Убежденность в своей правоте

Одна из составляющих успеха лидера — способность доказать свою правоту в любой ситуации. Привержен­цам необходимо, чтобы их вождь всегда выглядел правым, даже если это в действительности не так. Можно только восхищаться, как великие правители учитыва­ли это в своей деятельности. Яркое тому свидетель­ство — знаменитый поступок Александра Македонского в ситуации с гордиевым узлом: когда юный царь по­нял, что не сможет распутать этот узел, он просто разрубил его своим мечом.

Только собственное признание лидера, а не факты, может стать свидетельством его вины. Психологические наблюдения показывают, что наилучшая стратегия лидера в ответ на обвинения — их отрицание и пере­ход в контрнаступление, но ни в коем случае не по­пытка оправдаться.

Лидер обязан быть благожелательным и справедли­вым по отношению к своим союзникам и привержен­цам. Правитель в глазах народа — образец мудрости, олицетворение власти нравственной. Вся несправедли­вость государства в этом случае, как правило, припи­сывается его злокозненным подчиненным, пользующим­ся «неосведомленностью лидера» об их деяниях. Так, большинство пострадавших от сталинского террора счи­тали, что вождь не знал о творимых беззакониях.

Против врагов и соперников лидер должен демон­стрировать агрессивность, наступательность. Лидеру не ставят в вину его шовинизм, нарушение договоров, неумение сострадать, уважать права других людей и т.п. Скорее, наоборот: эти безнравственные силовые качества делают его более авторитетным в глазах при­верженцев.

Культ вождя

Наибольшее влияние на историю и на народы ока­зывают лидеры, достигшие статуса вождей. Вождь - это общепризнанный идейный и политический руко­водитель.

В вождях наиболее рельефно представлены лидер­ские качества, позволившие им подняться на высшую ступень власти. С другой стороны, их деятельность на­ходится постоянно в поле зрения современников и потомков и поэтому хорошо исследована. Так что изу­чение становления и деятельности вождей дает бога­тый материал для понимания природы лидерства.

Культ вождя может быть создан тремя способами:

1) культ, навязанный «сверху» интенсивной пропа­гандой и манипулированием общественным мнением;

2) культ как спонтанное явление, идущее «снизу», от масс, при определенных обстоятельствах (напри­мер, кризис);

3) культ как порождение исключительных качеств личности лидера (харизмы) или его воли.

Первый способ был использован большевиками для со­здания культа Ленина после его смерти. Хотя были к тому и другие предпосылки: при его жизни определенная харизма и воля Ильича плюс экономический кризис в ра­зоренной гражданской войной стране, и кризис духовный, вызванный низвержением прежних ценностей — веры в Бога и царя.

По-видимому, в любом конкретном случае культ не создается лишь одним из указанных методов.

Например, в культе Гитлера одни исследователи виде­ли прежде всего результат государственной партийной пропаганды, искусного манипулирования «сверху». Эту точку зрения еще в 1932 году высказал Т. Тесс. Другие отмечали спонтанное развитие культа «снизу», религиоз­ную сущность его природы, основанные на харизматичес­кой личности фюрера и специфике массовой психологии, психопатические особенности личности Гитлера, убеж­денного в своей избранности и утекшего за собой сторон­ников. Это перекликается со взглядом на культ Гитлера и вообще на германский фашизм как на уникальное, слу­чайное явление, выходящее за рамки «нормального» исто­рического процесса и не имеющее глубоких корней.

Религиозный символ

Образ вождя и в Германии, и в СССР (даже при антирелигиозной пропаганде в последнем) выполнял роль религиозного символа с такими атрибутами, как вездесущность, бессмертие и совершенство высшего существа.

Иллюзию вездесущности создавали бесчисленные изображения вождя, присутствие его имени в названиях улиц, городов, заводов, институтов. Все это отра­жало стремление «обессмертить», продлить во времени функцию, выполнявшуюся им (интеграции, соци­ализации новых поколений), а также стремление обес­печить преемственность власти. В этом смысле умер­ший вождь продолжает и после смерти играть эту роль.

