Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Эбрахим Салей и Лэн Холдсток
« Прощайте, маленький крестьянский дом и моя родная земля. Я покидаю вас, как молодой человек оставляет свою мать: он знает, что пришло время покинуть ее, и он знает также, что никогда не сможет оставить ее совсем, даже если:захочет». Герман Гессе. «Крестьянский дом» « Нетбольшей печали, чем утрата своей отчизны». Эврипид Гражданские войны и преследования диссидентов имеют столь же давнюю историю, как и само человечество. Исторические хроники уже с первых страниц полны трагическими повествованиями об угнетениях и бегствах от преследований. Это наследство сохранилось в веках, и сегодня мы продолжаем сталкиваться с проблемой беженцев, которые поставлены перед трагическим выбором — либо подвергаться насилию на родине, либо потерять свою идентичность в чужой и далекой стране» (Stein, 1986). Беженцы — это те, кого, пользуясь выражением Кунца (Kunz, 1973), «вытолкнули» или заставили покинуть родину, потому что бегство — единственная альтернатива насилию и преследованиям в их родных странах. Бегство — это вынужденный отъезд, вызванный идеологическими или политическими убеждениями людей и их чувством самосохранения. Таким образом, отъезд беженца из страны связан не с ожиданием лучшей жизни где-то еще, а вызван личными убеждениями и страхом преследования. Возможность возвращения для этих людей исключена до тех пор, пока существуют причины, заставившие их покинуть свой дом. В этом заключается существенная разница между беженцами и мигрантами: для беженца отъезд вынужден, а возвращение невозможно. Положение беженца в стране-прибежище сопряжено с разнообразными трудностями. Он попадает в тяжелую ситуацию, которая связана с потерей семьи, культуры, идентичности и статуса. Беженцы начинают ощущать себя настоящими «островками в чужом и зачастую враждебном море» (Mutiso, 1979). Если в своих сообществах они имели социальный и политический статус лидеров, интеллектуалов и активистов, то теперь они вдруг становятся никем среди людей, весьма отличающихся от них самих. Чувство отчуждения часто приводит к тому, что беженец чувствует подавленность, фрустрацию, испытывает горечь и обиду по отношению к приютившей его стране и ее жителям. В попытке совладать с этим разрушающим чувством изоляции он порой приходит к отрицанию настоящего, «цепляясь за знакомое и не меняя в своей жизни ничего, кроме необходимого» (Scudder, Colson, 1982). Беженец, таким образом, становится узником как своего прошлого, идеализируемого им самим, так и своего будущего, в котором господствует надежда на окончательное возвращение домой. Об этом красноречиво пишет южноафриканский беженец и журналист Малан: «Я страстно хотел снова оказаться вместе со страдающими социалистами, сидеть с ними за чашкой чая в холодных убогих кухнях и разговаривать о политике. Даже тогда, при всей ее низости и призрачности, наша жизнь была просторной сценой, и ты находился на этой сцене, играя отведенную тебе роль. Я часто думал о том, что мог бы остаться дома или вернуться в свою страну, но это было невозможно: я сразу же был бы схвачен и посажен за решетку как уклоняющийся от службы в армии» (Malan, 1990, р. 76). Парадоксально, но во многих случаях невозможность вернуться на родину лишь обостряет иллюзорную мечту о возвращении домой.
Такая фиксация на прошлой идентичности и отвержение настоящего подобны обоюдоострому мечу. Если не осознавать и не контролировать эти явления, они могут стать деструктивными и патологическими. Однако если относиться к ним правильно, то они становятся жизненным стимулом для самоисследования и личностного роста. Именно на этом следует сосредоточить свое внимание работникам, занимающимся психологическими проблемами беженцев. В общине беженцев из ЮАР, живущих в Амстердаме, было много неурядиц, разногласий и конфликтов между черными и белыми ее членами. Хотя ранее человекоцентрированная терапия в работе с беженцами не применялась, зарекомендовавшая себя эффективность человекоцентрированных групп встреч, способствующих личностному росту (Rogers, 1970; Sanford, 1980), позволила предложить эту форму работы как метод, облегчающий психологическую адаптацию южноафриканских беженцев в Нидерландах.
