Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Праздник Преображения Господня
Такой дождь рубил с раннего утра, что собравшиеся к богослужению человек тридцать, бесспорно, должны быть названы благочестивыми христианами. Потом целый день, вот до двенадцати ночи, введение в каталоги новых русских книг, вперемежку с отпуском плетущихся на свои места катихизаторов, как Николай Исикава в Окуяма, Виссарион Такахаси в Кумамото. Августа 1902. Среда После полудня являются десять человек представителей якобы всей Церкви в Коодзимаци, подают завернутое в бумагу прошение. — О чем? — спрашиваю. — О том же, что было в прежнем прошении. По вашему приказанию (мейрей-ни ётте) мы вновь собрали печати. — По моему приказанию? Такого не было. Это ложь. Я уже не раз слышал, что вы моим именем действуете, и всякий раз посылал сказать вам, чтобы прекратили эту смуту. Прошения вашего я не приму, так как дело прежде было с вами же вместе разобрано, рассужено и решено. Перерешать его было бы противозаконно и противно здравому смыслу. Вы сами же потом сказали бы: что это за Епископ, который сегодня решит одно, а завтра совсем другое. Больше и слушать вас не хочу. Встал и ушел. Но через пять минут, направляясь в библиотеку и видя их все еще сидящими в классной зале, зашел и попытался убедить заниматься мирно делами своего звания, а Церковь оставить заведыванию Епископа, который, решив их жалобу, наблюдет, чтобы решение не осталось праздным: о. Алексей непременно исправится; если же нет, тогда они будут иметь право просить об удалении его, и он удален будет. Августа 1902. Четверг Мутители Церкви в Коодзимаци вновь пришли еще в большем количестве с тем же прошением. Вышедши к ним, вновь объявил, что не приму прошение. Когда стали они говорить разом в несколько голосов, пытался уйти от них, но был силою задержан, несколько рук ухватились за меня, другие твердо приперли дверь; послушав несколько минут гал- денье одного и того же вздора, вырвался из комнаты и у себя запер дверь на ключ. Раз шесть-семь пытались они отворить дверь и стучать в нее с такою силою, что я прощался с дверью, думая, что она будет разломана. К двум часам несколько утихли, начав шуметь с часу; тогда я пошел пригласить секретаря Нумабе с приготовленными пакетами содержания служащих, которые сегодня должно рассылать; за Нумабе ворвались в комнату мутители все с тем же прошением в руках.
— Сколько уже раз говорил вам, что прошение ваше решено, и решение не переменится. — Да возьмите хоть так прошение, прочитайте, а решение пусть останется то же. — Это можно,— оставьте,— прочитаю. — Так мы подождем. — Подождите, только вам придется ждать часа два, пока я кончу вот не терпящее отлагательства дело с господином Нумабе. Через полчаса вновь приходят: — Мы уйдем. — С Богом! Прошение на этот раз оказалось самым кратким повторением прежнего: «Не желаем нынешнего священника и потому просим удалить его от нас»,— и следуют подписи с печатями. Всего печати ста двенадцати домов. Затем отмечено, что двадцать домов безразличны, семь желают о. Алексея Савабе, семь — под разными условиями, сорок три дома — охладевшие к Церкви. Здесь и есть сто восемьдесят девять домов, значащиеся по метрике Церкви Коодзимаци. Августа 1902. Пятница Письмом пригласил старика о. Павла Савабе завтра в девять часов утра ко мне посоветоваться о возмущении Церкви Коодзимаци. Закончено внесение в каталог новых книг, и сдан каталог Ивану Акимовичу для переписки в ходячий по рукам. Все эти дни, наутренних и вечерних богослужениях, идет испытание вновь поставленных иереев в том, изучили ли они отправление богослужений; оказываются достаточно изучившими, так что могут отправиться по своим местам. Августа 1902. Суббота О. Павел Савабе уверяет, что из подписавшихся ста двенадцати домов, не желавших иметь священником о. Алексея, наполовину приложили свои печати только будучи уверены, что этого желаю я; всего же, по его мнению, гораздо больше христиан, желающих о. Алексея, чем нежелающих. Итак, попросил я уяснить это собранием подписей. Потом ясно будет, как дальше поступить. Если христиане разделятся пополам, то нежелающим будет предложено избрать для себя другого священника, и пусть таким образом эта Церковь разделится на два прихода; кстати, ее и пора разделить, по обширности места, занимаемого ею. Если весьма значительное большинство и меньшинство окажется, то поступлено будет иначе.
