Принципы научного познания по М. Мамардашвили

 

Философия это не только основной фонд понятий, представлений, связок философской мысли, образовавшихся уже в античности, но и способ личностного бытия, эксперимент с собственной жизнью.

Это вытекает из того, что философия в глубинах своих связана с режимом нашей сознательной жизни в той мере, в какой она представляет собой некую целостность и реализуется на основаниях (сознание, связи, деятельность), отличающихся от природных оснований.

Сам мир культуры был изобретён человеком как такой мир, через который человек становится человеком, поскольку человек не есть естественная данность. Вот в этом компоте и образовались первые вишенки философии. Но, созрев, они создали некую лимфу, некую протоплазму для многих других вещей, в том числе и для научного мышления.

Поэтому, говоря о принципах науки, мы должны понимать, что никакое научное мышление невозможно без предварительного образования философского пространства в нашей культуре. (6 век до нашей эры). Время появления того, что можно назвать универсальным замыслом культуры. До этого мы имеем дело лишь с локальными культурами. После возникновения философии мы говорим о мировых религиях, об универсальном измерении культуры, которая строится в качестве человеческой, поверх локальных различий культур, о науке.

Суть поправки к пониманию этих процессов состоит в следующем: в обычной прогрессистской эволюционной концепции последовательность такая: сначала был анимизм, мифология, затем религия (христианство, ислам, буддизм), а затем возникают рациональные виды мировоззрения, такие как философия и наука. Но дело в том, что мировые религии возникают после философии. Если бы не возникла философия, не возникла бы и религия. И мы знаем, что фактически, Христианство явилось глубокой переработкой аппарата греческой философии.

То же самое и с наукой. Ведь наука – это такой вид знания, который по определению сверхкультурен, или универсально культурен. Все научные понятия – это мысленные кристаллизации опыта, мысленные образования, системы понятий и представлений, имеющие значение сверх той культуры, внутри которой они эмпирически образуются. То есть должен был появиться такой тип сознания, такой тип мышления и тип работы, которые вырабатывали представления, сверх локального культурного значения, т.е. общие для человеческого разума. Иными словами наука появляется как универсальное измерение разума человечества, как нечто, что свойственно всем.

Появление разума – в смысле универсального культурного измерения всех людей всегда предполагает ссылку на универсальный опыт. Это выделение общезначимого опыта предполагает определённый аппарат понятий, в основе которого лежит различение между двумя мирами, введённое внутри философии, – между миром действительным и миром, по мнению – локальные культурные миры. Действительный мир – «мир по истине» означал, прежде всего, такой общезначимый мир, о котором возможны универсальные высказывания, независимо от того, в какую социальную систему и культуру его предметы включены, независимо от места и времени их события. Здесь завязывается драматическая история взаимоотношений философского языка и обыденного, через добавление дополнительных характеристик действительного мира. Например, указывается, что действительный мир – это мир идеальных предметов и сущностей, о которых возможны рациональные – общезначимые высказывания, и при этом поддающиеся доказательству, аргументации и опровержению. Например, когда Платон выделяет рациональную структуру вещи, то есть её идею или форму, то это означает, что я могу через это говорить об эмпирических вещах. Должен подходить к ним со стороны идеальных вещей, – со стороны мира по истине, поскольку у него же нигде не сказано, идеи существуют, как существуют стулья, кровати. Поэтому речь у Платона о «другом», – о ненаглядном языке, ибо для того, чтобы что-то говорить об опыте, нужно иметь какие-то другие предметы, которые позволили бы контролировать говоримое об эмпирически наглядных объектах. В этом смысле теория изобретается как замена эмпирического описания, которое штучно, рассеяно, бесконечно, противоречиво. Идеи и формы Платона и являются первичными теоретическими конструкциями, которым вовсе не приписывалось превращение в материальные предметы, но они есть условие их понятности.

Таким образом, речь идёт о двух (неприродных) принципах научного мышления:

Во-первых, о принципе объективации, особой операции, позволяющей объективировать состояния сознания, т.е., признавать, что некоторые состояния сознания, являются картиной происходящего в мире. Причём, вне этих состояний, т. е. превращаются в знание. И конечно, здесь есть допущения, предпосылки, условия, без которых такая процедура невозможна. «Объективация» – это особая процедура как бы изъятия души из предметов, через вынесение в качестве объекта сознания чего-то такого, о чём возможны контролируемые и на опыте проверяемые суждения. Лишь посмотрев «глазами идей», мы можем увидеть не видимость вещей, но взять видимость как проявление сущности, учитывая, что сущность не есть нечто одушевлённое и самопроизвольное.

Второй существенный принцип, который имеет философские корни, – принцип понятности. Суть его состоит в том, что человек выступает как предпосылка мышления. И само это включение в мир не может варьироваться каждый раз на разных основаниях, устанавливаться заново. И потому этот принцип – самостоятельный предмет философии, поскольку он предполагает следующее: чтобы мы могли понимать мир, в нём должны выполняться предпосылки самого существования человека, понимающего этот мир как соразмерность миру. Потому научное высказывание предполагает некоторое исходное, или первичное сращение человека с миром. И мир содержит в себе предпосылки такого существа, которое может познавать этот мир. – Отсюда все аналогии и уподобления. Например, микро, макро и мегамир устроены аналогично, и это является условием понимания.

