В отечественной лингвистике хх века

Основы теории диалога в советском языкознании были заложены в трудах М.М.Бахтина [Бахтин, 1929], В.Н.Волошинова [Волошинов, 1929], В.В.Виноградова [Виноградов, 1925, 1926, 1930, 1936, 1941], Е.Д.Поливано-ва [Поливанов, 1928], Л.В.Щербы [Щерба, 1915, 1939], Л.П.Якубинского [Якубинский, 1923]. Большой интерес к диалогу пробуждается с конца 40 – начала 50-х годов [Шведова, 1952, 1956; Галкина-Федорук, 1953; Винокур, 1953; Борисова, 1956].

Значительный исследовательский материал, посвященный диалогу, свидетельствует о сложности и многоаспектности этого явления, ибо диалог предстает как конкретное воплощение языка в его специфических средствах, как форма речевого общения, сфера проявления речевой деятельности человека и – шире – как форма существования языка. В первом случае анализируется речевая структура, возникшая в результате говорения, осуществления диалогической речи, во втором – исследователь имеет дело с выяснением условий порождения и протекания этой речи, в третьем случае проблемы диалога оказываются в кругу вопросов, связанных с изучением общественной функции языка. Аспекты внимания к диалогу оказываются тесно связанными между собой.

Уже в первых работах, затрагивающих лингвистические проблемы диалога, исследователи исходили из положения о том, что речь – один из видов человеческой деятельности. Л.П.Якубинский писал, что язык есть разновидность человеческого поведения, факт психологический, проявление человеческого организма, и социологический, зависящий от совместной жизни организмов в условиях взаимодействия [Якубинский, 1923].

Представление о языковой деятельности человека [Холодович, 1967] порождает вопросы о том, в чем эта деятельность заключается, каковы ее мотивы, задачи, условия ее осуществления и каковы ее формы. Отсюда вытекает целый ряд психолингвистических и социолингвистических проблем [См. Основы теории речевой деятельности, 1974], в том числе проблема речевого акта, который предполагает производство речи и ее восприятие. Двусторонность, сложность речевой деятельности постоянно имел в виду Л.П.Якубинский при исследовании диалога и В.Н.Волошинов, подчеркивавший ориентированность речи на собеседника и диалогичность всякого понимания чужого высказывания. Е.Д.Поливанов указывал, что целью языковой деятельности является коммуникация между членами коллектива [Поливанов, 1928]. Таким образом, речевая деятельность – это совместная деятельность участников речевого общения. Явление диалога оказывается имплицитно включенным в представление о коммуникативной сущности языка как общественного явления [Бенвенист, 1974], и важность такого его положения для теории диалога очевидна. Как подчеркивал В.Н.Волошинов, всякое высказывание, как бы оно ни было значительно и законченно, лишь момент непрерывного речевого общения и производится с установкой на активное восприятие. В этом смысле явление диалога глобально. Узкое же понимание диалога связано с установлением видов речевого общения в зависимости от различных экстралингвистических факторов.

Диалог как форма речевого общения постоянно сопоставляется с монологом [Ахманова, 1966, с. 132, 239]. Л.П.Якубинский, определяя характерные черты диалога (быстрый обмен взаимообусловленными краткими высказываниями-репликами без предварительного обдумывания, при зрительном и слуховом восприятии собеседника) и монолога (длительное письменное или устное высказывание одного лица), отмечал, что в живой речи диалог и монолог зачастую переплетаются и что существует ряд переходных явлений (например, беседа в обстановке досуга, характеризующаяся более медленным темпом, большей величиной компонентов, большей обдуманностью речи, чем это наблюдается при быстром разговоре).

