L'imaginaire Жильбера Дюрана

L'imaginaire Жильбера Дюрана

Александр Дугин

Режимы и группы внутри имажинэр diurne/nocturne

Мифос есть содержание имажинера. Отдельные мифы в структуре глобального мифоса (совпадающего с имажинэром) поддаются изучению и классификации.

Дюран разделяет содержание воображения на три большие группы (мифов, архетипов, символов, сюжетов)⁽⁵⁾ и на два режима.

Два режима -- это diurne, «дневной режим» и nocturne, «ночной режим».

Три группы (схемы) – это героические мифы, драматические мифы и мистические мифы.

Diurne, «дневной режим» включает в себя только одну группу мифов – героические мифы.

Nocturne, «ночной режим» состоит из двух группы мифов (драматических и мистических). И те и те являются «ночными», то есть разделяют некие общие характеристики (режима), но различаются по внутренним свойствам.

Для Дюрана принципиально выделение именно трех групп мифов, так как в основе этой дифференциации лежит их структурная несводимость друг к другу. Это принципиально: три группы мифов ирредуктибельны, причем принципиально. Они не являются идеовариациями одна другой. Они фундаментально и сущностно гетерогенны.

Рефлексы и доминанты и их связь с группами мифов и режимами воображения

Глубина всех трех групп обосновывается по Дюрану тем, что они соответствуют одному из трех фундаментальных, доминантных рефлексов новорожденного существа.

Дюран основывается в своей типологии на русской школе физиологии – в частности, на трудах Владимира Михайловича Бехтерева (1857-1927) и Алексея Алексеевича Ухтомского (1875-1942).

Доминанта (по А.А.Ухтомскому) характеризуется полным подчинением всех прочих реакций организма, которые ведут или могут привести к снятию (удовлетворению доминантной потребности) или снижению состояния доминанты.

По Бехтереву, рефлексы уже в младенческом возрасте закладывают основные модели отношения человека к внешнему миру. «Рефлекс есть способ установления некоторого относительно устойчивого равновесия между организмом и комплексом условий, действующих на него», пишет Бехтерев⁽⁶⁾. Для Дюрана это важно: это «относительно устойчивое равновесия между организмом и комплексом условий, воздействующих на него», и есть аналог «антропологического траекта» или его материальное воплощение.

Diurne, «дневной режим»/героические мифы. Апара, Двайта, Гхоратари

В основе героических мифов, которые формируют режим diurne, лежит движение разделения. Поэтому Дюран называет эту группу – диайретические мифы. Это мифы разделения, расчленения, отсоединения одного от другого. Там, где в мифологии – а также истории, социуме, рассудочной деятельности – мы имеем дело с операцией разделения, разъединения, «разведения по разные стороны баррикад», дифференциации, и особенно там, где это разделение мыслится необратимым, безвозвратным, радикальным, там вступает в силу группа героических мифов и соответствующий ей режим диурна⁽⁷⁾.

Постуральность

«Героический миф» соотносится с «постуральным рефлексом». Это рефлекс вставания младенца. В 6 месяцев человеческий ребенок начинает садиться, а к году вставать и пытаться ходить.

В развитии этого постуральной доминанты воображение оказывается в вертикальном отношении к миру. Здесь формируется массив боязни упасть, стремление подняться (границы подъема не определены – оно может длиться бесконечно вверх – тема полетов и «асцензиональная психология»⁽⁸⁾).

Здесь речь идет о помещении себя напротив чего-то, лицом к лицу с чем-то.

Мифы вставания (героические мифы) содержат в себе такие черты: полет и падение, отвесные скалы, пропасти, свет (но не цвет), прозрачная и однотонная голубизна неба и холодное золото солнечных лучей; битва с другим – со зверем, чудовищем, врагом; разделение целого на части (дележ добычи); расчленение (жертвенного животного, врага).

Смерть как другое

В основе героического мифоса лежит фундаментальная идея смерти как другого, с соответствующим императивом борьбы с ней, противостояние ей. Смерть и время рассматриваются как враг, с которым надо бороться.

К этому режиму и к этому обобщающему мифосу относятся следующие группы символов:

Символы меча (того что разделяет), символы скипетра (инструмент властвования), символы стрелы – полет, однозначная и необратимая ориентация.

