Предмет и задачи историографии.

Историографический факт, историографический источник.

                          Исходным материалом для историографических исследований являются историографические факты. Историографический факт во многом базируется на историческом факте. Исторический факт – это фрагмент исторической действительности, связанный с субъектом познания, вошедший в сферу его общественно-исторической практики и ставший элементом системы научного знания, включенный в теоретические обобщения как исходное основание. Рассмотрим логико-гносеологическую структуру исторического, а на основе его и историографического факта (по образному выражению М.В. Нечкиной, исторический факт является жилплощадью для факта историографического), которая отражает звенья в цепи процесса исторического, а также историографического познания (См. схему).

 

Исторический факт как реальное событие исторического процесса

 

Факт, заключенный в историческом источнике (изучает источниковедение)

 

Научный исторический факт. Историографический факт как реальное событие истории исторической науки

 

Историографический источник

 

Научный историографический факт.

 

Под историографическим фактом А.М. Сахаров понимал научное знание, добытое исследователем, в результате определенных научных операций. Однако предложенное определение вызывает возражение как несколько общее. Чаще других в литературе используется определение, данное в статье А.И. Зевелева и В.П. Наумова: «Историографическим фактом является факт исторической науки, несущий информацию об исторических знаниях, используемых для выявления закономерностей развития истории исторической науки».

Важным понятием историографии как науки является историографический источник. Это всякий источник, содержащий данные по истории исторической науки. Правда, такое несколько упрощенное определение вызывает серьезные возражения. Так, Е.Н. Городецкий считает, что «определение историографического источника нуждается в большей масштабности», оно должно включать «… материалы, которые важны и необходимы для понимания процесса развития исторической науки». Историографический факт по своей функциональной нагрузке шире, чем историографический источник. Не каждый историографический факт «материализуется» в источник, доступный для широкого изучения (например, материалы лаборатории историка, рукописи книг и диссертаций, неизданные стенограммы дискуссий и научных конференций). Историографические источники принято классифицировать по видам, происхождению и авторству. Одним из самых многочисленных историографических источников считаются труды историков

Проблема начала русской историографии.

Лекция 3. Историческая мысль в Русском государстве второй половины XV- XVI вв.

План:

1. Летописные памятники исторической мысли.
2. Хронографы на Руси.
3. Новые типы исторических произведений второй половины XVI в.

 

Источники и литература:

Корецкий В.И. История русского летописания второй половины XVI – XVII вв. М., 1986.

Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI – XVII вв. М., 1980.

Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М., 1993.

Юрганов А.Л. Идеи И.С. Пересветова в контексте мировой истории и культурыф // Вопросы истории. 1996. № 2.

 Будовниц И.У. Русская публицистика XVI в. М., Л., 1947.

 

Хронографы на Руси.

Новым видом исторических сочинений на Руси XV – XVIвв. Стали хронографы, появление которых было связано с усилением интереса к всемирной истории. Буквально «хронограф» в переводе с греческого на русский язык означает то же самое, что и летопись. Хронографы, созданные в России, отличались от обычных летописей тем, что в них русская история излагалась в тесной связи с материалом, касающимся мировой истории. Хронограф – это летопись, в которой освещение событий дается с точки зрения их всемирно-исторического значения.

Греческие хронографы были известны Руси ещё в XI в. Сведения о всемирной истории, которые упоминаются в ПВЛ, летописцы могли подчерпнуть из известных византийских хроник – Георгия Амартола и Иоанна Малалы. Византийские хроники дали возможность древнерусскому читателю ощутить свою страну частью мирового сообщества.

По мере возрастания интереса к всемирной истории потребность в хронографах возрастала. Древнейшим из известных нам хронографических сводов явился хронограф, составленный в XIII в., объединивший библейские книги, выписки из хроники Малалы, «Александрию» (эллинистический роман об А. Македонском). Но этот хронограф не получил широкого распространения, до нас не дошел (условное название - I редакция «Летописца еллинского и римского»                                                                

В середине и во второй половине XV в. была составлена вторая редакция «Летописца еллинского и римского». Именно в середине XV в. интерес к всемирной истории был исключительно велик. В это время внешняя политика Российского государства приобретает большой размах. Расширяются дипломатические связи с Западом и Востоком. Русское правительство обменивается посольствами с рядом государств. В этой связи задача хронографов показать международное значение Руси становится особенно актуальной. Эта редакция отличалась от первой более широкой источниковой базой, внешним оформлением материала (членение текста на главы). В ней присутствуют три фрагмента, извлеченные из русских летописей, посвященных истории Руси. Однако задачу объединения всемирной и отечественной истории этот хронограф не решил.