Диалог легко вписывается в представление о речевом общении, о сотрудничестве при речевой деятельности, в то время как монолог требует специального объяснения как формы речи, существующей наряду с диалогом. Тезис Л.В.Щербы о том, что «подлинное свое бытие язык обнаруживает лишь в диалоге» [Щерба, 1915, с. 4 (Приложение)], разделял Л.П.Якубин-ский, говоривший о естественности диалога и искусственности монолога. Е.Д.Поливанов, отводя диалогу первенствующее значение, указывал, что другие случаи применения языка (песня, монолог, бредовая речь) могут рассматриваться как вторичные, представляющие собою не то, для чего существует и усваивается каждым индивидуальным мышлением языковая система, а лишь окказиональное применение этой системы [Поливанов, 1928]. В.В.Виноградов писал, что монолог – не данность языка, а продукт индивидуального построения [Виноградов, 1963, с. 18]. Вопрос о характере соотношения диалога и монолога не нашел единого решения [Винокур, 1953; Галкина-Федорук, 1953, с. 110; Гельгардт, 1971].

Попытки выйти за рамки дихотомии «диалог-монолог» имеют то преимущество, что позволяют определить место «промежуточных» явлений (письменных и устных объявлений, книги, стихотворения, записной книжки, выступления по радио и телевидению, дневника и пр.). А.А.Холодович с учетом различных комбинаций таких признаков, как средства выражения речевого акта, наличие или отсутствие партнера, взаимность или односторонность высказываний, число участников, контактность или отсутствие контакта при общении, выделяет более 30 типов речи и не противопоставляет понятия диалога и монолога, полагая, что используя традиционные термины, к монологу можно было бы отнести лишь редкие виды высказываний (дневник, записная книжка). В результате понятие диалога предстает здесь в широком смысле, охватывая почти все случаи речевой деятельности [Холодович, 1967].

Все особенности диалога – речевой структуры связаны с его спецификой как образования, возникающего в результате перемежающейся, главным образом устной спонтанной речи собеседников, происходящей в определенных условиях.

Сама природа диалога предполагает его сложность. Размеры диалога теоретически безграничны, и его нижняя граница может показаться открытой. Однако фактически каждый диалог имеет начало и конец. Единство диалога в его смысле, теме, содержании. Диалог – средство выражения логической цепи взаимосвязанных по содержанию сочетаний мыслей-суждений, речевое построение, в котором два говорящих как бы создают одну мысль, структура, где тема распределяется между двоими. Специфика диалога как сложного единства самым тесным образом связана с его тематической цельностью, с характером развития содержания, с движением мысли (см. определения диалога и монолога в «Словаре линвгистических терминов» О.С.Ахмановой, где аспект темы является одним из существенных).

В качестве единицы диалога Н.Ю.Шведова определила диалогическое единство [Шведова, 1974]. Это понятие прочно вошло в теорию диалога. Исследуются диалогические единства различных структур, включающие два и более высказываний – реплик.

Реплика как компонент диалогического единства и диалога в целом имеет двуплановый характер, совмещая в себе значения акции и реакции, в результате чего диалог и представляет собой сложную цепь взаимосвязанных высказываний [Святогор, 1967].

С исследованием диалога как сложного речевого комплекса, в состав которого зачастую входит цепь переплетающихся или параллельных реплик нескольких лиц, связано выделение разных структурных типов диалога (парный диалог, параллельный диалог, полилог).

Исследование диалога невозможно без учета целого ряда внеречевых моментов: цели и предмета высказываний, степени подготовленности говорящих, отношений между собеседниками и отношения их к высказанному, конкретной обстановки общения. Характер диалогической речи определяется действием всех этих факторов в совокупности, и в результате конкретного проявления каждого из них создается диалог определенной структуры. Значение социальных условий постоянно подчеркивал В.Н.Волошинов, указывая, что ближайшая социальная ситуация и более широкая социальная среда определяют структуру высказывания, отражая характер диалогического поведения. В.Н.Волошинов считал, что именно ситуация формирует высказывание в виде просьбы или отстаивания, в стиле витиеватом или простом, уверенно или робко произнесенном [Волошинов, 1929].

