Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Бабье лето или Happy birthday too you.Стр 1 из 6Следующая ⇒
Бабье лето или Happy birthday too you. Пьеса в одном действии. Действующие лица. Рома Света Катя Софья Петровна Все они – работники одного маленького местного ДК. Сцена первая. Бог и Любовь – это не одно и тоже, как говорят, как привыкли, как хотят, чтобы было. Чтобы красиво было. Все хотят красивости, чтобы у них, не как у других. Красиво, бьютифул, вандефул. Слова разные находят. Смешные слова. Не в том красота, в чём ищут её. Бог и Любовь – две противоположности, две непересекающиеся силы, два звука, которые никогда не станут одним каким-то важным словом. Любить может только Бог, если есть он вообще где-то. Никто не способен на это больше, как не старались бы, как не хотели. Любовь с чем-то высшим, с чем-то святым связана. Здесь страдания только да грязь весной и осенью на дорогах. От этой, грязи, кажется, нет нигде спасения. Напротив дома – стадион, если посмотреть в окно – видно и поле, и трибуны. Слышно, как идут соревнования, бегут спортсмены, в микрофон тренер объявляет результаты и фамилии. «Ко второму забегу готовятся ….» «Участники забега, пожалуйста, пройдите на старт…» «До пятого забега осталось две минуты…» «Кто не получил номер, пройдите, к организаторам…» В комнате чувствуется праздник. Накрыт стол. На стенах шарики. Звучит музыка. Блестит упаковочная лазерная бумага из-под подарков. Света, Катя и Рома сидят за столом. Они уже расслаблены, видимо, и выпили, и поели, и поговорили. Сидят, смотрят на стол – ищут взглядом «чего бы ещё съесть», но не едят, ясно, наелись. Света очень худая, стройная, она такая, про которых говорят – миниатюрная. Сидит, спину прямо держит. Катя же наоборот – сидит, вся ссутулилась. А вот волосы у неё ярко-зелёного цвета. Рома качается на стуле, поёт чего-то не в такт музыке. Он сидит в центре стола, слева Катя, справа Света. Девушки разговаривают между Ромой, как бы через него и в тоже время и с ним. КАТЯ. Страх вдруг у меня такой, Светка, подумала на одну секунду только. Подумала и тут же, сразу же забыла. Подумала - жизнь проживу эту, пролетит, не важно всё, забудется. А потом там жизнь будет, вечная. И страх, что от меня ничего не зависит, что мне так и придётся то там жить, то здесь, как скажут, так и придётся делать.
СВЕТА. И поэтому как дура выкрасилась, да? Ты как к детям-то завтра придёшь? Они ж от страха кончатся все. РОМА. А мне, Кать, нравится, необычно так, модно, креативно, я бы сказал. КАТЯ. Только подумала так - смотрю, две девки стоят - одна вся зелёная, волосы в смысле, а другая красная. И я поверила - знак это мне. Вот видишь. Один Ромик только и понимает меня. РОМА. Нет, правда, креатив по полной в этом есть какой-то. КАТЯ. Я в последнее время музыку полюбила, классическую в смысле. Это когда к нам в ДК оркестр приезжал, помните? И я как наслушалась, насмотрелась, напиталась всем этим ихним искусством, так вот прямо и обалдела вся после. Шла домой и плакала. От счастья, что узнала, что значит это, что поняла, где сила настоящая. Я дисков купила море, штук пять. И целыми днями слушаю, дома сижу когда. СВЕТА. А я могу Чайковского от всех остальных других любых композиторов отличить. Вперемешку мне поставьте и я точно, сто, двести, триста, пятьсот процентов скажу – это вот Чайковский, а это вот не Чайковский. И ещё Вагнера могу отличить. Он сумасшедший потому что. А Чайковский – классический очень РОМА. Он самоубийца был, знаете хоть? Креатив прочитал, на днях. Выпил стакан воды, а в городе холера. И он назло. Любовь у него, несчастная. Щас тоже пойду, нахалкаюсь, наглотаюсь. КАТЯ. Подумала, и надо же, за всю жизнь – и ни на одном инструменте не умею, не научили, гады, меня. РОМА. А я на губной гармошке, с садика ещё, с детства.