Все животные в этом режиме негативны (кроме птиц у которых животность скрыта за крыльями – а это идея полета). Животные это опасное движение – потому что оно внешнее, движение есть время, а время несет смерть. Мышь – одно из самых грациозных животных по Дюрану, внушает страх и ужас. Почему? Потому что она движется – внезапно отделяясь от пола, темного угла или стены, она будет образ «ожившего внешнего мира», а это «другое». Другое же -- враг. Так как любое другое – это смерть. По той же причине змея – излюбленный образ негативного териоморфизма.

Нюктоформизм – ночеподобные существа демонизируются в героической группе мифов. Все, свазянное с ночью, со сном, с материей, с плотью и плотрностью, с материнством и женственностью, демонизируется.

Негативными свойствами наделяются в частности, цвета, женщины, продукты питания. Это режим аскезы (асцензиональной аскезы).

Ночь мыслится как иное, как ужасное и враждебное. Злая ночь.

Чудовище есть более естественный образ для героического воображения, нежели животное. В чудовище – драконе героический режим антропологического траекта получает свое полное выражение – отталкивающие стороны всех животных сочетаются в целое. Дракон более «реален», с точки зрения имажинэра, чем змея, бык, орел и рыба из которых он состоит.

Герой взлетает, поднимается, бьется с драконом.

Диурн ненавидит время как таковое. Борьба с временем достигается через скорость – все знают, что подниматься в гору быстрее чем спускаться. Альтернатива взлету -- в падении, тоже стремительное движение, но вниз (катаморфные мифы). Бездна – типичный символ героического мифа. Мифы светил, световых озарений, просветлений, мгновенного «эллампсиса» относятся к героическому режиму.

К этому же разряду относятся мифы о великанах, гигантах. В целом гигантомания – в постройках, статуях, образах -- свойственна именно этому режиму.

Режим диурна и идентичность (гетерогенность)

В героическом режиме герой укрепляет свою идентичность (траект укрепляет субъектность) и расщепляет внешние предметы (вплоть до распыления), дробит объект. Чем больше цельность субъекта, тем больше нюансов различает герой в объекте.

В психиатрии это выражается в неврозах или паранойе (в семействе психозов). Человек держится за свои представления больше, чем за внешний мир, который он постоянно разлагает на части. Паранойя – обратная сторона героизма.

Дуализм и триада

Режим диурна -- это режим дуализма по преимуществу. Дуализм мифа может проявляться на всех уровнях - религиозном, политическом, моральном, социальном, культурном, бытовом.

Все содержание героического мифа – это бесконечная и абсолютная война дня против ночи, света против тьмы.

Это и то. Это и другое. Концепция трансцендентности рождается из этого корня. Гностические учения о дуализме, о добром и злом творце вселенной несут на себе явный отпечаток этого режима. Сюда же относится иранская религия и манихейство.

Идея троичность как треугольника, обращенного вершиной вверх (так и его аналог в нюктоморфмном отображении), лежит в основе «монотеизма». О симметрии чисел 3 (логос) и 4 (бессознательное) много писал Юнг⁽⁹⁾.

Мускулиноидность

Режим диурна связан с мускулиноидностью. Не с мужским полом в анатомическом и физиологическим смысле, но с мужественностью, «вирильностью», как особым психологическим, социальным, культурным типом, который воплощает в себе комплекс ассоциаций героического начала. К реальному анатомическому мужчине этот образ может не иметь прямого отношения, так как в разных культурах мужчины стилизуются в соответствии с различными режимами воображения и социо-культурные паттерны могут существенно влиять на структуру реальных мужчин.

Мускулиноид – это воображаемый мужчина, мужчина, принадлежащий к mundus imaginalis. По Юнгу, он скорее соответствует анимусу (то есть тому, как женщина в самой себе в некоторых случаях воспринимает коллективное бессознательное) – сравни Серафитус у Бальзака⁽¹⁰⁾. И в бессознательном женщин (на глубинном уровне) мускулиноидных черт и мифологических связей столько же, сколько у мужчин ⁽¹¹⁾.

Мускулиноидность здесь имеет связь с гендером особого рода – это гендер мифа. Он может проецироваться в культуру, на социум, в политику, в религию, порождая мускулиноидность систем – подчас в отрыве от формальных нормативов и установок, или находясь с ними в причудливом соотношении.

