Грязь истории. Секс и права человека

http://www.apn-spb.ru/opinions/article7228.htm

Последний секс-скандал дал очередной повод поговорить о правах человека в России. И уже говорят. О подлом, беспардонном и беззаконном вмешательстве «кремлевских» в частную жизнь, что правда. О низком правосознании широких народных масс, которые не видят ничего ужасного в таком вмешательстве и радостно хихикают, что тоже правда. О трагическом положении просвещенной оппозиционной элиты, которая одна противостоит этому быдлу, отстаивая права человека и его достоинство. Вот этот последний тезис я позволю себе оспорить, нарушив корпоративную оппозиционную солидарность.

Ужасаться тому факту, что какой-то оппозиционный политик может позволить себе расслабиться с девицей не тяжелого поведения, в прогрессивных кругах считается пережитком средневековой ханжеской морали. Неужели в России XXI века мужика может скомпрометировать то, что он переспал с красивой девчонкой? При этом общественность совершенно упускает из виду весьма пикантную деталь: в России XXI века мужика не компрометирует то, что он, будучи возмущен подлой подставой, публично говорит гадости о женских достоинствах девицы, с которой переспал. Поимел без удовольствия. Была скучна в процессе. Можно, конечно, понять разочарование и обиду писателя: думал, что сам по себе девушке понравился, а оказалось, она по заданию. Посмеялась над его большим и светлым чувством («Москва-2042» Войновича вспомнилась). Но все-таки как-то не по гуссарски. Однако ни его противники, для которых важен сам факт «блуда», ни его сторонники, защищающие неприкосновенность частной жизни, не обратили на это внимания. Или переживать по этому поводу — тоже пережиток феодальной морали, основанной на сексуальном неравенстве?

Часть ЖЖ-сообщества с энтузиазмом подхватила чью-то инициативу размещения картинок с игривыми подписями про девушку Катю, выполненными в ненормативной лексике. Участники кампании, видимо, видят в этом проявление солидарности с жертвами вмешательства в частную жизнь, вызов подлым «кремлевским». А между тем это травля человека в форме, унижающей его человеческое достоинство. То самое, которым, согласно либеральной концепции, обладает каждое человеческое существо по факту рождения и независимо от своего дальнейшего праведного или грешного жизненного пути. Даже если человек стал соучастником уголовного преступления, предусмотренного статьей о вмешательстве в частную жизнь.

Но в том-то и дело, что на девушку Катю гарантии неприкосновенности частной жизни российская прогрессивная общественность не распространяет. Во-первых, потому что она работает на политического противника и участвует в подлых подставах. И тут сразу включается хорошо знакомый принцип целесообразности и избирательности права, которое у нас, как известно, только для своих и хороших. Но не только поэтому. Может в России XXI века мужика и невозможно скомпрометировать тем, что он переспал с красивой девицей, но девицу этим скомпрометировать еще как можно. ЖЖ-комментаторы из вполне демократических с торжеством пишут о том, что оппозиция поимела ФСБ. То есть даже в этой среде до сих пор популярно восприятие сексуальных отношений как способа доминирования над женщиной. Для тех, кто развлекался с девушкой Катей, это доблесть и победа, а для нее — унижение. Вот и получается, что девушка Катя — существо изначально презираемое, не человек вовсе, а вещь, по отношению к которой можно все. В этом на удивление единодушны и просвещенная элита, и непросвещенное быдло.

Но стоит ли удивляться, что в такой стране эмансипация нравов не ведет к их гуманизации. В такой стране сексуальная свобода — это свобода барина по отношению к крестьянской девке. Даже если барин либеральный, он легко забывает, что к сексу еще и человек прилагается. В такой стране популярны теории, напрямую связывающие секс с агрессией, жестокостью, подавлением. Сексуальная культура — очень важная составляющая культуры общества в целом. И если сексуальные отношения пронизаны духом подавления, жестокости, скотского отношения к человеку, этот дух распространяется и на все другие сферы общественных отношений. В такой стране совершенно нормальны пытки в милиции. В такой стране совершенно нормальны скотские условия содержания уголовных преступников. Чего их жалеть? Они ведь преступники. Но общественная жестокость не может быть избирательна. Поэтому-то до сих пор и находятся люди, считающие жертвы сталинских репрессий «грязью истории». Поэтому так мало тех, кто способен испытывать сочувствие к жертвам зачисток в Чечне. У нас вообще стыдятся кого бы то ни было жалеть.