Сам принцип понятности есть принцип некоего космологического включения человека в существование мира, и он составляет как бы протоплазму возможных научных утверждений, которые выступают как система знания, обеспечивающая понятность мира. Благодаря этому принципу наука вписывается в ту или иную культуру – Античную, Нового времени, или, скажем, современную. Или, например, модель наглядности, или непрерывной связи причин и следствий. Ведь, если есть причина, мы можем наглядно прослеживать её действие. Но знание может ставить нас в ситуацию разрушенного понимания, например, формулы физики в теории относительности и в квантовой механике строятся на иных, нетрадиционных основаниях и не могут уподобляться никакой наглядной модели, и потому понимаются труднее. Сама теория есть некий инструмент понимания, правило интеллигибельности, способ действия, обеспечивающий практически значимый результат. Если мы её не знаем, то мы и не можем понимать ту реальность, понимание которой теория обеспечивает, потому что она для нас вещь в себе, т.е. непонятная вещь. Потому знание и исследование отличаются. Знание мы усваиваем актами понимания, собирая в целостность, а вещи исследуем, раскалывая их. В этом смысле философия как универсальное отношение к действительности направлена часто на прояснение и восстановление условий понятности. Она не есть сумма знаний, но направлена на внутреннее сцепление актов понимания, связанных с положением человека в мире, ибо от них зависят возможности его миропонимания. А от понимания зависит знание. Но сами эти условия не даны раз навсегда, поэтому философия продолжает снова и снова отслеживать эти сцепления, обеспечивающие понимание. И сам принцип понятности не вечен, его приходится устанавливать, воспроизводя какие-то условия человеческого существования, чтобы было возможно понимание. Скажем, если мы перестали понимать формулы физики, то снова встают вопросы субъекта и объекта, реального мира и символического, каких-то фундаментальных связок человеческого сознания.

Сознание, субъект, объект, мир – категории. Причина, следствие, необходимость, случайность, субстанция, акциденция (проявление субстанции) – всё это теоретические конструкты, с помощью которых мы видим и понимаем разные вещи. Сам же принцип понимания каждый раз вновь выступает и как предпосылка появления теоретического мышления, различения эмпирического и теоретического знания.

Наука – это теоретическое мышление, а философия разъясняет, что такое теоретическое мышление. Где идеи – это такие теоретические формы, которые создают пространство особых (не разрушающихся) предметностей, в котором становится возможным контролируемый рациональный разговор, поддающийся доказательству и опровержению. Они выступают как дополнительные органы, способные делать то, что эмпирическому конечному субъекту не под силу. Но их взаимодействие опять предполагает некую целостность, которая и есть эфир существования этих предметностей. В религиозном мировоззрении это Бог. В теоретическом сознании – это наука, в философии – мировоззрение. Так Р. Декарт, стремясь доказать приоритет мышления, замыкает человеческий мир на себя. А ему приписывают субъективизм, идеализм со всеми классификаторскими последствиями.

Всё это, конечно, не так. Мысль Декарта состояла в том, что высказывания о мире должны иметь предпосылки и основания – рациональные формы, как допущение какого-то порядка, целостности, сверхинтеллекта, в рамках которых выполняются определённые условия. Но этот допуск определённого множества и определяет поле наблюдения, в рамках которого отдельный акт может получить универсальное значение при определённых условиях. Таким допуском – условием выполнения познавательных актов – становится у Декарта сознание самого себя в качестве существующего, что и предполагает необходимость непрерывной самоорганизации. Это и есть то, что в философии после Р. Декарта стало называться трансцедентальным сознанием, которым потом пользуется и И. Кант, и И. Фихте, и Г. Гегель, не требуя дополнительных объяснений. Хотя саму операцию допуска проделал впервые Р. Декарт. Только у И. Канта оно выглядит как общее сознание – «я мыслю».

Это и есть способ сознательно прослеживать (контролировать) то, что в наших утверждениях о мире зависит от нашей деятельности, а затем, при необходимости и реконструировать всё то, что в утверждениях и понятиях обязано кристаллизации моей деятельности. То есть через понятие «сознание» философия как бы выявляет горизонт объективности наших суждений. Точно также протяжённость и пространство у Декарта – есть врождённые идеи, т.е. исторические средства понимания. В этом смысле история есть то, посредством чего мы понимаем то, что было.

 

Структура научного знания

В современной философии научное знание рассматрива­ется как целостная система, имеющая несколько уровней, различающихся по целому ряду параметров. В структуре научного знания выделяют эмпирический, теоретический и метатеоретический уровни.

Отечественные философы П. Алексеев и А. Панин отмечают, что уровни научного знания выделяются в зависимости:

– от гносеологической направленности исследования на предмет;

– характера и типа получаемого знания;

– метода и способа познания;

– соотношения сенситивного и рационального момен­тов в познании.