В последний год Первой мировой войны, в дни по­ражений Германии, там выпускали открытки, изобра­жавшие Бисмарка, воскресшего, чтобы защитить Гер­манию. Мавзолей Бисмарка в Фридрихсруэ не только в первое время после его смерти, но и в 20-е годы был местом паломничества и националистических демон­страций. Перед ним проходили марши и парады моло­дежной организации «Бисмарк-Югенд». Гитлер пришел к саркофагу Бисмарка 14 февраля 1939 года, чтобы под­черкнуть преемственность власти.

Наиболее ярко идея бессмертия вождя нашла свое отражение в сохранении тела Ленина после смерти и выставлении его в Мавзолее. Если для партийной вер­хушки это было обусловлено политическими интере­сами — легитимизацией наследников, демонстрацией верности вождю, то массовым сознанием такой атри­бут воспринимался как религиозный символ. В бывшем Центральном партийном архиве хранятся девять част­ных и коллективных писем с предложениями о сохра­нении тела любимого вождя. В свою очередь, сохране­ние забальзамированного тела Ленина давало повод к возникновению тогда в фольклоре мотива о его вос­крешении. В середине 20-х годов по Москве ходила ле­генда, что по ночам по Кремлю ходит призрак Ленина. В Вятской губернии была записана сказка о том, что Ленин решил представиться мертвым, чтобы посмот­реть, как без него пойдут дела, и по ночам приходит на завод, в деревню, в Кремль, чтобы проверить. В дан­ном сюжете заслуживает внимания представление о Ленине как о высшем судии, единственном, кто име­ет право судить о праведности нового мира. То же от­ношение мы можем усмотреть в фактах уже 80-х годов, когда люди, доведенные до отчаяния своим бесправи­ем, не найдя нигде защиты, оставляли письма «Ильи­чу» со своими жалобами на парапете у стеклянного гроба в Мавзолее, считая его последней инстанцией в поисках правды.

Итак, образ лидера, олицетворяющего ценности той или иной общественной религии, играет роль религи­озного символа, высшего существа, совершенного, вез­десущего, бессмертного, что находит свое отражение и в языке, и в стереотипах поведения людей, и в ри­туалах.

Так воспринимали это и обыкновенные люди. В част­ном письме из Ленинграда в Англию в 1925 году гово­рилось: «Теперь здесь новая религия, так называемый Ленинизм. Повсюду видишь портреты этого человека, как в старое время иконы».

Место образа Ленина внутри иерархии коллектив­ных представлений было зримо обозначено в интерье­ре крестьянской избы. Начиная с 1920-х годов и даже в годы Великой Отечественной войны в крестьянских избах фотопортрет Ленина нередко помещали в крас­ном углу, рядом с иконами.

Сводки о настроениях в Третьем рейхе также сооб­щали о сооружении домашних алтарей с фотографией Гитлера на месте дароносицы.

Журнал «Das Freie Wort» наставлял: «Нежная рука и сердце должны предлагать ему (портрету фюрера) ма­ленькие дары каждый день — цветы или растения». Это что касается зрительных знаков.

Вездесущность вождя подчеркивалась и лозунгами. Например, после смерти Ленина в 1924 году: «Ленин молчит, но мы, рабочие, слышим его голос внутри нас». Еще в 1918 году в Петрограде о живом вожде гово­рилось: «Во многих из нас незаметно для нас есть ма­ленькая частица от великих трудов товарища Ленина, от его неустанной работы». Аналогичный мотив боже­ственной вездесущности звучал в словах Г. Фихте о Бисмарке: «Бисмарк — это Германия... Из него мы выш-1и, через него мы стали, что-то от его жизни, от его силы живет в каждом истинном немце».

