Обычный человек редко задумывается о прошлом и настоящем, Потому что многие считают, что ничего и никогда нельзя доказать.

Антуан Рокантен пишет исторический труд про одного знатного француз­ского авантюриста конца XVIII - начала XIX века - маркиза де Рольбона. Его жизнь он изучает из сохранившихся в библиотечных архивах материалов, доку­ментов, дневников. Вот некоторые факты о нем.

 

«Маркиз де Ролъбон внешне был безобразен. И однако, он одерживал побе­ды над всеми придворными дамами, и не фиглярствуя, как урод Вуазенон, а по­средством магнетизма, который внушал красавицам страсть, толкавшую их на совершенные безумства. Он интригует, играет довольно двусмысленную роль в деле с ожерельем и после длительных сношений с Мирабо-Тонно и Несиа в 1790 году исчезает со сцены. Он появляется вновь уже в России, где при­лагает руку к убийству Павла I, а потом отправляется путешествовать в еще более дальние края - Индию, Китай и Туркестан» (11,с.20).

 

Но по мере продвижения этой работы Антуан начинает понимать, а вдруг все, что он написал, это всего лишь его видение жизни маркиза. Хотя Рокантен и опирается на исторические факты, он не может быть уверен в том, что его ра­бота объективна и не опровержима. Ведь он сам эти факты состыковывал, рас­ставлял в определенном порядке. А вдруг он упустил какую-нибудь мелкую де­таль, которая расставила бы все события в другом порядке, а логика и понима­ние стали совсем другими. Если бы этот труд писал другой человек, на сто про­центов это была бы совсем иная работа.

 

«Да, бесспорно, все это он мог делать. Но это не доказано: я начинаю ду­мать, что доказать вообще никогда ничего нельзя. Все это частные гипотезы, опирающиеся на факты, - но я чувствую, что исходят они от меня, это просто способ обобщить мои сведения. Однако сам Рольбон ни гугу. Вялые, лени­вые, угрюмые факты группируются в том порядке, какой им придал я, но этот порядок навязан им извне. У меня такое чувство, будто в процессе работы я просто отдавался игре собственного воображения. И при этом, я уверен, пиши я роман, его персонажи были бы более правдивыми или, во всяком случае, более забавными» (11,с.22).

 

Человек не может понять всей сущности бытия, так как его мысли часто далеки от объективной реальности. Таким образом, многие считают, что то, что нельзя объяснить - существует, а то, что можно - не существует.

Есть вещи, которые объясняются с помощью разумных доводов; а есть ве­щи, происхождение которых не объяснить никогда. Это как вечные вопросы: что появилось первым яйцо или курица, от кого произошел человек. Объяснимо то, что человек сотворил своими руками: машины, дома, чертежи, схемы, теле­фоны (Хотя с этим тоже можно поспорить). Но человек никогда не познает ес­тественную природу - камни, деревья, животных, солнце, луну, воду. Он нико­гда не узнает, откуда они взялись.

 

«Мир объяснений и разумных доводов и мир существования — два разных мира. Круг не абсурден, его легко можно объяснить, вращая отрезок прямой вокруг одного из его концов. Но круг ведь и не существует. А этот корень, на­оборот, существовал именно постольку, поскольку я не мог его объяснить» (11,с.166).

Антуан Рокантен теряет понимание связи между предметами и понимает, что если ее не восстановить, может произойти крушение человеческого мира, и воцарится хаос.

 

«Тщетно пытался сосчитать каштаны, соотнести их в пространстве с Велледой, сравнить их высоту с высотой платанов — каждый из них уклонялся от связей, какие я пытался им навязать, объединялся и выплескивался из соб­ственных границ, Я чувствовал всю условность связей (размеры, количества, направления), которые я упорно пытался сохранить, чтобы отсрочить круше­ние человеческого мира» (11,с. 164-165).

А вдруг нашим органам чувств верить нельзя. Ведь часто предметы бывают одинаковой формы, цвета - их функции можно просто перепутать и нанести се­бе вред. Одним из источников понимания мира существования является зрение. Вот как его разоблачает Антуан.

 

«Зрение — абстрактная выдумка, очищенная, упрощенная идея, идея, соз­данная человеком. Эта чернота, эта аморфная вялая явь, переполняла собой зрение, обоняние и вкус. Но изобилие оборачивалось мешаниной и в итоге пре­вращалось в ничто, потому что было лишним» (11,с.168).

их всех обнять. С тех пор каждый раз, оказавшись в этом сарае, я испытывал такую же радость» (11;стр.147).

Самоучка бредит тем, что он живет в мире людей. Ему приятно осознавать, что когда он идет на службу в свою контору, впереди и позади него люди тоже спешат на службу. Самоучка чувствует себя одним из них, и не может предста­вить себя без других людей и наоборот:

«Мсье, - говорит он шаловливо, - разве в выборе друзей обязательно стес­нять себя такими узкими рамками? Мои друзья — все человечество. Когда ут­ром я иду на службу в свою контору, впереди меня, позади меня другие люди тоже спешат на службу. Я их вижу, будь я посмелее, я бы им улыбался, я ду­маю о том, что я социалист, что все они - цель моей жизни, моих усилий, но пока еще они этого не знают. Для меня это праздник, мсье» (11;стр.149-150).