Я почему-то совершенно спокоен за тех оппозиционных политиков, которые стали жертвами низкой кремлевской интриги. Их попранные права точно не останутся без защиты. А вот права девушки Кати защищать никто не будет. Кому какое до нее дело? Тут, понимаешь, элита с контрэлитой отношения выясняют. А между ними какая-то там девушка Катя, которой и те, и другие просто пользуются с равно скотским к ней отношением. Сама виновата. Нечего во взрослые шпионские игры играть. Грязь истории, короче.

Радзиховскому

http://www.apn-spb.ru/publications/article7460.htm

Лейтмотивом многочисленных публикаций и радиовыступлений Леонида Радзиховского всегда был тезис о том, что при всех очевидных для либерала недостатках путинского режима он является наименьшим злом из всех в современной России возможных (во всяком случае для либерала). Он остается верен этому тезису и в своей последней заметке, опубликованной в блоге радиостанции «Эхо Москвы». Причем заметка эта полна лукавства, как и большинство произведений указанного автора.

Лукавство начинается уже с первого утверждения Радзиховского о том, что оппозиция одержала первую формальную победу над режимом. Таковой победой автор считает согласование организуемого 16 июня «Солидарностью» на Триумфальной площади митинга и фотовыставки, посвященных событиям 31 мая под общим лозунгом «Не забудем, не простим». Власти и раньше иногда согласовывали отдельные оппозиционные акции. При этом у властей оставалась возможность и как бы право произвольно, исходя только из собственных политических соображений, определять и менять формат акции, а также ее место и время под любыми надуманными предлогами. В этом контексте любое «разрешение» оказывалось не более чем проявлением барской милости. А Стратегия-31 ставила одной из главных своих целей добиться от властей согласования по закону, а не по барской милости, то есть «по понятиям». Стратегия-31 ставила целью добиться от властей прекращения правового жульничества. И говорить о первой формальной победе можно будет только тогда, когда власти Москвы первый раз согласуют митинг именно 31-го числа, именно в 18-00, именно на Триумфальной площади и именно тем заявителям, когда, где и кому согласовывать митинг они категорически не хотели последние полтора года.

Другое дело, что успех акции 31 мая сделал такую победу весьма вероятной в обозримой перспективе. Это столь явственно почувствовали все, что многократно оплеванная «оппозиционерами с позволения начальства» идея совместных действий либералов, коммунистов и националистов в отстаивании гражданских свобод вновь вышла на первый план. Вот и Радзиховский признает, что успех общий и что польза от этого всем. Расширение гражданских свобод – вещь хорошая. Но он тут же делает разворот на 180 градусов, заявляя, что «ГРАЖДАНСКИЕ свободы имеют четкую ПОЛИТИЧЕСКУЮ проекцию», и все их политические плоды достанутся «большевикам», а либералы получат дырку от бублика. Потому что в условиях демократии на честных выборах победят «большевики» и именно они получат возможность реализовывать свои идеи.

Чтобы доказать не только диаметральную противоположность, несовместимость идеологии либералов и нацболов, но и невозможность договориться по отдельным конкретным вещам, Радзиховский не гнушается откровенных фальсификаций. Например: «Либералы – против призыва. Большевики – за, мужчина должен быть воином России». Между тем НБП выступила за переход к контрактной армии еще до своего официального запрета. Или вопрос об Иране. Поскольку «большевики» против Америки, им должен быть автоматически симпатичен Иран, который тоже против Америки. И они должны во всем поддерживать нынешний иранский режим и прощать ему любую гадость. Ведь для них «геополитические интересы» – все, а права человека – ничто. Я не слышал, чтобы Леонид Радзиховский участвовал в пикете против политических казней, пыток и вообще политических репрессий в Иране. В пикете, который провели у иранского представительства нацболы и, как водится, были за это «завинчены».

Но главная ударная мысль Радзиховского заключается в том, что «большевики за свободу» — просто горячий лед. «Для большевика, свобода – СРЕДСТВО, отмычка для взлома сейфа власти». И сейчас современные большевики просто (пока им это выгодно) едут на «полезных либеральных идиотах», которые всерьез за свободу. Естественно, далее следуют ссылки на опыт Ленина.