С ситуацией общения, отношением участников диалога к содержанию речи связан характер логико-смысловых отношений между частями диалогического единства, и в связи с этим выделяются различные типы реплик и типы диалога, устанавливается характер реакции, оценки говорящими фактов ситуации и речи, модальная характеристика диалога. В статьях, посвященных диалогу, Н.Д.Арутюнова вскрывает стимулирующие и реактивные свойства реплик. Важно изучение особенностей обоих компонентов [Арутюнова, 1970, 1972]. Ряд исследований посвящен характеристике первого компонента единства, в других анализируется реплика ответная, но независимо от того, какой термин вынесен в название работы, исследователи не могут не анализировать элементы диалогического единства в их взаимосвязи. С стороны структурно-композиционной выделяются ответные реплики-подхваты, реплики-повторы и др. При этом внимание обращается на логико-смысловое значение реплики и соответствующее ее отношение к первому, стимулирующему высказыванию. Важнейшим видом диалогического единства в этом плане признается вопросно-ответный комплекс. Большое значение придается характеру реакций. В связи с этим выделяются реплики-противоречия, согласия, добавления, реплики, сопровождающие тему в другую плоскость. По характеру реакции определяются соответствующие типы диалога. Так, Е.М.Галкина-Федорук выделяет диалог-противоречие, диалог-синтез [Галкина-Федорук, 1953]. В работе А.К.Соловьевой выделяется диалог-спор, диалог-объяснение, диалог-ссора, диалог-унисон [Соловьева, 1965]. Выделяют также диалоги-сообщения, диалоги-обсуждения, диалоги-беседы [Шаройко, 1969]. При этом выясняются структурно-грамматические особенности диалогов, экстралингвистические моменты, связанные с осуществлением речи, воплощающейся в диалоги разных типов. Типология диалога – один из важнейших вопросов изучения этого языкового явления. Функциональные, коммуникативные характеристики диалога в работах Н.Д.Арутюновой, А.Р.Балаяна открывают широкие возможности изучения структуры диалога с учетом особенностей тактики диалогического поведения [Арутюнова, 1970; Балаян, 1974].

Анализ реакции на модус и диктум (по Ш.Балли) стимулирующего высказывания в ответных репликах ориентирует на необходимость присталь-ного внимания к диалогу и его компонентам в плане изучения их модального значения. «… Представляется возможным говорить об особом типе субъект-ивной модальности, раскрывающей отношение говорящего к «чужому слову», к высказыванию собеседника. Диалогическая модальность выражается в формах согласия или несогласия, подтверждения или отрицания, возражения, парирования, «отведения» реплики и т.п.» [Арутюнова, 1970, С. 46]. К модальным значениям диалога обращаются в своих работах В.Г.Гак, А.Р.Балаян [Гак, 1970, 1971; Балаян, 1971].

Специфика диалога в огромной степени связана и с таким явлением, как степень подготовленности говорящего к речи. Л.П.Якубинский отмечал быстрый темп произнесения реплик и их смены как одно из свойств диалога, в ходе которого подготовка к высказыванию идет одновременно с восприятием чужой речи [Якубинский, 1923]. Это отражается на структуре диалогических высказываний, являясь одним из факторов формирования его синтаксиса. На структуре диалога сказывается и степень осведомленности собеседников о предмете разговора. Л.П.Якубинский, подчеркивая, что понимание чужой речи определяется опытом собеседников, составляющим апперцепирующую массу говорящих, что каждое последующее говорение падает на подготовленную почву, указывал на большую роль догадки при тождестве апперцепирующих масс собеседников. Общий опыт собеседников, его постоянные и преходящие элементы определяют возможность дешифровки при речевом обмене [там же]. Л.П.Якубинский приводит и мысль Е.Д.Поливанова о том, что речь нуждается в слушателе, который понимает, «в чем дело». Это обстоятельство не раз отмечали исследователи диалога, указывая на возможность подтекста в разговоре.

Дополнительным средством передачи информации при непосредственном общении служат мимика, жесты, различные телодвижения, социально обусловленные и соответствующие, как указывал Л.П.Якубинский, интеллектуальному и эмоциональному состоянию говорящего. Это коммуникативное средство в большой степени сказывается на построении диалогической речи и постоянно отмечается исследователями диалога, устной речи, занимает важное место в теории информации и исследовании знаковых систем [Волоцкая, Николаева, Сегаль, Цивьян, 1962].

