Образец литературоведческого анализа лирического стихотворения

М. И. Цветаева

Рельсы

В некой разлинованности нотной

Нежась наподобие простынь –

Железнодорожные полотна,

Рельсовая режущая синь!

Пушкинское: сколько их, куда их

Гонит! (миновало – не поют!)

Это уезжают – покидают,

Это остывают – отстают.

Это – остаются. Боль, как нота

Высящаяся... Поверх любви

Высящаяся... Женою Лота

Насыпью застывшие столбы...

Час, когда отчаяньем, как свахой,

Простыни разостланы. – Твоя! –

И обезголосившая Сафо

Плачет, как последняя швея.

Плач безропотности! Плач болотной

Цапли... Водоросли – плач! Глубок

Железнодорожные полотна

Ножницами режущий гудок.

Растекись напрасною зарею,

Красное, напрасное пятно!

...Молодые женщины порою

Льстятся на такое полотно.

1923

 

1. Стихотворение «Рельсы» написано 10 июля 1923 года. В мае 1922 года М. Цветаева вместе с дочерью Ариадной вынуждена была оставить Россию. Начались скитания по Европе: Берлин, Прага, Париж... Годы на чужбине были тяжелыми. После революции многие представители русской культуры оказались за рубежом. Но отношения М. Цветаевой с русской эмиграцией были очень сложными, а отзывы критики – враждебными.

Между тем в 1923 году Марина Цветаева – уже зрелый, сложившийся поэт, автор нескольких поэтических сборников. Несмотря на все трудности жизни в эмиграции – непонимание, редкие публикации, бедность на грани нужды – эти годы – время расцвета ее поэтического таланта.

Своеобразие цветаевской поэзии, особая откровенность и «обнаженность» лирического чувства часто не позволяли современникам понять и принять ее. Для цветаевской поэзии характерна небывалая прежде структурная и смысловая насыщенность поэтического письма, пропуск само собой разумеющегося, непредсказуемость, оригинальность метафор, обращение к мировой и отечественной поэтической классике. В идеале Цветаева требует равного себе по эрудиции и поэтической фантазии читателя.

2. Характерная для лирики как рода литературы черта – ярко выраженное субъективное отношение к описываемой ситуации, соединенное с обобщением человеческого опыта, – присуща стихотворению «Рельсы» в высшей степени. Это лирическая медитация автора, в которой отразились его мысли, чувства и особое видение мира, при котором описательность переходит в размышление и настроение. Но вместе с тем поэт выразил не только опыт личного переживания, но и многих русских женщин, потерявших свой дом и родину и вынужденных отправиться в изгнание.

3. Жанр лирического стихотворения позволяет свободно развиваться лирическому чувству и мысли автора. Свойственные лирическому стихотворению «единство поэтического ряда» и его «теснота» в полной мере характерны для стихотворения «Рельсы»: особое словоупотребление, реализующее многозначность ключевых слов, точность в передаче настроения и чувства. Отсюда – смысловая насыщенность, лаконизм, отсутствие риторичности. В стихотворении нет сюжета, оно строиться на авторских ассоциациях, на сцеплении мотивов.

4. В стихотворении «Рельсы» отразилась и тоска по родине, и горькое чувство безысходности, и чувство общности судьбы с теми, кто вынужден был оставить родной дом.

5. Стихотворение бессюжетно, повествование в нем строится не на действии, а на ассоциативных ходах мысли автора.

6. Стихотворение может быть рассмотрено как внутренний монолог лирического «Я» автора.

7. В стихотворении 6 строф, по четыре стиха (строки) в каждой. Стихи (строки) связаны перекрестной рифмой с чередованием мужской и женской. Такая простая строфическая организация дает автору свободу размышления.

Женская нежность, незащищенность и драматизм предлагаемых судьбой обстоятельств – на этом столкновении построена 1-я строфа. «Рельсовая режущая синь!» – и холодно поблескивающие, разрезающие пространство стальные рельсы, и режущая синь (такая, что режет глаза от слез, от боли расставания) родного русского неба.

Поэтическая мысль развивается не последовательно, логически – от строфы к строфе, а ассоциативно – авторские ассоциации, вызванные привычным названием, порождают новые образы и новые ассоциации.

В 1-й строфе возникает мотив «железнодорожного полотна» как воплощения бесконечного странствия и неприкаянности. Этот мотив будет усложняться и разворачиваться от строфы к строфе: случайно вспомнившиеся пушкинские строки, библейские и античные образы. Само словосочетание «железнодорожное полотно», сказанное в 1-й строфе, вызывает ассоциацию с тканью. То, что происходит с тканью, в быту: ее режут, стелют – в стихотворении приобретает символический смысл. Железнодорожное полотно становится тождественным судьбе несчастных женщин.

В 5-й строфе строки «Плач безропотности! Плач болотной // Цапли... Водоросли – плач!» – варьируют, усиливая, тему страданий, безропотного отчаяния. Подлинное горе безмолвно (нет сил кричать. Водоросли (образная параллель страдающих безмолвно женщин) как бы утонули в воде – в море слез – в прямом смысле. Здесь двум фразеологизмам «утонуть в слезах» и «море слез», объединенным в один, возвращается их буквальное значение, обнажение внутренней формы фразеологизма обновляет, обогащает его содержание. Безмолвней, безропотней и горше плача не бывает!

