О дидактической ценности вопросно-ответного изложения

В дальнейшем развитии языковой коммуникации и речевого мышления выдающуюся роль сыграли две черты катехизических мифов творения: во-первых, сама вопросно-ответная структура таких текстов и, во-вторых, то образное видение мира, которое и составляет суть загадки: ведь загадка, как известно, по-новому показывает знакомое – всегда неожиданно, иногда парадоксально. Поэтому загадки удивляют и радуют.

Что касается "загадывательно-разгадывательной" структуры мифов творения, то такой способ развертывания содержания оказался оптимальной формой для п е р в и ч н о г о изложения интеллектуально насыщенной информации. Вопросно-ответная форма текста расчленяет его содержание на небольшие "порции" смысла и в каждой такой порции выделяет самый главный смысл: вначале в загадке – подготавливая его появление вопросительным словом, а затем в отгадке – потому что ее смысловой центр сосредоточен в позиции, предсказанной вопросительным словом. Не случайно по вопросам и ответам издавна составлялись учебные тексты, в том числе конфессиональная дидактическая литература (в христианской традиции – катехизисы*).

* Отчего сама форма вопросно-ответного изложения получила название катехизической.

Азбука образного мышления

В Словаре Даля есть загадка про загадку, схватывающая смысловую двуплановость загадки: Без лица в личине*, и приговорка о смысловой емкости загадки: Загадка, разгадка да семь верст правды (в ней) (Даль, I, 566). Так определены структурная и содержательная сущность загадки народным словом – в ф о л ь к л о р е. "Ученое" слово (в фольклористике) по отношению к этим народным максимам предстает как их изъяснение, более или менее подробный комментарий.

** В древнерусском языке слово личина означало 'маска' (у Даля сказано: Личина – накладная рожа, харя, маска).

Природа загадки связана с одним из фундаментальных свойств человеческого мышления – со способностью или умением человека видеть сходство и несходство разных предметов (явлений, событий) и на этой основе понимать связи предметов, их роды и виды, различать в окружающем мире общее, частное и особенное. Наиболее ранние проявления этой способности человеческого сознания запечатлены, во-первых, в языке – именно в развитии переносных (вторичных) значений слов* – и, во-вторых, в фольклоре – в древнейших загадках.

* Возможность употребить слово п е р е н о с н о, на основании сходства во внешнем виде или функциях обозначаемых реалий, их близости или смежности, обусловливает то, что в любом языке есть множество слов, у которых не одно, а несколько значений. Например, слово нос, первоначально обозначавшее только 'часть лица', со временем, по сходству в "местоположении" и отчасти в форме, стало использоваться для обозначения передней части лодки. Такое употребление привело к развитию устойчивого в т о р и ч н о г о (переносного) значения в слове нос: 'передняя часть судна, самолета и т.п.'. Когда какое-то слово в п е р в ы е употребляется переносно, то это всегда маленькое открытие: ведь человек, впервые употребивший слово в переносном значении, увидел связь двух предметов (что и было основанием для переноса). Позже новизна стирается и уже не удивляет; чья-то художественная находка становится привычным фактом словоупотребления: ножка (ребенка, гриба, стула), лист (дерева и книги), язык (во рту, язык пламени, колокола), журавль (птица и колодец), номер (цирковой, в гостинице, июльский номер журнала). и т. д.

Мифологическая картина творения представляла собой цепь уподоблений: элементы макрокосмоса (небо, земля, вода, ветер, солнце, горы, реки...) осознавались как элементы микрокосмоса – тела мифологического существа ("первожертвы"), из частей которого и был создан мир. Метафорический строй мифа о начале мира надолго закреплял и делал более частым, продуктивным господствующий в древности способ осознания действительности человеком: на основе образного видения предметов и естественной свободы переносно-образного употребления языка. Образность, закрепленная в загадках и отгадках космогонической мифологии, обусловила почти универсальную по языкам мира серию метафор: названия частей человеческого тела развили способность обозначать части рельефа*.

* В иллюстрации ограничимся примерами из русского языка: горный хребет, устье и рукав реки, подошва горы, перешеек, губа (название морских далеко вдающихся в сушу заливов и бухт на севере, напр., Обская губа, Онежская губа), бровка (край канавы, кювета или обочины дороги), жерло вулкана, обочина (от бок), нос (обозначение мыса в географических названиях на севере Евразии, например, Канин нос); ср. также в географических названиях: Лысая Гора, Морское Око (польск. Morskie Oko, озеро в Татрах).