ПРОЦЕДУРА
Работа группы встреч началась под покровительством находящегося в Амстердаме Культурного центра Южно-Африканского сообщества (SACCC) в мае 1988 года и продолжалась до июня 1990 года. Изначально она была направлена на решение внутрирасовых конфликтов всообществе беженцев из ЮАР, проживающих в Нидерландах. Объявление с приглашением участвовать в группе встреч поместили в газете Культурного центра Южно-Африканского сообщества, имеющей примерно триста подписчиков из числа беженцев, живущих в Нидерландах. Цель группы встреч формулировалась так: «предоставить заинтересованным черным и белым южноафриканским беженцам возможность встретиться лицом к лицу в свободной и непринужденной обстановке». Двухчасовые встречи проводились один раз в неделю.
На первое собрание пришли двадцать человек, но на последующих сессиях присутствовали в среднем до 12 человек. Людям можно было покидать группу и включаться в нее в любое время. В целом в этой работе приняли участие около тридцати человек. Некоторые из них посетили только одну или две сессии. Восемь человек постоянно участвовали в работе группы. Вначале в ней были представлены (хотя и не пропорционально) четыре официальные (как предписывается политическим режимом ЮАР) расовые группы Южной Африки. Однако в работе сессии участвовали только две женщины, черных участников было меньше, чем белых, а все белые члены группы представляли собой англоговорящие семьи. Все участники группы встреч были жителями Нидерландов. Из них лишь двое белых членов не имели официального статуса политических беженцев, который предоставлял такие преимущества, как социальная безопасность, законное право на работу медицинское обслуживание и возможность получить голландское гражданство после пяти лет проживания в стране. Время, проведенное этими людьми в эмиграции, варьировало от одного года до четырнадцати лет. Самому молодому участнику группы было девятнадцать, а самому старшему — пятьдесят лет. Участники группы различались также по своим профессиям и уровням образования. Среди них были публицисты, актеры, музыканты, поэты, драматурги, художники, учителя и студенты. В состав группы входили также профессиональный рассказчик, техник, строитель, служащий и манекенщица. Четверо из восьми постоянных участников имели университетское образование, а остальные — среднее. В основном все белые мужчины, участвующие в группе, покинули Южную Африку как сознательные противники режима, либо как противники всеобщей воинской повинности, либо как дезертиры из южноафриканской армии. Черные члены группы бежали из ЮАР, спасаясь от насилия или тюремного заключения. Так как Южно-Африканское сообщество в Нидерландах — сравнительно небольшое, многие участники группы встреч знали друг друга до начала ее работы. В течение первых пяти месяцев был наложен запрет на использование группой магнитофонов из-за «шпионофобии», распространенной среди политических беженцев. Так получилось, что встречи группы проходили в то время, когда в Южной Африке начались важные политические события. Поэтому работу группы можно разделить на два периода — до и после этих событий.
РЕЗУЛЬТАТЫ
Темы, обсуждавшиеся в группе, сначала концентрировались вокруг отношений между черными и белыми внутри сообщества беженцев в Амстердаме. Несмотря на то, что все члены группы не поддерживали политики правительства Южной Африки, в их отношениях все еще присутствовало разделение по цвету кожи. Оно особенно проявлялось в имевших расистский подтекст непроизвольных фразах и выражениях некоторых белых участников группы. Такие выражения, как «кафр-пиво», «мальчик-садовник», «туземцы», стали неотъемлемой частью лексики белых южноафриканцев, и даже наиболее «политически просвещенные» из них не осознавали расистского оттенка этих характеристик. В качестве примера подобных словоупотреблений можно привести следующее высказывание:
«Помню, как я был напуган. За нашим домом был пустырь, где эти туземцы собирались и пили свое кафр-ское пиво, танцевали и шумели. Однажды вечером, когда родителей не было дома, туземцы зашли на наш двор. Я сижу в доме, двери закрыты, держу винтовку в руках, Я приготовился защищать своих младших сестер и брата. Мы были детьми и боялись их». Дажекогда эти оскорбительные высказывания относились к прошлому и использовались не членами группы, а другими людьми, он приводил к поляризации отношений в группе и, как показано в следующей выдержке, временами вызывал гневные реакции: «В моем доме черного садовника называли "мальчик-садовник", это выражение было наследием времен Британской Империи. Называя взрослых людей "мальчиком" или "девочкой", мы "десексуализировали" их. Это уменьшало наш страх перед ними. Относясь к ним как детям, мы меньше боялись их». Было ощущение, что в таких высказываниях проявлялась «бесчувственность к черным членам группы». Один из черных участников заметил, что ему не стоило покидать Южную Африку и приезжать в Европу, чтобы обнаружить, что даже здесь белые люди имеют такие убеждения. Этот черный участник покинул группу. В другом случае конфликт возник в ходе обсуждения картин, нарисованных белым участником группы. С: «Картины Эла, посвященные Дню Соуэто, заставили меня понять, что даже несмотря на то, что все мы здесь "трансформировались", мы все еще видим "другую сторону" — черных или белых — в соответствии с нашим собственным восприятием. Особенно та картина, где черная женщина танцует в джунглях, — она является идеальным стереотипом того, как белые представляют себе черных. М. был в ярости, потому что почувствовал себя оскорбленным, и музыканты возражали из-за того, что некоторые рисунки, изображающие пытки, были слишком мрачными. По этой причине мы попросили вас снять их (картины), несмотря на то, что некоторые обвиняли нас в цензуре».