Одной из важных особенностей диалога является роль интонации в оформлении единства диалогических высказываний в составе сложной структуры и роль ее как информативного средства. Л.П.Якубинский говорил о соответствии интонации состоянию говорящего, на большую ее роль в выражении психологии собеседников указывала Е.М.Галкина-Федорук. Информативная и связывающая роль интонации в диалоге отмечается при анализе диалогических единств с репликами различного типа – повторами, подхватами, внимание исследователей привлекает своеобразие интонации при различном течении диалога [Гельгардт, 1971; Степанов, 1998].

Действие всех внеречевых факторов в совокупности решающим образом отражаются на структуре диалога и прежде всего на его грамматических особенностях. Синтаксис диалога представляет серьезную область исследования. Уже в работах Т.Г.Винокур, посвященных этому вопросу, отмечалось, что выбор определенных конструкций связан со спецификой устной речи и спецификой диалога как речевого взаимодействия [Винокур, 1953]. Эллипсис, простота синтаксического построения, употребление предложений различных функциональных типов, модальных слов, повторы, присоединительные конструкции и другие характерные черты, отмечаемые исследователями, обязаны своим происхождением в диалоге его специфике как особого речевого построения. Характерный для диалогических предложений порядок слов, своеобразное актуальное членение предложений в диалоге, связаны также с действием многообразных условий, в которых протекает диалог как воплощение устной перемежающейся речи.

Спаянность реплик ведет к постановке вопроса об отношении диалога к понятию сложного синтаксического целого, поскольку диалог как продукт речевого обмена в конечном счете представляет собою звучащий и часто зафиксированный единый текст особого рода, принадлежащий не одному лицу. Строение такого текста, развитие мысли, модальные характеристики высказываний и другие черты такого сложного целого важно сопоставить с характеристиками текстов недиалогического характера. Впервые на диалог как сложное синтаксическое целое было обращено внимание в работах Н.Ю.Шведовой, Г.А.Золотовой [Шведова, 1953; Золотова, 1953]. Наблюдения в этом плане имеются в работах как исследователей диалога, так и исследователей сверхфразовых единств [Святогор, 1974; Лосева, 1974; Киселева, 1974].

К настоящему времени в литературе освещен ряд синтаксических явлений диалога в разных языках. Огромное значение имеет разработка теории и конкретные исследования русской разговорной речи. Диалог, протекающий в устной форме, не может не стать предметом внимания исследователей, занимающихся этим вопросом, и достижения в области изучения синтаксиса русской разговорной речи естественно становятся достижением теории диалога (см. исследования О.А.Лаптевой, Е.А.Земской, О.Б.Сиротининой, Ю.М.Скребнева, Г.Г.Инфантовой).

Большой интерес представляет функционирование в диалоге слова и фразеологической единицы. Здесь слово – «общая территория собеседников», оно «трется о чужое слово» (Волошинов), переходя их одних уст в другие, оно живет напряженной жизнью, произносится с оглядкой на реакцию (Бахтин). Анализ явлений лексической многозначности, антонимии и синонимии в диалоге приобретает особое значение [Борисова, 1970].

В последние десятилетия в поле зрения исследователей попадает публичная речь, которую традиционно относят к устной форме публицистического стиля на основании общности главной функции – функции воздействия и используемых языковых средств. Однако в последнее время все чаще современный публичный диалог относят к сложному и неоднородному в функционально-стилистическом отношении явлению [ср.: Морозова, 2000].

На сегодняшний день появилось немало работ, анализирующих структуру публичного диалога, соотношение формы и содержания в нем, язык и стиль устного выступления. Однако необходимо отметить, что многие важные вопросы все еще остаются без ответа. Прежде всего речь идет о том, что до настоящего времени не разработаны принципы функционально-стилистического анализа публичной речи, вследствие чего представление о стилистической специфике публичной речи и ее разновидностей является недостаточно четким.

Рассматриваемый ранее (в работах лингвистов 60-70-х годов) подход к изучению публичной речи в плоскости исследования текста вне структуры той деятельности, в которой он возник, представляется на сегодняшний день неправомерным. «Речевое произведение (текст), как известно, возникает в процессе общения как один из его продуктов, и следовательно, может быть адекватно исследован только при восстановлении его (текста) связи с процессом общения и деятельностью, ради которой он и был порожден… что в определенной степени обусловливает его стилевые особенности» [Морозова, 2000, с. 64].