Между тем тоталитарные движения начала XX века – как правонационалистические, так и левые, большевистского толка, развивались в совершенно другом историческом контексте. Они крепли в жесткой, агрессивной конфронтации со всеми другими политическими силами, в утверждении собственной исключительности. По сути это были разросшиеся до масштабов массового движения секты. Можно по пальцам перечислить случаи, когда тот же Ленин был готов на какое-то сотрудничество или просто взаимодействие со своими политическими оппонентами. Наиболее естественная для него позиция – «никакого сближения с другими партиями». Но даже несмотря на это в истории большевизма есть немало исторических развилок, когда вполне могла взять верх другая тенденция и он мог повернуть на путь демократического развития. Этого не произошло по многим причинам. И по объективным (влияние на ситуацию мировой войны), и субъективным, в частности, из-за крайней недальновидности тогдашних «демократов». На этот путь вступили многие коммунистические партии, как только они стали проявлять открытость к своим политическим оппонентам и соперникам. Из тех стран, в которых коммунисты оказались в составе широких правящих коалиций, тоталитарные режимы установились лишь там, где на ситуацию напрямую воздействовала внешняя сила. Там, где это воздействие отсутствовало или было слишком слабым, коммунисты интегрировались в гражданское демократическое общество, стали вполне позитивной его частью. Все это неплохо образованный Леонид Радзиховский знает, однако считает нужным, потакая самым примитивным предрассудкам «демшизы», твердить снова и снова: «красное – значит тоталитарное».

Коммунистическая идеология вполне совместима с демократическими ценностями. Как и националистическая, которая изначально означала не что иное, как признание воли нации (то есть совокупности граждан) верховным источником власти. И стремление к гражданскому обществу, к подотчетности власти гражданам может выражаться и через эти идеологии тоже.

В любом случае, российское общество (именно общество, а не господствующая ныне элита) в XX веке получило мощную прививку от тотального политического насилия. Радзиховский в действенность этой прививки не верит. А между тем сравнительно недавно мы видели в России вполне бархатную (пусть и незавершенную, свернувшую «не туда») революцию, хотя любителей попугать бессмысленным и беспощадным русским бунтом и тогда было более чем достаточно. Я не знаю, сумеют ли нынешние «демократы» избежать ошибок своих исторических предшественников. Но в одном я уверен: уважение к индивидуальной свободе, к достоинству личности может прийти в Россию только через демократию. Через ту самую, при которой на честных выборах могут победить политические оппоненты либералов и даже проводить внешнюю политику, к которой либералы будут в оппозиции. Потому что никакая авторитарная модернизация не воспитает в российских гражданах ничего, кроме холуйства и хамства. И каждый год сохранения у власти путинского режима будет лишь увеличивать опасность того, что исторический контекст вновь сложится неблагоприятно.

Поэтому прямой интерес тех, для кого действительно первичны права человека, состоит в том, чтобы как можно скорее отстранить от власти путинскую клику и открыть стране путь к свободным выборам. И добиваться этого надлежит в союзе со всеми, кто выступает за демонтаж авторитарного режима, то есть за слом механизма несменяемости власти. Ограничительные рамки для такого союза давно известны и предельно просты. Они состоят всего в двух пунктах, в которых, тем не менее, заключается практически вся политическая программа либерализма. Это отрицание правовой дискриминации (в том числе и по национальному признаку) и отказ от ограничения свободы мирной политической деятельности оппонентов. В поддержку этих принципов неоднократно высказывались и многие коммунисты, и многие националисты. Официально подписывали обязательства. И раньше других за такой широкий союз выступили именно нацболы, продемонстрировав открытость по отношению к иным политическим и идеологическим течениям, способность воспринимать и интегрировать многое из их ценностей, способность действовать в качестве части гражданского общества.

Радзиховский призывает им категорически не верить. Либералам он предлагает «не иметь ничего общего с НБП, другими националистами» и «в одиночку гнуть свою линию против власти, против националистов, против большевиков». То есть заведомо отказаться от шансов на победу, когда ее возможность стала очевидна даже ему, и свести на нет уже достигнутые успехи. И то лукавство, с которого он начинает свою заметку, – отнюдь не случайная небрежность. Выдавая согласование митинга 16 июня за формальную победу Стратегии-31, он как бы невзначай подбрасывает либералам мысль: цель достигнута, можно идти отдыхать. А то дальнейшие успехи в отстаивании гражданских прав могут случайно привести к демократии, а демократия, в свою очередь, может привести… Далее по списку.