Эл: «Я не хотел никого оскорбить. Я просто пытался сказать правду о том, во что верил, и когда я понял, что происходит, я ушел. Мне жаль, если моя работа показалась вам проявлением бесчувственности, но то, что я изобразил, стало причиной моего одиночества в изгнании. День Соуэто был для меня возможностью выразить свои переживания. Мне жаль, что это вызвало у вас столько неприятных чувств». В ходе первых сессий черные участники рассказывали истории о том, как они росли в городских кварталах, где жили чернокожие и как они воспринимали «другую сторону» (белых). Характер этих высказываний иллюстрируют следующие примеры: «Моя мама была служанкой в доме белых, и она приходила домой только в пятницу. Мы, дети, ожидали ее возвращения, потому что она всегда приносила еду из дома своего белого босса. Так что по крайней мере один раз в неделю мы хорошо питались... моя бабушка всегда говорила, что эта еда проклята, а я не мог этого понять. Теперь я понимаю». Другой черный южноафриканец рассказал, что он иногда приходил к своей маме на работу и что люди, работающие с ней, хорошо к нему относились. Они дарили ему одежду и игрушки, потому что у них был сын примерно такого же возраста. «Он был моим другом, я научился плавать в их бассейне, но мне всегда было грустно, когда я получал от него вещи, потому что у меня никогда не было ничего, что я мог бы дать ему взамен». Говоря о своем белом друге, он заметил,что однажды видел его в городе в армейской форме.«Мы посмотрели друг на друга и прошли мимо, не сказавни слова». Белыеюжноафриканцы в ответ рассказывали случаи, отражавшиеглавным образом негативные аспекты их воспитания. Один из них говорил, что политические и религиозные темы были в их доме запретными и что он тоже стал частью «этой коллективной молчаливой конспирации». Другой вспоминал время, когда действовал Закон об аморальности. Он должен был следить, чтобы сосед не приводил тайком к себе домой чернокожих женщин. «Когда я был ребенком, я считал своей обязанностью звонить в полицию, если этот мужчина приводил к себе в дом черную женщину... Явсегда хотел стать десантником, чтобы родители могли гордиться мной. Таковы были ценности, на которых я воспитывался». Воспоминания белых членов группы о взаимоотношениях между черными и белыми в Южной Африке основывались преимущественно на отношении работник-работодатель, Белые участники часто вспоминали своих черных нянь, которых с любовью называли «черная мама» или «вторая мама». «Я все еще пишу письма моей черной маме и по возможности посылаю ей деньги. Я надеюсь, что однажды смогу увидеть ее снова». В ответ на слова белого члена группы о том, у него было две мамы — одна днем, а другая ночью — и что он любил их обеих, один черный участник сказал: «Я отказался от своей матери, чтобы ты мог иметь двух».