Эту задачу решил другой памятник русской хронографии – «Русский хронограф». Первая сохранившаяся редакция русского хронографа относится к первой четверти XVI в. В советской литературе назывался 1512 г., но исследователь Б.М. Клосс назвал другую дату – 1516-1522 гг. Исследователи высказали предположение, что в основе этой редакции лежит Хронограф, составленный в начале 40-х гг. XV в. выходцем из Сербии Пахомием Логофетом.

Цель своего труда составитель видел в следующем: поведать об устроенном богом мире и свершившихся в нем событиях, стремясь «избрать из многих летописных и бытийских (библейских и хронографов) книг нужнейшие и важнейшие и собрать воедино, ибо все те книги об одном пишут, а во всех много разночтений». Составитель отказался от прежних приемов компиляции, когда текст монтировался из готовых блоков: в пределах избранных фрагментов текст оставался почти неизменным. Составитель же хронографа прибегает к пересказу источников, это дает ему возможность сократить объем текста при незначительных утратах объема информации.

Первая редакция русского хронографа делится на 208 глав, главы делятся на отдельные статьи с особыми заголовками, но без нумерации. В начале приводятся библейские легенды от сотворения мира, дается история Израиля, излагается история персидских царей, описывается деятельность Александра Македонского, говорится о египетских Птолемеях и Антиохийском царстве. Новым композиционным элементом стал рассказ о «разорении Трои». Далее излагается и римская история, история Византии, причем особое внимание уделяется возникновению и распространению христианства. Материал по истории Западной Европы в первой редакции отсутствует. Заканчивается Хронограф главой о взятии Царьграда турками в 1453 г.

Рассказ о падении Константинополя подводит читателя к к заключительным фразам, где речь идет о том, что Русь осталась единственным оплотом православия и явилась преемницей великой в прошлом Византийской империи.

Хронограф представляет собой историю древних «царств» и «царей». К личностям правителей приковано внимание Хронографа. Ведется специальный счет царствований. Весь мировой ист.процесс представляется составителю как история возвышения и падения ряда «царств». В этом отношении это типичное произведение средневековой историографии. В самом построении Х. отражаются религиозные христианские аспекты повествования. Специальные главы посвящены отдельным церковным соборам, разоблачаются ереси и еретики.

Составители хронографа использовали периодизацию всемирной истории по четырем монархиям: Вавилон, Персия, Греко-Македонское царство и Римская империя. Известная идея «длящегося Рима» была продолжена до «Российской земли», которая «растет, и младеет, и возвышается».

История в трактовке Хронографа проявляется в действиях людей, которые вызваны человеческими свойствами, их пороками и добродетелями. Поэтому в Хронографе нашли место психологические характеристики, Они обычно гиперболичны, неумеренны по обилию эпитетов. Мировая история представляется составителю Хронографа местом игры человеческих страстей и ареной направляемых ими человеческих действий. И все же человек зависит от потусторонних сил.

В начале XVII в. была составлена новая редакция Русского хронографа 1617 г. Она значительно отличается от первой. В ней сокращена библейская часть, добавлено много нового материала, например, статьи географического содержания. Одним из основных источников послужила Хроника Мартина Бельского. Появляются сведения о латинах, Т.Е. странах католического вероисповедания, много сюжетов по античной мифологии. Русская история представлена крайне неравномерно. Уделено внимание событиям Смуты начала XVII в.

Хронограф 1617 г. утрачивает былую композиционную стройность и напоминает собой сборник статей, расположенных в хронологическом порядке. Эта тенденция становится в XVII в. главенствующей в хронографическом жанре. Исследователи выделяют и третью редакцию Русского хронографа (примерно 1620 г.), в которой расширены историко-географическое описание Европы, Америки, Азии, Африки.

