зрения Президент России В.В. Путин выразил и в новом Послании Федеральному Собранию РФ: «...главные проблемы – это низкая эффективность государственной власти и коррупция»[97].

  Таким образом, своеобразие современной коррупции России заключается в том, что она осуществляется под эгидой и неприкрытого воровства представителей высших эшелонов государственной власти. Она протекает, открыто и логически объяснимо необходимостью «приватизации», «ваучеризации», «демократизации», «легализации»,  которые должны положить начало процессу, так называемого «первичного накопления капитала» для России, которая, якобы ошибочно прервала свое естественное движение в рынок и теперь возвращается таким путем к исходным «справедливым» отношениям. Тем самым сама коррупция видится узаконенной. Она своеобразно поощряется нормативно-правовой базой, уделяющей максимум внимания вербальной логике законодательных актов, максимальной соразмерности преступления и наказания, не обращая никакого внимания на очевидный факт правового нигилизма должностных лиц.

    Подлинный смысл жизненного содержания правовой нормы оказывается глубоко скрытым многочисленными формальными фасадами. В результате, предпочтительнее остановиться на красоте гармонично соотносящихся частей правовой нормы: ее гипотезы, диспозиции и санкции, чем рискованно отправляться в путь за ее практической жизнью. Воистину правы русские мудрецы, утверждающие, что наши законы строги, но эта строгость смягчается необязательностью их исполнения. Поэтому, есть смысл как раз сконцентрировать внимание на нормативно-правовом регламенте государственных служащих.[98] Такая работа, ее направленность и энергия вселяют уверенность в успехе.

  Однако в каждом логически обоснованном тезисе заложено его противоречие отечественной практике. Во-первых, «достоверность декларируемых сведений» о доходах и имуществе служащих. Очевидно, что здесь образуется новая коррупциогенная зона. И по правилам вводимого мониторинга данное антикоррупционное предложение не может пройти антикоррупционный контроль, поскольку не препятствует коррупции, а переносит ее в другую точку. Проверяемому должностному лицу нужно будет делиться с проверяющим должностным лицом. Цепочка удлиняется. Ставки растут.

         Во-вторых, нарушение установленных правил поведения должно влечь юридическую ответственность». Должно, но не влечет, поскольку ведомственный контроль всегда формален, а внешний блокируется ведомственной «честью мундира». Отдав своего подчиненного на суд контроля, может ли рассчитывать на собственную дисциплинарную безопасность его непосредственный начальник. Писавший данный пункт автор не учитывает крепкой круговой поруки чиновничьих канцелярий.  

      В-третьих, и, в-четвертых - расширение списка лиц, ответственных за коррупцию, только отводит удар от государственных служащих, смягчая его силу, направленность и сам смысл. Вся антикоррупционная миссия предстает очередной кампанией, когда, уходящие угрозы экономических, финансовых, продовольственных, экологических и иных кризисов позволяет расслабиться и вернуться не к такой уж и актуальной, но всегда готовой быть подвергнутой самой строгой критике, коррупции.

   Многочисленные источники дают сведения о масштабах «воровства» на различных этапах истории России и о настойчивых попытках борьбы с ним, которые зачастую предпринимались на самом высоком уровне. Так, например, князь Б. Куракин в своих записках отмечал «порядок и правосудие» семилетнего правления царевны Софьи. Но, затем, наступило «непорядочное» правление царицы Натальи Кирилловны, и тогда началось «мздоимство великое и кража государственная, что доныне (писано в 1727 г.) продолжается с умножением, а вывести сию язву трудно. Петр жестоко и безуспешно боролся с этой язвой»[99]. Суд, денежные наказания, пытки, публичные наказания и казни губернаторов, вице-канцлеров, князей практически ничего не дало. Генерал-прокурор Ягужинский заверил царя, что воруют все, «только один больше и приметнее другого». Всесторонняя порча государственного аппарата делами и поступками самых близких императору выдающихся государственных деятелей оказалась непреодолимой для великого реформатора. Потому что он придворных взяточников по-домашнему наказывал палкой, а политических врагов, пропущенных через «тайные» канцелярии, «лечил» плахой как коррупционеров.   