Августа 1902. Воскресенье О. Павел Савабе поручил собрание подписей для уяснения, что о. Алексея любят и желают иметь своим священником большая часть христиан Церкви в Коодзимаци, самым лучшим друзьям о. Алексея: Петру Секи, Ооуци Вада, Есида и оные были у меня для совещания, но увы! Оказались плохими защитниками своего патрона. Пришли возмущенные и рассерженные: «Как-де Епископ, обещавши не переменять решение, ныне переменяет его?» — Успокойтесь! Я и не думал пока переменять решение, и не о том теперь речь, а об уяснении, сколько христиан желают о. Алексея. Вот противники его предоставили, что только семь домов на его стороне из ста восьмидесяти девяти; о. Павел Савабе говорит, что это поразительная неправда, что большая половина христиан желают его; так вот помогите уяснить, что это правда. Я дам вам лист за моею печатью для собрания подписей. — В таком случае нам нужно еще удостоверение, что вы не говорили Пантелеймону Сато, будто приказываете христианам заявить приложением печатей о нежелании иметь священником о. Алексея Савабе. — Сейчас же получите его. Отправившись в канцелярию, велел изготовить два листа,— один с подписью, что приглашаю подписаться желающих о. Алексея, другой, что не говорил Пантелеймону Сато, и так далее, что выше. Приложил к листам свою печать и предложил собеседникам. Но начались бесконечные их речи, с курением почти во все рты папирос такого убийственного табаку, что я должен был отворить все двери. Сколько я ни убеждал их сделать мирно и спокойно дело, весьма полезное для Церкви, в смысле уяснения истины и уличения во лжи противников, пустозвонные ораторы, дымясь, все больше и больше разгорячаясь, «как-де я верю им?» — Потому-то и прошу вас уличить их во лжи, что не верю, чтобы они говорили правду. Но я должен поверить безусловно, без всяких спросов, вот им, четырем, против ста двенадцати домов. А не верю, так «нет правды и порядка в Церкви»! И с этой руготнею, оставив приготовленные листы, отказались от дела, порученного им о. Павлом Савабе, оставили меня. Я зашел в канцелярию и велел известить о. Алексея Савабе, чтобы завтра побыл у меня: быть может, найдутся другие друзья у него, которые постараются за него. Августа 1902. Понедельник Новые священники, перед отправлением на свои места, снабжены антиминсами и всеми другими принадлежностями их священнослужения сполна. Кроме сего, весь день наполнен смутою Церкви в Коодзимаци. Утром пришли и два часа мучили меня своими рассказами Савва Хорие и о. Семен Юкава. Хоть бы слово новое, чего бы я прежде не знал, что полезно было бы для поправления дела! А слушать должен был не моргнув глазом и не обнаруживая никаким другим знаком нетерпения и скуки. Савва Хорие говорил все время бледный, захлебываясь от волнения и остро наблюдая, слушаю ли я. Главная тема, что диакон Павел Такахаси возбуждает смуту; но сам же, не сознавая того, по-видимому, и доказал, что нет средств уличить Такахаси в этом. Когда Хорие призвал к себе Такахаси и стал укорять его, сей зарекся и заклялся, что ни душою, ни телом не повинен. «Я и утром, и вечером молюсь о вас, как бы о своем отце,— стану ли лгать? И вот вам моя клятва, что я ни на волос не причастен нынешнему волнению христиан против о. Савабе». Таковы были слова Павла Такахаси Савве.