В 1932 году очевидцы подчеркивали, что впечатае­те вездесущности фюрера создавали его предвыбор­ные полеты, разрекламированные под лозунгом «Фюрер над Германией». Пользуясь самолетом, за шесть Дней Гитлер смог выступить на массовых митингах в 20 городах. В четырех вылетах между апрелем и ноябрем1932 года Гитлер выступил на 148 митингах, его увиде­ли лично и услышали миллионы немцев. Трудно пере­оценить значение личного контакта участников этих митинга с фюрером, спустившимся с небес, особенно в то время, когда это было в новинку.

Помимо визуального ряда значение лидера как религи­озного образа находило отражение в лексике. Бесчислен­ные официальные и частные документы свидетельству­ют об употреблении религиозных терминов в отношении, например, Ленина. Уже в 1918 году Зиновьев, близкий со­ратник Ленина, называл его «апостолом социалистиче­ской революции», а его книгу «Что делать?» сравнивал с Евангелием. Плеханов еще в 1903 году считал эту книгу «катехизисом» для наших практиков». В 1923 году Троц­кий писал: «Маркс — пророк со скрижалями, а Ленин — величайший выполнитель заветов».

Видение мира в религиозных символах, как арены борьбы божественных сил порядка и сатанинских сил хаоса, было характерно и для тех членов общества, которые не принимали официальной системы ценно­стей. В их глазах образ Ленина приобретал если не божественные, то демонические черты. Оппоненты из самых различных слоев общества называли его анти­христом, дьяволом. Вот лишь одно из многочисленных аналогичных высказываний в частных письмах, вскры­тых цензурой (март, 1924): «У нас отреклись от Бога истинного и признали себе Богом черта, кровопийцу людоеда Ленина и Троцкого». В процессе развенчания культа Ленина проявились те же стереотипы. Многие ораторы на митинге 1990 года, требовавшие переиме­новать Ленинград, называли Ленина сатаной.

Религиозный пафос был характерен и для языка Третьего рейха. Рядовой нацист в интервью американ­скому социологу Т. Абелю в 1934 году говорил: «Моя вера в том, что наш вождь, Адольф Гитлер, дан судьбой немецкой нации как наш спаситель, несущий свет в темноту». Другой рассказывал о впечатлении от митин­га: «Его слова подействовали на меня, как обращение пророка». Гамбургская учительница писала об одном из митингов: «Какое множество людей взирали на него, ощущая веру в него как в своего защитника и помощника, своего спасителя, своего избавителя от невыноси­мых невзгод; на того, кто спасает прусского принца, ученого, священника, фермера, рабочего, безработно­го, который объединяет их, разрозненных, в единую нацию».

Сторонники Гитлера часто сравнивали фюрера с Иисусом Христом, считали его спасителем нации. И сам Гитлер говорил, что довершит дело, которое начал Христос. Речи его были пронизаны религиозной сим­воликой. Иногда он их заканчивал словом «аминь». Свою речь 1 мая 1933 года, в Национальный день тру­да, он завершил прямым обращением к Богу: «Гос­подь, ты видишь, мы преобразились. Немецкий народ более не народ без чести, опозоренный, разрываемый на части, малодушный, слабый в своей вере. Нет, Господи, немецкий народ снова силен в своей вере, в своей целеустремленности, в своей готовности к жертве. Господь, мы не оставили тебя. Благослови же нашу борьбу за свободу, наш народ и отечество». Та­ким образом, он выступал как прямой посредник между народом и Богом.

В целом религиозный аспект был очень важным ком­понентом в мифе о Гитлере. Участники массовых ми­тингов в присутствии фюрера отмечали, что их атмос­фера была ближе к атмосфере богослужений, нежели политического собрания. В своем дневнике за 1945 год Геббельс помечал: «Когда говорит Фюрер — это как религиозная служба».

В 1935 году простые бедные немцы воспринимали социальную помощь как личное благодеяние именно Гитлера. Районный нацистский руководитель расска­зывал о благодарности одной женщины: «Мы были коммунистами. Но когда ты четыре года остаешься безработным, ты становишься радикалом. Уже два года мой муж работает в Тогинге. Посмотрите, теперь фотография фюрера висит в нашей когда-то коммунистической лачуге, и под этой фотографией я научила свою девочку молитве «Отче наш». Я, которая рассталась с церковью в 1932 году. Каждый день моя дочка «носит «Отче наш» перед фюрером, потому что он дает нам насущный кусок хлеба».

