Официантка, громадная краснощекая девка, говоря с мужчиной, не может

Удержаться от смеха.

-- Не имею права. Хотите яичницу с картофелем? Ветчина заперта -- ее

Нарезает только сам хозяин.

Я заказываю рагу. Хозяина зовут Камиль -- это грубый мужлан.

Официантка уходит. Я один в этой старой темной комнате. У меня в

Бумажнике письмо Анни. Ложный стыд мешает мне его перечитать. Я стараюсь

Припомнить фразы одну за другой.

"Дорогой Антуан".

Я улыбаюсь: да нет же, нет, конечно, Анни не написала "дорогой Антуан".

Шесть лет назад -- мы только что разошлись по обоюдному согласию -- я

Решил уехать в Токио. Я написал ей несколько слов. Я уже не мог называть ее

"любимая" и в простоте душевной написал: "Дорогая Анни".

"Меня восхищает твоя непринужденность, -- написала она в ответ. -- Я

никогда не была и не буду "твоей дорогой Анни". И поверь, ты мне вовсе не

"дорогой Антуан". Если не знаешь, как ко мне обращаться, не обращайся никак,

это куда лучше".

Я вынимаю письмо из бумажника. Там не написано "Дорогой Антуан". Нет в

конце и обычной формулы вежливости: "Мне необходимо с тобой увидеться".

Ничего, что может навести на мысль о ее чувствах. Жаловаться не приходится

-- я узнаю в этом ее любовь к совершенству. Она всегда стремилась воплощать

"совершенные мгновения". Если минута этому не поддавалась, Анни теряла

Интерес к окружающему, глаза ее мертвели, она лениво слонялась с видом

рослой девочки переходного возраста. Или придиралась ко мне:

"Ты сморкаешься торжественно, как буржуа, а когда откашливаешься,

самодовольно прикрываешь рот платком".

Надо было отмалчиваться и ждать; вдруг, отзываясь на какой-то

Неуловимый для меня звук, она вздрагивала, томные черты ее прекрасного лица

Отвердевали, и она начинала свою кропотливую работу. В ее чародействе была

Пленительная властность. Она что-то напевала сквозь зубы, потом с улыбкой

Выпрямлялась, подходила ко мне, встряхивала меня за плечи и в течение

Нескольких мгновений, казалось, раздавала приказания окружающим ее

Предметам. Тихими быстрыми словами она объясняла, чего ждет от меня.

"Послушай, тебе ведь не трудно сделать усилие? В прошлый раз ты вел

Себя так глупо. Ты видишь, каким прекрасным может стать что мгновение?

Посмотри на небо, посмотри, какого цвета солнце на этом ковре. А я как раз в

Зеленом платье и не накрашена, я совсем бледная. Отодвинься, сядь в тени, ты

понял, что тебе надо делать. Сейчас поглядим. Ох, как ты глуп! Говори же со

мной".

Я чувствовал, что успех затеи зависит от меня: мгновение обладало

Скрытым смыслом, который надо было вылущить из него и довести до

Совершенства; нужно было сделать определенные движения, произнести

Определенные слова -- меня сокрушало бремя ответственности, я глядел во все

Глаза, я ничего не видел, я барахтался среди обрядов, которые Анни

Придумывала тут же на ходу, и, словно паутинку, разрывал их своими грубыми

Руками. В эти минуты она меня ненавидела.

Конечно, я увижусь с ней. Я до сих пор уважаю и люблю ее всем сердцем.

Я желаю, чтобы другой оказался счастливей и ловчее меня в этой игре в

Совершенные мгновения.

"Твои чертовы волосы все портят, -- говорила она. -- Ну что прикажешь

делать с рыжим мужчиной?"

Она улыбалась. Вначале стерлось воспоминание об ее глазах, потом об ее

Удлиненном теле. Дольше всего я старался сохранить воспоминание об ее

Улыбке, потом, три года назад, стерлось и оно. Недавно, когда я взял письмо

Из рук хозяйки отеля, оно вдруг вернулось: мне показалось, что я вижу

Улыбающуюся Анни. Я и сейчас пытаюсь вспомнить ее улыбку, мне нужно

Почувствовать всю ту нежность, что я питаю к Анни, -- эта нежность здесь,

Рядом, совсем близко, она вот-вот прорежется. Но нет, улыбка не возвращается

-- кончено. Внутри у меня пустота и сушь.

В ночной кабачок зябко входит какой-то человек.

-- Дамы-господа, приветствую вас.