— Так что бы я мог бы сделать, чтобы прекратить интригу Такахаси? Позови я его и укори, он и мне так же заречется, а между тем еще больше озлобится и горше станет мутить. О. Семен Юкава начал было повествование всей истории возмущения; я послушал немного и сказал, что продолжение знаю на память. Предложил он потом практичный вопрос: — Если из Коодзимаци попросят к больному, или для другой требы, как быть? — Идите, конечно. Из-за глупости или озлобления мутителей не лишать же благодати освящения и спасения людей, быть может, ни мало не причастных их греху. Скорым оправданием практичности сего наставления было приглашение из Банчёо-кёоквай от какого-то мутителя о. Романа Циба прийти окрестить внезапно заболевшего кого-то, приготовленного к крещению. О. Роман: «Идти ли?» — Непременно, сейчас же идите и окрестите. Он взял крестильный ящик, облачение и пошел исполнять. В три часа неожиданно ввалилась ко мне в комнату толпа мутителей, человек восемь, и началось галденье. — Какой ответ на наше прошение? — Никакого; вам и не обещан ответ. Впрочем, я скажу вам потом что-нибудь, теперь же мне нужно исследовать правильность ваших заявлений. Вы показываете, что за о. Алексея только семь домов, против него — сто двенадцать, но я сомневаюсь, чтобы это было правильно. — Почему же вы сомневаетесь? — Хоть бы потому, что при собрании подписей вы употребляли обман, действовали моим именем, говоря, что это мой приказ. — Этого не было. — Недаром же мне этим уши прожужжали. Вот это и нужно проверить. — Скоро ли это сделается? — Быть может, в неделю, а быть может, и в месяц; когда кончится, тогда я дам вам знать. — Нам надо поскорей! Ответ скорей! Мы не можем терпеть! — и так далее. Загалдели в несколько голосов. Что было делать, как, поджавши руки, молча смотреть на них? — Мы недовольны решением и по прежнему прошению,— возгласил один из них. — Это чем же? — Да вот по тому пункту, что о. Алексей Савабе разглашает тайны, которые узнает на проповеди. — Что же, у вас есть какое-нибудь новое доказательство, кроме того, что вы сказали? Если есть, скажите теперь. На это все замолчали. — Мы недовольны еще, что вы не утвердили выбранного нами казначея. — Я же вам объяснил, что это потому, что вы выбрали человека, никогда в Церковь не заглядывающего. Все это еще членораздельные возгласы, на которые можно было отвечать, поняв их; но беспорядочное галденье усиливалось все больше и больше; постояв и послушав, я ушел из комнаты, велел Ивану перенести приготовленный чай в гостиную и притворить ее; напился чаю, вошел в свою комнату, чтобы взять ключ, сказал еще пребывавшим там мутителям, что «кончивши исследование, дам им знать», иушел в библиотеку.
Вперед пусть будет непременным правилом: «Говорить только с двумя депутатами, требовать в подобных случаях, чтобы избирали из себя не больше двух и присылали и для разговора со мной; пришедши пусть приносят с собой удостоверение от прочих гиюу, или христиан вообще, что они уполномочены на переговоры». Недолго побыл я в библиотеке, когда секретарь Нумабе пришел позвать: «Отцы Павел и Алексей Савабе желают видеть меня». Я обрадовался приходу их, думал — это вследствие вчерашнего приглашения мною о. Алексея; стал тотчас же рассказывать, как вчера присланные ими Секи, Ооуци и прочие удивили меня непониманием дела и отказом послужить уяснению правды в пользу своих «симпу». О. Павел Савабе открывает уста, и о ужас! Начинает сыпать теми же выражениями, что я слышал от П. Секи, Ооуци и других. Всматриваюсь в него — лицо искаженное гневом; у его сына лицо тоже гневное и бледное. — Что с вами, оо. Павел и Алексей? Ужели вы хотите мне помешать вам же послужить, вашу честь защитить? — спрашиваю. — Мы надеялись на вас; вы обещали, что не измените «решение» (кеттей), а выходит совсем другое. — Разве я изменил решение? О. Алексей, вы до сего часа состоите священником Церкви в Коодзимаци? — Состою. — Но мутители просили взять вас оттуда, разве их просьба исполнена? Разобравши их прошение, я решил, что вы неизменно остаетесь священником там же — когда же отменено то решение? — Вы приняли от них другое прошение. — Да, принял, но