Штаб-ротмистр Ингушского конного полка

Созерко Мальсагов*

 

Групповой побег с Соловков (18.05–23.06.1925) в Финляндию Бессонова, Мальбродского, Мальсагова, Приблудина, Созонова – первый успешный.

В ноябре–декабре 1925 года в рижской газете «Сегодня» (№№ 269–293) были опубликованы очерки Мальсагова «Соловки – остров пытки и смерти».

В 1926 году в Лондоне на английском языке вышла его книга «An Island Hell: a Soviet prison in the Far North». Общественное мнение и власти Запада, пожалуй, впервые восприняли правду о советских концлагерях.

Впервые со времён процесса эсеров (1922) начались протесты. Английский парламент на повестку дня поставил вопрос «о прекращении рабского труда в СССР».

Конгресс США запретил ввоз советского леса и прекратил торговые отношения с СССР…

Бурная реакция Запада – отдельный разговор…

Здесь свидетельство Мальсагова о Холмогорском лагере смерти. Впервые в СССР опубликовано в «Алма-АТС» в 1991-ом. В 1996-ом – в Нальчике, Кабардино-Балкарии…

Теперь и в Архангельске.

 

«До 1922 года Холмогоры** и Пертоминск выполняли функцию, которая сейчас возложена на Соловки. Когда я попал на Соловки в начале 1924 года, я встретил несколько человек, осужденных по статье «контрреволюция» и оставшихся в живых. Они находились в заклю­чении в этих местах. На Соловки их переместили в 1922 году. Я бы хотел коротко остановиться на том, что рассказывали эти, чудом уцелевшие, люди.

Концлагеря в Холмогорах и Пертоминске были созданы советским правительством в конце 1919 г. Люди направлялись туда из всех уголков России и должны были жить в наскоро выстроенных бараках. Это были никогда не отапливаемые, даже в самую сильную зимнюю стужу, помещения (когда температура в этих северных широтах снижалась до -50, -60 градусов по Цельсию, от 90–100⁰ по Фаренгейту).

Заключённым выдавался следующий паёк: одна картофелина на завтрак, картофельные очистки, сваренные в воде, на обед и одна картофелина на ужин. Ни кусочка хлеба, ни унции сахара, не говоря уже о мясе или масле. И эти люди, доведённые муками голода до отчаяния, поедали кору на деревьях. Они вынуждены были из-за пыток и расстрелов соглашаться выполнять самую тяжёлую работу: корчевать пни, работать в каменоломнях, сплавлять лес.

Им было категорически запрещено переписываться со своими родными или получать от них посылки с едой или одеждой. Все письма уничтожались. А пища и прочее пожирались и использовались лагерной охраной.

После поражения генерала Деникина и Врангеля (соответственно в конце 1919 и в 1920 годах) взятые в плен белые офицеры и солдаты, а также гражданские лица с отвоёванных у белых территорий – мужчины, женщины и дети – ссылались в Холмогоры этап за этапом. А после подавления Кронштадтского восстания в апреле 1921 года все матросы, взятые под стражу большевиками в количестве около 2 тысяч человек, тоже, были присланы туда.

Остатки колчаковской армии, различные сибирские и украинские атаманы, крестьяне из Тамбовской губернии, примкнувшие к антоновскому движению, десятки тысяч представителей интеллигенции всех национальностей, и вероисповеданий, кубанские и донские казаки – все стекались широким потоком в Холмогоры и Пертоминск.

Высшее начальство в этих лагерях назначалось Москвой и исполняло предписания, полученные оттуда. Средний и низший персонал состоял из арестованных чекистов, которые были сосланы по причине слишком очевидного грабежа, взяточничества, пьянства и других нарушений. Эти ребята, потеряв выгодные должности в Чрезвычайных Комиссиях центральной России, свою неимоверную злость с неописуемой жестокостью вымещали на лагерных заключённых.

Помощник коменданта в Холмогорах поляк Квициньский был особенно свиреп. Этот палач-садист имеет на своей совести ужасы так называемого «Белого дома» в окружностях Холмогор. «Белый дом» – так называлось имение, покинутое его владельцами, здание, выбеленное в белый цвет. В нём в течение двух лет, с 1920 по 1922 годы, по распоряжению Квициньского ежедневно производились расстрелы. Ужасная слава «Белого дома» удваивалась ещё и потому, что тела казнённых не убирались.