Метафорой занимающейся, но прерванной в самом начале, угасшей до срока зари-жизни завершает Цветаева свое стихотворение:

Растекись напрасною зарею, Красное, напрасное пятно!...Молодые женщины порою Льстятся на такое полотно.

 

И вновь цветаевская метафора оригинальна, непредсказуема: женщины обычно льстятся на яркое полотно-ткань… или на новую судьбу, еще не зная, что в ней скрыто? Но первые строки строфы не оставляют надежды: в определении зари – «красное, напрасное пятно» – безнадежность и пророческое предвидение собственной судьбы.

8. Образный строй определяется его насыщенной метафоричностью, основанной на субъективных авторских ассоциациях. Цветаева придает самым простым, бытовым словам глубину и характер символов. Так, «железнодорожное полотно» становится полотном судьбы, а верстовые столбы вдоль насыпи – застывшими женщинами, подобно жене библейского Лота, оглянувшимися с тоской на свой родной очаг, на свою прошлую жизнь – до изгнания и застывшими. Художественные образы, возникающие в стихотворении отражают перетекающую мысль автора, железнодорожное полотно – полотно судьбы, паровозный гудок – ножницы, разрезающие полотно - полотно судьбы, верстовые столбы вдоль железнодорожной насыпи – женщины, навсегда застывшие от горя. Судьба оказывается разделенной паровозным гудком на до и после изгнания.

Эти темы – изгнания, вынужденной разлуки с родиной, утраты дома и очага, неизвестности будущего, тревоги, неприкаянности и скитальчества – определяют хронотоп стихотворения – хронотоп дороги и бегства. Впереди, в будущем расстилается полотом железной дороги неизвестное, чужое пространство. В прошлом – осталась часть жизни и пространство родины, дома очага.

9. Одной из особенностей поэтического языка Цветаевой является метафора, всегда нетрадиционная и неожиданная. В стихотворении «Рельсы» доминантой, приводящей в движение весь метафорический ряд, является слово «полотно», которое в составе устойчивого словосочетания «железнодорожное полотно» используется в переносном смысле. Но устойчивая авторская ассоциация этого слова с тканью актуализирует прямой смысл этого слова и весь ассоциативный ряд, связанный с ним. «Простыня», «полотно», «швея», «ножницы», «сваха» – эта бытовая лексика (традиционные предметы женского обихода) в стихотворении Цветаевой обретает метафорический смысл, наполняется трагическим содержанием.

Аллитерация на сонорные, в первую очередь на «л», (что характерно для Цветаевой вообще) сближает стихотворение с фольклорными жанрами – древними причитаниями, плачем, придавая первичность, «подлинность», всеобщность (архетипичность) переживаниям женщин, покидающих родину.

Немаловажную роль в построении образной системы стихотворения играет метрическая организация стиха: пятистопный хорей с частыми пропусками ударений позволяет создать особый ритм, как будто передающий неровный рвущийся ритм вагонных колес, усиливают ощущение тревоги и трагизма.

10. Максимальное приращение смысла происходит благодаря обращению поэтессы к широкому литературному контексту.

Глядя на беженцев, автор как будто случайно вспоминает строки из «Бесов» Пушкина: «Сколько их! куда их гонят? // Что так жалобно поют?» Но Цветаева по-иному интерпретирует их, «Пушкинское: сколько их, куда их // Гонит! (миновало – не поют!)» В этой реминисценции неведомая сила гонит людей, а не бесов. Цветаевой важен у Пушкина мотив изгнания, покорности року, неведомой силе, безмолвное от бессилия что-либо изменить («миновало – не поют»), от бессилия перед исторической метелью.

Библейские сюжеты также вовлекаются в метафорический контекст: «Женою Лота // насыпью застывшие столбы...» Жена праведника Лота превратилась в соляной столп, так как оглянулась назад – на стены навлекшего гнев Бога, но дорогого ей города Содома, на родной очаг. Вот и женщины, навсегда покидающие родину, едущие в неизвестность, оглядываются в дорогое прошлое. «Насыпью застывшие столбы», – железнодорожные указатели километров, но это и неисчислимые окаменевшие от горя и отчаяния женщины-изгнанницы.

Образ древнегреческой поэтессы Сафо Марина Цветаева, очевидно, соотносит с собой, что придает ее личной женской судьбе иной масштаб – это трагедия большого поэта: «Обезголосившая Сафо плачет, как последняя швея...» Чарующий голос Сапфо современники сравнивали с пением соловья. И вот «обезголосившая Сафо», для которой поэтическое слово было способом существования, сравнивается с «последней швеей». Перед судьбой, властью рока оказываются все равны – и поэт, и «последняя швея». Отчаяние изгнания, повторяясь в веках, объединяет всех женщин.

11. Анализ стихотворения «Рельсы» М. Цветаевой позволяет сказать, что система художественных средств и приемов, выбранная поэтом, формирует образный строй произведения, выражающий его содержание и главные смыслы, связанные с тоской по оставленной родине, по утраченному дому, с изгнанничеством, скитальчеством и неприкаянностью.

Стихотворение в полной мере отражает индивидуально-авторские стилистические особенности: насыщенность текста метафорами, необычность, оригинальность и смысловая глубина этих метафор.

12. Список литературы

Лютова С. Н. Марина Цветаева и Максимилиан Волошин: Эстетика смыслообразования. — М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2004.

Саакянц А. А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество — М.: Эллис Лак, 1997.