Глава 3. Остров бескорыстия, или школа как ресурс развития общества

 

Ловушки простых расчётов

 

Наше образование напоминает мне маятник, который качается то в одну сторону, то в другую. Вот маятник качнулся от свободы инновационных поисков в каждой школе к остановке, пошёл в другую сторону, когда эксперименты сужаются до русла, предлагаемого только ведомством.
Причём крайний полюс, к которому направлен государственный маятник, - полное отождествление школы с рынком. Стремление расписать общее образование в логике рынка - такая мысль просматривается как цель.
Плюсов в этом процессе очень мало.
Понятно, например, стремление поставить финансовое обеспечение в зависимость от результата. Но возникает вопрос: что же является результатом общего образования? Неужели те самые баллы ЕГЭ, которые готовы теперь считать, словно учебную валюту?
Сама установка на то, что оцениваются именно те результаты образования, которые можно подвергнуть компьютерной обработке, означает, что надо схематизировать и примитивизировать процесс.
А то, что министерство именует «системными инновациями», по большей части направлено к возвращению всех в одно стойло, к пиетету перед самыми примитивными критериями - т.е. направлено против инновационных перспектив страны, против какой бы то ни было модернизации. Ведь задача мыслить версионно, вариативно, по-своему - это не изыски педагогов, это жизненно важно для человека в современном мире.

 

* * *

 

Со времён Руссо, а может быть и раньше, ведутся споры о том, как объективно оценить труд воспитателя, труд педагога. Легко сказать - оценивать по конечному результату. А в чём результат? Где ему конец?
Кажется, ни в одной стране эту проблему не решили.
Ужасны попытки ведомства оценивать труд учителя (а значит, и его зарплату) в зависимости от оценок, которые получают его ученики при тестировании.
Известно, что дети по способностям не равны, да и по темпу созревания тоже. В чём больше труд учителя: когда один ученик делал раньше 30 ошибок в диктанте, а сейчас только 12, но не дотягивает до принятой нормы, или когда другой стабильно укладывается в норму не один год подряд?
Думаю, как бы это ни было трудно, следует анализировать сам процесс, которым управляет педагог, - его цели, разнообразие средств, направленность на поддержку личности ребёнка. И делать такой анализ должны не ведомственные инспектора, а представители профессионального сообщества. В одних случаях - сами, в других - вместе с детьми, в третьих - вместе с детьми и родителями.

 

* * *

 

Препираются, каким должен быть школьный учебник истории. Недавно услышал, что должна быть единая концепция исторического образования.
Да где же её взять? Её ни в одной европейской стране нет, но вот мы давайте изложим единую концепцию. Утвердим концепцию, утвердим три-четыре варианта «правильных» учебников… До чего же убоги эти попытки «выстраивания мировоззрения» детей.
В эпоху интернета школьный учебник истории вовсе теряет смысл как центральная для обучения книга. Должно быть множество интересных школьникам книг, хрестоматий (они, кстати, появляются). Нужны различные источники, а дело педагога - использовать их так, чтобы учитывались состояние его учеников, их возраст, их опыт.
Современное образование должно давать ребёнку представление о разнообразии мира, о разнообразии подходов, о разнообразии концепций. Он должен понимать их смысл и вырабатывать свою позицию. Без этого невозможно создать вменяемое общество.
Не дело чиновников придумывать школьные программы, не дело чиновника экспертировать их выполнение, не дело чиновников решать, какие должны быть учебники. Их дело - создать для педагогов и для детей условия. И не мешать.

 

* * *

 