   Это еще один штрих в парадоксальное ментально-правовое одобрение взяточничества российским общественным мнением. А.Ф. Кони, наблюдая реализацию практического отождествления общенационального интереса с частно-индивидуальным интересом российских должностных лиц в правоохранительной системе, когда самодержавие уже близилось к своему закату, особенно старательно описывал действия и поступки достойных, добросовестных представителей государственной и судебной власти, болеющих за порученное им дело и иногда даже погибающих на своем посту. Кажется, что он не хотел замечать недостатков деятельности российских должностных лиц, их профессиональной несостоятельности и паразитирования на обществе.[100]

        Главной предпосылкой сложившегося положения, в крайнем случае, в источниках коррупционных предпосылок и в коррупциогенных зонах, выступает веками поддерживаемая государственной властью безгласность, максимальная закрытость механизмов и самого процесса принятия общественно важных решений. Нормативно-правовая база своими основными нормами формально соответствует высоким требованиям эффективного противостояния коррупции. Но не исполняется как должно, заинтересованно и эффективно. Потому, что это было бы абсурдное выступление законодателя, законоисполнителя и законотолкователя против себя.

    То, что касается всех членов общества, решается отдельной группой или должностным лицом, официально признанная компетентность и профессионализм которого предоставляет ему возможность действовать тайно, что значит - безответственно.

Для примера следует рассмотреть конкретный правовой акт, созданный в таких условиях.     

     Особое место среди нормативно-правовых актов, посвященных борьбе с коррупцией и выступающих реальным оружием антикоррупционного наступлении, является Федеральный закон ФЗ - № 273 «О противодействия коррупции» от 25 декабря 2000 года.   

Его содержание, достоинства и недостатки заслуживают внимания. Среди них особое место занимают два вопроса. Первый из них выражен специфическим пониманием и толкованием явления, называемого в современной социологии «конфликтом интересов». Второй заключен в своеобразии стиля изложения предлагаемых нормативно-правовым актом мер для выполнения поставленных задач.

  В современном законодательстве и в теоретических разработках конфликт интересов рассматривается как негативное, общественно опасное и по своей сущности чрезвычайное явление в условиях якобы бесконфликтной деятельности официальных служб. И в этом своем качестве он подлежит оперативному предотвращению. Для чего разработана специальная технология мер «по недопущению любой возможности возникновения» конфликта. Она изложена в ст. 11 ФЗ № 273 «О противодействии коррупции» от 25 декабря 2008 г.

    До этого ст. 61 УПК РФ определяла обстоятельства, исключающие участие в производстве по уголовному делу должностных лиц, если они или их близкие родственники являются участниками данного уголовного дела, или «если имеются иные обстоятельства, дающие основания полагать, что они лично, прямо или косвенно, заинтересованы в исходе данного дела».

     Из практики известно, что такое требование больше формально, чем содержательно и, по существу дела ничего не меняет. Потому, что сам факт родства участника уголовного дела должностному лицу является сигналом для его коллег благополучно решить это дело. Но, чрезвычайность положения должностного лица, описанного данной статьей, по-видимому, автоматически распространилась на понимание сущности конфликта как такового. В то время как на деле, конфликт есть обычное для общественных отношений и тем более для правоохранительной деятельности явление.

Нашей задачей является обоснование непреодолимости, а в ряде случаев необходимости социальных конфликтов и утопичности стремления к бесконфликтной организации правоохранительной деятельности. Важно не только понимание конфликта интересов как нормы, но и определение механизма его оптимального разрешения, не допуская должностных злоупотреблений утверждением приоритета личных, ведомственно-корпоративных и иных интересов над общественными интересами.

    Современные авторы отмечают, что конфликт интересов является, во-первых, одной из трудных, болезненных проблем государственной службы, Во-вторых, что сложность данной проблемы и само ее наличие признано на официальном уровне. В-третьих, вопрос этот настолько важный[101], что ему посвящена специальная Программа государственной службы, призванная реализовать механизм обнаружения и разрешения таких конфликтов.

  Далее  В.В. Комлева вслед за законодателем приписывает конфликтам роковую силу провоцировать только девиации, быть признаком и результатом такой девиации. Они – воплощение преступности и проникая в святую обитель реализации важных государственных дел, нарушают ее покой, всегда противоречат государственным и общественным интересам, даже тогда, когда противостоят противозаконным интересам преступников.    

     Что делать? Как добиться того, чтобы должностное лицо не доводило дело до конфликта, который может выступать законным выполнением им своих обязанностей (открытый деловой конфликт), но может оказаться и конфликтом интересов, решаемых им в свою пользу, когда оно заменяет общественно-государственные интересы личными (глубоко скрытый, внешне не проявляющийся конфликт с законом)? 

