Дети 60-70-х. Предъявлен счет.

В годы оттепели, внезапно давшей глоток свободы, литература стала переживать сложные процессы. Повзрослевшие герои познали жизнь, мир уже не предстает перед ними столь ясным, однополярным, как в прошлом. Начинается пересмотр прежних ценностей, совершается кардинальный переворот в сознании.

Своеобразным «переходным» произведением стала пьеса В.Розова «Традиционный сбор» (1966), где впервые отчетливо прозвучала тема подведения тревожных жизненных итогов и прежние социальные иллюзии сменились трезвым реализмом и даже скепсисом. Так, героиня пьесы критик Агния Шабина уже сменила честность и бескомпромиссность ранних своих статей на конформизм, угодничество, стремление думать и писать, как нужно, как все. Поскольку она сама, по сути, отказалась от идеалов молодости, ее все больше раздражают излишне смелые, «лобовые» выступления молодых авторов: «Надоели мне эти вьюнцы со знаменами неопределенного цвета... Посредственность и бездарность куда менее вредны».

Новые «детки» думают и ведут себя совсем не так, как предшественники. В раннем цикле рассказов А.Битова Монахов попадает не на производство, а в скучнейшую контору и мечтает взорвать ее вместе с самодовольным, поучающим его директором. Не слушает его проповеди, а видит сон наяву. Он старается забыться в любовной связи, вопреки родительским протестам волочится за своей взрослой неверной возлюбленной. Потом, спустя годы он вновь встретит ее, и душа вяло отзовется на эту встречу.

А герой «Пушкинского дома» и вовсе… предает отца (как тот когда-то предал своего), завязнув в политических вопросах, поддавшись обаянию деда. Он тянется к неосознанным им идеалам деда и не находит удовлетворения. Он понимает, что совершил наследственную ошибку, отмежевавшись от отца. Дед не вынес фамильного предательства, выставил Леву за дверь. В самом деле, кто же это вынесет:

«Лева наговорил о том, о чем, уже было по всему ясно, говорить ему категорически не следовало: о трудах деда, о всей их старой школе, о том, как он, Лева, сам, своим умом и собственными силами (скрип зубовный теперь от стыда)… как он, Лева, хочет прибегнуть к их методам, хотя бы отчасти, в собственной работе… Лева вспомнил, как изо всех сил старался польстить деду, ждал поощрительной реплики и даже похлопывания по плечу, намекал ему на необходимость удивления и восхищения перед столь решительными достоинствами внука (немой вой, холодный пот)…» Лева, сочиняет целую историю, будто бы уже с рождения они с отцом не понимали друг друга, инстинктивно отстраняясь. Немудрено, что дед негодует: «В семени уже предательство! В семени! – орал, сидя на стуле дед, не то стонал. – Бескорыстно уже, абстрактно…»

В причудливо-игривом постмодернистском («Пушкинский дом» можно смело назвать первым постмодернистким романом советской литературы) пространстве романа герой оказывается условной фигурой, невнятной, «непроявленной» натурой. Он открывает собой галерею «лишних людей» в русской литературе 20-го века.

Но теперь «дети» хотя бы не отстраняются от «отцов», как ранее, всячески демонстрируя им свою независимость, а стороны диффузно участвуют в судьбе друг друга, отражая друг в друге собственные просчеты. Появляется рефлексия на тему преемственности.

Кстати, герой переживает ситуацию любовного треугольника, подобную той, что в «Хронике времен Виктора Гурова», но теперь, в семидесятые, ему уже не найти утешения в труде, в призвании (это к лишним людям), так как не чувствует в себе никакого призвания: он человек «около» - около литературы, около музея. Он находит утешение в другой женщине.

Трагически заканчивается разоблачение предательства в романе «Тишина» Юрия Бондарева. Юный герой после смерти матери приезжает в Москву, где знакомится с родственниками, которых никогда раньше по каким-то причинам не видел. Он привозит письмо матери ее родному брату, в котором перед смертью она просит его позаботиться о племяннике. Постепенно, входя в круг родственных семей, Никита начинает выяснять, что случилось когда-то с его матерью, почему ей пришлось отбывать пятнадцатилетний срок в лагерях. Он вдруг узнает, что дядя имеет непосредственное отношение к аресту матери…

Двоюродный брат Валерий находит в сейфе старое письмо (черновик), которое и сыграло роковую роль в судьбе матери. В нем Греков, дабы не повредить своей научной карьере, спешил отречься от «крамольных» взглядов своей сестры: «Автор, В.Л.Шапошникова, словно бы восхищаясь, не жалея красок, живописует смелую, по ее позиции, и романтическую деятельность русских террористов, их жертвенность, преувеличивая роль Желябова, Софьи Перовской, студента Гриневицкого, «принесшего себя в жертву», бросившего бомбу в Александра II, безудержно восхищаясь романтическим фанатизмом этой организации, то есть той террористической деятельностью некоторой части российской интеллигенции, последователями которой, как известно, были эсеры, которую осудило все развитие марксизма».