С течением веков загадки утрачивали сакральную ценность, но еще долго сохраняли познавательное значение – в качестве части вполне серьезного, "взрослого" знания о мире. Иными словами, свод (корпус) загадок и отгадок был компонентом картины мира фольклорного коллектива.

Загадывание загадок становились своего рода уроками образного мышления, азбукой, которая учила распознавать аналогии, связи, "вторые планы" вещей и явлений. Загадки упражняли в понимании переносных смыслов, иносказательных выражений, перифраз, намеков, непрямых описаний. Они учили видеть разные стороны, грани, аспекты явлений. В итоге росла зоркость человека при взгляде на мир. Важен не только конкретный свод загадок, циркулирующих в данном коллективе, но и "грамматика" загадок, т.е. своеобразные неписаные "правила"*, по которым строятся новые загадки, а также сама установка на загадывание, на порождение новых загадок.

* Впоследствии эти "правила" были выявлены (эксплицированы) и записаны фольклористами (что и составляет поэтику загадок как фольклорного жанра). См., например, Кёнгэс-Маранда Э. Логика загадок // Паремиологический сборник (Структура, смысл, текст). М.: Наука, 1978; Г?лев?ч H.С. Паэтыка беларуск?х загадак. М?нск: Вышэйшая школа, 1976.

В загадках, по мере ослабления или утраты ими утилитарно-магического значения, укреплялись познавательные, игровые, эстетические, развлекательные функции. Росло количество загадок, расширялся круг явлений, отраженных в загадках. Изменялся эмоциональный контекст, в котором они загадывались: появляются загадки-шутки, загадки-розыгрыши, неприличные загадки. Не менее важно и то, что шире стал использоваться сам семантический принцип загадки – тот присущий загадке двойной взгляд на вещь, невозможный без умения распознать, как сказано в загадке, "лицо под личиной", а с другой стороны, предполагающий и встречное умение подобрать замысловатую, вызывающую удивление "личину" для знакомого лица и тем открыть в знакомом облике новые черты.

44. "Диалогические" картины мира в апокрифах и духовных стихах

Первоначально "обмен загадками" перешел из мифов творения в произведения, вполне сопоставимые с "первомифами" по мировоззренческой фундаментальности и широте отображения мира, – в сочинения о космогонии, о начале мира и народа. Однако, поскольку в иудейско-христианской традиции сведения "о первоистоках" оказались представлены не в вопросно-ответном изложении, но в эпической (повествовательной) форме (библейская Книга Бытия и, шире, Пятикнижие Моисеево), то жанр загадок (вопросов-ответов) был использован в сочинениях, которые дополняли и варьировали библейские сведения о первоистоках. В восточно-христианской культуре это некоторые произведения, пограничные между ортодоксией и религиозным вольнодумством, между письменностью и фольклором, – отдельные апокрифы* и духовные стихи.

* Апокрифы (греч. apôkryphos – сокровенный, тайный) – первоначально так называли раннехристианские сочинения, не включенные церковью в религиозный канон; в славянской православной традиции в этом же значении использовался термин отреченные книги; расширительно слово апокриф обозначает 'литературное произведение, отступающее от общепринятых или официальных норм, предписаний, канонов'. Подробно о каноне и апокрифах см. §55, 61-62.

Среди апокрифов, построенных в форме вопросов и ответов или же содержащих эпизоды состязания в загадках, есть такие значительные произведения, как "Беседа трех святителей", "Вопросы Иоанна Богослова Господу на Фаворской Горе", "Сказание о Соломоне и Китоврасе" и др.

Особенно широко читался на Руси апокриф "Беседа трех святителей". Переведенный с греческого на церковнославянский не позднее XI в., памятник известен в ряде редакций и множестве списков, он оказал значительное воздействие на устную народную поэзию и еще в XIX в. находил своих читателей.

"Беседу" ведут "три святителя" – знаменитые византийские проповедники IV в. Иоанн Златоуст, Василий Великий (Вас. Кесарийский) и Григорий Богослов (Григорий Назианзин) – святые отцы церкви, а значит, непререкаемые христианские авторитеты. Содержание "Беседы" составляет христианская космогония, в которую, однако, вплетаются мифопоэтические дохристианские представления или иные неортодоксальные мотивы. Ср. некоторые фрагменты "Беседы" в русском переводе (цит. по изд.: Памятники литературы Древней Руси: XII век. М.: Худ. л-ра, 1980. После цитаты в скобках указана страница):

Василий спросил: "Что есть высота небесная, широта земная, глубина морская?"
Иоанн ответил: "Отец, Сын и Святой Дух".
Василий спросил: "Из чего созданы ангелы?"
Григорий ответил: "Из верхнего плаща Господня".
Григорий спросил: "Из чего сделана луна?"
Ответил: "Из аера и из воздуха, и из престола Господня".
Иоанн спросил: "Из чего сделаны гром и молния?"
Василий ответил: Голос Господен утвержден в огненной колеснице, и приставлены ангелы грома" (с. 137).