В русской культуре, например, женщина часто наделяется мускулинодиным началом («коня на скаку остановит» и т.д.). Но особенно это подчеркнуто в германских мифах (Брунгильда, валькирии и т.д.). Можно вспомнить о индусской легенде о царице Кали, которая превращала прикасавшихся к ней женихов в женщин. Это сюжет многократно обыгрывается в сказках.

Очень высокие женщины – женщины-гиганты или великанши – относятся к этому мускулиноидному регистру образов диурна.

 

Nocturne, «ночной режим»:

А). Мистические мифы. Пара, Адвайта, Агхора

Эвфемизм

Ноктюрн нам легче определить, отталкиваясь от диурна. Ночь во всем противополжна дню, но ноктюрн делится на две группы, которые противоположны дню по-разному.

Общим является то, что весь режим ноктюрна это -- режим эвфемизма. Эвфемизм по-гречески «благое имя». Эвфемизмом является называние дурного, ущербного, вредного, злого, отвратительного, неприличного, страшного предмета или явления чем-то смягченным, уменьшительно-ласкательным, ироничным, чтобы психологически снять остроту конфликтности, который это в себе несет.

Если диурн акцентирует и усугубляет противостояние со временем и со смертью, то ноктюрн смягчает его, подвергает эвфемизму смерть и время, как фундаментальные антитезы воображаемому.

Режим ноктюрна (по-разному в случае обеих групп) становится на сторону своей противоположности, стремится затушевать ее.

Теперь рассмотрим две группы режима ноктюрна – мистическую и драматическую.

Мистическая группа мифов

Мистической эту группу Дюран называет весьма условно, отталкиваясь от определения французского антрополога и социолога Л.Леви-Брюля (1857–1939) о «participation mystique», «мистическом соучастии» (как конститутивном качестве примитивных обществ -- Gemeinschaft), то есть о таком траекте, который постулирует непрерывную и органическую целостность (воображения и смерти).

Можно назвать эту установку недвойственностью – по аналогии с индуистским адвайто-ведантизмом.

В этой группе все то, что опровергалось и отбрасывалось режимом диурна, подлежит переоценке и переосмыслению.

Доминанта ноктюрна

В области рефлексологии доминантой мистической группы мифов режима ноктюрна является дигестивный (или нутритивный) пищеварительный (или питательный) рефлекс.

В момент поедания материнского молока младенец проводит фундаментальную метафизическую операцию – он превращает иное в свое, в себя, абсорбирует и ассимилирует иное. И это иное дает ему первые чрезвычайно положительные ощущения. Иное выступает не как смерть, но как мать, дающая грудь. То есть младенец чувствует интегрированность с миром.

Пребывание в утробе еще более чисто фиксирует эту нутритивную и дигестивную доминанту.

Режим матерей

Мистические мифы позитивно переосмысляют женское начало. Женское здесь значит благое, доброе, мягкое, нежное, позитивно оцененное. Ночь здесь нежна и свежа, а не страшна. Женщина – царица ночи. Это – «царство матерей», которое искал Фауст у Гете.

Сюда же относятся образы скандинавских норн или греческих парок, ткущих у корней мирового древа (или в Аиде) судьбу мира. Сюда же и Параскева-Пятница в русском фольклоре. Пряжа – это то, что связывает (одно с другим), высшая форма единения.

Чаша как эвфемизация бездны

Образ чаши – центральный в мистических мифах. Это своего рода эвфемизация бездны. В героическом режиме преобладает катаморфный ужас падения. Для мистического режима – убаюкивающая дрема мягкого медленного спуска, скольжения, погружению (как в ванну).

Сюда же относятся образы норы, ямы, постели, горизонтальности, неги, центра, круга и овала, водной стихии, земли, матери-земли, предметов, заложенных один в другой, футляров, коробочек, сундуков и т.д.

Благие животные

Животные в этом режиме перестают быть врагами. От охоты переходим к приручению, к побратимству со зверями (Маша и медведь), иногда к браку с ними. Звери отныне позитивны, их принадлежность к смерти и времени затушевывается вплоть до прямой противоположности -- они, напротив, спасают, лечат, воскрешают. Точно так как негативные персонажи – баба-яга, дракон, чудовище, оборотень – становятся помощниками при определенных условиях. Это работа эвфемизма. Своего рода постоянный «стокгольмский синдром»⁽¹²⁾.