 

Исторические повести.

 

События Смуты вызвали подъем исторической мысли, появилось огромное количество исторических произведений, повестей. В них сохранился летописный способ изложения. Дьяк Иван Тимофеев в своем «Временнике» дал своего рода методическое обоснование этого: «предняя последи писать, последняя же напреди, ниже подробну». Самая ранняя из исторических повестей о Смуте — повесть 1606 г. в составе «Иного сказания» полностью сохранила летописную точность и хронологическую последовательность изложения. Летописи  органически вошли в состав повестей XVII в. («Извет старца Варлаама», «Сказание о поставлении на патриаршество Филарета Никитича», повесть «О рождении князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского», «Сказание Авраамия Палицына», «История о первом Иове, патриархе московском» и многие другие).

Объясняя бурные и бедственные события начала XVII в., авторы исторических повестей говорили о «зломыслен-ном» дьяволе, который «вниде в сердце» «пронырливого» Бориса Годунова, и о «ростриге Гришке Отрепьеве», который предал свою  душу «сатанине», о превеликом божием гневе и об умножении грехов «всего православного крестьянства», вызвавших этот гнев. Говорили они даже о грехопадении Адама и Евы, от которого злоключения рода человеческого не прекращаются и доныне. Но вместе с этими традиционными средневековыми объяснениями на страницы повествований проникают и совершенно иные объяснения произошедшего. Так, келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын, вскрывая причины массовых побегов на юго-западные окраины России, сосредоточения там бунтарских элементов, и начала «разбойничества», говорит о закабалении бедных и голодных, рассказывает о многих «начальствующих», которые «в неволю поработивающе кого мощно».
Автор другого исторического повествования — дьяк Иван Тимофеев характеризовал войско И. Болотникова как холопскую рать. Он говорил, что «своенравнии раби ратию пришедше» к Москве. Таким образом, социальные корни и классовый характер гражданской войны уже выступают в некоторых произведениях начала XVII в. Однако от начала XVII в. до нас дошли исторические произведения, демократического характера. Так, в написанном несколько позже 1625 г., псковском сказании «О бедах и скорбех и напастех, иже бысть в Велицей России» виновниками.бед признаются бояре и «силные градодержатели.

Новостью русской литературы начала XVII в., связанной с гуманистическими идеями, явились размышления над характером человека. О. А. Державина и Д. С. Лихачев обратили внимание на это существенное новшество. Для летописей и хроник средневековья было типично небрежение к психологическим характеристикам, к индивидуальным особенностям исторических деятелей, к развитию людских характеров. Средневековые историки описывали поступки князей, полководцев, деятелей церкви, но редко входили в психологическое объяснение этих поступков, а описание характеров укладывалось в трафарет абсолютно добродетельного или абсолютно злого человека.
Рассказывая о Борисе Годунове, дьяк Иван Тимофеев считает необходимым подчеркнуть противоречивость его человеческих качеств и политических поступков. Тимофеев даже сообщает своим читателям, что, поскольку он подробно характеризует злодеяния Годунова, он не имеет права проявлять леность в описании его добрых дел. Только раскрывая в характере царя и в его политике как злые, так и добрые черты, Тимофеев надеется избежать обвинения в неправде.
Другие писатели начала XVII в. тоже отмечали противоречивость характера Бориса Годунова: его лукавый нрав и властолюбие, с одной стороны, мудрость и боголюбие — с другой. Отмечали и сложность характера царя Василия Шуйского, который был «книжному почитанию доволен и в разсуждении ума зело смыслен» и в то же время «скуп велми и неподатлив» (неблагожелателен), прислушивался к тем, «который во уши его ложное шептаху», и даже «к волхвованию прилежал».
В описании внешности правителей некоторые писатели начала XVII в. далеко отошли от трафаретов средневековья, согласно которым добрые князья были телом «дородны» и лицом «чермны» и обладали «великыми очами».
В законченной в 1626 г. «Повести» И. М. Катырева-Ростовского, родственника царя Михаила Романова, говорится, что при выдающемся разуме («чюдном разсуждении») и других замечательных качествах Иван IV обладал «образом нелепым» (некрасивым лицом), «очи имел серы, нос протягиовен… возрастом (ростом) велик бяше, сухо тело имея, плещи имел высоки, груди широки, мышцы толсты». Что же касается Василия Шуйского, то его облик дополняется такими реалистическими характеристиками: «Возрастом мал, образом же нелепым, очи подслепы име».40
Л. В. Черепнин, который приводил в своем курсе лекций по историографии эти личные характеристики царей, справедливо подчеркнул, что они отличались большой разносторонностью и сложностью, по сравнению с характеристиками русских историков, писавших до XVII в, Л. В. Черепний говорит о «примитивном психологизме» Ивана Тимофеева, выступавшего «с позиций феодальной историографии».Однако следует добавить, что для своего времени психологизм Ивана Тимофеева и других авторов исторических повестей начала XVII в. не был примитивен и соответствовал психологизму историков Возрождения.