Встаёт, долго ищет, достаёт детскую, пластмассовую губную гармошку. Встаёт на стул, между Катей и Светой. Играет «В траве сидел кузнечик». Несколько раз сбился, но всё же доиграл до конца. Сел обратно на стул, стал вдруг очень доволен собой, горд даже. РОМА. И не забыл ведь. Во память. Земля имеет форму чемодана. А ты говоришь, Светка, Чайковский. Я могу любого тебе назвать. Угадывать только неоткуда. Катька, тащи диски. Сыграем со всеми в Угадай мелодию. А то скукота, сидеть так, друг другу во рты пялиться. СВЕТА. С кем со всеми-то? Скукота. Ты с кем играть-то собрался? Нет никого. Две утки и гусь. Напился? РОМА. Так я и хочу спросить вас. Где бабье лето моё? Всегда тепло в День рожденье, жара, в футболках ходим. Где оно, а? С самого детства, помню. Каждый год в мой день рождение – бабье лето. Я привык так. Что молчите? Где оно, вы должны знать?
КАТЯ. Ты много хочешь, Ромочка, ты не заслужил, наверное. Ну ка, вспомни, что ты плохого в том году сделал. С Новым Годом тебя, Ромочка. У тебя новый год наступил в жизни, поздравляю! РОМА. Холод, снегом пахнет. Я вышел, чуть не помер от обиды. Креатив сегодня. Должно тепло быть. По примете. Лето не хочет уходить, за ним теплые последние дни. Это ж по вашей части, как там у вас? СВЕТА. Сам баба, не знаем ничё, мимо проходили. Закрой пасть, придурок, от жизни отстал. РОМА. Сама заткнись, сходи, в зеркало взгляни. Света смеётся. Да не ржи. Я ж правду тебе. А вон, вторая звезда, это ты. Или Катька. СВЕТА. Спасибо, я на втором месте значит, спасибо. РОМА. Тот, кто говорит, он всегда на первом. Я же не могу про себя сказать – я на втором, это неправда будет. Это от бешеной любви только бывает такое, наверное. Рома улыбается. РОМА. Почему это, не знаешь? Нет, не знаешь. Светка, а давай поцелуемся с тобой, ну, так, не по-настоящему, просто. СВЕТА. Чего вдруг это? Ну давай, раз просто. Целуются. РОМА. А ничего так, креативно. Столько лет знаем друг друга –и не целовались. Надо посмотреть – чего она делает там, притихла подозрительно. В тихом омуте, знаешь кто? Она такая модная вся, нарядилась сегодня, приятное мне сделать хотела, постаралась. Света резко отдёрнула руку. СВЕТА. Скитайки набрала, а вид, будто в Голливуде, в бутике крутом купила. Света вышла из комнаты. Катя одевается. Но по тому, как она это делает – сразу видно, что уходить она не торопится, то есть не хочет уходить. Для этого тянет время, делает вид, что что-то забыла, возвращается, ходит туда-сюда. Света посмотрела на неё с презрением, хмыкнула. В дверь позвонили, Рома не услышал. Он опять сидит за столом и также точит карандаши. Света заходит к нему, шепчет на ухо. СВЕТА. Ромик, она приехала, звонок слышал? Она это, Ромик. Рома встал, смотрит по сторонам. Быстро что-то убирает, прибирает, смахивает со стола, закидывает в шкаф. Потом смотрится в зеркало, поливает себя духами. Катя посмотрела в глазок, тихо смеётся. Рома вышел в коридор, ещё раз, уже у дверей – посмотрел в зеркало, на себя, увидел в нём Катю, улыбнулся ей как-то виновато. Открывает дверь. Там стоит Софья Петровна. На плечах, на ремнях у неё баян. Ей лет 50. Короткие крашеные белые волосы, яркое лицо. По – ненормальному яркое. И, вообще-то, она пьяная, шатается чуть-чуть. Для важности жуёт жвачку, делает трезвое лицо. Катя смеётся. Рома сразу как-то погрустнел, сник. СОФЬЯ ПЕТРОВНА. Ну, здравствуй, ну не рад, что ли? Я ж это. Не узнал? (Замечает Катю и Свету.) О, все в сборе. А вам спать не пора? Не нагостились ещё? Гости должны во время уходить. Ваше как раз пришло это, как его, время. Пять минут на сборы. И в кроватку. Сцена вторая. Мои воспоминания, от чего рождаются они, откуда? Я вспоминаю всю жизнь. Т.е уже с детства, с того момента, когда я помню себя, я что-нибудь да вспоминаю. Я постоянно думаю о том, что было, и думаю, а надо ли, чтобы оно было, чтобы было именно таким, какое оно есть сейчас? Я не могу не вспоминать, я не могу жить без этого. Всё хорошее всегда где-то далеко позади, так далеко, что постепенно забывается. И всё, и его уже и нет.