Если бы я мог обратиться к президенту, я бы сказал ему: допустим, что прислушиваться к мнению общества о безобразиях в армии - опасно, это может снизить обороноспособность. Допустим, наивно прислушиваться к рассуждениям о том, нужно ли нам столько подводных лодок и не использовать ли эти деньги на прибавки к пенсиям. Но абсолютно не опасно прислушаться к мнению общества относительно ЕГЭ и любых образовательных реформ.
Не укрепляйте безверие общества: учителей и родителей.
Нужно широкое профессиональное обсуждение реальных проблем образования. Надо поставить с головы на ноги процессы модернизации - начинать не с ЕГЭ и профилизации, а с экспериментов, поисков ответа на вопрос: «Чему учить детей сегодня для будущего?» А потом уже думать, как проверять их подготовленность, какие профили открывать, как оценивать результаты.
Конечно, можно собрать сто мудрецов, попросить их оценить школьные предметы с точки зрения важности для прогнозируемого будущего. Но где гарантия, что они не ошибутся? Разве не ошиблись практически все провидцы, пытавшиеся в нашей стране обрисовывать развитие социальной ситуации? Значит, нужны такие прорывные точки, такие экспериментальные учреждения, которые бы пробовали: а что, если…
Что, если заменить химию некоторыми действиями по конструированию ребёнком собственной картины мира, в которой есть химическая составляющая? Но этого нельзя придумать на каком-то форуме, в кабинете на кафедре химии. Это можно сделать только с реальными детьми, родители которых согласны на такой эксперимент, и с учителями, которые будут готовы просто так или за «пятнадцать процентов надбавки» делать что-то совсем другое, неведомое, прислушиваться к ребёнку, что-то менять в себе, вместо одной картины мира помогать открывать сто.
Если находятся те родители, которые нам доверяют, если есть учитель, взваливающий на себя этот груз, не мешайте! А если есть возможность, если есть какие-то даже нелишние деньги, то подумайте: не распределить ли их так, чтобы те, кто набрался окаянства быть на острие, имели такую возможность? А то вдруг денег когда-нибудь прибавится, но уже не будет зёрен, из которых можно что-то вырастить.

 

* * *

 

Моя жена тоже учительница. Как-то рассказывает мне: позвали одну маму, чтобы обсудить, чем вместе помочь её ребёнку в некоторых его трудностях. А мама работает на рынке, забежала, поздоровалась - и вдруг раз - у учительницы в кармане оказалась тысяча рублей. И учительнице, убегая, бросает: «Разделите там между собой, присмотрите за моим Петькой!»
Когда люди переносят подобный стереотип отношений с рынка в школу - конечно, ничего путного не получается. Но многое теперь стараются проецировать на школу с рынка, вернее, просто с базара.
Помнится, один из тех, кого называют «новыми русскими», предлагал мне открыть в нашей школе отдельный класс только для детей его фирмы и, если нужно, покрыть стены этого класса позолотой, на завтрак этих детей водить отдельно и давать ананасы и красную икру.
Какое убожество представлений о жизни элиты общества! Западная финансовая элита, кажется, это давно поняла и отправляет своих детей в школы, где одеваются скромно, учатся трудно и культивируется дух равенства и товарищества. Поймёт ли наша?

 

* * *

 

…Я вышел из больницы, пришёл первый день в школу, а по коридору шагал мальчишка, ел конфету. Он половину откусил и протягивает мне. Вот это важно; это то, что не заменишь ничем в нашей профессии…
Помню, как мне под дверь кабинета подсунули записку анонимную, а там написано: «Спасибо за вашу школу. Мне тут очень хорошо».
Ну кто ещё получит такую анонимку, какой режиссёр или актёр?
Одна из главных учительских ценностей - бескорыстие, и учителю невозможно в ходе своей работы вступать в рыночные отношения с детьми и родителями. Понимание этого простого факта должно быть у каждого, кто хочет что-то придумывать про школу.

 

* * *

 

Сколько-то лет назад в США мне рассказывали о том, что тогдашний президент (то ли Рейган, то ли Клинтон) решил выдать большие гранты сильным школам. Идея была в том, чтобы за счёт опыта лучших двинуть развитие образования вокруг.
Однако школы-победители, получив деньги, оборудовали спортивные площадки, закупили оборудование и успокоились. Оценив результаты, организаторы отказались проводить дальнейшие конкурсы.
Сам механизм такого конкурса помешал движению других школ к изменениям. Конкурсы бумаг (отчёты, компьютерные презентации, статьи в СМИ и т.д.) не помогают ни передаче, ни, главное, осмыслению опыта.
Как в театре надо видеть не программки спектаклей, а сам спектакль, так и в школе - реальные уроки, реальный уклад жизни, реальные заседания советов, клубов, ключевые дела. Это нужно анализировать, задавать вопросы, участвовать в обсуждении резервов и т.п.
Не бумажная продукция, а личное неформальное знакомство с работой «продвинутых» школ, их открытость, заинтересованность могут влиять на других.