Характерной приметой современной науки о языке является возникновение коммуникативной лингвистики, которая в последние десятилетия стала выделяться в особый раздел языкознания. Характеризуя «докоммуникативную» лингвистику, Г.В.Колшанский пишет: «Естественно, лингвистика с момента становления ее как самостоятельной науки всегда занималась семантикой языковых единиц – первоначально с главным упором на семантику слова (лексикография), позже семантикой высказывания, семантикой грамматических форм, затем особенно семантикой предложения (синтаксическая семантика), а в последнее время – семантикой текста (лингвистика текста). Однако эта работа велась, как правило, в сфере семантики самостоятельных единиц в изолированном состоянии (семантика отдельных слов, отдельных форм, отдельных видов предложений)» [Колшанский, 1980, с. 4].

Современная лингвистика уже не может удовлетвориться описанием отдельных языковых единиц в парадигматике. Сама логика развития лингвистики способствовала возникновению коммуникативной лингвистики, которое, в свою очередь, обусловлено как практическими, прикладными задачами, так и теоретическими потребностями современной семасиологии. Некоторые авторы объясняют бурное развитие коммуникативной лингвистики также тем, что на современном этапе уже нельзя получить крупные результаты в сфере традиционной «парадигматической» лингвистики [Фрумкина, 1984, с. 14].

Основными чертами, свойственными различным направлениям коммуникативной лингвистики, являются: анализ языковых единиц в условиях конкретных коммуникативных актов и рассмотрение высказывания (текста) как отправного звена анализа языка. Коммуникативное направление в языкознании отличается от функционального, получившего в настоящее время широкое распространение. Термином «функциональная лингвистика» обозначается несколько различных направлений: исследование особенностей функционирования языка в разных экстралингвистических ситуациях – общение деловое, производственное, игровое, обучающее и т.д. [Авторин, 1975], изучение особенностей выполнения языком его отдельных функций – коммуникативной, экспрессивной, апеллятивной, изобразительной, эстетической и т.д. [Слюсарева, 1979, 1981, 1983], исследования в области функционально-семантических категорий [Бондарко, 1971, 1972, 1981, 1983].

От перечисленных разновидностей функционального подхода коммуникативная лингвистика отличается тем, что она всегда анализирует конкретные языковые единицы в условиях определенного коммуникативного акта, исследует различия в функционировании языковой единицы в разных коммуникативных условиях.

В настоящее время коммуникативная лингвистика представлена несколькими направлениями, различающимися как по теоретическим предпосылкам, так и по исследовательским методам, а также по исследуемому материалу. К коммуникативной лингвистике могут быть отнесены такие лингвистические направления, как теория речевых актов [Серль, Остин, 1986], процессуальная семантика [Виноград, 1976, 1983], коммуникативный синтаксис [Арутюнова, 1976; Золотова, 1982], контекстная лингвистика [Колшанский, 1980], лингвистика текста [Николаева, 1977; Гиндин, 1977], различные направления так называемой паралингвистики [Степанов, 1981; Гак, 1982] и т.д.

Наиболее эффективным в современной науке, на наш взгляд, является подход, развиваемый в рамках теории речевой деятельности. Преимуществом данной теории является то, что она предлагает свою оригинальную модель коммуникативного акта, которая наряду с такими составляющими, как говорящий, слушающий, сообщение, без которых не обходится ни одна модель общения, включает в себя также цель и результат речевого акта. Таким образом, речевой акт рассматривается как способ достижения адресантом определенной коммуникативной интенции, которая, в свою очередь, является определяющим фактором в отборе языковых средств [Остин, Серль, 1986]. В этом заключается главная особенность теории речевых актов, которая может способствовать изучению механизмов употребления языка для достижения многообразных целей, возникающих в ходе речевого взаимодействия [Кобозева, 1981] (подробнее о теории см. в последующих параграфах исследования).