Разноцветная мозаика воспоминаний, она тянется, кажется, с самого-самого рождения. Цветные бумажки из-под шоколадных конфет в Новогодних подарках, чай со слоном и кофе в больших коричневых банках. Цветная упаковочная бумага, с одной стороны красиво, с другой не очень, блестит только. Если её свернуть и нарезать мелко-мелко, а потом посмотреть ТУДА. Там много всего, что есть и что было в жизни. Там есть какая-то тайна. Может, там и есть, там спрятан секрет красоты на земле? Может, она есть всё-таки, всё-таки существует то, отчего иногда ТАК хочется жить? Если долго-долго смотреть в окно, на проходящих людей, можно увидеть красоту. Какого-нибудь молодого, рыжего и обязательно кудрявого парня с голубыми глазами. Он идёт быстрой походкой, идёт, улыбается, и вдруг повернулся зачем-то, зачем – он и сам не понял, повернулся и увидел меня. И это очень красиво. Катя заходит в квартиру. Видит в коридоре, на полу капли крови, идёт по ним, уже на полу дорожка, ручеёк крови. Катя понимает в чём дело, быстро бежит в дальнюю комнату. Открывает дверь. На кровати лежит её мать. Глаза закрыты, стонет. Все руки в крови. КАТЯ. Как же ты мне уже, как же я ненавижу тебя. И всё, не сдохнет, тварь. Я тебе завтра бритву оставлю, чтоб всё уже! Мать долго смотрит на Катю, кивает. Катя идёт на кухню, положила что-то в тарелку, налила в кружку, несёт матери в комнату. Мать сидит на полу, что-то пишет на деревянных досках, нет, просто водит пальцем по полу. КАТЯ. Ты что опять? Вот, на, еду тебе сделала, поешь, мам, пожалуйста. МАТЬ. Да подожди хоть немного, у меня ещё вся жизнь впереди, успею наесться. Я письмо ему пишу, не видишь? Надо чтобы он обязательно прочитал, чтоб дошло оно обязательно. Я позвоню завтра на самую главную почту, найду там самого главного почтальона и строго-настрого накажу ему - вы уж постарайтесь, милый мой, мне важно очень, чтоб дошло письмо это моё. КАТЯ. Ну ты как поешь-допишешь тогда. А, мам, ради меня. А то мне вставать завтра, рано очень. Поешь, мам. МАТЬ. Что ты, деточка, у меня своих-то нет детей пока, я молодая, мне тридцать. Подожду ещё пару годочков и заведу. Хочешь, я прочитаю, вслух, ты если что, поправишь, со стороны-то – оно виднее всегда. Поправишь ошибки, если таковые имеются. Читать? КАТЯ. Ты ешь, мам, ешь, поправляйся. Катя выбежала из квартиры. Ощущение, будто она что-то забыла и хочет это сделать обязательно. Надо ей успеть сделать что-то. Катя вышла на улицу, побежала к дому Ромы. Быстро поднялась к нему на этаж. Встала около квартиры, не решается зайти. Спустилась ниже, смотрит в окно. В квартире слышна музыка, голоса, кто-то подпевает голосу из магнитофона. Дверь открылась, это Рома покурить вышел. Видит Катю, сигарета выпадывает у него изо рта, он очень удивлён. Стоит тихо, смотрит на неё. Окно в подъезде выбито, дует из него. Катя встала на самый ветер, волосы ей раздувает. Она, кажется, совсем не замечает этого. И Рому она не замечает, она смотрит куда-то туда, куда-то далеко внутрь.
