Февраля /13 марта 1904. Воскресенье Крестопоклонное

После Литургии священники собором отслужили молебен о дарова­нии победы их войску. Молитву сочинил Павел Накаи и читал мне; составлена в умеренных и приличных выражениях; прочее в молебне заимствовано из славянской молебенной книжки. Напечатана брошюр­ка на их собственный счет, я не участвовал ни копейкой. Во время молебна стоял в алтаре и молился о даровании побед моему собственному Императору.

Вышло из печати второе мое окружное письмо к христианам, по случаю войны. Вот оно в русском тексте:

«Благочестивым христианам Святой Православной Церкви великой Японии.

Возлюбленные о Господе, братия и сестры! В ответ на мое письмо от 11-го февраля я получил почти из всех Церквей выражение радости о том, что я на время войны остался в Японии. Этот привет моих христи­ан в свою очередь радует меня, так как показывает, что моя любовь к ним не остается без ответа. Это служит мне лучшею наградою за мои посильные труды для дела Божия здесь.

Во многих письмах я встретил выражения, что как ни печальна война сама по себе, относительно Православной Церкви она будет полезна тем, что исправит неправильные понятия об отношении японских пра­вославных христиан к России. И я вполне уверен в этом; война несо­мненно принесет это благо. Какие это неправильные понятия? О вас говорят, будто вы, как православные, зависимы от русского Императо­ра, который будто бы есть глава Православной Церкви, и потому запо­дозривают вашу неискренность в служении вашему собственному Импе­ратору и вашей стране. Какое ложное понятие о Православной Церкви! И какое страшное подозрение основано на этой лжи! Русский Импера­тор отнюдь не есть глава Церкви. Единственный глава Церкви есть Иисус Христос (Ефес. 1, 22; Колос. 1, 18), учение Которого тщательно хранит в целости Православная Церковь, и русский Император в соблю­дении сего учения есть такой же почтительный сын Церкви, как и все другие православные христиане. Нигде и никогда Церковь не усвояла ему никакой власти в учении и не считала и не называла его своим главою. Это заблуждение образовалось на Западе Европы от незнания Русской Церкви и оттуда перешло в Японию и здесь ныне, так же как там, широко распространено. Если основание ложно, то тем более лож­но построенное на нем. Если русский Император не есть глава Церкви для русских, то тем менее он есть глава для вас. Для вас он есть не более, как брат по вере, так же, как и все русские, единоверные вам. Над вами русский Император не имеет ни тени какой-либо религиозной власти; между вами и вашим Императором он отнюдь не становится и вашей верности отечеству вашему ни на волос не мешает. Как ваш брат по вере русский Император, конечно, только желает, чтобы вы были хорошими христианами, усердно исполняющими все христианские обязанности, а в том числе и блюдение вашей верности и преданности вашей родной стране и вашему Императору. Эти истины вы с самого начала, когда сделались христианами, и всегда потом знали и ничего несогласного с ними никогда не слышали от ваших катихизаторов и священников, так как и они, в свою очередь, иного ничего не слышали от своих наставни­ков и не видели в учебниках Догматики и Каноники и ни в каких других книгах, когда воспитывались для своей службы в миссийских училищах. Но незнающие и нехотящие знать Православного учения не знают и этих истин и потому думают и говорят о вас совершенно противное. Сколько мы говорили и писали против этого заблуждения! Сколько книжек издали для уяснения истины! Но все усилия наши были, точно попытки голою рукою разбить твердую скалу. И вот, наконец, пришло время рухнуть этой скале и разлететься в прах. Началась война с Рос­сией, и православные усердно молятся о даровании победы своему им­ператорскому войску, с одушевлением провожают своих воинов на вой­ну, вполне уверенные, что они будут геройски защищать свое отечество против неприятеля; воины с энтузиазмом идут, испросив благословения и молитв у своих священников, чтобы Бог помог им безукоризненно исполнить свой долг относительно отечества; Православная Семина­рия составляет и жертвует родному воинству десятки тысяч экземпля­ров японско-русских разговоров, для напечатания которых все воспи­танники принесли свои лепты; Православная Женская школа выделяет из своего состава наставниц для благотворительного служения раненым воинам; все православные христиане по всей Японии с радостью жер­твуют, кто сколько может, на военные нужды отечества или на содержа­ние семейств воинов. Не ясно ли как день, что православие не только не вредит патриотическому служению своему отечеству, а напротив, воз­вышает, освящает и тем усиливает его? Если кто и, видя все это со стороны православных, станет еще говорить о них что-либо неподоб­ное, то придется только с сожалением сказать, что, кто упорно проти­вится истине, того нет средств убедить. Но думаю, что не много найдет­ся таких, а что вообще откроют глаза на православие и посмотрят на него дружелюбно все те, кто до сих пор не имел возможности убедиться в неприкосновенности его ко взводимым на него обвинениям.