Так, на эмпирическом уровне, познание ориентировано на описание явлений. На теоретическом уровне главной задачей ста­новится раскрытие причин и сущностных связей явлений, т.е. объяснение. Основной формой знания на эмпирическом уровне является научный факт и совокупность эмпиричес­ких обобщений, выражаемых в научных высказываниях. На теоретическом уровне знание фиксируется в виде законов, принципов и теорий. Основными методами эмпирического уровня исследования являются наблюдение и эксперимент. Основными методами теоретического уровня являются анализ, синтез, де­дукция, индукция, аналогия, сравнение, моделирование, идеализация и т.п. В эмпирическом познании основ­ную роль выполняет сенситивная познавательная способ­ность. В теоретическом познании главной является рациональная способность.

При всех вышеперечисленных различиях между эмпи­рическим и теоретическим уровнями научного знания нет непреодолимой границы, эмпирическое познание всегда теоретически нагружено. Систематизатор европейской науки К. Поппер считал, что даже наш опыт, получаемый из экспериментов и наблюдений, не со­стоит из точных данных. Скорее, он состоит из сплетения дога­док-предположений, ожиданий, гипотез, с которымисвязаны принятые нами традиционные научные и ненауч­ные знания и предрассудки. Такого явления, как чистый опыт, полученный в результате эксперимента и наблюде­ния, просто не существует. Нет опыта, не содержащего со­ответствующих ожиданий и теорий». Одну и ту же сово­купность эмпирических данных можно обобщить исходя из разных теоретических предпосылок, что и происходит в реальном научном исследовании. Таким образом, эмпири­ческое исследование всегда концептуально предопределено задачей, которая стоит перед исследователем, и принятой им теорией.

В поисках критерия научности представители филосо­фии науки постепенно пришли к выводу, что, помимо эмпи­рического и теоретического уровней, в науке существует еще один, в рамках которого как раз и формулируются ос­новные нормы и стандарты научности. Этот уровень назы­вается метатеоретическим. Теоретический уровень органи­зации научного знания является более низким по сравнению с метатеоретическим. Первым понятием, в котором выра­зилось представление о новом уровне знания в науке, стало понятие парадигмы, предложенное Т. Куном. Научные теории создаются в рамках определенной парадигмы, зави­сят от стандартов и норм, которые она задает. Именно по­этому научные теории, сформулированные в рамках раз­ных парадигм, не могут быть подвергнуты сравнению.

Позднее Т. Кун заменил понятие парадигмы понятием дисциплинарной матрицы. Дисциплинарные матрицы тре­буют от ученого определенного типа мышления и поведе­ния и определяют тот тип научности, который господству­ет в данную конкретную эпоху. В состав дисциплинарной матрицы входит следующее:

– общепринятые символические обобщения;

– философские представления;

– ценности;

– образцы, или признанные примеры.

Близкое по смыслу понятие предлагает И. Лакатос. Ос­новной структурной единицей науки он считает научно-ис­следовательскую программу. В состав научно-исследова­тельской программы входят:

– жесткое ядро – совокупность норм и принципов, опре­деляющих стиль научного мышления, конвенционально при­нятое знание, которое рассматривается как неопровержимое;

– защитный пояс, состоящий из позитивной и негатив­ной эвристики. Позитивная эвристика – рекомендации предпочтительных путей исследования, негативная – совокупность рекомендаций относительно того, чего следует избегать в научных исследованиях.

Защитный пояс предохраняет жесткое ядро научно-ис­следовательской программы от изменений, в свою очередь, трансформируясь с помощью процедур фальсификации и верификации. Положения и принципы, составляющее со­держание жесткого ядра, также со временем опровергаются, однако это происходит значительно медленнее, чем опровер­жение научных теорий, и одних процедур верификации и фальсификации для этого недостаточно.

Парадигмальное знание Т. Куна или научно-исследова­тельская программа И. Лакатоса не выполняют объяснитель­ной функции, а выступают предпосылкой теоретических объяснений, задавая стандарты и нормы такого объяснения. Метатеоретический уровень научного знания выполняет, таким образом, нормативную функцию, предопределяя те­оретически выводы, и опосредовано влияя на эмпирические исследования. Знание на метатеоретическом уровне фикси­руется в виде принципов, утверждающих нечто о самой на­учной теории.

Российский философ В. Степин предлагает выделять сле­дующие элементы в структуре метатеоретического уровня:

– стиль мышления – идеалы и нормы научного иссле­дования (по смыслу близко к понятию парадигмы Т. Куна);

– картина мира – общие представления о мире, высту­пающие как программа эмпирического и теоретического исследования;

– философские основания – идеи и принципы, обосно­вывающие идеалы и нормы научности, обеспечивающие согласованность научных результатов с мировоззренчески­ми представлениями эпохи.

Таким образом, выделение метатеоретического уровня научного знания необходимо для понимания особенностей функционирования науки. Это именно тот уровень знания, на котором наука встречается с философией. Философские положения и принципы играют определяющую роль в фор­мировании стандартов и критериев научности и рациональ­ности, характерных для конкретной исторической эпохи.