Достижение прогнозируемого результата является критерием успеха любой коммуникации, в том числе и речевой. Под эффективностью общения, например, понимается «оптимальный способ достижения поставленных коммуникативных целей… когда иллокуция соответствует перлокуции» [Ширяев, 1996, с. 30].

И.А.Стернин, диагностируя эффективность или неэффективность общения, предлагает учитывать еще один аспект – баланс отношений между коммуникантами: «Эффективным речевым воздействием следует признать такое, которое удовлетворяет двум основным условиям: достигает поставленной говорящим речевой и внеречевой цели и сохраняет равновесие отношений между участниками общения, то есть достигает коммуникативной цели. Коммуникативная цель обеспечивает соблюдение установленных правил общения в ходе самого общения, соблюдение принятого для определенной ситуации стиля общения» [Стернин, 1995, с. 6].

Известно, что процесс общения регулируется целым рядом правил. Общие правила (принципы), которым подчиняется речевое общение, широко обсуждаются в прагматических исследованиях, главным образом на основе так называемых принципов и максим общения [Грайс, 1985; Демьянков, 1992]. Наиболее подробно описаны принципы кооперации и принцип вежливости. Одним из первых содержание этих принципов исследовал П.Грайс.

В концепции П.Грайса основным является принцип кооперации. Суть его заключается в требовании к каждому из коммуникантов вносить в разговор тот вклад, который необходим на конкретной стадии разговора. Иными словами, собеседники должны стремиться к сотрудничеству. Принцип кооперации реализуется в виде правил, или максим, которые определяют в конечном итоге нормативность дискурса. Принципы стали называть максимами потому, что они формулируются в виде общих правил-руководств: в ситуации такой-то веди себя таким-то образом. У Грайса различаются максимы разговора (четыре типа: максимы количества, качества, отношения и образа действия) и «неконверсационные» максимы – фоновые правила социального взаимодействия (типа «Будь вежлив).

Максимы, как их понимает Грайс, можно интерпретировать как правила, которые в определенном смысле ограничивают поведение говорящего (что и как он может говорить в конкретной коммуникативной ситуации, если хочет действовать как кооперативный партнер). Кроме того, для слушающего эти максимы являются той базой, на основе которой он может «вычислить» подразумеваемый смысл высказываний партнера при условии, что тот соблюдает принцип кооперации. При этом следует разграничивать правила ведения разговора), и правила, привязанные к условиям конкретной культуры. Например, у некоторых этносов считается невежливым требовать чего-либо от того, кто стоит выше на социальной лестнице [Демьянков, 1982].

Кроме того, публичной речи как разновидности живого общения свойственны точный адрес, конкретная обращенность к слушателям, непосредственный контакт с ними, наличие «обратной связи», комплексность в использовании различных знаковых систем человеческого общения: лингвистической, паралингвистической и кинесической [Ножин, 1981]. Понятие адресата самоочевидно: это тот, кто провоцирует общение (речевое или текстовое). Коммуникативно-прагматический подход к языку / речи заставил существенно расширить рамки этого понятия.

Н.И.Формановская, определяя адресат как своеобразного соавтора любого текста, предлагает одну из возможных классификаций адресатов [Формановская, 1998]. По ее мнению, адресат может быть следующим.

1) Реальным и гипотетическим. Адресуют свою речь божеству, высшим силам; «разговаривают» с природой и вещами; беседуют с домашними животными и т.д.

2) Обобщенным прогнозируемым. Весьма конкретно ориентированы на адресата тексты функциональных стилей. Автор научного текста рассчитывает главным образом на интеллектуальное воздействие на адресата. Автор публицистического текста воздействует на социально-гражданскую, интеллектуальную, эмоциональную сферы адресата. Официально-деловой стиль конкретизирует своего адресата как получателя административно-деловой и юридической, правовой информации.

3) Массовым, публичным, конкретизируемым. В качестве адресата здесь выступают учебная аудитория, аудитория слушателей на собрании, митинге, студенческая группа и т.д.