Итак, возлюбленные братия и сестры, стойте твердо в вере и продол­жайте в эти трудные дни служить вашему отечеству всем, кто чем может; продолжайте неуклонно исполнять и все другие христианские обязан­ности, чтобы чрез вас святилось имя Божье и воздавалась хвала Отцу нашему Небесному; продолжайте также молиться, чтобы Бог сократил бедствия войны и скорее послал опять мир нам.

Благословение Божье да будет со всеми вами, и да воссияет скоро свет истинного Христова Евангелия во всем вашем Отечестве! Аминь. Великой Японии Православной Христовой Церкви Епископ Николай.»

Напечатано 2 тысячи экземпляров и разослано по Церквам, в редак­ции газет и разным лицам.

Марта 1904. Понедельник

Утром все покрыто было снегом, как бы в глубокую зиму. Деревья с шапками снега на ветвях очень красивы были, пока снег стаял.

Марта 1904. Вторник

Начальник полиции квартала Канда был сделать визит и спросить, «не имею ли я какой-нибудь просьбы (циу-мон)? Не нуждаюсь ли в чем- нибудь со стороны полицейского ведомства? Чтобы всегда все говорил, в чем нуждаюсь — все будет сделано, потому что Правительство считает долгом охранять меня и ни в чем не стеснять во время войны». Я побла­годарил за любезность и за истинно добрую и крепкую охрану и сказал, что не имею никакой просьбы. В самом деле, день и ночь три или четы­ре полицейских со всех сторон стоят на страже Миссии. Да еще два жандарма живут в Миссии для охраны ее.

Вчера послал доктору Ясосима в благодарность за его букет цветов при письме золотообрезный Новый Завет малого формата и экземпляр моего окружного послания. Сегодня получил обратно от него Новый Завет с письмом, в котором он благодарит за него, но пишет, что не нуждается, так как имеет «Кинбун фумецуно кентен» — «златописанную вечную священную книгу», это значит — буддийский молитвенник. Ясо­сима, как оказывается, убежденный буддист. Прислал он еще картину на шелку; а в письме его стишки, в которых он уподобляет меня «гусю, отставшему от улетевшего стада и потому печальному», даже «плачуще­му», как в другом месте письма замечается. Видно, что человек он доб­рый, мягкий, поэтичный, но с крепко замкнутым для Христова учения сердцем. Много я знал таких; премилейшие и предобрейшие это люди в Японии, но в то же время это печатные фарисеи Евангелия с гордым словом в устах: «Господи, благодарю Тебя, что я не таков, как другие». На письмо его мы ему ответим ласковым письмом, а на стишки Павел Накаи обещался приготовить ответные, что «у гуся тут есть свое общест­во и потому ему не печально».

Марта 1904. Среда

Из окрестности Хиросима пишет один язычник с полным своим именем и адресом, что их есть целое общество, очень ненавидящее меня и не прочь от того, чтоб пустить красного петуха в Миссию за то, что я построил храм, в котором поставлены пушки, готовые стрелять по им­ператорскому дворцу; теперь особенно раздраженное на меня за то, что я не отправляюсь домой; «значит, ты не хочешь служить своему отечест­ву, а этим своим свойством ты можешь заражать и здешних людей и тем также зло приносить Японии»,— изъясняется автор. Письмо написано очень складно и красиво; автор — дворянин. Имя его: Хаседа Касуке, Хиросима кен, Тоёда абори, Есина-мура. Под красным петухом, очевидно разумеется какой-нибудь взрывчатый состав (таби-хи[?]). Если я скоро не уберусь из Японии, то мне угрожается бедствием. В приписке требу­ется в наивозможно скором времени дать объяснение «почему я вооружил Собор пушками». «Требует это объяснение прежде, чем они приступят к решительным действиям относительно меня и Собора».

Письмо это передано полиции, чтоб безумные фанатики в самом деле не наделали беды. Господину Хаседа, впрочем, отвечено будет из нашей редакции мягко, резонным объяснением всего, что нужно. «До­пустим, что проповедывать свое учение можно, но пушки-то зачем ста­вить в храмах?» — Так начинает господин Хаседа свое письмо и продол­жает: «С 22 года Мейдзи (значит, ровно 15 лет) я всегда, когда бываю в Токио, возмущаюсь в душе, смотря, как твой Собор с пушками невежли­во выглядывает на императорский дворец; но до сих пор я терпел; те­перь больше ни я, ни другие со мной терпеть не могут»... Вот типичный- то самодур! В продолжение 15-ти лет не дал себе труда убедиться, есть ли в самом деле столь возмущающие его пушки в Соборе. И при всем его нетерпении и крайней ненависти ко мне письмо написано в вежливых выражениях; это уже типичный японец.