Доклады Социалистической партии Германии, пре­бывавшей в изгнании, сообщали о том, что в 1933 году дом в Оберзалцберге, где жил Гитлер, стал местом паломничества, кусочки ограды у него часто забирают как реликвии, а одна женщина собрала землю со сле­дом ноги Гитлера. Свидетельства о религиозном значе­нии фигур вождей — Ленина, Сталина, Гитлера — бес­численны.

Мотив вечности, бессмертия присущ любому куль­ту. Статус высшего существа предполагает его неподв­ластность времени. Идеальный образ несовместим с бо­лезнями, присущими простым смертным. Отсюда и атмосфера секретности вокруг болезни Ленина, зату­шевывание художниками парализованной левой руки Сталина, тайна его болезни и последних дней.

 

 

Родовой символ

Другой важной функцией образа вождя является родовой символ — символ отца, защитника, покрови­теля. Культ лидера может принимать разные формы и отвечать различным человеческим потребностям. Одна­ко самым значимым его компонентом является культ отца, будь то святой отец Церкви, отец нации, основа­тель партии и т.п. Вспомним, что в России царя называ­ли Царь-батюшка. А разве не называли Сталина великим отцом советского народа? Сравнение Германии и Совет­ского Союза показывает, что ипостась отца, хотя и име­ла место, но не была так существенна в немецком куль­те лидера, как в советском. Тем более отчетливо видна эта особенность в советских представлениях о вожде.

Государства со слаборазвитыми гражданскими ин­ститутами часто пытаются организовать свое устрой­ство по типу архаическому — сохранить подобие родовой организации с лидером в качестве отца. В традиционных обществах восприятие лидера как отца-покровителя наи­более ярко реализуется в институте монархии. Но и в революционном обществе концепция отца-основателя имеет особое значение.

Новый режим, прервавший преемственность с про­шлым, все же нуждается в легитимации. Необходимость в отце-основателе, который играет фундаментальную

роль в структурировании общества, в России реализо­валась в мифе Ленина. Даже когда монархия повержена, как это было в России и в Германии, потребность, устремленность масс к отеческой заботе остается силь­ной. Возможно, некоторые особенности русского наци­онального характера, русской политической культуры находили отражение в отношении к власти. Автократи­ческий стиль властвования каждый ребенок усваивал еще в семье, которая в России и в начале XX века оста­валась патриархальной.

Другая особенность российской политической куль­туры — слабость базовых представлений об институтах власти. Крестьяне были более верны Богу, чем церк­ви, царю верили больше, чем правительству, Ленину и Сталину — больше, чем партии.

Показателен эпизод из кинофильма «Чапаев». Когда легендарного комдива спрашивают, за кого он — за боль­шевиков или за коммунистов, за какой Интернационал — второй или третий, он, не зная, как ответить, отвечает: «Я за Ленина».

Крестьяне, не понимая сложного механизма функ­ционирования государства, склонны были восприни­мать его как большую семью, которая выполняет за­щитные функции. В ленинском, а позже в сталинском культе расцвел преувеличенный культ отца, обычный для примитивных обществ. Он достиг такого размаха потому, что в России в 20—30-е годы именно кресть­янство, как наиболее массовая социальная группа, оказывало решающее влияние на формирование по­добных представлений.