    По тексту следует, что необходимо преодолевать стереотипы традиционно сложившегося поведения, по-другому оценивать нормы профессиональной этики, преодолевать иррациональное недоверие и нелюбовь населения, развивать личные качества чиновников. Еще лучше, в целом отложить эту трудную работу, предоставив будущим поколением решать те проблемы, с которыми не справились мы.[102]

   Или же, наоборот активно действовать, добиваясь отказа чиновника от своих личных интересов в пользу общественных и заставляя его понять смысл проводимых реформ, которые единственно и реализуют его же интерес.

   Только поняв прогрессивный смысл проводимых реформ, (поскольку немыслимо допустить, что действия реформаторов также проходят в условиях конфликта интересов), реакционные чиновники прекратят противодействие им.

      В итоге можно считать, что в литературе сложился стереотип понимания конфликта интересов, который задан официальным документом и поэтому приобрел статус «узаконенного». [103]

    То есть противоречие между личными (надо полагать незаконными) интересами должностного лица и законными интересами граждан, государства и общества возникает вследствие неизвестно откуда появившегося конфликта интересов. Но, на самом деле все обстоит наоборот - конфликт интересов должностного лица является отражением реального противоречия между его (законными и незаконными) интересами и интересами (также законными и незаконными) общества, государства и отдельного гражданина. Любая общественная ситуация представляет собой то или иное сочетание согласия и противоречия, когда интересы эти находятся в состоянии конфликта разного уровня его существования от незначительного расхождения до жесткого столкновения.

    Чиновники всех сфер и уровней, в пределах своих служебных полномочий и компетенции, призваны целенаправленно и постоянно, разрешать эти конфликты, а не ожидать пока они созреют в воображаемом «консенсусном  мире» для того, чтобы затем рапортовать об их появлении в вышестоящие инстанции как потребует далее ст. 11 закона «О противодействии коррупции». Там сказано, что госслужащий «обязан в письменной форме уведомить своего непосредственного начальника о возникшем конфликте интересов или о возможности его возникновения, как только ему станет об этом известно»[104].

   Конфликт - лат. conflictus - столкновение, разногласие, острый спор. Интерес есть повышенное внимание, которое уделяет, в данном случае должностное лицо определенному предмету, явлению Интересы выступают непосредственной предпосылкой социальных действий. И они практически всегда относительно разнонаправлены у разных людей. Иначе и не было бы необходимости в их специальном государственном регулировании.

Тем самым законодатель, определяя конфликт интересов как крайнюю и чрезвычайную форму противостояния должностных и личных интересов госслужащего, ошибочно отождествил ее с постоянно существующим, нормальным, рабочим противоречием личных и общественных интересов госслужащего. Он посчитал, что конфликт интересов может быть представлен только одной крайне опасной ситуацией, грозящей разрешится посредством преступного применения денег, ценностей, услуг, т.е. - взяткой. В результате этой ошибки всякий, в том числе, деловой конфликт воспринимается роковой аномалией, всякое несогласие выступает злом, независимо от того конфликтует ли должностное лицо с законом и законными интересами граждан или выступает в рамках закона против преступника.

    Читатель данного нормативного акта вместе с его нормативно-правовой рекомендацией механически воспринял и своеобразное понимание конфликта законодателем. Тем самым он отождествил преступный конфликт с деловым конфликтом, выступив инициатором искоренения конфликтов как таковых. 

    В  реальности конфликт - есть внешнее проявление внутреннего противоречия как источника саморазвития определенного процесса. То есть - это способ проявления его жизни. Поэтому необходимо не избавляться от конфликтов, а более продуктивно их разделять на конфликты позитивные и негативные, жизненно-важные и надуманные, а затем эффективно решать, желательно оптимальными средствами с минимальными потерями и терпимым ущербом для участников.

    Еще более запутана проблема конфликта интересов у молдавского аналитика[105]. Где на первый план выходит банальный вопрос о необходимости чиновнику решать общие проблемы, а не личные.

    И с таким пожеланием следует согласиться. Однако с той же оговоркой: бесконфликтность бессмысленна и в принципе невозможна и нужно бороться не с конфликтами, а с той стороной конфликта, которая отстаивает преступный интерес, и способствовать победе той стороны конфликта, которая легальна и легитимна. Более того, в этих целях можно и должно способствовать развязыванию конфликта, на первый взгляд кажется в бесконфликтном обществе, на самом деле преступно сложившихся отношений. 