это не значит, чтобы я изменил прежнее решение. Это дело совсем другое, уклоняющееся в сторону от первого; в новом прошении сто двенадцать домов подписались против о. Алексея, и только семь домов остаются за него; я не верю этому и хочу узнать истину и обличить обман, к которому прибегли собиравшие подписи. — Их нужно наказать за это,— гневно восклицает о. Павел. — Они и будут наказаны разоблачением обмана. — Пантелеймона Сато нужно наказать отрешением от должности учителя Семинарии. — Чему же это поможет? Едва я вымолвил эти слова, как о. Павел, пылающий гневом, схватился с места: — Прощайте! В последний раз видимся! Я оставляю священство! И ушел, оставив меня с разинутым ртом от изумления. О. Алексей остался, и я с ним продолжал толковать, убеждая не мешать мне защитить имя и честь отцов Савабе. Но тут я с грустью понял, что неблагодарнейшее из дел — убедить глупого и упорного вместе. О. Алексей повторял на все лады чужими словами укор мне, будто я неверен своему обещанию, будто слушаю их противников и соглашаюсь с ними, что они с отцом при этом не могут служить и прочее, и прочее. Бросив, наконец, попытки убедить его совершенно в противном, я замолчал, опустив голову и дал волю ему говорить, что хочет, видя на опыте, что вдолбить резон в голову упрямого глупца труд столь же тщетный, как вколотить гвоздь в мякину. «А, может, и то,—думалось мне,— что оо. Савабе принимают всю эту пертурбацию за мое дело, что это моя интрига против них. Из-за чего бы, кажись? Ну мало ли! Хоть бы из-за того, что они — хорошие люди». Коварство — совершенно в японском духе, и весьма естественно по себе заключить о другом.
Так или иначе, много неутешительных мыслей прошло через мою голову, пока о. Алексей говорил. Наконец он, заключив, должно быть, из моего молчания, что я тронут, спустился на ковер, преклонил голову и стал прощаться со своим священством в Коодзимаци, то же и тут долго говорил умягченным тоном. А я, крайне наскучив всею этою канителью, тянувшеюся более часа, встал и стал ходить по комнате. Когда он окончил и встал, я сказал ему: — Вашего отречения от должности священника в Коодзимаци я не принимаю, как будто вы и не сказали его. Подумайте в продолжение трех дней, помолитесь, чтобы Господь внушил вам сотворить благое, и придете ко мне вновь поговорить. — Не приду; это мое окончательное решение. — Не придете, так я позову вас, во всяком случае этого вашего решения я не принимаю теперь. Утро сегодня было особенно приятное: на душе так светло, покойно; а вечер такой туманный и слякотный! Таки всегда в жизни; коли первый глоток из чаши сладок, так и знай, что дальше горечь и мерзость. Августа 1902. Вторник Три новопоставленных священника отправились по своим местам: о. Яков Мацуда в Окуяма, о. Фома Маки в Токусима на Сикоку, о. Роман Фукуи в Немуро, на Эзо. Благослови Бог их служение и сотвори его много плодным для Церкви и Царства Небесного! Был Павел Цуда, старик-катихизатор из Сюзендзи, вместе с христианином оттуда, Ямада, который, впрочем, служит здесь, в Токио, состоя инженером, в заведывании которого железнодорожный путь, начиная от Симбаси до станции Сано по Тоокайдо. Сказал Ямада странную вещь: на этом участке каждые три дня бывает по одному самоубийству; большею частию молодежь из учащихся гибнет этою ужасною смертию, ложась на рельсы перед локомотивом. Вот что значит потеря веры в Бога и загробную жизнь, столь распространенная ныне в Японии! И как же не желать и не стараться, чтобы поскорее христианство распространилось в Японии?.. Привели они: Цуда — свою племянницу, Ямада — свою дочь (приемную — родную Эраста Нода, который приходится младшим братом Ямада) в нашу Женскую школу. Без «Коодзимаци» дню как же обойтись? И на этот раз даже с приятным сюрпризом. Говорил я вчера Савве Хорие и о. Семену Юкава, что хорошо бы поручить собрание подписей в пользу Алексея Матфею Нива, бывшему катихизатору, человеку, преданному оо. Савабе, опытному и спокойному. Говорил и о. Алексею, чтобы он прислал Матфея ко мне, чтобы поручить ему это дело. Первые ничего мне не сказали на это, последний отрекся сделать, что