КАТЯ. Мы с тобой одной крови. Ты и я, нет? Я подхожу ко всем и спрашиваю. Ещё никто мне не ответил - да. Хочешь – ты будешь первым? У меня дома все цветы засохли. Они были все с листьями, с зелёными, большими листьями. Но засохли, и я не знаю что делать. Ты не думай, я поливала их, всё как обычно делала, всё по-старому. Но они взяли и засохли, они почувствовали, что мне не хватает в жизни чего-то. Они знают, что мне не хватает твоего отражения в моих глазах, твоего красивогонежногородного тела, тебя. Взяли и сдохли все, полностью, до корня. Они торчат из своих горшков как мумии. Они есть, но их не существует. Ты провёл параллель, ты понял? Ты умный, я бы не любила тупого, верь мне. Я люблю сюрпризы. Сейчас потолок расколется на две части и оттуда полетят воздушные шары. Пафос? Глупо, да? Тогда оттуда польётся шампанское. О, это вообще? Тогда я не знаю, тогда посыпятся деньги. Или что-то, что только тебе одному хочется. Пусть это будут твои простые карандаши или эти, я знаю, ты любишь, маленькие железные машинки, модели, так их называют, правда? Ты согласен. (Молчит. Долго.) Я хочу сделать тебе самый лучший подарок, я хочу, чтобы ты был самым счастливым во всём этом мире. Пусть у всех всё будет плохо, пусть все подавятся и умрут, только бы у тебя всё было. Это мерзко – говорить со стенами, меня вырвет сейчас. (Катя замёрзла, дышит на руки.) РОМА: От чего вырвет? От моих салатов, может? Они свежие вроде. А ты чего здесь? Ты же ушла уже? Забыла что-то? КАТЯ. Меня тянет на всяких таких, на каких не надо, ясно тебе? Мы отдыхали давно, мне лет 8 было, на юге где-то, в пансионате. И там два мужика были, они жили вместе. И про них говорили все, что они голубые. И я не помню сейчас – как я представляла тогда это слово. Но мне было интересно, почему они другие, почему все смеются над ними, когда те пройдут по коридору и в свой номер зайдут, а все телевизор смотрят и смеются. И на дискотеки они не ходили. Идиотские такие дискотеки, на первом этаже. Гуляли они вдвоём и в номер приходили. А я всё смотрела на них, я не смеялась вместе со всеми, а наоборот, даже помню, защищала их как-то. Утром все шли на завтрак, весь наш этаж. А туалеты с умывальниками были в двух концах коридора – мужской и женский. А мы с родителями жили в правом конце, как раз рядом с мужским туалетом. И каждое утро мы с мамой шли в левый конец, а те двое в правый. И мы встречались взглядами. И один раз я одна вышла из комнаты и пошла в мужской. Я же ребёнок, я так подумала, мне можно и там умыться, ничего не будет страшного в этом. Тем более там сначала комната с умывальниками, а уж потом туалеты сами. И зашла, и эти двое стоят там, умываются. Они сразу пошутили надо мной – типа, девочка, а с мальчиками. Даже помню, воду мне открыли, настроили, чтобы она тёплая была. А я стою, не могу пасту выдавить. Так счастлива была. И с того раза всегда в мужском умывалась. Мама сначала ругалась, а потом решила, что мне просто лень в другой конец ходить. И ещё один из этих двух, который мне больше нравился, он всегда почистит так зубы и всего один раз в рот воды наберёт и выплюнет. И всё. Я удивлялась сначала, а потом решила тоже попробовать. Ясно дело, не получилось нифига, во рту пасты куча, язык жжёт. Но я выплюнула, закрыла кран и пошла. И терпела, пока чай не попила на завтраке. А потом они уехали, раньше нас, у них путёвка закончилась. И я переживала так. Но молча. И узнала, что они тоже из моего же города. И скорее домой захотела. Их увидеть думала. А сейчас не помню даже, какого роста они были. Приехала она?