В XVI и в начале XVII вв. интерес к человеку как творцу истории, к человеку с индивидуальными чертами характера значительно возрос, и это позволяет сблизить процессы, протекавшие в историографии западного Возрождения с соответствующими процессами, происходившими в России. Однако нельзя забывать, что ни один русский историк XVI—начала XVII вв. не порвал полностью с провиденциализмом, как, впрочем, и большинство их западных современников.
Мы все же должны признать наличие в русской историографии второй половины XV— начала XVI в. таких гуманистических черт, как усиление внимания к человеку и к реальным политическим мотивам его деятельности, проявление интереса к античным философам и историкам, появление крупных исторических произведений, не связанных формой погодных записей, а главное, утверждение идеи политического единства русской земли и русского народа.

Следующим циклом памятников исторической мысли конца XVII столетия стали повести, написанные вскоре после окончания крестьянской войны (1667-1671) под предводительством Степана Разина. Известны четыре повести: «Астраханское сказание Петра Золотарева», «Известие о бунте и злодействиях донского казака Стеньки Разина», «Сказание о явлении и чудесах пресвятыя владычецы нашея, нарицаемыя Тихвинская, о избавлении града Цивильска от нахождения казаков Стеньки Разина с товарищи» и «Сказание о нашествии на обитель преподобного отца нашего Макария Желтоводского, бывшего от воров и изменников воровских казаков». Наиболее примечательно произведение служилого человека, сына боярского Петра Алексеева Золотарева. Краткий вариант золотаревского «Астраханского сказания...» был составлен через год после гибели митрополита Иосифа, казни С, Разина и его сподвижников. Повествование носит форму распросных речей соборных попов Кирилла Елисеева и Петра Иванова. Однако в стране оставалась достаточно тревожная обстановка, волновались казаки, продолжалось восстание в Соловецком монастыре, волнения на Дону и в Поволжье. Чтобы воздействовать на народ, Золотареву было предложено составить пространный вариант «Сказания...» в «память предыдущим родам» и в напоминание о мученниках, «которые за православную веру и российского самодержца пострадали от воров и изменников». Среди источников «Сказания...»: дневниковые записи самого Золотарева, материалы приказной палаты, архиерейского дома, житийная литература и устные свидетельства очевидцев. Отличительная сторона «Сказания...» в том, что оно уже никак не напоминает летопись. В содержании мы видим смешение различных стилей, «чудеса» и «знамения» перемеживаются с реальным, последовательным изображением астраханских событий и военных действий обеих сторон. Автор подробно описывает грабежи, расправы над служилыми людьми, сражения, перечисляет множество имен. Следует также отметить еще одно новое явление — сам Золотарев — лицо светское, поэтому и произведение его отличается попыткой выявить не только реальные связи в описываемых событиях, но и дать им свое толкование.

Другие вышеупомянутые повести и сказания, хотя и написаны с позиций провиденциализма (т.е. предначертаний воли Божьей), тем не менее их авторы также обращают внимание На реальные причины исторических событий, конкретные действия людей, логику их поведения и жизненные обстоятельства. В результате мы можем заключить, что к концу XVII в. исторические труды становятся более целенаправленными и социально злободневными.