Антифраза

В риторике есть прием антифразы. Когда одна вещь называется прямо противоположным именем. Это крайняя (в риторике ироничная чаще всего) форма эвфемизма. Антифраза называет болезнь «здоровьем», смерть «бессмертием» и «жизнью», утрату конечности или органа – «приобретением», нищету – «богатством», страдание – «праздником» и т.д. Но по логике мифа, называя нечто таким образом, воображение превращает на практике одно в другое. Антифраза теряет ироничность и обретает магичность (или мистицизм).

Это становится возможным через обращение к связности всех вещей, их сущностного единства, что как раз отличает суть мистической группы мифов.

Золото-экскременты

Мистические мифы часто повествуют о богатстве, материальных дарах, золоте, сокровище. Антифразой могут выступать экскременты – и как намек на приятные чувства младенца.

В сновидениях взаимозаменяемость золота, денег и экскрементов -- константный символизм, подробно изученный Фрейдом.

Проглатывающий-проглоченный

Часто в режиме мистических мифов тот, кто был проглочен сам проглатывает того, кто его проглотил. Символизм Ионы и кита.

Владимир Яковлевич Пропп (1985-1970) в книге «Исторические корни волшебной сказки»⁽¹³⁾ приводит множество примеров инициатических сказочных историй про взаимное проглатывание персонажа и чудовища (кита, волка, змеи, дракона и т.д.).

Мальчик-с-пальчик

В режиме ноктюрна преобладают истории про маленьких человечков – гномов, карликов, лиллипутов. Пальчик-с-пальчик или мужичок-с-ноготок относятся к этой категории.

Это женское видение мира – другой как ребенок, как нечто маленькое. Отсюда уменьшительно-ласкательные суффиксы – они в лингвистике также относятся к мистическому режиму ноктюрна.

С помощью символического уменьшения (лиллипутизация – эвфемизм размерности) женщина укрощает буйную природу героического начала, мускулиноидность).

Идентичность как альтеритас

Глишроидный тип склонен придавать единство объекту и размазывать субъектность по внешним предметам. То есть, внутренняя идентичность размывается, а различные предметы (самые далекие), напротив, связываются, склеиваются между собой через интуицию всеединства. Пятна Роршаха⁽¹⁵⁾ обязательно связываются друг с другом, даже если между ними нет никаких общих свойств.

Это порождает в клинических случаях шизофрению (икзофрению), разделение сознания на осколки.

Субъект становится гетерогенным, объект гомогенным.

Феминоиды

Режим ноктюрна и, в первую очередь, группа мистических мифов формируют особую матриархальную конструкцию, где преобладает женственно-материнский тип. Это можно назвать феминоидным типом. Точно также, как и с героической группой мифов феминоидность не свойство реальных женщин.

Феминоидный характер может быть присущ и некоторым патриархальным системам, и весь этот комплекс присутствует в глубинном воображении мужчин практически наравне с глубинным воображением женщин.

По Юнгу, феминоидность соответствует аниме (Серафите Бальзака) в мужской версии бессознательного.

Феминоидные типы, мифы, культуры и личности обладают специфической ориентацией и представляют собой четко выделенный антропологический траект, сопряженный с дигестивно-нутритивной доминантой (культ еды, ласки, покоя, уюта, комфорта) и другими мотивами, свойственными режиму ноктюрна.

Чтобы различить феминоидность свойственную двум группам мифам в самом режиме ноктюрна можно говорить о материнской феминоидности мистичсеких мифов и о копулятивной феминоидности второй группы, которую мы сейчас и рассмотрим.

Б). Режим ноктюрна: драматические мифы. Парапара, Двайтадвайта, Гхора

Копулятивная доминанта

В области рефлексологии синтетической группе мифов соответствует ритмо-сексуальный или копулятивный (половой) рефлекс, влечение к совокуплению и наслаждению.

По Дюрану, базовый траект копуляции состоит не просто в наслаждении – определенные формы наслаждения (равно как и травмы) человек получает во всех режимах, поэтому либидозные теории Фрейда, объясняющие подсознание как постоянного производителя сексуальности относятся не только к этой группе мифов, но ко всем их разновидностям. Дюран считает, что в копуляции важнее всего ритм, повторяемость одного и того же, а остальные ощущения и впечатления – вторичны и лишь добавлены к копулятивной доминанте (как к воспроизведению ритма) в качестве акциденций.