 

* * *

 

Проблемы образования не решаются простым вливанием денег. Образование не такой же продукт и услуга, как другие. Школу нельзя считать простым сегментом рынка. Но что действительно нужно? - привлекая разных экспертов, а не только экономистов, рассмотреть плюсы и минусы рыночных отношений вокруг образования.
Мы видим, как бюрократический произвол и примитивность рыночных оценок выступают не антиподами, а союзниками в борьбе против школы. Но всё-таки не забудем и то, что это лишь одна сторона дела.
Думая о защите школы от пагубного воздействия «рынка» (уход учителей, рост цен, необходимость искать новые источники финансирования и т.д.), мы, педагоги, должны открыться навстречу самому движению общества к условиям рыночной экономики - т.е. к такому типу личности, которая способна успешно жить в условиях, когда нет гарантий, что после окончания школы или вуза его дальнейшую жизнь продумают за него.
Ясно, что никакими едиными для всех программами эту цель не достичь.
Ведь даже наша привычная предприимчивость - чаще всего лишь выработанная у советского человека реакция на постоянный обман государства: как бы самому его обмануть.
Но честное предпринимательство - это другое. Умение рисковать, соблюдая интересы партнёра, без чего невозможен цивилизованный рынок, - много ли у нас таких людей? Вот их поддержка, их участие как раз и полезны сегодня нашей школе.

 

* * *

 

Как-то в начале девяностых работники российского Министерства образования привезли из Америки чемодан книг по бизнесу, но оказалось, что освоить их в наших школах невозможно. Перевести-то перевели. Но эти учебники рассчитаны на человека, живущего в ситуации личного выбора, риска, непредсказуемости, - и ему нужны лишь специальные знания. А у нас-то отсутствовал этот фон.
Я был экспертом проекта школы фермеров. По набору предметов - всего лишь сельхозтехникум с некоторыми новшествами. Но ведь фермерство - это особый образ жизни, которого просто не было у нас. Мы проводили тогда на Урале конференцию «Школа и рынок» и сошлись во мнении, что готовить ребят к рынку - это означает не просто учить коммерции или фермерству. Речь зашла о всё том же умении жить в ситуации неопределённости. Если не постоянно, то очень часто. На Западе это естественно. А для нашего человека это порой катастрофа.
Всё заранее предзадано и определено. Учиться - заставят. На работу - устроят. После вуза - распределят. Зарплату обеспечат, жильё должны дать. Премии, повышение квалификации - всё зависит от воли начальства. Как и снабжение сырьём, инструментами на рабочем месте. Государство нашими людьми вообще воспринимается как отдел снабжения. А «при рынке» - каждый сам себе «отдел снабжения», и это страшит.
Мы обсуждали тогда и другое: будут ли готовы платить владельцы частных предприятий за подготовку своих будущих кадров?
Да, вероятно. Но за что, за какие кадры? Период первоначального накопления капитала требует сиюминутной отдачи: от человека потребуются лишь специальные навыки, расторопность, исполнительность, а вовсе не та свобода, о которой мы толкуем.
Да, характер требований работодателя имеет большое значение; но всё-таки не может, не должно ни школьное образование, ни семейное определяться только потребностью рынка.
Нам нужно действовать в связи с рынком, на фоне рыночных отношений, признавая их, но не подчиняясь им в главном, в том, что составляет суть школы и жизни человека.
Всё-таки человек приходит в этот мир, я убеждён, не только для того, чтобы служить работодателю и государству. Он приходит реализоваться, раскрыть свою личность.
Если не помочь ему в детском, школьном возрасте, если человек будет считать ерундой всё то, что связано с воспитанием души, - то потом ему останется быть лишь механическим исполнителем чужих дел; это зачастую не мешает достичь успехов в карьере и благосостоянии, но человек так и не будет знать, куда себя деть, что с собой сделать.