Марта 1904. Четверг

Сегодня в «Japan Daily Mail» статья: «Почему американцы симпатизи­руют Японии» в настоящей ее войне с Россией? Автор Rev. De Foresh, баптист, кажется, подвизающийся в Сендае; статья эта на японском напечатана в Сендайском журнале, а потом издана отдельной брошю­рой. Более злой и мерзкой ругани на Россию нельзя вообразить. Три антитезы развиты, в которых Россия представлена диаметрально про­тивоположною Америке, а Япония, напротив, совершенно сходною с Америкой и потому Япония восхваляется с лестью, бессовестней кото­рой тоже не может быть: 1) «Россия есть великая деспотка и тиранка; 2) ненавидит всеобщее образование, чтоб держать 99 миллионов на уровне домашнего скота (domestic cattle); 3) употребляет религию для закрепления оков тирании и невежества (employs religion to strengthen the chains of tyranny and ignorance), так что русское христианство есть обман и позор христианского имени (shame and disgrace to the Christian name); оно воспитывает невежество и суеверие и есть слуга деспотизма; если таково христианство, то лучше, чтоб его совсем не было, потому что оно есть враг человеческого прогресса» и так далее. В заключение благочестивый фарисей «сожалеет, что должна была начаться война, верует, что все человеческие расы суть чада одного всемогущего Бога и любвеобильного Отца, ежедневно молится, как Христос учил нас: „Да придет царствие Твоё"», и так далее. Только наперед, пред молитвой, подаст руку диаволу, по-американски потрясет ее и в один голос с ним, проскрежетав зубами, проклянет Россию и посулит ей ад, а потом мел­ким бесом рассыплется пред Японией, указывая ей на свою лавочку, в которую, к глубокому его внутреннему огорчению, идут несравненно меньше, чем в проклинаемую им Церковь.

О. Иоанн Оно, как старик разумный, пишет из Оосака по адресу наших здесь редакторов и членов комитета, составленного по случаю войны: советует не выдавать экстренных номеров журналов, не выдумы­вать разных благотворительных предприятий по поводу войны, воздер­жаться от выпуска особых брошюр, словом — не шуметь, а сидеть смир­но, чтоб не обращать на себя усиленного внимания и не возбуждать толков, потому что могут только разжечь ненависть к Православной Церкви, имя которой связано с Россией: «Не нужно-де забывать, что война на суше еще не началась, а там можно предвидеть и поражения японцев, причем взрывы ненависти против Православия не невозмож­ны». Правда!

Но ко мне обращенный совет о. Оно я не нахожу практичным. Он советует отбросить всякую мысль о Церковном Соборе в нынешнем году, с чем я вполне согласен, а «собрать теперь же священников 4-5 или 7-8 и с ними рассудить о церковных делах». Но о чем же рассуждать, я совершенно не вижу? Собрались бы, положим, завтра эти 7-8 отцов, вышел бы я к ним, сказал бы: «Итак, рассудим о церковных делах». «Хорошо, рассудим»,— ответили бы они. Дальше, что я сказал бы им или они мне, я недоумеваю. В Церкви все идет обычно; переменять или нового учреждать нечего. И пусть идет. Не к чему собираться. А если о чем нужно переговорить с тем или другим, то мы это делаем тотчас же письменно.

Так вот сегодня получено письмо от о. Романа Фукуи из Немуро. Сожалеет о хакодатской Церкви, что там христиане разобщены с о. Анд­реем Метоки, ни за что ни про что осужденным от военного начальства жить безвыездно в деревне Арикава; спрашивает, «не отправиться ли ему в Хакодате, чтоб христиане имели возможность поговеть перед Пасхой и чтоб, к утешению их, провести у них и первые дни Пасхи; кстати, похлопотать бы пред военным начальством там о снятии ареста со священника и катихизаторов?»

Я только что собрался отправить в Хакодате о. Петра Кано для пер­вой половины дела; но для второй половины, то есть хлопотать, о. Петр мало способен, а о. Роман гораздо бойчее и смелее его; быть может, удастся ему выхлопотать и свободу о. Андрею с катихизаторами. Итак, я не медля ответил ему полным согласием на его предложение. Маленькое неудобство, что его собственная Церковь будет лишена священнического богослужения в Пасху; но что делать! Экстренный случай.