В доказательство своего тезиса о том, что либералы никогда не смогут поладить с «большевиками», Радзиховский приводит еще один аргумент: «Либералы – за плоскую шкалу налогов. Большевики – как и вся Россия – за прогрессивную». Вот почему «НБП – с точки зрения либерала КУДА ОПАСНЕЕ ВЛАСТИ»! Вот где Ленин-то порадовался бы! Сказал бы: «Вот и проговорился Радзиховский. Вот вся классовая сущность и проявилась».

Действительно, как и призывает Радзиховский, либералы должны сделать осознанный выбор: либо они прямо или косвенно поддерживают путинскую вертикаль, либо помогают прийти к власти правительству, которое будет проводить левую социально-экономическую политику. Сам господин Радзиховский свой выбор сделал давно. Он с теми успешными господами, которые при словах «прогрессивный налог» вопят «Караул! Грабят!» и готовы звать на помощь генерала Пиночета с пытками электротоком, концлагерями, «эскадронами смерти» и прочими инструментами защиты прав этих вполне конкретных человеков.

Дворцовая площадь раздора

http://www.apn-spb.ru/opinions/article7503.htm

На ситуацию, возникшую с митингами в защиту 31-й статьи Конституции в Петербурге, откликнулась в своем ЖЖ активистка питерской «Обороны» Дарья Костромина. Она пишет, что «вопреки упрямству с одной стороны и плагиату с другой», вопреки «фырканью а-ля "невнятный флешмоб либералов" или "а на Гостинку вообще ходить не надо"», разделение акции надвое дало не такие уж плохие результаты: «Получилось два часа вместо 30 минут. Получился удвоенный информационный повод и большее количество информации в СМИ. Уже потому что эта информация была разнообразна... Как следствие, больше внимания к Стратегии».

Сравнивая два существующих подхода к отстаиванию своих прав — законопослушный (судиться до потери пульса, когда сталкиваешься с незаконным запретом, но запрет не нарушать) и, скажем так, тактику гражданского неповиновения противозаконным запретам властей, Костромина находит свои плюсы и минусы в обоих. В первом случае власть лишается возможности обвинить своих оппонентов в пренебрежении к правовым процедурам и провоцировании конфликта. Однако при нашей басманной судебной системе приходится годами уповать только на Европейский суд, решения которого обходятся администрацией в том же порядке, что и внутрироссийское право. В результате протест захлебывается в бюрократических тенетах, остается никому неизвестным, провести уличную акцию все равно не удается или удается провести молчаливую. Во втором случае разгоны и неадекватная агрессия милиции дискредитируют власть куда быстрее. Действовать в соответствии со своим порывом и убеждениями, заметно, «драйвово». Но и тут есть минус: «слишком громко хрустят руки при переломах, а люди боятся».

Дарья Костромина приходит к выводу, что оба подхода имеют равное право на существование. В одном случае может оказаться предпочтительней один подход, в другом – другой. Поэтому противопоставлять их друг другу не следует. И уж во всяком случае, не следует обвинять в трусости тех, кто выбирает путь хотя бы частичного подчинения чужим, нечестным правилам игры. «Общество — это не только сотни храбрых, это миллионы обычных избирателей, которые готовы потратить чуть-чуть времени и сил, чтобы прочитать более-менее независимые новости, подумать, прийти на выборы, поставить галочку, поставить подпись под важным обращением. Но не готовы ложиться на амбразуры. Дать им возможность сказать что-то присутствием своего тела в определенном месте в определенный час — это нужно, это хорошо. Присутствие — это тоже гражданский поступок для многих, больше, чем участие в выборах, больше, чем подпись, меньше, чем экскурсия по обезьянникам. Не надо требовать максимума. Для кого-то это начало, первое знакомство с относительно безопасной стороны, вхождение. Пусть люди погуляют теплым летним вечером, пусть услышат о московском газе и решают сами, в какой степени должен быть выражен их протест».