В случаях прямой конфронтации в группе обычно начиналась совместная работа, чтобы предотвратить серьезные конфликты. Наиболее часто применялась стратегия обвинения политической системы посредством вновь и вновь повторяемого утверждения: «Мы все — жертвы апартеида». Обычно сессии начинались с того, что кто-нибудь сообщал важную новость о событиях в Южной Африке. Далее следовало краткое обсуждение. Такой порядок закрепился и стал традиционным. Примерно через пять месяцев наметилось явное изменение в частоте и глубине самораскрытий участников. Белые участники все более охотно соглашались с необходимостью «признать парадоксы» своей жизни. Группа помогла участникам «простить себя за поступки в прошлом». Один из них сказал: «В Южной Африке мы все - жертвы жертв!» «Даже любовь, потребность в тепле стали коррумпированными в этой системе», — заметил другой. В воспоминаниях белых участников теперь преобладала тема «поворотной точки» или «момента истины», когда было принято решение покинуть Южную Африку. Вот слова одного из них: «Это был субботний вечер, и я сидел со своими приятелями в закусочной. Вдруг из темноты к нам выбежал белый, его голова была залита кровью. "На меня напал черный", — все, что он смог сказать. Так было, мы никогда не спрашивали, кто прав, кто виноват, было ясно одно: черный напал на белого человека. Мы нашли черного парня во дворе, он был со своей девушкой в комнате слуг. Он побежал, мы догнали его и загнали в угол, нас было шестеро, мы стояли вокруг него кольцом. Удары сыпались на него со всех сторон, но он держался на ногах. И мы принялись соревноваться друг с другом в том, кто сможет завалить его на пол своим ударом. Именно в тот момент я увидел, что человек, который не хотел падать, что... Я увидел себя. Я должен был что-то сделать... это был я. Появился полицейский и сказал, что покажет нам, как уложить этого... «кафра». Он надел на него наручники и с такой силой надавил на них... причиняя боль, что тот человек закричал и упал на колени. В этот момент что-то сломалось внутри меня. Это было как звук, как хруст. Это случилось, я понял, что уже никогда не буду таким, как прежде. Это был мой момент истины. Я понял, что никогда больше не смогу быть частью этой жизни». У других белых участников решение стать беженцами возникло, когда они проходили обязательную для всех службу в южноафриканской армии. Один из них сказал, что, будучи гомосексуалистом, он подвергался насмешкам, его всячески третировали, называя «педиком». «Они не знали, что со мной делать. Они накачивали меня лекарствами. Это было очень тяжело... У нас проводились стрельбы, и стрельбище располагалось возле забора, по другую сторону которого было поселение чернокожих. Мы должны были маршировать туда-сюда вдоль этого забора, а люди из поселения смотрели на нас. И тогда я понял. Что мы делали, маршируя, обучаясь стрельбе и проводя наши маневры? Это была репетиция убийства. Вот что мы делали перед всеми этими людьми, мы репетировали их убийство». Для другого участника момент истины наступил после того, как он был призван в состав частей коммандос в поселке Александрия. «Мы должны были прикрывать полицейских, стоявших на блокпосту. Для меня это была первая поездка в поселок... а рано утром нас сменили. Когда я уходил, друг позвал меня к себе в гости. Он сказал, что приготовил для меня сюрприз. Когда мы приехали к нему домой, нас ожидали две очень красивые чернокожие девушки. Тогда-то меня и пронзила эта мысль: всего лишь несколько часов назад я мог бы убить их братьев или сестер, а теперь я собираюсь заняться любовью с одной из них. Эта шизофрения, это абсолютное противоречие вынудили меня принять решение уехать оттуда». Как следует из приведенных выше цитат, а также из следующего фрагмента, раскрывающего взаимодействие между участниками группы, глубина самораскрытия людей со временем увеличивалась: Г. (белый южноафриканец): «Я находился тогда в исправительном учреждении. Для меня это было тяжелое время, потому что я был очень одинок. Помню, как я бродил по улицам и встретил черную девушку, такую же одинокую, как и я. Она привела меня к себе в комнату, и я дал ей 50 центов... а она дала мне немного тепла, согрев мое одиночество. Но затем, вернувшись в общежитие, я бросился отмываться от всего этого. Я стоял под душем час, смывая с себя память о ее черном теле. Повторилось то же, что и со служанками в доме моей матери. Возможно, это был бунт против моей матери, против моего окружения... мой способ разрушать запреты». И.