Не без некоторого ущерба в христианах по случаю войны: о. Василий Усуи, описывая свою поездку по Церквам, уведомляет, что в Ооисо врач Чёо, служивший по военному ведомству и ныне живущий в отставке на пенсию от сего ведомства, вышел из Церкви (дакквайсита), а за ним вышло и одно родственное ему семейство; «но это к лучшему»,— прибав­ляет о. Василий,— «так как они были плохие христиане, и Церковь в Ооисо не только не ослаблена этим, а напротив, скреплена».

Марфа Накакоодзи, мать умершего катихизатора, пишет из Таиза, глухого места на западной окраине острова Ниппона — что «она очень обрадовалась моему письму, из которого узнала, что я жив и остаюсь в Японии; а там уже говорили, что я убит, Собор разрушен и прочие ужасы». Враги православия — бонзы, протестанты и католики — конечно, не упускают везде и во всех случаях пользоваться настоящими благопри­ятными им обстоятельствами, чтоб тревожить православных и ослаб­лять православие, что им, однако, пока нигде не удается.

В Женской школе в Кёото продолжают углубляться в русский язык: Надежда Такахаси, начальница, просит прислать 15 экземпляров рус­ского Нового Завета, для чтения ученицам.

Марта 1904. Пятница

Так как из России газеты не приходят, то поневоле новости прихо­дится узнавать из одних неприятельских источников. Вот сущность ноты нашего Министра иностранных дел графа Ламсдорфа к иностранным дворам, обвиняющей Японию в неправильных действиях, из сегодняш­него номера «Japan Daily Mail». 1) «Японцы высадили войска в Корее, тогда как Корея пред тем только что объявила свой нейтралитет в случае войны Японии с Россией; 2) за три дня до объявления войны японцы напали на „Варяг" и „Кореец" в Чемульпо и на Порт-Артур, предвари­тельно повредив телеграф, чтоб русские не узнали о разрыве; 3) до объ­явления войны захватили все, какие только могли, русские торговые суда; 4) объявили Корею под своим протекторатом; 5) чрез французско­го посланника в Корее потребовали, чтоб русский посланник, аккреди­тованный к Корейскому Двору, оставил Корею». Выходит, что в самом деле японцы коварны и дерзки, как выразился о них барон Розен, когда убеждал меня оставить Японию. Из этого же номера «Mail» видно, что в России ныне замечательный взрыв патриотизма: уже миллионы пожерт­вованы на постройку крейсеров.

Марта 1904. Суббота

Начерно кончен перевод Праздничной Минеи. Но это еще половина дела. Предлежит перевод Устава, приложенного к праздникам, и ис­правление.

Как выхожу походить по двору полчаса, так является жандарм и сто­ит поблизости все время, а с другой стороны заглядывает полицейский, стоящий у ворот. Так неизменно каждый день. Народ, идущий по улице, с любопытством созерцает все это сквозь решетку. К счастию, у меня нервы не слабые, не возмущает все это.

7/ 20 марта 1904. Воскресенье

Й недели Великого Поста

Утром получил письмо из Мацуяма, на Сикоку, от Rev. Charron, като­лического миссионера, о наших пленных больных, переведенных туда из Чемульпо и содержащихся в госпитале. Пишет, что «губернатор, полагая, что русским приятно будет видеть француза, предложил ему посещать русских больных; и он бывает у них. Содержат их хорошо, госпиталь — чистый, находящийся в здоровом месте. Одному из боль­ных сделали операцию, и он хорошо перенес ее; патер предложил ему религиозное утешение, и больной с благодарностью принял его (в чем состояло это consolation de la religion, не видно). Предлагает мне чрез него послать пленным, если я имею что послать».

Я от всей души поблагодарил доброго патера, просил и вперед его заботы о больных, которых, кажется, 22 там, и послал чрез него им 50 ен на красные яйца в Пасху, несколько икон, 65 брошюр Житий Святых, 2 Новых Завета, 2 молитвенника, Часослов, Пасхальную Службу и письмо, в котором утешал их, что они пострадали за Отечество, советовал от­правлять общую молитву с пением и чтением по Часослову; один Новый Завет и один молитвенник, и 2 иконки передать тому больному, которому сделана операция, прочее на всех, и так далее.

После службы сегодня было собрание комитета (иинквай), избран­ного для рассуждений по церковным делам, касающимся войны, то есть сбора пожертвований и подобного. Я на этих собраниях не бываю, как русский. Но, согласно моему внушению, сегодня Иван Акимович Сенума предложил на собрании вопрос о содержании Церквей — что «пора-де Японской Церкви самой содержаться, без русской помощи».