Брачный танец – это не только предкопулятивные игры людей, он встречается у многих видов животных, а у некоторых из них превосходит по сложности и изобилию символизма человеческие танцы (павлины, лебеди, волки и т.д.)

Половые отношения по Дюрану это, в первую очередь, воспроизводство ритма. А ритм есть траект связывания между собой противоположностей – мужчины и женщины, воображения и смерти (времени), наличия и отсутствия, ночи и дня. Эта связь инакова по отношению к материнскому склеиванию всего в одно: два не становятся одним необратимо; их слияние несет в себе расставания, а расставание – чревато новым сближением – таким образом, что пара противоположностей постоянно меняется местами, но превалирование одного обязательно влечет следующую фазу – превалирование другого.

Драматическая идентичность

В этой группе мифов идентичность не столько укрепляется в своей сингулярности (параноидный субъект диурна) и не столько рассыпается (шизофреническая рассеянность мистического ноктюрна), сколько раздваивается, эротизируется, сексуализируется.

Миф об Андрогине играет важную роль. Среди греческих богов более всего этой мифической картине соответствует бог Гермес, психопомп (водитель душ между мирами). Некоторые его черты относятся к диурну (крылышки на икрах). Но с другой стороны, он покровитель воров и торговцев.

Гермес имеет своим отличительным символом кадуцей – жезл, вокруг которого сплелись две змеи – одна головой вниз, другая -- вверх, а сам скипетр являет собой ось симметрии драмы. Кадуцей, в котором две змеи сплелись, но сохранили двойственность, отличается от оуробороса (змеи, кусающей свой хвост), которая относится к мистической группе мифов ноктюрна.

Мир невест

Будучи частью режима ноктюрна, группа драматических мифов также находится под знаком женского начала. Но это не столько мир матерей, сколько мир невест, жен, супруг, возлюбленных, «прекрасных дам». Женственность здесь выступает в дуальном качестве – она желанна и опасна, привлекательна и губительна. Множество сказочных сюжетов повествует об этой дуальности – став близкой, женщина исчезает (ее похищают, она в кого-то превращается); будучи далекой, она притягивает к себе, прокладывая сценарий для развертывания подвигов ее мужской пары.

В этих мифах драматического типа персонажи постоянно путешествуют, вращаются по циклическим маршрутам, поднимаются в небо и спускаются под землю, превращаются в животных и снова становятся людьми. Очень важно повторяемость архетипических сюжетов, действий и поступков, а также воспроизводство и умножение аналогичных символов.

Миф о прогрессе и Прометее

К драматическому режиму относится миф о прогрессе, который Дюран считал сопряженным с мифом о Прометее.

В изначальной версии дуализм и обратная симметрия полностью соблюдена – Прометей титан (а не бог), то есть принадлежит ноктюрну, а не диурну. У него есть симметричный аналог Эпиметей. (Этимология имен братьев означает «мысль, забегающая вперед» и «мысль, отстающая сзади»). Прометей и Эпиметей – две половины цикла (подъем и спад, верхняя и нижняя дуги окружности и т.д.) Прометей – это прогрессивная дуга, Эпиметей – регрессивная. Оба они должны находится в аиде (в царстве ночи и матерей). Но Прометей постоянно пытается выбиться на верх (в диурн). У Гесиода он вначале помогает Зевсу в его борьбе против других титанов, но потом подменяет жертвоприношения и похищает огонь, то есть выступает как трикстер (хитрец).

Так, половина цикла покидает свою отведенную законным мифологическим порядком сферу, чтобы вторгнуться в область божеств – за что получает от богов (диурн) закономерное наказание. Компенсаторную функцию выполняет женщина (Пандора, со своим ящиком – ящик, сундук, сокровище – все это символы мистического режима ноктюрна), причем месть Зевса за украденный огонь проникает через Эпиметея (в полном соответствии с двойной симметрией мифа).