Ощущение сплоченной семьи, поддерживаемое «свер­ху» поощрением слепой преданности лидеру, соответ­ствовало стремлению «маленького человека» найти привычную защиту, которую он имел в семье, теперь уже социуме. Изучение документов свидетельствуют, что Ленин в коллективных представлениях играл роль родового символа, отвечал естественному человеческому стремлению иметь покровителя, который знает, как решить трудные вопросы, и берет на себя бремя ответственности. Он обещал избавить от войны, дать землю, обещал скорое светлое будущее — коммунизм. Эта ипостась отца-защитника в образе Ленина присутство­вала во все периоды его культа. В 1924 году одна работ­ница писала в ЦК: «Я уверовала в Ильича... Сейчас я поняла, почему мы так горюем о товарище Ленине: потому что он нам защитник и покровитель всех угне­тенных». Молодые родители, в 20-е годы нарекая мла­денцев именем Владимир, как бы называли его свято­го покровителя, а иные давали такие имена, как Эди (которое расшифровывалось так: «это дитя Ильича») или Вилор (Владимир Ильич Ленин, Октябрьская ре­волюция), Вилен (В.И. Ленин).

Восприятие образа Ленина, а позже Сталина как главы большой семьи находило выражение в языке. Семиотический анализ советской лексики позволяет угадать неявные архетипы коллективного бессознатель­ного. В траурные дни 1924 года очень распространен­ным было выражение: «Осиротели». Для фольклора было характерно обращение к Ленину, как к «батюшке». На­пример, частушка 60-х годов:

Ленин, батюшка, проснись

И с Хрущевым разберись.

Водка стала двадцать семь,

Мяса, масла нет совсем.

В этой частушке, заметим, Ленин снова исполняет роль высшего судии.

В многочисленных изображениях, где Ленин рисо­вали с детьми, образ «батюшки» или «дедушки» был обращен к самым простым, основным человеческим чувствам. Многие помнят, что октябрята назывались «внучатами Ильича». Еще в 1920-е годы детская аудито­рия привлекалась, приближалась к вождю в известных сюжетах участия Ленина в празднике елки в Сокольни­ках, устройстве новогоднего праздника для деревен­ских детишек в Горках.

Образ Сталина, в котором первоначально преобла­дали функции политического лидера, с развитием куль­та также приобретает «теплые», «человеческие» черты «отца». Этот сдвиг в сторону отеческой фигуры можно заметить по школьным учебникам середины 30-х го­дов, когда художники стали его изображать в обществе детей. В письмах Сталину простые люди обращались к нему: «Дорогой Иосиф Виссарионович, обращаюсь к Вам, как к самому близкому другу и отцу...» Люди старшего поколения помнят плакаты, во множестве висевшие во всех школах и пионерских лагерях: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!».

В годы развенчания культа личности на эту тему был такой анекдот.

Да демонстрацию вышла колонна старцев с плакатом «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое дет­ство!». Им кричат:

— Дедушки, тогда еще и Сталина-то не было!

— Вот за это и спасибо!

Но и соратники видели в нем отеческую фигуру. В 1936 году в частной переписке с Орджоникидзе Ка­ганович неоднократно называл Сталина не только «Хо­зяин», но и «наш родитель».

Отеческий образ Ленина воспринимался камерно, интимно, входил в домашнее «измерение». Заслужива­ют размышления факты появления в 20-х годах изоб­ражений Ленина на предметах повседневного обихо­да, личного пользования. В Музее политической истории в Санкт-Петербурге хранятся платиновое кольцо, зо­лотой медальон, головной платок с изображениями Ленина, относящиеся к 20-м годам. В 1924 году прода­вались папиросы «Ильич» с изображением силуэта на коробке, выпускались чернильницы в виде Мавзолея, детский конструктор «Мавзолей». Чашки, тарелки с портретами вождя были очень распространены в 20-е годы. Позже изображения Ленина стали чаще поме­щать на декоративной посуде, вазах, предназначенных для украшения в основном общественных помещений.

Итак, в массовом сознании образ вождя предстает в Различных ипостасях, которые отвечают коренным потребностям человека, обусловленным его природой. Образ лидера воплощает доминирующие в обществе Ценности: Гитлер — национальные, Ленин — классо­вые, Сталин — отеческие. Образ лидера отвечает неким архетипам коллективного бессознательного, отражает очень глубокие, основные человеческие эмоции и инстинкты — такие как стремление к защищенности, к интеграции, потребность в идентификации и любви.