РОМА. Нет пока, но мы ждём, земля имеет форму чемодана, я вообще не знаю, издевается она. Креативно так не приходит, уже на пять часов опаздывает. Нет, ты почему здесь? Холодно. КАТЯ: Мне нет. Я вспомнила сказку про Кая и Герду, которую ты на Новый год поставил. Когда Снежная королева проходила рядом, от неё всем становилось холодно и грустно. Вот я и греюсь. РОМА (Курит). Я – Снежная королева, так? Это от меня тебе холодно? Или я Кай, а ты Герда? КАТЯ: Я – точно никто. РОМА. Если долго смотреть на свет от лампы, а потом резко в сторону, то кажется много всего, чего нет по-настоящему. Если долго смотреть на тебя, если долго видеть лицо твоё, тогда может вполне показаться, что я люблю тебя. Может показаться даже, что ты мой единственный человек. Но это неправда будет. (Смеётся.) Как и то, что земля – круглая, она имеет форму чемодана. Я лучше свет выключу. КАТЯ. Помнишь, мы мечтали в детстве с тобой, взять провод и протянуть через дорогу, от твоего дома к моему, и подсоединить телефоны, и разговаривать по ночам, когда не спится? Глупые. (Молчит. Долго.) Я хочу, чтобы всё по-моему было, чтобы как волшебство, как чудо. Чтобы вся жизнь-чудо. Чтобы чудо не казалось чудом, понимаешь меня, нет? Можно взять уголь и написать на стене крашенной слово какое-нибудь. Волшебное слово. РОМА. Пожалуйста, да? (Смеётся.) КАТЯ. Любовь или смерть. Счастье или горе. Что-нибудь, отчего бы вся моя жизнь, всё моё существо, отчего бы всё-всё поменялось. Я напишу Любовь крупными буквами, и меня все любить будут сразу. Напишу Счастье, и мама моя вылечится и забудет всё. А Смерть я не буду писать, не дура. Но кто-нибудь обязательно напишет. Всегда есть кто-нибудь, кто хочет, чтобы смерть была. Тогда я возьму щётку, подойду к стене и сотру, каждую букву, каждую чёрточку в этом слове. С, М, Е, Р, Т и мягкий знак. И всё, и не будет смерти для меня, ни для кого не будет. Ты понимаешь, о чём я. РОМА. Понимаю. Я не хочу, чтобы умирал кто-то, кто есть в моей жизни. Пусть они вечно живут, пусть они переживут меня все. Я не хочу видеть, как они умирают, я не хочу хоронить их. У меня ещё никто-никто не умирал. Я поэтому и животных не завожу никаких, они всё равно умрут раньше, чем я. Я не могу этого. Надо написать на стене смерть. Она придёт и заберёт меня. КАТЯ. Напишем смерть в квадрате, и нас не станет с тобой. Потому что и я тоже не хочу видеть тебя. Таким. Катя повернулась, побежала по лестнице. Хлопнула дверь внизу. Катя идёт по улице, плачет. Из-за слёз всё перед её глазами расплывается и превращается в одно что-то большое и грустное. Кажется, нет уже этой улицы, этого её мира. Осталась тоска одна. КАТЯ. Я буду сама с собой говорить, кому-то, кто есть рядом. Я знаю, ты смотришь на меня и отпугиваешь плохое. Ты самый лучший, ты ангел или дьявол. Я каждый день возвращаюсь по дороге этой, мой дом – третий. Два длинных дома и первый подъезд третьего – мой. Свет от окон и отражение от деревьев на асфальте, ночью – одинаковое и постоянное – именно это встречает и ждёт меня, каждый день. Сцена третья. Софья Петровна спит. Положила голову на стол и уснула. Света и Рома сидят на табуретках, совсем близко друг к другу. Света сначала говорит тихо, но когда понимает, что Софью Петровну ничем не разбудить – говорит в голос. СВЕТА. Ты не знал? Только о себе всё – бабье лето, блин, бабье лето, земля имеет форму….Она мужика любила, отца то есть Катькиного. Когда не любовь, когда болезнь уже это. И он любил вроде. Но взял и с другой переспал. Глупо как-то, по пьянке, с кем – не помнит. Пришёл главное утром, и всё по-честному доложил ей. А она уже Катькой беременная. Получается, всё, нельзя простить. Он и просил, и умолял, и запугивал. Вроде как ребёнок у них будет. А она – нет. И всё говорила ему – я люблю другого. Прикинь? Помешалась. Скажет ему – иди типа нафиг. А ночью плачет – люблю, люблю. Чего уж там, как бы было дальше у них – я не знаю этого. Катьку родила, заботы, то, сё, не встречала его, не видела. А через год узнаёт – вышел из окна он, с девятого этажа, поскользнулся, скользко было… И всё. Ребёнок маленький, а мать в дурке лежит. И всю жизнь так. Полечится – забудет вроде. А время пройдёт – опять его вспоминает. Он жил в доме напротив, через дорогу. Его окна были напротив их окон. Он каждый день в их с дочкой окна смотрел, на свет в их окнах, ясно? И из-за угла подглядывал, как она коляску из подъезда выкатывает. Потом его мать письмо Катьке подкинула и всю историю в подробностях. Любовь это, да? Кому любовь эта твоя нужна? РОМА. Нет, это просто-напросто слово. Его на стене, углём написали. Его нет. Это просто буквы. Образ красивый это просто.