Рассуждения, конечно, ни к чему не привели. Но хорошо то, что в головы людей, наиболее умных, как кандидаты — Сенума и Арсений Ивасава, писатель Петр Исикава, все глубже и глубже заседает мысль о необходимости для Японской Церкви позаботиться, наконец, серьезно о своем содержании. Советовал я им, и не перестану советовать, чтоб они никак не бросали этой мысли, именно они, мне кажется, могут сделать кое-что по этой части. Следует сначала постараться, чтоб Япон­ская Церковь взяла священников на свое содержание. Начать нужно с Токио. Здесь теперь уже приход о. Симеона Юкава, состоящий в кварта­лах Асакуса, Ситая, Хонго, прямо может обеспечить его. Пусть господа Ивасава, Сенума, Исикава, Василий Ямада — к ним можно прибавить Павла Накаи и Савву Хорие, хоть первый слаб, второй капризен, но оба умны — составят из себя, так сказать, секретный комитет; исследуют сначала очень основательно христиан прихода о. Симеона, убедятся, что они точно могут содержать священника; потом из христиан сего прихода самых благонамеренных и влиятельных 3-4-х убедят заодно с ними постараться; потом объявят общее собрание всей этой Церкви; на нем красноречиво представят важность дела содержания священника. На собрании, как всегда, не будет еще решено это дело, а скажут, что «подумают» — это значит, станут потом собираться отдельно — христиа­не Асакуса у себя, христиане Ситая у себя, и так далее. Вот на этих-то собраниях важны будут лица, подговоренные и подготовленные зара­нее; от них будет зависеть убедить группы в пользу дела. Так, наконец, будет решено содержать священника вполне своими средствами, без России. Это будет поднятым знаменем для всей в Японии Церкви. Вслед за тем один из комитета отправится в Хакодате, чтоб убедить тамошних христиан содержать своего священника, что, возможно, не трудно будет сделать, так как там еще раньше давали 20 ен на священника в месяц, и теперь дают 10. Потом в богатых Церквах — Ициносеки и Яманоме, в Тоёхаси, Оказаки, Маебаси и других — постараться о том. С помощью Божьею, дело и будет устроено. Все это я толковал сегодня Сенума и Исикава; дай Бог, чтоб не кончилось и на этот раз одними толками.

Марта 1904. Понедельник

Японский гражданский праздник. Школы отдыхают, мы с Накаем не переводим. Я сижу в комнате, без возможности показаться на глаза кому бы то ни было: голова вся коричневая, вымазана афонским лекарством, не знаю только поможет ли от лишая, которым я заразился от старика секретаря Сергия Нумабе, пользовавшегося всегда моими ванными при­надлежностями и ванной комнаткой. Начиная с последних месяцев про­шлого года до сих пор, развилась зудь нестерпимая во всей голове, перешедшая уже на грудь и другие части.

О. Феодор Мидзуно вернулся из Коофу и других тамошних мест, где есть христиане. Везде неудобство от войны — приходит полиция, осмат­ривает, расспрашивает, хотя притеснений не делает; народ подозревает христиан.

— Да что же подозрительного находят?

— Ничего; а вот «маморё», «маморё» христианам внушается; прямо и говорится: «Христос-но осие-во маморё (храни учение Христово)»; а они, опуская «Христово учение», останавливают внимание на слове «храни» и думают, что тут таинственно внушается «хранить» что-то такое, что может быть вредным.

Поди ж ты! Сколько ни будь бел, а коли черные очки надели, чтоб смотреть на тебя, то никогда белым не покажешься.

А вот и еще нечто подобное. Второе мое письмо разослали из нашей редакции во все светские газеты, и ни в одной из них не только не напечатали его, но и не заикнулись о нем. Первое письмо тоже было разослано, и из него некоторые газеты хоть небольшие выдержки по­местили. А это, когда в нем так ясно опровергалось застарелое вредное мнение, будто «русский Царь — глава японских христиан», и когда лю­ди, любящие истину, должны были бы радоваться, что наконец истина ясно брызжет в глаза, и стараться распространять ее — замолчено мерт­вым молчанием! Как же они все ненавидят нас!

Марта 1904. Вторник

О. Сергий Судзуки пишет, что его Церкви все спокойны и благопо­лучны; везде почти были крещения, даже в бесплодных до сих пор Акаси и Химедзи. В последнем замечательно: одна женщина, по приказанию мужа, стала слушать учение именно, когда война началась; соседи смеются и неприязненно отзываются об этом, но муж и жена не слушаются.

А вот «в Оказаки на христианском кладбище нагробные памятники разрушены» — катихизатор Василий Таде извещает. Нашли чем нена­висть к православию и России заявлять!