На мой взгляд, Костромина упускает из вида очень важную деталь, а именно контекст данной конкретной ситуации. Митинги в рамках Стратегии-31 являются элементами единой общероссийской кампании в защиту свободы собраний. Эта кампания построена целиком на втором принципе. Она рассчитана на то, что власть отступит не в результате многолетнего судебного разбирательства во всех возможных и невозможных инстанциях, а потому, что моральные и политические потери от упорно повторяющихся незаконных запретов и разгонов достигнут неприемлемого для нее уровня. И я не случайно употребляю чисто военное понятие «неприемлемый уровень потерь». Это действительно война.

Главные сражения этой кампании разворачиваются в Москве. Столица многими воспринимается как маяк для всей остальной страны и в значительной степени таким маяком действительно является. Именно в Москве вопиющее беззаконие властей в отношении митингов и шествий приобрело наиболее наглый, демонстративный и системный характер. И когда власти Москвы первый раз согласуют митинг именно 31-го числа, именно в 18-00, именно на Триумфальной площади и именно этим заявителям, согласуют не в результате какого-то закулисного торга «по понятиям», а так как признают, что именно этого требует от них закон – вот тогда можно будет сказать, что оппозиция выиграла если не всю войну, то, как минимум, стратегически важное сражение.

И хотя на сегодня этот рубеж оппозицией пока не взят, можно с уверенностью утверждать, что морально-политические потери власти постоянно нарастают, причем с ускорением. Самое опасное для власти (и власть это прекрасно осознает) – это то, что, вопреки сомнениям скептиков, наблюдается постоянный рост числа участников акций. Люди не впадают в уныние от постоянно повторяющихся запретов и разгонов. Наоборот, это способствует их мобилизации. Сам факт роста числа участников способствует вовлечению в движение все новых колеблющихся. Режим держится вовсе не на сознательной активной поддержке большинства, а на том, что значительная часть общества воспринимает его как неизбежную данность от безысходности. Я не участвую в акциях оппозиции, потому что они слишком слабы, чтобы на что-то повлиять. Но они слабы именно потому, что я в них не участвую. Разорвать этот порочный замкнутый круг означает поставить под угрозу всю путинскую политическую конструкцию.

Не менее важен произошедший 31 мая очевидный прорыв информационной блокады. Начался и процесс размежевания в среде так называемых «приличных людей в системе». Эта среда подчиняющихся неписаным системным нормам «осторожных реалистов» — существенный элемент путинской конструкции. Это некий «буферный» рубеж ее обороны, не менее важный, чем шеренги ОМОНа. Сегодня на глазах происходит развал этой линии обороны. Одни не могут больше терпеть и начинают нарушать правила-понятия, другие – те, которых режиму удалось срочно мобилизовать на отпор оппозиции (в том числе и в форме неуместных «мирных инициатив») – теряют репутацию «приличных». Вновь применяя военную терминологию, можно сказать, что власть вынуждена жертвовать своими резервами. И делает это она опять же не по глупости, а потому что имеет веские основания предполагать, что прорыв фронта в одном месте приведет к быстрому обрушению всей путинской конструкции.

Все это лишний раз подтверждает, что оппозиция находится на расстоянии вытянутой руки от победы. И не случайно все исходящие от властей предложения (как прямые негласные, так и публичные предложения «посредников») направлены на одно: уговорить оппозиция «отступить на шаг», «пойти в обход», то есть отказаться от принципа «единства места и времени». Если оппозиция даст себя уговорить, это будет означать проигрыш всей кампании. Оппозиция получит от властей площадку, где сможет выпустить пар. Получит опять «по понятиям», а не по закону. При этом сам принцип, позволяющий властям манипулировать законом, останется в неприкосновенности. То есть, режим сохранит свою важнейшую стратегическую позицию, свое важнейшее оружие. Нет сомнения, что это приведет к разочарованию и унынию многих вовлеченных уже в движение людей, и его напор схлынет. То есть пар действительно выйдет.