В письменном произведении и в публичной речи, по мнению Н.И.Формановской, обобщенно-прогнозируемый и массовый конкретизируемый адресат как соавтор текста присутствует в качестве фактора, определяющего а) функциональный стиль и жанр произведения; б) его композиционную структуру – описание, повествование, доказательство и т.д.; в) метаязык – лексику, синтаксический строй, терминологию, систему образности, степень эмоциональности и т.д.; г) метатекстовые конструкции авторизации и адресации текста (Рассмотрим пример…; Попробуйте определить… - и мн. др.).

4) Персональным, единичным, конкретным. Это могут быть знакомые и незнакомые люди, в обстановке официальной и неофициальной, в отношениях теплых, дружеских и холодных, натянутых и т.д. Любой речевой акт ориентирован на адресата [Арутюнова, 1981], на удовлетворение его пресуппозиций и интенциональных ожиданий, на перлокутивный эффект [Остин, Серль, 1986].

В связи с адресованностью речи встает вопрос и о косвенном (или вторичном) адресате. И здесь Н.И.Формановская в первую очередь выделяет такие публичные жанры, как теле- и радиоинтервью, беседа, «круглый стол» и т.п., когда, например, на экране общаются двое или несколько… и диалоги выстраиваются по всем законам этого вида речи, но с учетом многомиллионного косвенного адресата – зрителя-слушателя.

Кроме того, следует отметить, что адресат письменного и устного текста как текстопорождающий фактор инвертируется с адресатом – получателем текста, читателем-слушателем, интерпретатором, т.е. активным субъетом общения. Процесс интерпретации [Долинин, 1985] связан с когнитивными операциями понимания на основе знания.

К факторам, способствующим пониманию, главным образом устного текста, Т. ван Дейк относит следующие.

1. Свойства грамматической структуры высказывания (заданные грамматическими парадигмами).

2. Паралингвистические характеристики: темп речи, ударения, интонация, высота тона, с одной стороны, и жесты, мимика, движение тела – с другой.

3. Наблюдение / восприятие коммуникативной ситуации (присутствие и свойства находящихся в поле зрения объектов, людей и т.д.).

4. Хранящиеся в памяти знания / мнения о говорящем и его свойствах, а также информацию о других особенностях данной коммуникативной ситуации.

5. В частности, знания / мнения относительно характера происхожящего взаимодействия и о структуре предшествующих коммуникативных ситуаций.

6. Знания / мнения, полученные из предыдущих речевых актов, то есть из предшествующего дискурса, как на микро- (или локальном), так и на макро- (или глобальном) уровнях.

7. Знания общего характера (прежде всего конвенциональные) о (взаимо)действии. о правилах, главным образом, прагматических.

8. Другие разновидности имеющих общий характер знаний о мире (фреймы) [Дейк ван Т., 1989, с. 15].

Таким образом, адресат как интерпретатор текста должен (в соответствии со своей коммуникативной ролью) а) принять информацию и б) понять ее – применительно к собственному языковому и параязыковому, национально-культурному, интеллектуальному и др. тезаурусу, собственным мнениям, предпочтениям, оценкам, отношениям, исчислить предтекстовые пресуппозиции и затекстовые импликации с опорой на общий фонд знаний, а также в) отреагировать на полученную информацию.

Особенностью публичной речи как разновидности речевого общения является также и то, что это вид прямой коммуникации, контролируемый обоими участниками общения. Это позволяет обеим сторонам корректировать характер взаимодействия, влиять на его результаты [Шмелева, 1985], что обусловливает такую специфическую черту публичной речи, как спонтанность, которая, однако, носит ограниченный характер и прежде всего потому, что текст публичного выступления, имея устную форму презентации, как правило, готовится заранее и чаще фиксируется в письменном виде (подробнее о спонтанности / неспонтанности см. параграф 4 данной главы).

Диалог, будучи одной из форм существования языка, является едва ли не важнейшей областью проявления языковых закономерностей. Отличие диалога от других сфер функционирования языка заключается прежде всего в сложной картине взаимодействия интенций коммуникантов. Нормальный ход диалога предполагает согласование иллокутивных намерений (коммуникативных целей) участников диалога, которое заключается в удовлетворении их взаимных претензий.