Феодор Тоёда плачевное письмо пишет из Исиномаки: всеми знако­мыми и друзьями он брошен, о чем сетует словами псалма; отцу-чинов­нику из-за него большая неприятность, и прочее и прочее. В конце кон­цов, просится опять сюда в Миссию. Я тотчас же написал ему, что здесь нужен учитель в школах и потому пусть поспешит прибыть. Хотя отсюда его прежде полиция выпроводила, но не сказала, что «ему нельзя здесь быть», а только, что «лучше ему не быть здесь», то есть положительного запрещения не положила. Но нельзя же не пожалеть человека, страдаю­щего безвинно. Здесь в Семинарии дадим ему хоть класс писания.

В 8-м часу вечера, когда мы с Накаем переводили, является вдруг из Одавара о. Василий Усуи и рассказывает, что вчера в 9-м часу вечера человек 10 напали на церковное место, разрушили ворота на церковном дворе, калитку в доме священника и все вокруг этого дома переломали. О. Василий в это время гвоздями забил входную дверь в дом, защищая уже спавших детей, а жена сбегала за полицией, которая поспешила на помощь и успела схватить двоих разбойников, прочие разбежались.

— Что делать? — спрашивает о. Василий.

— Терпеть, что же больше? Принимать человеческие меры предо­сторожности и бдительности, а затем надеяться на Бога. Если придется пострадать или умереть, то это будет мученичество, наподобие древне­го, когда христиане тоже много терпели от черни. Нужно пользоваться этим временем, чтоб воспитать твердость веры. Христиане часто выра­жались: «Хоть бы маленькое гонение, чтоб возгреть веру». Вот оно и пришло. Примем с благодарностью и воспользуемся к нашему благу.

К сожалению, христиане в Одавара, по словам о. Василия, маловеры; в Церковь ныне совсем мало приходят; притаились и кажутся оробелы­ми,— Дал о. Василию на исправление ворот 10 ен.

Марта 1904. Среда

Был Павел Ооеда, один из самых первых по времени христиан, сен- даец, один из первых тоже учеников русского языка, которого первого я хотел послать в Россию для образования для служения Церкви; к счас­тию, это последнее не состоялось — Правительство японское не позво­лило, так как Ооеда потом оказался плохим христианином — вот 28 лет как мы с ним не видались, и он обратился в язычника; впрочем, обрадо­вался свиданию, взял христианские книги, чтоб возобновить знание учения и вместе веру.

Слово «ротан» (русский шпион) обратилось теперь в ругательное по всей Японии; им ругают все друг друга, по какой бы причине не поссо­рились. Особенно им пользуются политические партии во взаимных ссорах: коли не моей партии, стало быть — ротан, и нет тем оправдания и пощады!

Марта 1904. Четверг

Из России каким-то путем — по почтовым печатям нельзя разобрать — пришли: «Богословский Вестник» за январь сего года и 28-й номер «Мос­ковских Ведомостей» от 28 января. Из последнего видно, какой взрыв негодования произвело предательское нападение японцев на Порт-Артур без объявления войны. Но и тут еще излюбленное русское по отноше­нию к японцам «шапками закидаем» неприятное впечатление произво­дит. С этою хвастливостью связана беспечность, а за нее вот японцы и поколотили нас.

Rev. Jefferys, американский епископальный миссионер в Сендае, при­слал для прочтения номер «Living Church», где говорится о Русской Церкви, о посещении ее епископом Grafton’oM и прочем. По прочте­нии, я отослал обратно с внушением, чтоб он дал это и еще что имеет о Русской Церкви для прочтения Rev. De Foresh’y, для которого Русская Церковь такая же или больше terra incognita, как планета Марс с ее обитателями.

В «Ямато-симбун» сегодня в статейке «Предателей бьют» рассказыва­ется, что в провинции Микава, в городе Такахама нашего христианина по фамилии Кондо в споре по поводу теперешней войны поколотили так, что уложили в госпиталь.

А о разрушении ворот и нападении на дом священника и Церковь в Одавара сегодня принесли вырезки из 8-ми газет, и уже число нападав­ших возросло до 30 человек, тогда как в действительности их было едва ли больше трех, и те были пьяны. Газеты, очень серьезно описывая дело, все заключают заявлением, что убитых и раненых не было.