По Дюрану в этом мифе о Прометее, который был так популярен в Новое время, особенно к середине XIX века, явлена сама схема прогрессизма и историцизма. – Нечто циклическое пытается освободиться от своей темной половины (как бессмертный Кастор и смертный Поллукс) и стать равным диурническим божествам. Сходный сценарий у мифа о Дионисе или в гностическом сценарии об апокатастасисе -- финальном прощении сатаны у Оригена – см. поэму В.Гюго «Конец сатаны»⁽¹⁶⁾). Прогресс берется в отрыве от регресса, цикл размыкается в попытке сместись диурническую божественность. Отсюда один шаг до буржуазно-демократических революций (освобождение материалистических и ноктюрнических «дигестивных» торговцев-буржуа из-под бремени диурнической наследственной аристоркатии) и до пролетарской революции Маркса (который сознательно отождествлял пролетариат с титанами греческого ада).

Параллельный сюжет в древнеиндийском способе получения огня через вращательные ступы в форме свастики. Свастика вращается равномерно (часто движимая животными), пока наконец, не загорится огонь – отсюда название свастики («сва асти» -- «это благо» на санскрите). Так ритуальное постоянство, вечное возвращение одного и того же силится разомкнуть этот цикл повторений и выпрастывает прометеический миф о прогрессе.

По Дюрану прогресс обычный миф, ставший на некоторый период весьма популярным, но потом исчерпавший свою притягательность. После романа Андре Жида «Плохо прикованный Прометей»⁽¹⁷⁾ тема банализируется, и миф окончательно изнашивается.

Драматические феминоиды

В драматическом режиме ноктюрна превалирует феминоидность несколько иного типа – не столько материнская, сколько эротическая, провоцирующая, дразнящая. Феминоидные культуры этого регистра отличаются динамическим сладострастием, ритмикой, легкостью и динамичностью.

Такой феминоидности соответствуют и мужские типы, с подчеркнутым эротизмом, склонные к флирту и большие поклонники женского пола. Тип Дон Жуана в такой классификации -- это тип феминоида. Современные латинские «мачо» с набриолиненными прическами («как из душа») относятся к тому же типу.

Синтония

В психиатрии Дюран не без колебаний соотносит с этим типом синтоников и циклотимиков, а точнее было бы соотнести норму. Данная модель мифо-рефлекторных комплексов характеризует более-менее уравновешенную личность, которую принято рассматривать как сбалансированную и «здоровую». Зависимость от настроений и их частая смена – это частный случай уравновешенной психики, равноудаленной и от паранойи (сверхсильная идентичность субъекта) и от шизофрении (сверхслабая и размазанная идентичность субъекта).

Объяснение логоса через мифос

Прогресс как миф

Существенную модификацию логоса Запада привносит миф о Прометее. Это не диурническая модель, но оторвавшаяся от целого половина циклического мифа. Философия истории это половина окружности, выбившаяся на поверхность и сцепившаяся там с результатами сильно обескровленного рационалистического логоса. Она подпитывает разлагающееся Средневековье новым титанизмом (Возрождение, буржуазные революции).

Но, как и в классической версии мифа прогресс несет в себе наказание и возврат к той второй половине, от которой восходящая стадия тщетно пыталась освободиться. Судьба титанов находиться на их месте и не посягать на привилегии богов. В ХХ веке относительность прогресса стала очевидной всем⁽¹⁸⁾. Определенную роль в этом играет и сюжет о Пандоре и ее сундуке. Стремление женщин полноценно участвовать в политической жизни (суфражизм) и современный феминизм – явно указывают на вторую составляющую этого мифа.

Эта тема совпадает с индусским мифом о кали-юге, последнем, темном веке, в котором будет преобладать разнузданная и хаотическая женственность.

Режимы и социальные классы

Еще один вывод из Дюрана – это возможность спроецировать данную картину на социальные классы и основные социальные функции.

Очевидно, что режим диурна покрывает собой королей, аристократов и воинов (ноблей). Сюда же следует отнести жрецов (фламенов) богов света и ясного неба. Это мусколиноидные олимпийские культы. По Дюмезилю, в индоевропейских обществах представители этих двух «классов» (или больших социальных групп), жрецы и воины, формировали основную социальную, политическую, экономичсекую и ценностную структуру, являясь правящими в прямом и мифологическом смыслах (боги жрецов и воинов – Юпитер и Марс римлян считались верховными по сравнению с богом ремесленников, торговцев и землепашцев – Квирином).

Драматические мифы относится к ремесленникам и крестьянам, занятым циклическим трудом. Пролетарии Рима способны были только производить детей⁽¹⁹⁾, то есть копулятивная (сексуально-ритмическая) функция в них преобладала. Ритмичность однообразного физического труда – классический пример цикла и его символизма.