    Тождество личных, профессиональных, ведомственных, общественно-государственных и т.д. интересов – есть проект законодателя, превратившего свое желание в требование нормативного текста. Но нельзя желаемое принимать за действительное. Если это происходит и конфликт интересов видится не обычным и неизбежным явлением в деятельности всякого частного лица, занятого общественными делами, а чрезвычайным событием, то тогда следует бить тревогу. Если этого не сделать, то вступит в силу фантастическое требование законодателя бороться с конфликтом как таковым, организовав для этого специальный превентивный, воистину «правоохранительный» дозор за возможностью его появления.

    «О возможном   конфликте интересов чиновник обязан поставить в известность непосредственного руководителя, - развивает далее законодательскую идею «рапортования» А. Янчева,- а также зафиксировать его документально, подписав необходимые документы о возможном конфликте интересов. Затем высшие органы власти информируют о ситуации конфликта специальную Главную комиссию по этике, (ее регламент и состав утверждает законодательный орган). И если невозможно исключить конфликт, чиновник должен подать прошение об отставке.  Любое должностное лицо или сотрудник, который сознательно не сообщает о конфликте интересов или не добивается необходимого одобрения, подлежит дисциплинарному взысканию вплоть до отставки»[106]. 

     В то время когда социальные процессы давно исследуются в статусе развивающихся на основе внутреннего противоречия как источника их саморазвития, хрестоматийной истиной социологии выступает утверждение, что «социальный конфликт является постоянным спутником общественной жизни, столь же соответствуя природе общества, сколь и консенсус»[107].

         Конфликт – есть своеобразное состояние покоя, а покой может рассматриваться как «свое другое» конфликтного состояния, как форма существования конфликта»[108] и т.д.

         С точки зрения современной конфликтологии, представленной различными школами, конфликт представляет собой неизбежное и всегда нормальное течение общественных процессов. Опасен не сам конфликт, а его возможные деструктивные последствия. Поэтому, например, «Левиафан» Томаса Гоббса – есть способ и средство не отмены конфликта, а его цивилизованного разрешения. Современная социология конфликта - это концепция позитивно-функционального конфликта Л. Козера (США), конфликтная модель общества Р. Дарендорфа (ФРГ), общая теория конфликта К. Боулдинга (США), теория социальных коллизий Дж. Рекса (Англия), социология конфликта Г. Зиммеля (ФРГ), школа конфликта социального дарвинизма Г. Ратценгофера (ФРГ) и т.д. Все эти относительно разные концепции конфликта сходятся в одном – в признании конфликта непреходящим, существенным элементом социальных процессов, источником саморазвития общества, перманентно сменяющим друг друга, или же сменяющимся молниеносным согласием, которое немедленно превращается в различие, доходящее до противоположности.

         Ответственность за конфликт необходимо потребовать от инициаторов, инспираторов, создателей искусственных проблем, в противном случае   законодателям придется рекомендовать всю жизнь писать одни только доклады о непрекращающихся угрозах со стороны бесконечных конфликтов, неотвратимо вызревающих в толще жизни. Или оставить это явно не юридическое занятие и прислушаться к мнению юриста, специализировавшегося как раз в теории юридического конфликта. Это польско-австрийский автор теории Л. Гумилович. Он считал, что: а) конфликт лежит в основе исторического процесса; б) конфликт являются не чрезвычайным событием, тем более не негативной аномалией, а фактором прогресса; в) конфликт - явление вечное; г) деловые, жизненные конфликты не разъединяют, а наоборот, сплачивают людей, способствуя единству общества, возникновению более широких и основательных общественных объединений [109].

      Если все сказанное верно, то остается посмотреть, как этот непреодолимый конфликт интересов проявляется у самого автора нормативных актов и не является ли он главным поставщиком неэффективных законов, которые затем исполняются в том же ключе конфликта интересов с подменой общего интереса  на частный интерес законоприменителя. И в конце законодательно-законоприменительно-законоисполнительного и т.д. процесса вынуждены фиксировать результат прямо противоположный тому, который еще получен не был. 

     Неадекватное понимание и толкование конфликта интересов в ФЗ №273 «О противодействии коррупции», излагается своеобразным стилем изложения законодательных предписаний, которые подлежат реализации за счет правовой корректировки.