 

Записной приказ

Однако не только отдельные исторические произведения имели место во второй половине XVII в. Правительство Алексея Михайловича попыталось создать специальное учреждение -Записной приказ, предназначенный для сбора источников и создания трудов по истории России. Приказ был организован по указу царя от 3 ноября 1657 г. и просуществовал два года до смерти его начальника Г. Кунакова. Перед служащими была поставлена задача: «записывать степени и грани царственные». Особое внимание обращалось на сбор источников, в связи с чем предписывалось брать книги из приказов и «где сведает» начальник.

Продолжить деятельность Записного приказа было суждено дьяку московских приказов Федору Грибоедову. Подьячий, а затем дьяк приказа Казанского дворца, участник законотворческой комиссии по составлению Соборного уложения 1649 г., активный деятель Переяславской рады и дипломат Грибоедов стал первым летописцем династии Романовых. Труд Ф. Грибоедова «История о царях и великих князьях земля Русской» стал продолжением «Степенной книги» от конца XVI в. до времени правления царя Алексея Михайловича. Автор использовал различные повествовательные (нарративные) источники: «Степенную книгу», редакцию 1617г. «Русского хронографа», «Сказание, иже что содеяся во гражданстве» Авраамия Палицына, «Грамоту об избрании на престол царя Михаила Федоровича» и «Соборное уложение патриарха Феофана», а также различные приказные записи. По характеру использования источников «История...» Грибоедова представляет собой компиляцию больших отрывков и отдельных фраз упомянутых выше произведений. В основе труда Грибоедова присутствуют две идеи: царская родословная, начиная от Августа — кесаря Римского, его «присного брага, имянем Пруса», а также предыстория воцарения династии Романовых, включая события Смутного времени. В «Истории...» нет политических событий, ратных подвигов и дипломатических трактатов, не упоминаются борьба с татарами, воссоединение Украины с Россией и т.д. Виновником всех бед объявлен Борис Годунов, а самое большое внимание уделено восшествию на российский престол Михаила Федоровича. Интересно отметить, что труд Ф.А. Грибоедова долго редактировался, известно десять его списков и несколько редакций. Работа над «Историей...» была закончена в 1669 г., за что автор был награжден жалованьем.

Относительно предназначения «Истории...» интересное предположение сделал С.Ф. Платонов. По его мнению, работа Грибоедова была составлена для первоначального руководства и воспитания царских детей, чтобы они знакомились с историей своей Родины, семейными традициями и «судьбами великого княжения Московского». А как мы помним, детей у царя Алексея Михайловича было 12 и он очень серьезно относился к их воспитанию и просвещению. Впоследствии книга Ф.А. Грибоедова была дополнена перечислением всех царских детей до времени правления Федора Алексеевича, множеством боярских фамилий, имела широкое хождение в придворной среде и служила общеобразовательным, учебным целям.

 

Эволюция летописания.

 

Во второй четверти XVII в. интерес к летописанию вновь возрастает. Многие из произведений исторического характера дополняются заметками летописного характера. Возникают такие произведения, как, например, «Новый Летописец», своего рода рассказ, составленный за один прием.

Утратив свой официальный характер, летописание сохраняется по областям, монастырям и все больше переходит в частные руки. Местная летописная литература даже переживает своего рода подъем, особенно в Новгороде Великом, Пскове и Тобольске. Перестав быть официальными, областные летописи возвращаются к старым, традиционным формам и в то же время в них проникает простой разговорный язык, фольклор, рассказы очевидцев. Новгородские и Псковские летописи этого времени стоят на стороне мелкого люда против «властителей». Среди прочих особенно выделяются Уваровская. Забелинская и Погодинская летописи. Развитие городского летописания сопровождалось появлением новых летописных скрипториев (мастерских) как в Москве, так и в Астрахани, Архангельске, Устюге Великом, Вологде, Холмогорах, Ростове, Костроме. Нижнем Новгороде, Тамбове. Летописанием занимались дворяне, монахи, приказные подьячие и церковные дьячки, горожане, стрельцы, казаки и даже крестьяне.