И наконец, мистическим мифам соответствуют женские культы и их жрецы (черная богиня мать Кибела, жрецы которой практиковали ритуальную кастрацию – феминоидность), а также особые мистические созерцательные культы.

Касты, классы и сословия в большинстве известных нам обществ (социальных систем) отражают принцип доминации режима диурна над режимом ноктюрна. Патриархальная аристократия – жрецы и воины представляют собой элиту, высшие слои общества.

Третье сословие -- крестьяне, ремесленники и торговцы относятся к драматическому режиму ноктюрна, связаны с циклическим символизмом.

Социальная группа, соответствующая мистической группе мифов, представляет большую трудность для ее определения и локализации. С одной стороны, представители этого типа относится к определенному виду жречества, утверждающего вселенский монизм, единство всего сущего. Это эзотерическая (мистическая) линия в классических религиях. В примитивных обществах и в шаманизме их можно отнести к условной категории «черных магов» или «черных шаманов».

Вместе с тем, ряд свойств этого типа относится к низшим слоям общества, стоящим в определенном смысле ниже его нижнего предела: это четвертая каста в индуизме (шудры -- состоящая из плохо интегрированных в арийскую структуру автохтонных элементов), маргиналы, парии, чандалы, рабы, лица без гражданства в греческих полисах (идиотес).

Здесь можно вспомнить о двойственном значении черного цвета у традиционалиста Рене Генона (1987-1951). Генон говорил, что черный цвет обозначает и «высшую непроявленность» (небытие, асат в индуизме, мир чистой возможности) и вместе с тем «тьму материи»⁽²⁰⁾.

Поэтому социальная идентификация комплекса мистического ноктюрна представляет собой определенную проблему и нуждается в более подробном выяснении.

В качестве примера, можно привести период буржуазно-демократических революций, которые захлестнули Европу, начиная с эпохи Возрождения и сформировали социально-политический пейзаж Нового времени. Подъем третьего сословия (ему соответствуют синтетические – циклические – мифы ноктюрна) сопровождался в культуре подъемом тем титанизма и прометеизма.

Хроноклазм

Героическому мифу соответствует идея борьбы со временем, противостояние ему. С этим связан хроноклазм⁽⁷⁾ архаического социума. Социум – община, семья, орда, клан, племя – мыслится как отряд борьбы со временем. Весь внешний мир организуется точно также – выстраиваясь в структуру боевых порядков, развернутую по вертикали. Выражение Гераклита – война – отец вещей, можно принять в качестве фундаментального социологического утверждения: война со временем и есть корень возникновения общества (в его архаическом и героическом смысле).

Отсюда следует сама сущность многочисленных и разнообразных обрядов, в которых происходит идентификация участников с героическими предками, духами, божествами. Самоотождествление с героями есть форма победы над временем и смертью. Герои, предки, основатели рода, тотемные покровители фратрий «во время оно» бились со временем, и они сейчас продолжают быть – выстраиваясь по вертикальной оси асцензиональной стрелы – и биться через своих потомков, которыми они и являются. Показательно, как «дикари» отвечают на вопросы этнологов о смысле ритуала. Они говорят, «одевая маску героя или предка, я становлюсь им, он входит в меня и живет через меня». Никакой дистанции, никакой условности, время исчезает, так как оно убивается ритуалом – «тогда» становится «сейчас», а «сейчас» – «всегда».

Вся структура архаического общества организуется вокруг неизменной оси, и сам безусловный и абсолютный авторитет предания (традиции) связан именно с этим.

В режиме диурна архаическое общество организует свои институты, отношения и обряды таким образом, чтобы противопоставить их неумолимому вызову смерти и времени.

Вероятно, из этого мифа проистекает идея культуры, как того, что противостоит природе. Герой (диурнический социум) мыслит себя как нечто противопоставленное внешнему миру (постуральный рефлекс – по Дюрану), как в корне отличное от него (диайрезис). Так, в архаическом сообществе закладывается фундаментальная предпосылка для принципиального дуализма культура/природа, который, по Леви-Строссу, предопределяет все содержание человеческого бытия – знания, навыки, модели обмена, устройство жизни, отношения между людьми, полами, кланами, фратриями, статусами и внешним миром.