Основным понятием, используемым в законе, является «коррупция»[110] как злоупотребление служебным положением.      Вторым основополагающим понятием закона обозначено «противодействие коррупции».[111]      Тем самым уже первая статья этого важного нормативного акта демонстрирует характерную для таких документов непреодолимую анонимность, с одной стороны, подчеркивающую его эпохальную значимость, когда рекомендуется (предписывается или планируется, уведомляется или информируется, приказывается или сообщается, проектируется или утверждается) буквально всем федеральным органам, органам нижестоящей власти, институтам гражданского общества, организациям и физическим лицам выступить в качестве субъектов антикоррупционной деятельности и с момента опубликования данного закона приступить к ликвидации коррупции, т.е. «все на фронт». И эти «все», во-первых, объявлены участниками борьбы с коррупцией «в пределах их полномочий». Во-вторых, открывая новый «фронт», они должны будут так же, как и до его утверждения, исправно выполнять свои обычные обязанности. Следовательно, данная деятельность пока что предстает дополнительной, непредвиденной, не планируемой, не компенсируемой, незнакомой и т.д. работой.       О важности проблемы коррупции и месте данного нормативного акта в иерархии существующих законов в его тексте ничего не сказано. Остается непонятным как, за какой счет, на какие средства, сократив время на какую работу, какие должны быть, предъявлены результаты и т.д. следует претворять в жизнь его требования. Тем более что остается неопределенной степень его предписательного статуса, механизм исполнения и санкции в случае нарушения.      Если это призыв-предупреждение к тому (или о том), что всем угрожает опасность и необходимо проявить личную инициативу для собственного спасения то, логика требует, хотя бы построения общей иерархии ролей в коллективной борьбе, распределения ответственности, установления последовательности действий, их координации, с обозначением конкретных, ответственных и вспомогательных субъектов антикоррупции.      Если смотреть еще шире, то возникает вопрос, что такое юридический закон вообще и данный закон, в частности? Это - предписываемое для обязательного исполнения правило, невыполнение которого угрожает тяжелыми последствиями естественного характера, в результате метаморфозы общественного, целенаправленно регулируемого процесса в стихийно развивающийся ход событий. Он останется все тем же общественным процессом, но только, потерявшим не только свою централизованную координацию (попыткой восстановления которой и является данный закон), но и превратившимся в централизованно не координируемое течение событий, лишенное осмысленного восприятия со стороны его рядовых участников, т.е. граждан.     Если это так, то тогда это - закон-предупреждение поступать по собственному усмотрению, с учетом возможных тяжелых естественных последствий, вытекающих из пренебрежения данным законом-предупреждением-информацией.      Или это - уведомление, предупреждение и одновременно категорическое предписание с применением всех выработанных законом средств и сил для предотвращения общественной катастрофы и избежание гарантированной национальной гибели, тогда очевидность ее трагических последствий должна быть ограничена серьезностью ответственного предупреждения с последующим возложением ответственности на инстинкт самосохранения информируемых граждан, сопровождаемой оказанием им требуемой на этих основах государственной помощи. Это самоспасение при заинтересованном участии официальных государственных органов. Государство и право при этом выступают средством информации и минимальной помощи, что вполне вписывается в рамки демократического режима.      Или это – настоятельная рекомендация для сознательного и обязательного учета ситуации и приложения возможных усилий для предотвращения потенциальных угроз силами способных на такие действия, готовых к их осуществлению и практически самодостаточных участников этих процессов. Тогда это - закон-рекомендация, также адресованный рядовым гражданам для их содержательного информационно-рекомендательного «довооружения». Тем самым, речь идет о самостоятельном преодолении тяжелых последствий неадекватно протекающего общественного процесса гражданами.       Возможно, что это документальный анализ чрезвычайно опасного общественного явления, до предела усложняющего общественные отношения и требующего бдительности для предотвращения грозящей опасности. Причем очевидно и много раз доказано и проверено историей, что самодеятельные усилия со стороны граждан не всегда являются перспективными. Необходима централизованная и наряду с этим  строго регламентированная, планово координируемая профессиональная деятельность ответственных официальных лиц, в свою очередь контролируемых специальными органами и широкой общественностью.      