Участники диалога вынуждены выполнять разнообразные речевые и неречевые действия, заставляя партнера реагировать на них определенным образом. Каждое такое речевое и неречевое вынуждение получает ответную реакцию со стороны другого участника (ср. у Бахтина представление о смене речевых субъектов и о выполнении взаимных обязательств участников как об основной особенности диалога в сравнении с монологом [Бахтин, 1979, с. 251, 255]).

Говоря о взаимодействии участников общения в рамках диалога, А.Н.Баранов, Г.Е.Крейдлин вводят понятие иллокутивного вынуждения как «одного из проявлений законов сцепления, действующих на пространстве диалога» [Баранов, Крейдлин, 1992, № 2]. Речевые акты, связанные в речевом контексте отношением иллокутивного вынуждения, авторы предлагают называть соответственно иллокутивно независимым и иллокутивно зависимым. Иллокутивно независимый речевой акт они определяют как речевой акт, иллокутивное назначение которого на данном шаге определяется интенциями самого говорящего, а иллокутивно зависимый речевой акт как речевой акт, иллокутивное назначение котого всецело определяется иллокутивным назначением какой-либо предшествующей реплики (из данного речевого отрезка), соответственно распределяя иллокутивно независимые и иллокутивно зависимые реплики. Структура диалога, по мнению авторов, опирается на отношение иллокутивного вынуждения, подобно тому как структура предложения формируется на основе синтаксических связей. «Между тем иллокутивное вынуждение не тождественно синтаксической связи. Если такая связь, как синтаксическая зависимость, основывается исключительно на категориальных свойствах языковых единиц, то вынуждение, действуя на пространстве речевых актов, формируется не только под влиянием иллокутивной функции речевых высказываний, но и находится под воздействием общих законов функционирования диалога» [Баранов, Крейдлин, 1992, С. 88]. (К последним, в частности, принадлежат социально обусловленные законы-максимы Грайса и принцип вежливости Линча.)

Исследование закономерностей речевого взаимодействия, выявление путей оптимизации такого взаимодействия – задачи, которые на сегодняшний день лежат в области интересов различных направлений антрополингвистики [Седов, 2000], и в частности, - лингвистической конфликтологии. О природе конфликтов много и достаточно интересно писали психологи [Берн, 1997; Шейнов, 1999]. В работах зарубежных и отечественных исследователей показаны причины конфликтов, даны рекомендации по их предотвращению и выходу из конфликтной ситуации. Языковеды делают лишь первые шаги в освоении этого объекта изучения [Горелов, Седов, 1998; Енина, 1999; Жельвис, 1997; Седов, 1996; Стернин, 1995; Ширяев, 2000].

Определение механизмов диалогического взаимодействия – задача далеко не решенная в современном языкознании, хотя область эта интенсивно изучается. О.С.Иссерс отмечает [Иссерс, 1999], что некоторые объяснения этих процессов могут быть получены через описание стратегических направлений и тактических приемов, реализуемых по ходу диалога.

По мнению автора, стратегия речевого поведения охватывает всю сферу построения процесса коммуникации, когда ставится целью достижение определенных долговременных результатов. В общем смысле «речевая стратегия включает в себя планирование процесса речевой коммуникации в зависимости от конкретных условий общения и личностей коммуникантов, а также реализацию этого плана [Иссерс, 1999, с. 54]. Иными словами, речевая стратегия представляет собой комплекс речевых действий, направленных на достижение коммуникативной цели.

Иное продолжение теории речевых актов находим в методике интент-анализа [Павлова, 1997, Ушакова, 1997], которая положена в основу нашего исследования. Авторы исходят из того, что говорящий в ходе диалога реализует разнообразные интенции: представляет собя в определенном свете, обнаруживает свое отношение к собеседнику и окружающему миру, привлекает на свою сторону, возлагает ответственность и т.д. «Все, что есть в речи, подчинено интересам говорящего и модифицировано ими» [Павлова, 1997, с. 117]. Это представление служит отправной точкой для реконструкции интенции говорящего по его речи: принципиально возможно на основе высказанных слов делать «обратный ход» к намерению. В этом и состоит основной прием метода интент-анализа – в переводе конкретного материала дискурса в формулирование речевых намерений (см. главу 2 настоящего исследования).