По дуальной классификации Леви-Стросса сырое/приготовленное⁽⁸⁾ этот режим соответствует «приготовленному», искусственному, то есть символически изъятому из внешнего мира (где преобладает смерть и время). Огонь, на котором готовят пищу (жарят или варят), есть инструмент героического бессмертия и синоним стрелы (копья).

Проклятая часть

Жорж Батай (1897–1962) французский философ и социолог, исследовавший вслед за Моссом логику дара-отдаривания в примитивных обществах, обратил внимание на повсеместно встречающийся в них обряд «уничтожения излишков», накопившихся в ходе успешной хозяйственной деятельности. Эти «излишки» назывались «проклятой частью»⁽⁹⁾ и подлежали обязательному ритуальному уничтожению – либо в форме жертвоприношений богам и идолам, либо в форме всеобщих оргиастических пиров.

В основе этого лежит архаическое (героичечкое – режим диурна) понимание появления «нового», которое воплощает в себе время. А время, будучи противником героя (то есть общества в его световом, дневном аспекте), – это абсолютный враг. Отсюда этимология русского слова «лишнее», а также «лихва» (процент, получаемый от пускания денег в рост) – от «лихо», «зло». Лишнее, дополнительное, добавочное – это воплощение падения, материальное выражение бездны, куда срывается солнечный герой (социум). Уничтожение «проклятой части» -- это, по Батайю, важнейший аспект экономики архаических обществ. Сюда же можно добавить то, как Дюран описывал устойчивую неприязнь героического мифа к материи и продуктам питания.

Нечто подобное характерно для всех «традиционных обществ», что проявляется в их консерватизме, сознательно и последовательно сдерживающем появление чего-то «нового» (в первую очередь, излишков). По Марксу «пещерный коммунизм» заканчивается вместе с накоплением критического количества «излишков» старейшинами племени. С этого момента начинается классовое расслоение, и постепенно исподволь подготавливается капитализм, вся система которого основана на «прибавочной стоимости» и манипуляциях с ней (то есть на постоянном приращении излишков, а также на «лихве» -- росте удельного веса в экономике банковского ссудного капитала).

Вечное возвращение

Но в режиме ноктюрна, по Дюрану, отношение ко времени меняется. Так, драматические (синтетические) мифы эвфимизируют время через его включение в цикл. Отсюда берут свое начало сюжеты о вечном возвращении, циклические конструкции, модели, архетипы и символы. В архаических обществах эта модель отношения ко времени соседствует (ко-экзистирует) с героической идеей о прямолинейной борьбе с ним. Напряжение противостояния здесь смягчается. Время мыслится как смена светлого периода темным, и снова светлым. Это находит в свое отражение и в отношении к внешнему миру. Смена дня и ночи и сезонов года рассматривается как драма постоянной борьбы света и тьмы, жизни и смерти.

Здесь речь идет не о противостоянии социума и внешнего мира (культуры и природы), как в героическом мифе, но о поиске аналогов в природе ритму побед-поражений в вечной борьбе между светом и тьмой. Природа тем самым «окультуривается», и даже гуманизируется в том смысле, что ее элементы берутся как аналоги противостояния человека и смерти, и часть из них оказывается в этой операции на стороне человека (а часть – на противоположной), но все может меняться местами в силу циклических обращений и превращений.

Ритм природы подтверждает ритмическую доминанту человека и дает обильную астробиологическую канву для развертывания разнообразных циклических сюжетов – где фигурируют солнце, луна, звезды, животные, герои, мифические существа, сакральные предметы и т.д. Смерть и воскресение, потеря и обретение, удача и неудача, сменяют друг друга в бесконечных вариациях циклических мифов.

Деваяана и питрияна

Здесь можно предположить, что две группы мифов – героические и драматические – соответствуют двум основным стратам архаических обществ. Героический миф свойственен вождям (вождям-жрецам) и воинам, а циклический – основной массе трудового населения. Хотя в чистом виде такая закономерность встречается довольно редко, инициации вождей во многих примитивных племенах отличается по своей структуре, набору символов и используемым формам от остальных инициаций – высшие касты иногда имеют ритуальную татуировку, резко отличающуюся содержательно и стилистически от остальных членов племени⁽¹⁰⁾. Иногда у племенной знати наличествует особый тайный язык. Можно предположить, что это следы мифологического дуализма – антивременной миф вождей и циклический миф масс.