Исследования последних десятилетий позволили опровергнуть мнение об «угасании» русского летописания к концу XVI столетия. В трудах академиков М.Н. Тихомирова и Л.В. Черепнина, крупных ученых А.Н. Насонова, А.А. Зимина, В.И. Корецкого, В.И. Буганова, С.Н. Азбелева, К.Н. Сербиной, А.П. Богданова и многих других убедительно доказывается, что летописная деятельность в конце XVI и XVII вв. значительно расширяется, в последней четверги XVII в. происходит эволюция русского летописания, продолжающаяся и в XVIII в. Летописные центры официального характера объединяли творческие силы окружения российских патриархов и служащих Печатного двора. Помимо Свода 1652 г., исторических компиляций и сводов 70-90-х гг. XVII в., здесь были созданы оригинальные летописи, посвященные древним и современным событиям — Мазуринский летописец, Летописец 1686 г.

В XVII в. возникает особая литература о Сибири (Есиповская и Строгановская летописи), которые содержат исторические и географические описания Сибири. Однако следует отметить, что одно из первых русских описаний Сибирской земли было составлено в конце XV столетия. Это — «Сказание о человецех незнаемых в Восточной стране» — первое полуреальное описание сибирских народов, которые собирательно называются в нем «самоедь». В действительности речь идет о ненцах, хангах и манси. Всею перечислено девять видов «самоеди», и каждый раз сообщается об их образе жизни, промыслах и товарах, которыми они располагают. Сказание сохранилось в четырнадцати русских рукописях конца XV— первой половине XVIII столетия, а также в переводе англичанина Ричарда Джонсона (около 1560 г.). Б настоящее время учеными обсуждаются две кандидатуры на индивидуальное авторство вестей «О незнаемых человецех»: слуга пермского епископа Филофея Леваш и холмогорский купец Федор Товтыгин, Несомненно одно, что книжник, оставивший нам описание Восточной страны, уже довольно много знал о далеких народах за Камнем и, вероятно, имел собеседников — «самовидцев», этой страны.

К 1672 г. относится чертежное описание — «Список с чертежа Сибирскыя земли», в 1663 г. составлено «Описание новые земли, сиречь Сибирского царства». В описания также проникал фольклор, местная легенда, предания и т.д. В 1621 г была организована Сибирская архиепископия, где архиепископ Киприан Старорусенков составляет синодик, в основе которого были «казачьи» написания и татарские записки.

Первые сибирские летописи отличаются большой пышностью слога, риторическими оборотами, вымышленными диалогами и содержат описание Сибири, торжественное введение и заключительную часть о торжестве христианства в Сибири, которая была раньше местом «вогнеждения» зверей и «водворения» сиринов, а стала прибежищем христианства. Особое место в Сибирских летописях занимает прославление Ермака и его казаков.

Основная цель Строгановской летописи — доказать участие Строгановых в покорении Сибири. Казацкое происхождение Сибирских летописей способствовало постепенному обрастанию их фольклорными темами. Строгановская и Есиловская летописи получили широкое распространение, многократно переписывались и постепенно утрачивали свой официальный характер.

Выдающаяся роль в распространении знаний о Сибири принадлежит Семену Ремизову. В конце XVII в. он составляет чертеж всей Сибири, в 1701 г. — Атлас Сибири, рисует портреты «российских державцев», составляет этнографическую карту Сибири и «Историю сибирскую». Последняя представляет собой ряд небольших статей, каждая из которых надписана над определенной иллюстрацией, выполненной самим Ремизовым. В качестве канвы была использована Емловская летопись, дополненная многочисленными устными татарскими и русскими преданиями, песнями и плачами. Позднее в Ремизовскую «Историю» была вплетена Кунгурская летопись, которая была найдена С. Ремизовым в 1703г. в Кунгурском уезде. Это почти единственный памятник казачьего летописания. Составлена летопись сжатым, простым, точным и отчасти приказным языком.

Исторические, географические и этнографические сочинения о Сибири явились одним из самых популярных чтений русского читателя.

 

 

Вехи жизненного пути.

В первой половине XVIII столетия в российской исторической науке наметился отход от провиденционализма.. Очевидным стало стремление объяснять произошедшие события, анализируя их причинность. Рационалистический подход к истории становится основным. Исторические факты и события начинают рассматриваться через призму человеческой деятельности, да и сам ход истории истолковывается с точки зрения человеческого разума. Качественно новый этап превращения исторических зияний r науку связывают с именем Василия Никитича Татищева.