Вышедшая наружу правда стала испытанием не только для Никиты, но и для его двоюродных братьев, сыновей профессора Грекова, Алексея и Валерия. Алексей знал эту историю раньше и уже принял для себя определенное решение, как относиться к отцу. Никита не понимает его позиции. Алексей пытается объяснить: «Отца я не люблю, но он все-таки мой отец. И он болен. А лежачего не бьют. Это за гранью. Ты понял? Да, я жалею и не люблю его. За его трусость. За то, что не выстоял. На фронте за это отдавали под суд военного трибунала. Но мы давно живем по законам военного времени». И еще Алексей говорит о бессмысленности возмездия, которое порождает новое зло. Так он возвышается почти до христианской морали. Но Никита не желает слушать его теорию «равновесия». Валерий, хотя и прикидывался юношей несколько скептичным, отчасти даже циничным, но, узнав обо всем, реагирует неожиданно эмоционально, с негодованием. В возбужденном состоянии он садится за руль, и по пути на дачу профессора машина разбивается. Ребят не удалось спасти. Почему они погибли по замыслу автора? Может быть, Бог остановил их, уберег их от большей трагедии?

Что делать, когда в прошлом было столько несправедливости, лжи и предательств, и даже кровно родные люди оказались в том замешаны? Первое, что приходит в голову, – отринуть прошлое, отказаться от него, начать жизнь с чистого листа. Но ведь прошлое бывает разным, и можно ли с уверенностью сказать, что отрицая историю, мы ничего в себе не потеряем (только выиграем)? Можно ли отказаться от матери или отца? Можно ли простить или искупить проступок, совершенный много лет назад? Эти острые проблемы в 70-е годы поднял великий русский писатель Валентин Распутин в книгах «Прощание с Матерой», «Последний срок», «Живи и помни».

Каким нравственным уродством может обернуться забвение родителей. Человек уходит из жизни… Анна в рассказе «Последний срок» не боится смерти, она чувствует, что «изжилась до самого донышка». По мысли самой героини, то главное, ради чего она жила, уже было исполнено. Она остро ощущает себя связующим звеном в цепи поколений: «…Для того и приходит в мир человек, чтобы мир не скудел без людей и не старел без детей». Вся прошла бегом, в заботах, и сил осталось ровно на то, чтобы увидеть в последний раз разъехавшихся из родных мест детей, попрощаться с ними… Сюжетная канва повести проста: младший сын Михаил, единственный оставшийся в деревне, собрал остальных телеграммой. Но старуха не умерла, ей даже стало легче. Дети поспешили уехать, а на следующую ночь пришла смерть.

Писатель тонко изображает пропасть между детьми и матерью, бедность духовного мира этих «блудных» детей, для которых приезд на похороны – поступок рациональный, следование правилам, а не зову сердца. Дети не понимают мать, не чувствуют ситуации: и старшая Варвара, глуповато-наивная, вечно скандалящая с собственными детьми, уже настроенная на похороны, но не желающая учить народное причитание; и средняя Люся, которой, наоборот, Бог не дал детей, - эгоистично-лицемерная, заботящаяся только о своем благополучии и производимом впечатлении; и «никакой», как будто с «нарисованным» лицом, Илья – тоже эгоист и приспособленец. На их фоне грубоватый Михаил – натура наиболее милосердная, он ближе всех к матери к миропониманию.

Нравственное падение человека ярко показано Распутиным в сцене пьянства мужиков в бане. В эпизоде прогулки по лесу просыпаются под воздействием природы память и совесть в Люсе, но ненадолго… Анна не осуждает, жалеет детей и ждет младшую дочь Таньчору, надеясь увидеть в ней свое духовное продолжение, ждет ее как последнее облегчение и условие последнего ухода. Но, как полагает критик Н.Панкеев, «судьба словно уберегала Анну от этой встречи, которая могла бы быть самым большим ее разочарованием».