Рома открывает дверь. Окно в подъезде распахнуто, ветер. Холод наполнил подъезд. Холод пробрался через открытые двери в квартиру Ромы. Света встала, тоже вышла в подъезд. Рома долго смотрит на распахнутое окно. Видит на стекле бумажку, кто-то на жвачку приклеил. Рома отрывает её, читает.
РОМА. Бред какой-то.… Прости, моя любовь опустошила меня, я пустая, я не хочу жить больше, как бы глупо и страшно не звучало это. Про тебя я ничего не скажу плохого, ты – хороший, ты – любимый, навсегда. Прости, но ничего другого делать не остаётся. Сцена четвёртая. Очень темно. Темнота. Стены. Квартира. Квадрат комнаты, коридор. Идёт кто-то, пробирается сквозь темноту, сквозь её невидимые стены и решётки. Это Мать. Она села на пол, что-то ищёт в темноте. Поднялась. Уронила какие-то банки, кастрюли. Опять села на пол, шепчет. МАТЬ. Я вернусь к тебе, я приду, милый мой, хороший. Ты самый лучший, ты самый любимый. Подожди меня только, не уходи никуда. Я приду, и у нас всё с начала начнётся. Мать поползла на коленях. Темнота не пускает её, она – её защита. Но Мать не нуждается в ней, ей уже надоело быть одной. Мать выдвигает ящик кухонного стола, достаёт нож, садится на пол, улыбается. В окно, с улицы, заглядывает свет, смотрит на Мать. Она ударяет ножом по венам. Кричит. Ползёт обратно в комнату. Темнота берёт её на руки, кладёт на кровать, закрывает одеялом и шепчет – спи. К Кате подходит бабка, она маленькая, сухонькая, в чёрном платке, глаза блестят, налились красной кровью. Катя оглядывается. Она стоит в сарае, рядом куры бегают, клюют зерно с земли. Бабка наклонилась, берёт кусок земли, кидает в Катю, что-то шепчет, плюёт ей в лицо, смеётся. Бегает вокруг неё, как курица, шепчет, кричит. Или это и есть курица? Может, это всё снится Кате. Она закрывает глаза, открывает. Перед ней свежевырытая могила, в могиле – открытый гроб. Катя подошла к краю могилы, смотрит вниз, бабка подбегает сзади, толкает Катю. Катя падает, и её тело ложится в гроб. Бабка берёт крышку, прыгает, кладёт в гроб свечи, спички и заколачивает гроб. Катя кричит, бабка колотит своим молотком, смеётся, кудахчет, как курица: Ничего, молодая, полежишь – образумишься. Потом спасибо скажешь ещё. Бабка очищает крышку от земли, видно, что на крышке – много дырок. Бабка поднимается из могилы, карабкается, шепчет: Ничего, три дня полежишь, а потом всё, как рукой снимет, думать забудешь про него, жить захочешь. Сцена пятая. Сцена пятая.
Бабье лето - это процесс фотосинтеза, трансформирование поступающей на землю энергии солнечной радиации в энергию химических связей. Осуществляется обычно растениями в форму теплоты или консервируется в земной коре в виде залежей угля. Процесс фотосинтеза. Происходит с участием поглощения световых пигментов, а прежде всего хлорофилла. Все подошли к Роме, смотрят на улицу, на стадион, на спортсменов. Смеются. Хорошо им, радостно, весело, счастливо и как-то так ещё. Как-то очень – очень. Как-то так, как должно быть всегда, как может быть всегда. Или, по крайней мере, бабьим летом, в день после Дня Рождения.
Бабье лето или Happy birthday too you. Пьеса в одном действии. Действующие лица. Рома Света Катя Софья Петровна
|
|||||||||
Последнее изменение этой страницы: 2017-01-27; просмотров: 176; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.191.150.109 (0.052 с.) |