В.Н. Татищев не был профессиональным историком, но ему были близки этнографические и археологические сюжеты. Татищев обладал глубокими познаниями в географии и горном деле. Его называли математиком, естествоиспытателем, лингвистом, юристом. Просвещенный деятель и талантливый администратор, свой главный след в отечественной культуре он оставил, однако, благодаря историческим и публицистическим трудам. Татищев происходил из захудалого рода смоленских дворян, но он получил хорошее домашнее образование и в 1704 г. поступил на военную службу. Развивая умения и таланты, в ходе своей деятельности Татищев был замечен Я. Брюсом, генерал-фейцмейхером, а в дальнейшем президентом Берг и Мануфактур коллегий. Татищев участвовал в сражениях во время Северной войны, был ранен под Полтавой. Сам Пётр I поздравил его «быть раненным за Отечество». В ходе военной кампании, по поручению Брюса, Татищев совершил ряд поездок за границу, где не только выполнял приказы царя, но и повышал свое образование. В 1720-1721 гг. и 1734-1737 гг. Татищев возглавлял горнозаводскую промышленность Урала. В регионе он развернул свою деятельность по строительству школ и библиотек, которые после его смерти просуществовали без коренных изменений 158 лет.

После смерти Петра I Татищев оставался сторонником самодержавной власти, с которой связывал силу и могущество России. В 1730г. он принял активное участие в отражении попыток «верховников» (членов Верховного тайного совета) ограничить власть новой императрицы Анны Ивановны. Несколько лет Татищев был губернатором Астрахани, где занимался решением экономических и национальных вопросов, после чего переехал в свое родовое имение Болдино под Москвой. Здесь он продолжил свои научные изыскания и провел последние годы жизни.

 

М.М. Щербатов и И.Н. Болтин

И М.М. Щербатов, и И.Н. Болтин, в отличие от ученых, трудившихся в стенах Российской акаде­мии наук, не были тесно с нею связаны, не были профессионалами (если это слово возможно употреблять по отношению к исследова­телям XVIII века). Сходными оказались и жизненные пути указан­ных авторов. 

Князь Михаил Михайлович Щербатой родился 11 июля 1733 г. Так же, как и его будущий оппонент, он "обучался в доме родитель­ском французскому и италианскому языкам и разным наукам". Он подростком был записан в лейб-гвардии Семеновский полк в 1746 г. и к на­чалу 1762 г. значился капитан-поручиком. Однако Щербатов воспользовался Манифестом о вольности дворянства и вышел в отставку капитаном. В 1767 г. он был из­бран депутатом в Уложенную комиссию от ярославского дворянства, а осенью того же года произведен в камер-юнкеры. Последующая его деятельность определяла его в герольдмейстеры (1771), ка­мергеры (1773) и, наконец, в тайные советники и президентом камер-коллегии и членом Сената (1778-1779). Умер Щербатов 1 декаб­ря 1790 г., 57-ми лет от роду.

Иван Никитич Болтин происходил из дворян средней руки Арзамасского уезда. Родился он 1 января 1735 г., воспитывался до­ма, а затем был отдан на службу в конногвардейский полк, где при­обрел товарища, впоследствии значительно помогшего ему в карь­ере: это всесильный фаворит Екатерины II князь Г.А.Потемкин. Болтин вышел в отставку в чине премьер-майора в 1768 г. После десяти лет заведования Васильковской таможней с переездом Бол­тина в Петербург в 1779 г. началось быстрое продвижение его по службе. Весной 1781 г. он был назначен прокурором военной колле­гии, а с 1788 г. стал ее членом. Скончался Болтин 6 октября 1792 г. в чине генерал-майора.

При общей ревности к изучению российских древностей в 60-х гг. историки были поставлены в несколько неравное положе­ние. Щербатов, о склонности которого к изучению истории в 1768 г. узнала Екатерина II, был высочайше уполномочен не только разо­брать архив Кабинета Петра I, но и облечен правом пользования всеми материалами государственных архивов и библиотек. Болтин же, отправленный в провинциальный Васильков, вынужден был до­вольствоваться весьма узким кругом литературы по истории, вы­ходившим в то время.