 

Политические мифы

Миф устанавливает простейшие причинно-след­ственные связи для явлений социального мира. В луч­шем случае он — полуправда. Однако сила мифов не в точности объяснения явлений, а в том, что они преж­де всего оправдывают некий ход событий или действий. Мифы определяют отношение человека к событиям, его поведение и могут оказывать на него воздействие на протяжении всей жизни.

К примеру, существуют мифы, которые объясняют такое явление, как бедность. Первый миф: «бедные — это жертвы системы», второй: «бедные — это те, кто не хочет работать». Очевидно, что в зависимости от того, какого мифа придерживается человек, он по-разному будет вести себя при встрече с нищим, не­одинаково станет относиться к социальным програм­мам и даже строить свою жизнь.

При этом сторонник любого из этих мифов приве­дет факты, подтверждающие его правоту.

Вспоминается, как в разговоре с автором этих строк знакомый датский профессор сетовал на то, что «в Да­нии слишком много социализма». В его понимании «со­циализм — это наличие большого числа бездельников, жи­вущих за счет тех, кто трудится». Он приводил такие факты: в их стране есть семьи безработных, которые (уже не в одном поколении) не проработали ни дня (!), живя на пособие по безработице. Пособия эти доста­точно большие за счет высочайших налогов (до 70 %) на богатых. «Я и мне подобные содержим этих бездель­ников, — сетовал профессор. — Б Англии или в США, где Тэтчер и Рейган снизили налоги на богатых, я с моими нынешними заработками давно бы стал мил­лионером!»

С другой стороны, миф о том, что «бедные — это жертвы системы», поддерживается подавляющим боль­шинством бедных. Свою неблагоустроенность они от­носят на пороки системы, а не свою безынициатив­ность, а то и обычную лень.

При встрече с нищим богатые подают реже, неже­ли люди малообеспеченные. На вопрос «почему?» богатые обычно говорят: «Работать надо, а не попро­шайничать!» Это как раз и говорит об их привержен­ности мифу «бедные — это те, кто не хочет работать».

 

 

Как рождаются мифы

В мифе неразрывно связаны содержание и форма, в которой он выражается. Поэтому чрезвычайно важны его язык, стиль изложения. Используя определенные слова, манеру их произнесения, политики вызывают у слушателей специфические фоновые представления, связанные с этими словами, тем самым предопреде­ляя желательную реакцию. В этом отношении очень показателен пример, как создавал свой имидж, став президентом, Джон Кеннеди.

Будучи рядовым сенатором, он не прославился ни в законодательной деятельности, ни в парламентских дебатах. Поэтому, чтобы добиться популярности, он должен был либо делать множество похвальных вещей, что не так просто и требует времени, либо попытаться создать себе привлекательный имидж с помощью ри­торических приемов. Кеннеди пошел по второму пути.

Поддержку и признание публики он завоевал, произнеся высокопарную инаугурационную речь. (Политики исполь­зуют высокопарные речи, когда хотят создать миф о му­жественном лидере.) Речь Кеннеди изобиловала патети­ческими выражениями и метафорами, ассоциациями с библейскими текстами и красноречивыми рассуждениями о прошлом. Тем самым президент как бы ставил себя в один ряд с великими деятелями прошлого и старался вы­звать у публики ощущение божественности его миссии. Он обрисовал мир, в котором живет американский народ, как очень опасный, сложившуюся ситуацию — как кри­тическую, а себя — как человека, призванного высшими силами отстоять американские свободы и демократию. Его инаугурационная речь стала одним из знаменатель­ных событий в политической жизни Америки и послужи­ла первым шагом в создании мифа о выдающемся лидере.

 

Мифы как объединители нации

Наряду с мифами, популярными во всех странах и культурах, такими как миф о мужественном и находчивом ГЕРОЕ, огромную роль в политической коммуникации играют мифы, отражающие коллек­тивное сознание общества в рамках той или иной нации.

К главным для американских граждан можно отнес­ти мифы об «обществе равных возможностей», «амери­канской мечте», «демократии и свободном предприни­мательстве». Таковыми они остаются на протяжении всей истории США.