Горелов, А. А. Н.С. Лесков и народная культура / А. А. Горелов. – Л., 1988.

Бытовая картина, фольклорно-этнографическая деталь обладают особенной текстовой, художественной конкретностью. Даже при всей своей возможной «служебности», при явственной второстепенности - на правах «мозаичного» элемента – они входят в универсально соподчиненное образное целое. Они способствуют раскрытию целостности произведения как системы, моделирующей взаимодействия человека и мира. С их помощью намагничиваются переживанием действия персонажей, градуируются подъемы и падения чувства. Они подчас резко влекут вперед развитие сюжета, подчеркивают авторскую мысль, идею.

Этнографически отчетливое видение реального мира позволяло Лескову изображать ситуации, складывающиеся в этом мире, без смысловых деформаций.

Проза художника насыщалась огромным числом фольклорных материалов, которые, отражая факты бытия фольклора, выступали «документами» жизненного процесса.

Как мастера, безраздельно преданного прозе, его влекли формы прозаического фольклора, среди которых он особенно ценил анекдот, отсюда – тысячи анекдотов на страницах его сочинений.

В прозе Лескова происходит контаминация исторического предания с анекдотом как фабульным микрорассказом, сообщающим преданию обычно недостающую ему эстетическую оформленность.

Лесков, по своей любви к устному слову, «зарегистрировал» поветрия и течения той народной молвы, где, едва лишь возникнув, подчас таились, замирали и умирали различные показательные для своей эпохи слухи. Он заметил, что «анекдоты», не будучи «всегда фактически верны», «в самом сочинении своем верно изображают характер» исторических лиц «и общественное о них представление».

В творчестве мастера будут появляться такие шедевры, как «Левша», «Несмертельный Голован», «Грабеж», «Некрещеный поп», «Старый гений», «Колыванский муж», «Тупейный художник», и их основой окажется настолько органическое проникновение писателя в феномен изустного творчества масс,

что первые рецензенты рассказа «Левша» станут «в одно слово» утверждать, будто бы это «легенда старая и общеизвестная», хотя и герой, и сюжет, и его словесная разработка явились сочинением Лескова.

Демонологические рассказы, христианские легенды, сказки присутствуют в произведениях писателя в веренице мотивов, отражений образной системы, стилистики; присутствуют как постоянный элемент внутреннего – фонового, аллюзионного, соотносительного с устной традицией народной культуры – обеспечения авторского текста. То же можно сказать и о других жанрах фольклора, где первенствует песня.

Азартно искавший контакта со всеми народно-национальными ипостасями человека и слова, Лесков включал в свои произведения множество пословиц.

Пропитанность сознания художника огромным культурным материалом фольклора стала источником своеобразия пульсации его мысли, получавшей в любом своем словесном «оказательстве» национальную физиономию и – по причине того же рефлекторного фольклоризма – чисто лесковскую характерность.

Лесков-прозаик начинает свою сагу о русском народе с повествований собственно народными устами, с запечатления изустных проявлений духовного мира простолюдина, и эта «фольклоризующая» тексты художественная установка дает незаурядный эффект.

Лесков продолжает и усиливает литературную традицию изображения сокровенного мира человека через контакт с песней, что воплотилась в «Капитанской дочке» Пушкина, «Певцах» Тургенева или «Грозе» Островского.

Взор писателя обращен к народу, его творчество имеет широчайшую демократическую культурную и идеологическую подоснову, питаемо источниками, бьющими из её глубины. Его духовные искания соотнесены и сопряжены с духовными исканиями, стихийно оформляющимися в массе трудящихся, либо возникающими как отражение настроений миллионов концепциями интеллигенции.

Обращение к фольклору Евангелия, изучение раскола, сектантства явились моментами сближения с философией, образом мысли, этическим кодексом трудового народа. Это было также своего рода «хождение» литературы в народ, неотторжимое от борьбы против институтов самодержавно-полицейского государства и официальной церкви, от стремления влиять на массу.

Образная система легенды обусловила специфический успех классической повести писателя – «Запечатленный ангел», сюжет которой почти целиком изложен устами бывшего раскольника Марка Александрова на постоялом дворе степного Заволжья.

Повесть писалась в первую очередь ради выражения большой идеи необходимого воссоединения разбитых разноверием национальных сил. Решение поэтико-стилистических задач служило воссозданию легендарного обличья исканий самобытной народной мысли. Она должна была обосновывать глубочайшую укорененность патриотического рвения в мужицкой массе, естественную демократическую самопроизводность патриотизма, его органичность всему строю души простого, рабочего человека.

То, что в повести Лескова национально-консолидирующая мысль была выражена средствами религиозного предания, суеверной молвы, влита в прямую речь свидетеля и участника «распечатления» иконы, само по себе заключало произведение в фольклорную оправу.

Повесть «Очарованный странник» - одно из крупнейших творений Л., в котором Горький увидел наиболее показательный для Лескова «тип героя» («подлинного русского человека»). 

В ней глубокая правда изображения народного мира и неотступность внимания к проявлениям большого народного характера соединены с ориентацией на гоголевскую традицию реализма.

Это произведение с обнаженно символическим авторским заданием, с монументальным героем в центре, олицетворявшим новую историческую стадию движения национального характера в лесковском понимании последнего. Повесть явилась широким раздумьем мастера над судьбой России, субстанциональной, природно своебытной силой ее народа.

Эпизации народного характера служила его выписанность на широчайшем историческом и географическом фоне, подчеркнутое сопоставление Ивана Флягина с самым могущественным и любимым героем русских былин Ильей Муромцем, череда подвигов героя-простолюдина, выявляющих исключительную физическую его силу и моральную стойкость.

Лесков на всем протяжении творчества ищет в действительности крупные характеры, максимально «центрирует» на них внимание в системе художественного целого, прибегает к типологической ориентированности изображаемых героев – к соотнесению их с крупнейшими фигурами мировой литературы и фольклора («Леди Макбет Мценского уезда», «Житие одной бабы», «Дон Кихот Рогожин»).

Сторонник просвещения народа, а некоторое время и учитель воскресной петербургской школы для рабочих, Л. систематически выступал против идеализации народа.

В «Очарованном страннике» звучит мотив недостаточности церковного самосовершенствования для личностного самоспасения. «Усовершение» истинное возможно лишь как «свершение», деяние во имя народа.

Лесков: «… сила моего таланта в положительных типах. Я дал читателю положительные типы русских людей. Весь мой 2-й том под заглавием «Праведники» представляет собою отрадные явления русской жизни. Эти «Однодумы», «Пигмеи», «Кадетские монастыри», «Инженеры-бессребреники», «На краю света» и «Фигура» - положительные типы русских людей».

Для Л. «праведники» - это те, кому труднее живется, но кто не знает нравственной муки раздвоения помысла и слова, душевного обязательства и дела, кто хранит в народе и для народа его заветы и посильно воплощает его идеалы, кто вершит подвиг своей жизни изо дня в день, подобно легендарным святым, а тем отличается от героя. Но практически лесковские «праведники» постоянно способны к героическому действию.

Причиной неуравновешенности лесковской теории праведничества окажется сложность интерпретации праведничества как дела. Парадоксальность праведности лесковских персонажей – неизбежное проявление их человеческой сущности в условиях неправедного социального мира.