Марта 1904. Пятница

О. Василий Усуи из Одавара пишет, что «полиция исследовала дело нападения на Церковь и нашла, что это учинили пьяные, поэтому не придает важности инциденту, просит его даже не сообщать об этой тревоге мне; однако же полиция не дает ручательства, что вперед не может случиться то же. Между тем в городе — продолжает о. Василий — поднялся большой толк о нападении, и многие сочувствуют ему и очень раздраженно говорят о Церкви. А христиане почти все сробели и распо­лагать на их защиту нет возможности. Кометани, главный из тамошних христиан и староста церковный, вследствие угроз ему — поджечь его дом, если он не выставит объявления на доме, что отрекся от христиан­ства, действительно учинил это позорное дело — „дакквайсита". Итак, на полицию негде твердо рассчитывать, христиане не охранят — остает­ся он беззащитным. Надеясь на Бога, он пребывает твердым; но просит взять в Миссию сына Пимена и дочь в Женскую школу; последняя 11-ти лет — она предназначена для Женской школы и может по летам туда поступить; на первого же злятся в городе, говорят, будто он бил нападав­ших, и грозятся его побить за это, хотя он полукалека и неспособен на то».

Вследствие этого письма я послал в Одавара Петра Исикава, редакто­ра, успокоить о. Василия, подкрепить христиан, остановить Кометани от его безумного поступка, если еще не поздно, и, возвращаясь, взять сюда в Миссию сына и дочь о. Василия. Детей, впрочем, в его доме останется еще куча.

Марта 1904. Суббота

В собравшемся на днях Парламенте какой необычайный восторг от флота! Обе палаты единогласно и восторженно решили послать ему благодарность и похвалу нации за победы. И тут-то было рукоплесканий! Даже решение произносили, вставши и с рукоплесканиями; а Министра флота при каждом его появлении на роструме просто заплескивали. Понятна эта экспансивность.

Но, говоря хладнокровно, где же победы флота? Что они неожидан­но напали и повредили наши суда, так ведь всякий подросток может сзади напасть и расквасить нос какому хочет силачу. Потом они прихо­дили и постреливали издалека, но взяли ли хоть одно военное судно с боя! А вот 22 числа так и совсем уж плохо вышло: пришли, по обыкнове­нию, пострелять, но увидели, что наши военные суда не только не пря­тались от них на рейде, а напротив — выступили вперед крепости и, видимо, вызывали их подойти поближе и завязать бой; не могли еще наши суда пуститься прямо на них, слишком еще мало наших судов; потому они держались вблизи крепости; а японские суда — что же? Из рапортаПравительству самого Адмирала Того видно, что «мы стреляли, и был эффект» — больше ничего не видно. Наш Адмирал Макаров тоже скрытно донес, что «поврежден один японский броненосец нашими выстрелами — у нас убито 5 человек, ранено 9». Японцы не говорят, что у них было что-либо повреждено. Конечно, у них все всегда цело, только у русских пропасть вреда! Но уже, как видно, шансы начинают равнять­ся. Увидим, Макаров не перетянет ли мало-помалу чашку весов на нашу сторону, хотя ему трудно с разбитыми первоначально судами. Даже ка­кой-то репортер заявил, что «22 числа японская эскадра, боясь быть разбитою, ушла». И как же взбеленился за это Бринкли, издатель «Japan Mail»! С пеной у рта он набросился на этого репортера, телеграммы которого, конечно, не допустил на свои страницы, как благоприятной русским, а, только глухо приведши его известие, громко и ясно выругал его лжецом.

Марта 1904. Воскресенье

Й недели Великого Поста

До Литургии у о. Симеона Юкава было крещено трое взрослых и несколько детей. За Литургией приобщены человек 20 исповедников и много детей.

Вчера прибыл сюда катихизатор Феодор Тоёда, вызванный моим письмом, из Исиномаки, видимо, исстрадавшийся, побледневший, но очень радый, что вызван сюда; а сегодня на него опять воздвигнуто гонение: полиция положительно не требует, а настоятельно советует не держать его в Миссии. Я послал полицмейстеру прочитать жалостное письмо ко мне от Тоёда из Исиномаки; он, полицмейстер, «с своей стороны тоже жалеет Тоёда, уверен в его невиновности, но, тем не менее, находит нужным удалить его из Миссии — это для пользы Мис­сии: глупый народ (гумин) может причинить зло ей, узнавши, что она скрывает подозреваемого Правительством в шпионстве».

Тоже резон. Я подумал: упорно откажись я не держать Тоёда в Мис­сии, на меня потом упадет укор, если злые люди, или глупые, причинят какой-нибудь вред Миссии. Итак, я пошел на компромисс, безобидный и для Тоёда. Я сказал полиции: «Согласно ее желанию, Тоёда будет жить не в Миссии и не в квартале Канда, а в одном из ближайших других кварталов; но пусть для него не будет запрещен вход в Миссию и пусть не будет приставлен к нему полицейский в своем полицейском платье, что было бы вывескою для всех, что поселившийся на квартире „ротан“. Если он будет обеспокоен и на этой квартире, то опять придет в Мис­сию, куда я ему не могу заказать вход: это его законное прибежище. Наши отношения основаны на любви и правде; Тоёда же против правды не согрешил».