Государству и праву отводится решающая роль в деле организации противодействия, в данном случае, коррупции с определением соответствующих, соразмерных опасности, санкций к официальным лицам за неэффективную деятельность и равно к рядовым гражданам, нарушающим требования закона. Санкции подлежат обязательному осуществлению в случае, когда компаративный анализ свидетельствует об очевидном развитии угрожаемого явления, явной недостаточности принимаемых мер, при попустительстве официальных субъектов или, тем более, даже при их способствовании развитию негативных процессов. Такое положение дел необходимо востребует жестких, буквально диктаторских методов государственно-правового управления на основе гарантированной законности и гарантированной же ответственности виновных в невыполнении закона. Неотвратимость наказания за невыполнение закона угрожает при этом, в первую очередь, тем, кому он адресован. Применительно к коррупции - это все перечисленные во 2 статье закона органы, институты, организации и физические лица. Что само по себе невыполнимо, абстрактно и алогично. При этом реальная роль закона в действительности автоматически сводится к простому предупреждению об опасности, к информированию о ней с благим пожеланием справиться с угрозой собственными силами. Тогда и ответственность, определяемая санкцией за нарушение закона, делающая его полноправным правовым актом принуждения к своему исполнению, превращается в условность.      И все же остается надежда, что это не очередная имитация законосозидания и законоисполнения, а, действительно, необходимая правовая норма, подлежащая обязательному выполнению.      Тогда это – закон - категорический императив, при игнорировании которого наступает неотвратимое возмездие не столько со стороны стихийно развивающихся процессов, сколько со стороны целенаправленно действующей государственно-правовой системы. Тогда коррупция выступает не столько катастрофической угрозой национальной безопасности, т.е. не стремительным изменением общественной системы в ответ на внутренние или внешние воздействия, сколько серьезной издержкой общественных процессов, которая подлежит контролю для предотвращения катастрофы. Тогда это - закон-предписание, призванный упредить и предвосхитить естественно-исторически протекающие события. В данном случае это предупреждение трагических последствий для политико-правовой системы, неотвратимо деградирующей под воздействием коррупции с превращением в конгломерат анархически выродившегося общества или превратившегося в жесткую диктатуру псевдогосударственного своеволия.       Если это так, то очевидны его изъяны, требующие срочной доработки по части, во-первых, конкретизации субъектов антикоррупции. Количество этих субъектов должно быть ограничено. Они должны быть персонифицированы, наделены дополнительными полномочиями и основательно стимулированными. В крайнем случае, эта важная и ответственная работа не должна выглядеть дополнительной нагрузкой, выполняемой «по возможности», на основе антикоррупционного энтузиазма и некой «правовой сознательности».      В противном случае, в таком виде данный закон просто вреден, поскольку демонстрирует откровенно самоустраняющуюся позицию государства и права от грозной общественно-правовой проблемы. В то время как негативные последствия можно было бы нейтрализовать конкретизацией ответственного лица с последующим ограничением числа виновных и их действительным наказанием в пределах отстранения от должности или вынесением реального срока за преступление. В случае обнаружения должностного конфликта интересов, последнее должно быть специально оговорено в УК РФ.       Во-вторых, после того как закон определил «ЧТО» такое коррупция и «КТО» ей обязан противодействовать, логично звучит статья 2 -  «Правовые основы противодействия коррупции». То есть «КАК» с нею бороться. Статья 3 - определяет основные принципы. Статья 4 – указывает методы международного сотрудничества.   Статья 5 - представляет организационные основы противостояния коррупции.       Таким образом, законодатель отобразил основные и необходимые жизненно-важные позиции иного конфликта.      Общий ответ на этот вопрос дает статья 2. Она гласит, что правовыми основами противодействия коррупции выступают Конституция России, федеральные конституционные законы, принципы и существующие нормы отечественного и международного права. Тем самым данный Закон приобретет всемирную значимость и предстает авторитетнейшим средством противодействия коррупции. Осталось добиться его результативного исполнения, которое, по-видимому, возможно только при развитой гласности, всесторонней открытости, не допускающих нарушений самых простых требований обществознания и логики построения законодательных актов, как это произошло в данном конкретном случае.       Точно также тайна остается непреодолимым условием коррупционных процессов и нашего времени. Она позволяет создать необходимую для взятки «тень». Она требуется даже тогда, когда у общественно-публичного деятеля, должностного лица усматривается конфликт интересов в минимальных масштабах.

В настоящее время слабым местом должностных лиц всех уровней и категорий является помощь в получении, ремонте квартиры, дома, дачи. Пресса может справедливо или с целью шантажа затрагивать фигурантов,

которые всегда выглядели «купленными» заинтересованными лицами, криминальными структурами или проявляли личную инициативу по «обустройству».  В любом случае это всегда шло в «пассив» их послужного списка, часто ставило точку на хорошо осуществляемой карьере.