 

Лучше воспитывать будущее… и не ныть

 

Один раз в год в нашей школе празднуют годовщину пушкинского Царскосельского Лицея. Приходят выпускники, надевают фраки и бальные платья учителя, и даются балы, и звучит музыка, и читают стихи.
Вот уже какой год девятнадцатого октября я надеваю фрак и играю на сцене вместе со всеми. Так же как другие мои коллеги и ребята разных лет выпуска, я всегда жду этого праздника и каждый раз думаю - почему? Почему каждый год в эту игру включается так много людей - и детей, и взрослых, почему между учителями-мужчинами существует чуть ли не конкурс за право играть в спектакле? Почему выпускники, которые ушли из школы десять, пять, три года назад, несмотря на свою занятость, работу, семью, приезжают в семь часов вечера на репетиции, выполняют малейшие указания нашего режиссёра, терпят детские выходки на репетициях и не бросают это дело, не уезжают? Так происходит из года в год.
Что это? Желание выразить себя на публике или просто тоска по настоящей, достойной жизни? Конечно, жизнь тех юношей в начале XIX века в Царском Селе несколько идеализирована, но время отсеяло наносное и сохранило главное - чистые отношения, настоящую, долгую и верную дружбу. Конечно, особое отношение к прошлому характерно для русских людей. Мы часто повторяем, что, мол, «раньше было лучше», тем более что наше время разобщённости, нарождающейся рациональности всё дальше и дальше в своих идеалах уходит от того, «пушкинского». Недаром я слышу, например, что в последнее время не принято стало приглашать гостей...
Всё это, конечно, не даёт нынешнему молодому человеку опыта переживания настоящей дружбы, отдачи, любви к ближнему. Поэтому мне всё же жаль молодых. С одной стороны, они, безусловно, вырастают в более свободной атмосфере, чем наше поколение. Они могут читать те книги, которые они хотят читать, могут видеть мир таким, какой он на самом деле есть. Но с другой стороны, слишком сильно сузилась сфера самореализации.
Я думал об этом, когда смотрел на приходящих выпускников в начале девяностых годов. Никто из них не рассказывал о своих успехах в творчестве. Они все так или иначе имели тогда отношение к бизнесу. У меня нет никакого предубеждения к этой профессии, но я думаю - почему все? Мне кажется, что я замечал в них осознанное или неосознанное понимание неполноценности бытия, в котором нет места их умению отдавать, созидать, дружить... Может быть, потому, что нынешняя коммерция, в которую вовлечены наши молодые, - это вторичное творчество. Этот прочитанный в книгах, увиденный в западном кино образ жизни - он не их, не исконный, не наш...
Я наблюдал за их поведением и замечал, что их повадки (как они действуют, как принимают решения, как подходят к своей машине, как ведут разговор) - это повадки Алена Делона, героя западного. С одной стороны, мне становилось жаль, а с другой - я думаю, как хорошо, что в нашей школе есть этот праздник, когда всем вместе можно «полицействовать, облицеиться, душу дружбою согреть».
И я подумал: какое это важное понятие - человеческое сообщество. Ведь оно возникает вокруг настоящих духовных ценностей, а не ценностей материальных. И наверное, пройдёт много времени, прежде чем это будут понимать все. Но, на мой взгляд, путь к цивилизованности лежит именно через такое осознание себя небольшой частью чего-то. Я верю, я хочу верить в то, что это хорошо понимают наши выпускники, дети и учителя.

 

* * *

 