Первые же годы работы Щербатова с порученными ему для раз­борки архивами стали очень продуктивными с точки зрения архео­графии. Уже в 1769 г. была издана "Царственная книга". К1770 г. он уже смог вы­пустить в свет том "Истории Российской от древнейших времен", доведя ее до 1054 г. (времени смерти Ярослава Мудрого). С 1770 по 1772 г. перед читателем XVIII века предстал еще один интересней­ший источник по отечественной истории: "Журнал, или поденная записка Петра Великого". В том же 1772 г. был издан так называе­мый "Царственный летописец", а еще до этого, взяв за основу Ска­зание Авраамия Палицына, Щербатов издал ее под названием "Ле­тописи о многих мятежах" (1771). Своеобразным образом Щербатов откликнулся на события Крестьянской войны 1773-1775 гг.: в 1774 г. он издал "Краткую повесть о бывших в России самозванцах.

Параллельно с изданием этих источников Щербатов очень быстро работал над своей "Историей России", и вне всякого сомне­ния, первые ее тома стали известны Болтину, доселе не выступав­шему с печатными историческими трудами.

Путь к исторической полемике между Щербатовым и Болти­ным пролегал через следующие события. В 1769 г. в Россию прибыл французский ученый, сотрудник Д.Дидро, Н.Г.Леклерк.

Леклерк восторженно отзывался о политике Екатерины II, давал высокую оценку деятелям русской культуры. В частности, Леклерку принадлежит одна из первых в литературе научно обоснованная оценка трудов М.В.Ломоносова и его вклада в мировую науку⁴. Воз­можно, все это и повлияло на решение Екатерины II поручить французскому историку написание труда по российской истории (он действительно появился в Париже в 6-ти томах - последний том вышел в 1794 г. - под заглавием "Физическая, нравственная, мо­ральная и политическая история древней и новой России"). Содей­ствие французскому автору оказывали видные деятели из окруже­ния императрицы, в том числе и М.М.Щербатов, снабдивший Леклерка материалами по истории дворянства и искусств.

Впрочем, материалы, полученные от русских деятелей, Лек­лерк интерпретировал в совершенно ином, радикальном духе. Шес­титомная "История России" французского автора была пронизана мыслью о том, что вся реальная история России — не что иное, как постоянное нарушение самодержавной властью общественного до­говора и естественных прав народа⁵. Закономерна была и реакция в России на книгу Леклерка. "Злобными толками" пыталась пред­ставить ее Екатерина II в предисловии к "Запискам касательно рус­ской истории", начавшими выходить в 1783 г. Однако отповедь "клеветникам России" оказалась явно неубе­дительной и блеклой. Видимо, в это-то время составлением достой­ной отповеди Леклерку занялся Болтин, закончив два объемистых тома "Примечаний на Историю древния и нынешния России г.Леклерка", которые были закончены к 1786 г. и опубликованы, види­мо, не без содействия Екатерины II и Г.А.Потемкина в 1788 г.

Критикуя книгу Леклерка, Болтин сделал вывод, который и вовлек его в длительную полемику с М.М.Щербатовым. Речь шла о близкой зависимости некоторых мест в сочинении французского ученого от "Истории Российской..." М.М.Щербатова. Следует сразу заметить, что последний счел необходимым отмежеваться от ком­прометировавшего его труда и выразить полную поддержку отри­цательной оценке труда Леклерка с точки зрения общественно-по­литических взглядов. Появилась специальная работа Щербатова - "Письмо князя Щербатова, сочинителя Российской Истории, к одному приятелю, в оправдание на некоторый сокрытия и явныя охуления, учиненныя его Истории от господина генерала майора Болтина, творца при­мечаний на Историю древния и нынешния России господина Леклерка", вышедшей в Москве в 1789 г.

Со своей стороны, Болтин в том же 1789 г. успел издать не­большое сочинение - "Ответ генерал майора Болтина на Письмо князя Щербатова". Это был уже новый виток полемики: одновремен­но с разбором тех доводов, которые автор "Истории Российской" приводил в оправдание высказанных мнений, он задумал другой капитальный труд в стиле "Примечаний" на Историю Леклерка. На этот раз за основу критики была положена "История Российская..." Щербатова, а результатом этой работы историка явились "Крити­ческие приме