К. (белый южноафриканец): «Я тоже совершал много подобного. Большинство белых парней поступали именно так: брали черных девушек и занимались с ними сексом. И если быть честным, для меня в том возрасте так заниматься сексом было намного проще. И не потому, что я испытывал чувство одиночества». Самораскрытие наблюдалось в основном у белых южноафриканцев. Участие черных южноафриканцев ограничивалось тем, что они просто присутствовали в группе. Их присутствие предполагало «принятие», а принятие усиливало «скорбь по прошлому». Взаимодействия в группе на этой фазе были ориентированы на воспоминания о прошлом. Наблюдалось отчетливое разделение между Южной Африкой — Родиной и Южной Африкой — государством апартеида. В то время как Родина идеализировалась всеми членами группы, государство обвинялось во всех несчастьях. Когда президент де Клерк в своем драматичном обращении к парламенту (2 февраля 1990 года) провозгласил политические изменения: объявил об освобождении Нельсона Манделы и снятии запрета с политических организаций, — это оказало существенное влияние на группу. Обсуждения, последовавшие за речью де Клерка, уже в большей степени ориентировались на будущее. Их центральной темой стало «возвращение домой». Некоторые участники идеализировали мысль о возвращении. Один говорил, что жил бы в сельской хижине, другой — что хотел бы поселиться на ферме своего друга, где вниз по холму сбегает ручей. Остальные были более осторожны. «Лучше подождать и не надеяться на многое». Некоторые члены группы полагали, что «иметь возможность вернуться — это одно, но апартеид не искоренен полностью, и до тех пор, пока он существует, не может быть и речи о возвращении домой». Другие хотели вернуться, чтобы иметь возможность «участвовать в процессе изменений в Южной Африке». Общение в группе приобретало все более отчетливый политический характер. По мере того как члены группы проводили все больше времени в политических дебатах, центр обсуждения сместился с различий между черными и белыми на различия между радикалами и сторонниками Умеренных взглядов. Новый акцент на политике и будущем Южной Африки дал своего рода трещину в сплоченности, возникшей в группе. Приведем примеры политических мнений членов группы. «АНК* собирается вести переговоры с правительством, и я боюсь, что все закончится реформированной версией апартеида» (белый южноафриканец).
* АНК Африканский Национальный Конгресс. — Примеч. ред.
«Ничего не изменится, пока не будет перераспределения бюджета» (белый южноафриканец). «Этаспешка при возвращении напоминает мне повадки леммингов: начинает бежать один, а все остальные бросаются следом за ним... Я собираюсь подождать. Я читал, что лидеры АНК писали о будущем Южной Африки, и не испытываю от этого оптимизма» (белый южноафриканец). «Мой страх — это страх перед манипулированиеми погоней за деньгами, свойственными европейцам. Все развивается так быстро, и я думаю, что магия и величие старинного племенного образа жизни будут преданы» (белый южноафриканец). «В бывшей Родезии после получения независимости наступило национальное примирение. Если бы это случилось в Южной Африке, я бы не почувствовал удовлетворения. Мы должны бороться, чтобы создать новое общество, но в этом отношении сделано уже столько ошибок. Я не буду полностью удовлетворен до тех пор, пока все те люди не постараются их исправить» (белый южноафриканец). «Я читал статью, в которой чернокожих спрашивали, что они думают о продолжении апартеида. В этой статье говорилось о том, что 40% чернокожего сельского населения предпочли бы правление белого, а не черного президента» (черный южноафриканец). «Члены Южно-Африканского молодежного конгресса работают вместе с молодежью из Братства африканеров... и их взгляды совпадают, за исключением отношения к вопросу о вооруженной борьбе. Но они решили не делать из этого проблемы, а продолжать объединяться вокруг борьбы с апартеидом. Так что дома стало больше взаимопонимания. Я думаю, так должно быть и здесь» (черный южноафриканец). Главным препятствием для возвращения многих членов группы стала их семья на родине. Белые участники семинара боялись, что по возвращении домой они столкнуться с ханжеством и тупым фанатизмом в собственных семьях. Ниже приводится яркий пример подобной проблемы: «Я не почувствую себя удовлетворенным, пока мой отец не попытается... он