я ему говорил. Утром сегодня, однако, не знаю, по чьему наущению, Матфей Нива явился ко мне, да и не один, а со стариком Есида — оба очень мирно и мягко настроенные. Выслушали они, что я им сказал, приняли хорошо и обещались собрать подписи к печати сторонников о. Савабе; Матфей Нива тут же показал список почти пятидесяти домов, по его мнению, расположенных к о. Савабе; некоторые из них, быть может, и не приложат печати, стесняясь мути- телей, вынудивших у них подписи обманом, но что они отнюдь не желают удаления от них о. Савабе, то верно. Я дал им месяц срока на исполнение поручения. Помолившись перед образом и взяв благословение, они отправились. Помоги им Господи послужить умиротворению возмущенной Церкви! Вечером был из Коодзимаци-кёоквай Сергий Ооцука по тому же делу, и этот хорошо настроен в пользу оо. Савабе. Долго говорил, а я молча слушал; говорил почти в точь то, что я вчера проповедовал так безуспешно оо. Савабе, говорил Ооцука, стараясь убедить меня в том, в чем я убежден и прежде и больше его, что «нужно беречь честь священников, особенно такого почтенного, как о. Павел, что нельзя по первому требованию христиан переменять священника», и так далее. Я, наконец, рассмеялся и прекратил его излияния, сказав, что «он мне читает то, что во мне самом». Учащиеся уже начинают собираться после каникул, и прежние, и новые. Августа 1902. Среда О. Алексей Савабе пришел с надутою физиономиею и заговорил еще в худшем тоне, чем третьего дня: «Отец его и он-де очень обижены смутою в Коодзимаци», и виною этой смуты, по его речам, ни больше, ни меньше, как я. Такая бессовестность и такое идиотство хоть кого выведут из терпения, я обозвал его дураком (гуно моно) и перестал слушать; а когда он все еще продолжает молоть, точно заведенная мельница, предложил ему категорический вопрос, признает ли он еще меня своим Епископом? — Признаю,— ответил. — Так слушайся меня и не мешай, насколько могу защитить честь твоего отца и твою же, причиною нынешнего поругания которой — ты сам, так как был плохим священником. Сказавши это, я оставил его в гостиной и затворил за собою дверь. Он с полчаса просидел один, затем вышел ко мне, буркнул: «Раза два-три прослужу еще», и ушел домой. Секретарь Нумабе говорил потом, «что и в самом деле старик Павел Савабе убежден, что по моему именно наущению Пантелеймон Сато внушил христианам собрать подписи против о. Алексея Савабе». Несказанно печально! Это вот первенец христианства и первенец священничества в Японии. Так-то прочно и цветуще дело христианской проповеди здесь, если самый первый и прославленный плод этакой гнилой! Можно бы прийти в отчаяние, если бы мне не было уже шестьдесят лет и если бы я не закалился в неудачах и тщетных ожиданиях лучшего. Был хакодатский наш консул Мат. Мат. Геденшторм с капитаном французского военного судна, хвалил хакодатского священника и нынешнее доброе состояние тамошней Церкви, говорил, что моряки с «Адмирала Нахимова» пожертвовали сто ен на содержание в порядке нашего хакодатского кладбища, которое при обзоре нашли, впрочем, в чистоте и порядке. Был здесь профессор Римского Права при здешнем Университете Томидзу вместе со студентом Лукою Като. Профессор едет путешествовать по нашему Приморскому краю и Манчжурии, «чтобы познакомиться с русскими нравами и обычаями». Жаль, что не мог послужить ему рекомендательными письмами, по неимению знакомых там. Советовал только для успешности своего намерения проехать несколько далее предположен ного. Диакон Дмитрий Львовский уехал в Россию, оставив здесь семейство, в трехмесячный отпуск, по случаю исключения его двух сынов из Духовного училища в Одессе за дурное поведение, для устройства их в другие школы. Пение всенощной сегодня было без него хорошо; причетников, тоже весьма порядочно; его прекрасный тенор не красил хора, зато и его нестерпимые выкрики по временам не безобразили пения и не резали ухо. Молящихся за всенощной было довольно много. Августа 1902. Четверг.
|
|||||||||
Последнее изменение этой страницы: 2020-03-02; просмотров: 95; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.15.151.159 (0.034 с.) |