А потом пришла новая волна: мы стали спасаться своими выпускниками.
Я не министр и не президент. Мне трудно что-то такое сделать, чтобы учитель чувствовал себя материально достойно. Но радость свободного творчества может что-то заменить.
Многие удивляются: как сейчас держится школа, на ком, на чём?
А в нашей школе за много лет выросла целая когорта выпускников, которая не порывала со школой. И вот к нам возвращаются наши ученики.
Они, с одной стороны, очень хорошо чувствуют школу, а с другой - на всё смотрят иначе. Из роли ученика они выпрыгнули, а в позицию педагога ещё не встали. Они максималисты. Они часто удивляются: «Ой, мы-то думали, что наши учителя такие все передовые, такие все энтузиасты! А сейчас вот поработали и видим, что среди них есть очень даже неорганизованные…»
Другой вопрос, что пять лет учёбы в институте их сильно портят.
Впрочем, нашим выпускникам, которые поступают в пединститут, я говорю: «Ребятки, основная учёба ваша - здесь, в школе. Сдавайте там экзамены, изучайте спецпредметы. А все, что касается учительского труда - сюда приходите. Участвуйте в спорах, пробуйте школу на зубок». (Кстати, мы в своё время, сразу после перестройки, набрали в школе курс педагогов, договорившись с институтом. В институт они ходили слушать спецкурсы, а всё, что связано с учительством, они проходили в системе педагогических мастерских у наших учителей. Вышли прекрасные педагоги, просто запроектированные на собственное развитие и на развитие детей)¹.
Другие выпускники играют в школьном театре, ходят с ребятами в походы, особенно любят быть воспитателями в школьных летних и зимних лагерях. Они временно закрывают свои фирмы и уезжают туда воспитателями. Ребята очарованы ими. Однако постоянно в школе работать эти молодые люди не хотят.
Когда я говорю: «Юр, ну ты же прирождённый педагог, давай к нам в школу!» - наш Юра отвечает: «Александр Наумович, у нас другое представление о качестве жизни. Вы когда-то могли работать тридцать лет, чтобы получить квартиру, а я, чтобы жениться, должен уже сейчас заработать на квартиру и машину…»
Я их понимаю и вполне уважаю их выбор. Хотя, с другой стороны, конечно, жаль. Как учитель и директор школы я вижу, что человек, даже получая большие деньги, не факт, что сможет себя реализовать, а был бы весьма полезен в нашем деле. Но - увы…

 

* * *

 

Несколько слов и о другом поколении.
Я с некоторым сожалением смотрю на моих друзей - высокопрофессиональных инженеров. Только немногие из них говорят себе, что если их труд сейчас никому не нужен, значит, надо заниматься чем-то другим. Остальные же пребывают в глубокой обиде.
Я понимаю, что не мне бросать камни в этих людей. Моё-то дело - вечное: как бы ни менялись правительства, идеологии и госзаказы, детей всегда нужно будет учить и воспитывать.
Зато я по своей школе вижу, что подчас важные небанальные решения подсказывают люди без педагогического образования. Впрочем, Генрих Шлиман тоже откопал Трою, будучи дилетантом в археологии. Настоящим археологам не удалось. Может быть, вот таких «педагогических дилетантов» нашей школе не хватает.
Многие связывают постоянные сбои в политике, в налаживании общественных процессов, их неэффективность с преобладанием математического, технократического стиля мышления у наших руководителей и общественных деятелей, с тем, что именно этому их учили. Но мне кажется, что дело не в наборе предметов, которые следует изучать. Любой предмет может стать гуманитарным, если он не будет упрощённым сколком с какой-то большой науки, а если его постижение будет отслеживанием того, как могла двигаться человеческая мысль, приводящая к открытию тех или иных закономерностей. Может быть, процесс реконструкции этого мыслительного, чувственного процесса, переживание его и делает образование и гуманитарным, и гуманным. И тогда Эйнштейн и Пифагор, Толстой и Менделеев станут для ребёнка собеседниками, а не просто передатчиками информации, которую нужно усвоить и рассказать на экзаменах, получив тем самым пропуск во взрослую жизнь.
В этом-то школе и способны помочь люди, переходящие в неё из науки, которые действительно могут на глазах у детей порождать знание, а не пересказывать его.
Стенания по поводу того, что в нынешнее время интеллигенции приходится хуже всех, стали обычным делом. Действительно, в мире, где главное место занимают поиски заработка, вроде бы не осталось места бессребреникам.
Я понимаю, что самую тяжёлую травму человеку наносят даже не материальные беды, которые свалились сейчас на интеллигентных людей, а ощущение ненужности, невостребованности. Ну так шли бы в школу. Я прямо могу сказать, что школа в них нуждается. Только жалобы на жизнь придётся оставить за порогом.