Что же произошло в Питере? Значительную часть протестного контингента увели в сторону от той точки, в которой противостояние с властями наиболее для них болезненно. Это сразу снизило уровень морально-политических потерь власти от жесткого разгона митинга на Гостинке, то есть уменьшило степень поддержки, которую Питер потенциально мог оказать наступлению в Москве. Был нарушен принцип единства места и времени. Власть получила дополнительную свободу маневра для уговаривания московской оппозиции «пойти в обход»: вот ведь в Питере часть движения пошла в обход, и ее уже не разгоняют. Пока по «неформальному соглашению», но со временем можно будет закрепить это формально.

Этот «минус» двух параллельных акций перевешивает все те «плюсы» о которых пишет Дарья Костромина. Есть и еще один не менее увесистый минус. Тут мы подходим к вопросу, которого Костромина касается лишь вскользь: «Слышала я, что "Солидарность" сразу умрет, когда выйдет с нацболами, потому что они хуже Путина». Эти разговоры я тоже слышал. В питерской либеральной оппозиции есть влиятельное крыло, в принципе выступающее против совместных акций с нацболами и левыми, в которых представители этого крыла видят своего главного политического противника. Такие акции мол помогают потенциальному врагу и отвращают от либеральной оппозиции ее сторонников. Стратегической целью этого крыла является не просто недопущение воссоздания существовавшей ранее в Петербурге широкой оппозиционной коалиции, но и развал оппозиционного фронта, фактически сложившегося в Москве.

Так вот идея параллельной акции на Дворцовой были принципиальной уступкой «центристских» лидеров питерской либеральной оппозиции ее «правому» крылу. Основным мотивом было отнюдь не желание дать возможность выразить свой протест тем, кто не готов подставляться под дубинки. Когда решался вопрос с Дворцовой, не было никакой уверенности, что там бить не будут. Главный аргумент звучал иначе: надо дать площадку тем, кому неприятно стоять рядом с нацболами.

Вернемся в Москву. Рост числа участвующих в акциях на Триумфальной достигнут не в последнюю очередь потому, что московским оппозиционным группам удалось подняться над застарелой взаимной идеологической враждой. Сначала сторонник того или иного течения приходит на «чужую» акцию, преодолевая себя, исходя из рационального понимания общности ближайших целей. Он учится не бояться, что его участие пойдет на пользу пиару конкурента, поскольку успех каждого сейчас выгоден всем. Затем он приходит уже без особого насилия над собой, потому что видит на акции людей, находиться рядом с которыми ему легко и приятно. И он уже считает эту акцию не «чужой» (поддержанной из тактических соображений), а «и своей тоже». Наконец, чувство гражданской солидарности, рожденное в живом общении, во взаимопомощи с людьми иных взглядов, начинает преобладать над любыми соображениями политической выгоды той или иной группы. Мероприятие политических активистов в силу изменения внутреннего самоощущения его участников превращается в широкую надпартийную и надидеологическую гражданскую акцию, несравненно более притягательную и заразительную, чем любое действо политических активистов.

Таким образом, достоинство Стратегии-31 заключается еще и в том, что она оказывает мощное воспитательное воздействие на самих участников оппозиционных движений, способствует консолидации широкого оппозиционного фронта. Параллельная акция на Дворцовой такому воспитанию и такой консолидации прямо препятствует. И вопрос этот выходит далеко за рамки битвы за Триумфальную. Правые либералы в принципе отвергают идею широкого оппозиционного фронта. Эта идея исходит из того, что только коалиция либералов, коммунистов и националистов может сменить путинскую власть. И все ее участники должны быть представлены в послепутинской власти. И будут оказывать свое влияние на ее политику. В том числе и экономическую. То есть, если «успешный класс», на который ориентируются либералы, действительно хочет политической свободы и правового государства, если он действительно хочет демократии, он должен будет заплатить за все это определенную социальную цену. Например, в виде прогрессивной шкалы налогообложения. И не только.

Тот, кто этого не захочет понять, рано или поздно окажется вне демократического оппозиционного движения. Ему останется лишь уповать на то, что лет через 40-50 «Партия Единая Россия» трансформируется в цивилизованных консерваторов, с которыми можно будет соприкасаться, не опасаясь запачкаться. Как ожидали многие, что в нечто цивилизованное и современное трансформируется поздняя КПСС. Мой прогноз иной. Эта туша будет лишь разлагаться, смердить и заражать все вокруг себя. Ничего цивилизованного из нее не народится. В любом случае, у России просто нет исторического времени на это ожидание.