Полиция квартала Канда вполне согласилась на это; Тоёда тоже ни­сколько не обижен этим; и для него ныне ищется квартира.

Экзема моя оказывается нисколько не боящеюся афонского лекарст­ва — с головы перешла на грудь и распространяется большим красным пятном; отсюда уже спустилась на ноги. Пришлось позвать врача. Учи­лищный наш врач Оказаки откровенно сказал, что не мастер по накож­ным болезням, а надо позвать специалиста, профессора Университета, доктора Дон [sic], учившегося в Германии. Оный сегодня и был, и про­писал лекарства, и дал инструкцию. Порядочно досадной возни: нати­раться, сидеть полчаса в ванной и прочее. Как видно, от секретаря Сергия Нумабе, страдающего этою болезнью, заразился я, оттого что он, полоскаясь каждое утро целый час в умывальной, где моя ванна, пользуется моей хецима (ветошкой) и прочим. Отсюда урок для будуще­го: без церемонии не пускать никого в свою ванную — опрятность и благоразумие этого требуют; теперь вот возись месяца три!

Марта 1904. Понедельник

Утром, когда я занят был переводом, явился Mr. Andre, второй пере­водчик и вице-консул французский, живущий ныне в Русском Посольст­ве, для охранения его, с письмом от французского посланника Mr. Наг- mand’a и с чеком на мое имя, на сумму 206 ен; в письме говорится, что «эта сумма телеграммой из Петербурга чрез Французское там Посоль­ство переведена ему для вручения мне, чтоб я роздал ее 22 раненым с „Варяга" и 4 пленным с „Стерегущего", всем, находящимся ныне в Ма- цуяма, кроме одного пленного в Сасебо». В письме объясняется также, что «пленными считаются только 4, взятые со „Стерегущего" у Порт-Ар­тура, и что двое из них ранены, что морской attache Французского По­сольства Mr. Martime посетил всех их в Мацуяма и нашел, что они хорошо помещены и состояние их удовлетворительно». Так как я до сих пор не получил уведомления о том, что мои деньги и книги, посланные 7 (20) марта больным и пленным в Мацуяма, достигли своего назначения, и могу сомневаться, не задержаны ли они где-нибудь по какой-нибудь причине, то я счел за лучшее попросить посланника отправить нашим эту сумму самому, тогда она несомненно и скоро достигнет своего назначения.

Марта 1904. Вторник

О. Петр Сибаяма пишет, что гонения на православных христиан нет, однако же и там, в Нагоя, полиция делала расследования о Церкви, что, впрочем, служит к пользе самой же Церкви, так как очищает ее от подозрения в чем-либо противогосударственном. Пишет еще, что хрис­тиане составили между собою и пожертвовали 100 ен на обеспечение семейств воинов; упоминает, что фотограф Илья Миясита в конец разо­рился; жаль! Был до сих пор и состоятельным, и благочестивым христи­анином.

О. Матфей Катета, описывая свое обозрение Церквей, замечает, что везде народ подозрительно и враждебно смотрит на православных с начала войны, но что нигде у него христиане от этого не ослабевают, а твердо хранят свою веру.

О. Роман Фукуи из Немуро пишет, что 7 чиновников — или христи­ан, или слушавших учение, перестали показываться в Церкви со време­ни открытия военных действий; стало быть, или от маловерия, или от малодушия ослабели.

Марта 1904. Среда

О. Борис Ямамура описывает посещение Церквей ведения покойно­го о. Павла Кагета. В заведуемых Ильею Накагава Масуда и Ивасаки христиане исповедались и приобщились после нескольких лет небытия у таинств от нерасположения к своему прежнему священнику (что про­исходило от нехороших отношений между собою катихизатора и свя­щенника); в Ивасаки и других местах крещены двое возрастных и семь младенцев.

В Аракава о. Борис посетил мать и бабку о. Андрея Метоки и успоко­ил их насчет его участи; а они были напуганы нелепейшими слухами и очень скорбели; им наговорили, что о. Андрей с своими сотрудниками заключен в тюрьму и осужден на смерть, да еще какую! Кормят его солью, а пить не дают, и ничего другого есть не дают, так он и умрет от мученической жажды и голода. И подобные басни народ с неприязнью к христианам повторяет и распространяет, так что и в этих местах производится, если не материальное, то нравственное гонение на хрис­тиан, сопровождаемое и нравственными печальными результатами: о. Борис упоминает, что в Косака, в рудниках, до 30 христиан работают, и желали они очень прежде, чтоб священник посетил их и преподал святые таинства; а теперь известили: «пусть уж после, теперь неудобно» — так о. Борис и не был у них.