Образность таких вопросов-загадок – отнюдь не развлечение, не балагурство, но высокая поэзия и "серьезное" знание о мире. Вместе с тем "Беседа" не только дидактична: она удивляла, волновала и, наверное, радовала неожиданной и яркой образностью, за которой угадывались тайны огромного мира.

Григорий спросил: Какая мать сосет своих детей?
Иоанн ответил: Море – реки (с. 139).
–Что есть мера от востока до запада?
– Солнце, луна и звезды (с. 142).
– Что значит: четыре орла снесли одно яйцо?
– Четыре евангелиста написали святое Евангелие (с. 145).

Возможно, в некоторых случаях главная ценность вопроса и ответа и для авторов, и для читателей состояла в новом взгляде на давно известное событие. Ср.: Иоанн спросил: "Что значит блуждающий гроб, а в нем поющий мертвец?" Василий ответил: "Кит плавал по морю, а Иона в его чреве пел песнь Богу" (с. 141) (здесь метафорически обновленно представлена история ветхозаветного Ионы, который три дня пробыл в чреве рыбы, проглотившей его за грехи).

Иногда такое новое видение было отображением двоеверия: к христианскому тезису добавлялась дохристианская параллель или событие священной истории представлялось как языческий миф: Что есть: вол корову родил? – Господь землю сотворил*.

При всей серьезности "Беседы", в ней есть вопросы, которые, по-видимому, вызывали улыбку: Кто раньше Адама родился с бородой? – Козел (с. 145). Есть загадки, которые воспитывали вкус к парадоксам и контрастам: Что значит: птица ростом с воробья, а мяса в ней как в телке? [Отгадка:] В азбуке слов [т.е. букв] немного, а написанных книг великое множество (с. 145). Так из диалога, заданного ритуалом, загадка постепенно превращалась в свободный поиск образов и аналогий.

* Редакция "Беседы", цитируемая Буслаевым (см.: Буслаев, 1990, 45).

По характеру использования мифологических загадок к апокрифам близок такой фольклорный жанр, как духовные стихи (религиозные эпические песни на библейские и житийные сюжеты). В одном из самых знаменитых и загадочных произведений такого рода – "Голубиной книге"* – в вопросах и ответах предстает по сути та же космогония, которую утверждали ритуальные загадки Древней Индии – мир творится из тела Бога-человека:

* С "Голубиной книгой" связаны также "Повесть о Волоте Волотовиче" и "Стих о Голубиной книге" (рассматриваемые иногда в качестве вариации "Голубиной книги").

Ой ты еси, премудрый царь, Давыд Евсеевич!
Скажи ты нам, проповедуй жа:
Отчаво зачался у нас белый свет,
Отчаво зачалось со<л>нца красныя,
Отчаво зачался млад-светел месиц <...>?

[Ответ:]

У нас белый свет от свята духа,
Самаво Христа, царя небесныва
Сонца красныя от лица божъива <...>
Млад-светел месяц от грудей божиих <...>
Ночь темная от волос божиих <...>
Зори утрени от риз божиих <...>
Звезды частыя от очей божиих <...>
Буен ветер от дыхания божьего <...>
Дробен дожжик из слёз божиих <...>

(Собрание народных песен П.В. Киреевского / Записи П.И. Якушкина.
Л.: Наука, 1986. Т. 2. С. 11-12).

В течение тысячелетий в памяти народов – в качестве актуального, вполне "серьезного" знания о мире – сохранялись образное содержание и сама вопросно-ответная форма древнейших космогонических загадок. Ф.И. Буслаев, относя апокрифическую "Беседу трех святителей" и духовные стихи к многочисленным в народной культуре явлениям "двоеверия и полуязычества", указывал, что "еще и теперь [т.е. в 1859 г. – H. M. ] кое-где в захолустьях обширной Руси можно встретить грамотного мужичка", который именно из "Беседы" и духовных стихов учится "понимать мир и историю человечества, символически объяснять себе влияние природы и всемирные события, толковать изображения на иконах..." (Буслаев, 1990, 50, 59).