должен ответить на множество вопросов. Я знаю его и не думаю, что он когда-нибудь перестанет верить в глубине души в собственную непогрешимость. Он член Братства африканеров и, возможно, один из самых фанатичных. До 1985-1986 годов, до того, как все началось, он был вполне разумным человеком, не интересовался политикой, и вот однажды он связался с полицией. Отец занимался многими делами и благодаря помощи своих друзей из полиции смог зарабатывать еще больше денег. Я пробовал говорить с ним, а он давал мне читать пропагандистские брошюры Братства африканеров. Если я пытался спорить с ним по политическим вопросам, он называл меня коммунистом. Если я противостоял ему, выражая личную точку зрения, он говорил, что я предаю его как сын. Он причинял людям боль... и сейчас он причиняет им боль. Он заставил черных, которые работали на него в винном магазине, прийти ко мне и сказать, что они ничего нестоят, что они — не имеющие ценности человеческие существа и что я не должен им верить. Он заставил их это сделать. Таким способом он хотел отбить у меня желание заниматься политикой. И он готовился убивать людей. Он всегда был заодно совсякого рода коммандос. Если что-нибудь случалось с белой семьей, они сразу — тут как тут со своими пистолетами. Мой младший брат учился стрелять и брал уроки карате. Его заставили участвовать в операции «Великий поход». Это все очень болезненно воспринимается моим дедом, чьи родители-евреи были убиты нацистами. Мой отец наполовину еврей, но теперь он празднует день рождения Гитлера Мой отец говорит о «проклятых евреях», которые не любят страну и которым нужны только деньги. Я знаю его, он, не колеблясь, убьет черного человека или того, кого он называет белым изменником. Он, должно быть, уже пытался это сделать. Я не могу вернуться назаддо тех пор, пока он не осознает всего, что делал». Длячерных членов группы «возвращение на родину» означало возвращение в населенные чернокожими бедные районы,откуда они приехали. «У нас дома не было электричества, и водопроводная колонка была далеко». Группа была разделена также на бедных и богатых. Некоторые участники воспринимались как более удачливые, потому что «это нетрудно для людей из состоятельных семей». Приведенная ниже дискуссия иллюстрирует данный аспект проблемы. М. (черный южноафриканец): «У него там брат, богатый брат, который определенно собирается ему помочь». Н. (белый южноафриканец): «Я скажу тебе, что меня ждет, когда я вернусь. У меня есть чистенькая комната, нет электричества, но есть туалет со сливом и несколько эвкалиптов». М.: «Нет, я знаю, у тебя большой дом, но дело не в этом. Дело в разделе собственности. Готов ли ты поделиться с бедняками? Я так не думаю». Н.: «М., ты должен помнить, что я отказался от всего и уехал, потому что не был готов проливать кровь ради защиты этого большого дома и всего остального. Не забывай, что здесь, в эмиграции, я жил в бедности. Я хотел бы вернуться, но я не собираюсь возвращаться к тому, во что верил... Я был бы рад разделить с другими то, что у меня есть». В конечном счете решение вернуться домой стало субъективным, личным решением для каждого. Большинство членов группы были убеждены, что их возвращение неизбежно. Это обнаруживало себя в постоянном использовании выражения «когда я вернусь». Однако существовали практические ограничения, такие, как получение работы, жилья и необходимость начинать все сначала. По мере того как возможность возвращения на родину становилась все реальнее, в группе нарастала враждебность к приютившей их стране. Члены группы стали чувствовать, что теперь у них есть своя страна, и они больше не беженцы. Один участник сказал об этом так: «Я действительно ощущаю себя более равноправным... я больше не чувствую себя беженцем, нищим. Я принадлежу чему-то... У меня тоже есть своя страна». Враждебность также выражалась в сравнении голландцев с африканерами (бурами). Один участник сказал, что голландцы напоминают ему некоторых «настоящих» буров. «И те, и другие мыслят как кальвинисты. Они не видят серого, для них есть только "да" или "нет". Они абсолютно не ощущают оттенков в своей жизни». Другие выражали свое раздражение так: «В голландское общество не так просто войти, их дружелюбие поверхностно... как правило, это общество остается закрытым». Вплоть до самой последней встречи никто из членов группы так и не принял какого-либо, хотя бы предварительного решения о своем возвращении.
ОБСУЖДЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ
Как свидетельствуют высказывания членов группы в процессе работы и после ее завершения, опыт участия в сессиях был для них очень ценен. «Это сломало мое одиночество. Каждыйиз нас понимал, что являет собой коллективный образ вех белых. Но теперь мои чувства изменились. Я могу доверять себе как человеку и не быть представителем всей белой Южной Африки. Ямогу теперь мыслить самостоятельно доверять своему сердцу во всем. Во мне появились силы, которых я не чувствовал до этого, и я думаю, что в этом мне помогла группа. Члены нашего сообщества стали значительно ближе друг другу». Несмотря на страх беженцев из ЮАР перед политическими преследованиями, работа в группе помогала разрушить барьеры на пути к близости и самораскрытию, существовавшие в отношениях участников группы встреч. «Здесь, в группе,- сказалодин из черных южноафриканцев, — мы можем заглянуть в будущее и подумать над тем, что мы должны сделать, чтобы жить вместе». Ослабление переживания коллективной вины было озвучено многими белыми участниками семинара. Один из них красноречиво выразил свое новое осознание следующим образом: «Я вполне отдаю себе отчет в том, что нового я здесь получил: внешне я по-прежнему белый, а ты — черный, и единственная граница между нами — это прошлое. Сидя между вами, Б. и С., я стал ясно понимать, что существует визуальное предубеждение, с которым вы сталкиваетесь, и то пренебрежительное отношение к себе, которое вам надо преодолеть, чтобы жить, любить и просыпаться по утрам, встречая новый день. Хотя я знал все это и раньше, но когда слышишь, с какой убежденностью и доверием об этом говорится, то разрушается барьер молчания, за которым все мы существовали в качестве обобщенных белых и черных. Опыт первых мгновений осознания себя как личности и одновременно как члена сообщества был глубоким и в то же время точным. Под глубоким опытом я понимаю подлинный опыт, под точным — человечный, когда все узнаешь сердцем. По мере того как возникали и исчезали разные препятствия, я чувствовал сначала удивление, а потом просветление. Естественно, все это выходит за рамки каждого из нас. Я ничего не могу с этим поделать, но чувствую, что просто быть здесь — это настоящая удача. Я был не один, это меня радовало. Здесь говорили о себе, здесь было много высказано. Неуловимое качество, которое я почувствовал, состояло в переходе от формального взаимодействия к сердечной дружбе... это как переход границы. Определенно, эти встречи разрушили молчаливый запрет на то, чтобы отважиться и представить себе, сколько всего плохого можно подумать обо мне как о представителе белой расы. Рано или поздно правда и вероломство выносятся на свет. После участия в этих группах мне намного легче в присутствии тех "чернокожих людей", с которыми я не встречался. Я теперь выше страха перед теми ужасными качествами, которые можно приписать самому себе лишь только потому, что я рожден белым южноафриканцем»... Другой участник был более лаконичен. Он сказал так: «Хочу сказать, что мое возвращение из безумия стало возможным только благодаря поддержке и помощи многих людей, которые выявили все то лучшее и все то худшее, что есть в моей натуре... Группа помогла мне встретиться с самим собой, вытянуть себя наружу и тем самым вселила в меня подлинное чувство близости и единения с людьми в целом». Эту главу завершают слова еще одного участника группы, и горящего двум предыдущим: «Ястал гораздо сильнее, чем был прежде, и чувствую, чтоэто помогла мне сделать группа. Ушло ощущение, чтоя — представитель белых людей. Я чувствую, что больше могу доверять самому себе».
Литература Кunz. E.F. (1972), 'The refugee in flight: kinetic models and forms ОГ displacement', International Migration Review, 7, 13-25. Мalan, R. (1990), My Traitor's Heart. London: The Bodley Head Press. Mutiso, R.M. (1979), 'Counselling of refugees in Africa.' Paper presented at Pan African Congress on Refugees, Arusha, Tanzania, in May. Rogers C. (1970), On Encounter Groups. London: Harper and Row. Sanford, R. (1984), 'The beginning of dialogue in South Africa', Counseling Psychologist, 18, 3-14. Scudder, Т., and Colson, E. (1982), 'Conclusion: from welfare to development: a conceptual framework for the analysis of dislocated people', in A. Hansen and A. Oliver-Smith (eds.), Involuntary Migration and Resettlement. Boulder: Westview. Stein, B.N. (1986), 'The experience of being a refugee: insights from the research literature', in C. L. Williams andj. Westmeyer (eds.), Refugee Mental Health in Resettlement Countries (pp. 5-23). Washington: Hemisphere Publishing.
|
|||||||||
Последнее изменение этой страницы: 2017-01-19; просмотров: 108; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.119.11.28 (0.056 с.) |