В своих статьях вы не раз называли нынешнее российское общество «неототалитарным». На чем основана такая оценка.

Тоталитаризм – это не ругательство, а обозначение определенного состояния общества. Неототалитаризм, как и тоталитаризм, с моей точки зрения, есть злокачественное перерождение авторитарного государства, происходящее при определенных условиях и в определенный исторический отрезок времени. Главное различие между тоталитарным и авторитарным государством состоит в характере «включенности» населения в «безобразия» -- государственный произвол. В авторитарном государстве «безобразия» творятся при молчаливом согласии, но пассивном неучастии населения, а в тоталитарном государстве «безобразия» творятся при активном и самом действенном участии масс.

Причина активной «включенности» масс в произвол при тоталитаризме коренится в особенностях воздействия тоталитарного государства на психику человека. В тоталитарном государстве власть активно манипулирует сознанием и волей, внедряется внутрь человека и превращает его в активного соучастника своих преступлений. Иными словами, в тоталитарном государстве человек оказывается зависим от власти также, как наркоман зависит от наркотика, непрерывно участвуя в произволе, заряжаясь его отрицательной энергией.

Но считается, что при тоталитарном строе обязательно должны существовать государственная идеология и правящая партия, которая фактически подменяет собой государственные институты. В России нет ни того, ни другого.

Я не думаю, что здесь есть противоречие. Все перечисленное вами в том или ином виде присутствует в современной России, но в непривычной для нас форме. Просто на смену «коммунистической партии» пришла «понятийная партия», на смену коммунизму пришло «черносотенство» и так далее.

В целом же я нахожу в России все известные мне из истории признаки тоталитарного перерождения авторитарного государства. И, конечно, прежде всего, я вижу уже упомянутую включенность людей в политический процесс, что резко отличает современную Россию от России «нулевых», когда всем все было все равно. Мы не можем отрицать, что «Крымнаш» -- это контрреволюционное пассионарное движение значительной части населения. И, конечно, не совсем правда, что у этого движения нет идеологии.

У нас просто перед глазами по-прежнему «высокие образцы» идеологии, мы ожидаем увидеть нечто глобальное и высокоинтеллектуальное, что-то вроде марксизма-ленинизма, но это не значит, что любая идеология должна выглядеть как марксизм. Встречаются и домотканые произведения вроде «чучхе». Вот такое «русское чучхе» и взял на вооружение «Крымнаш».

Невооруженным глазом видно манипулирование сознанием населения, развившуюся зависимость массового сознания от государства-манипулятора. Есть аффективное состояние общества, которое является необходимым признаком любого тоталитарного режима. И, конечно, есть тотальная милитаризация сознания и культ всеобщей мобилизации на борьбу с врагом – неважно с каким, будь он хоть партизан, хоть пармезан.

Другое дело, что все вышеперечисленные признаки тоталитаризма в современной России существуют в ослабленном виде. Так обычно болеет человек, которого неудачно провакцинировали. Человек все равно заболел, но болезнь протекает в вялой форме. По всей видимости, прививка от тоталитаризма, которая была сделана русскому обществу во время Перестройки, оказалась не очень эффективной, и оно снова заболело. Но симптомы не такие ярко выраженные как, если бы прививки вовсе не было. Поэтому я и говорю о неототалитаризме.

Путин, конечно, жесткий лидер, а с 2012 года, когда он вернулся в Кремль, авторитарные тенденции только усиливались. Однако в России по-прежнему есть, хоть и в малом количестве, независимые СМИ; граждане в частной жизни имеют большое пространство для свободы; политические преследования носят точечный, а не массовый характер. Это признаки авторитарного, но никак не тоталитарного правления.

Я вам отвечу иносказательно – анекдотом, который мне рассказал мой друг, многие годы прослуживший в Министерстве экономического развития. В больнице мужчина приходит в сознание и видит, что его на каталке везут куда-то санитары. Он спрашивает: «А вы куда меня везете?» Ему отвечают: «В морг». Он кричит: «Но ведь я еще не умер!» И слышит в ответ: «Так мы еще не доехали»…

То есть, это ваш ответ на мой вопрос?

Да, потому что Вы обозначили аргументы, которые я могу парировать одной фразой: «Мы еще не приехали». Мы находимся в самом начале пути, и поэтому обо всех процессах говорим приблизительно: пока еще есть некая частная свобода, пока еще есть некоторая свобода прессы... Тенденция, однако, состоит в том, что все эти зоны «частной свободы» будут закрываться. Если в России ничего принципиально не поменяется в ближайшее время, то события будут развиваться «от плохого к худшему». И тогда все те тенденции, которые сегодня только намечаются, дойдут в своем развитии до логического конца.

Что вы подразумеваете под «логическим концом»?

Под «логическим концом» я понимаю развитие тенденции до полного раскрытия всех заложенных в ней потенциалов. Как у Пушкина: «Полудурак, полуневежда, полуподлец, но есть надежда, что будет полный, наконец». Под «логическим концом» я понимаю создание вполне себе законченного тоталитарного государства со всеми его атрибутами, включая неотеррор и неоГУЛАГ.

Включая закрытые границы?

Конечно.

Это звучит как нечто из области фантастики. Вы хотите сказать, что не существует черты, которую Путин не переступит никогда?

У российской власти не существует внутренних пределов и ограничителей. Могут быть только внешние культурные сдерживающие факторы. Таких сдерживающих факторов в русской культуре пока либо не сложилось, либо они не успели себя проявить. Поэтому, с моей точки зрения, власть может зайти так далеко, как это будет необходимо, исходя из особенностей текущего политического момента. Надо быть внутренне готовым к тому, что все, что казалось немыслимым в России вчера, завтра может стать ее «вчерашним днем». Как отметил в свое время замечательный экономист Георгий Клейнер, Россия есть страна крайностей, где любая тенденция должна быть сначала развита до абсурда, и лишь потом вектор общественного развития меняется на прямо противоположный…

Все ограничители власти в России – не внутри, а снаружи, и они хорошо известны: табакерка и шарфик. К сожалению, ничего другого пока на ум не приходит…

И все-таки сложно представить, чтобы в ХХI веке страна полностью изолировалась от внешнего мира, закрывая границы.

Какая разница между XXI и XX веком? Почему вы считаете, что за последние, скажем, пятьдесят лет – буквально мгновение с точки зрения мировой истории – в ментальности людей произошли необратимые перемены, которые полностью исключают рецидив старых социальных и политических болезней? Вы всерьез полагаете, что современные русские «культурнее» немцев начала 30-х годов прошлого века? Что мы знаем такого, чего не знали они?

Эренбург в свое время сказал, что «мыслящий слой» человечества очень тонкий. А под ним обширные слои инстинктов и комплексов. Соскрести мыслящий слой легко, и тогда из подсознания вырвется такое, о существовании чего мы даже не подозревали. В общем и целом человечеству несколько миллионов лет, и эти несколько миллионов лет формировалось наше подсознание. А гуманизму в его изысканной форме от силы тысяча лет. И это несопоставимые по мощи силы. Цивилизации достаточно расслабиться на секунду, и она будет без остатка сметена никогда не дремлющим варварством.

Для того, чтобы продолжать политику ужесточения, необходимо, чтобы уровень поддержки Путина оставался на высоком уровне. Сможет ли власть сохранять высокий рейтинг, если общество начнет стремительно беднеть?

В России, в отличие от Запада, экономическое состояние оказывает минимальное воздействие на восприятие народом власти. Историк Юрий Пивоваров сделал замечательное исследование событий революции 1905-1917 годов. Эта работа содержала, в частности, материал о том, насколько действительно был глубок кризис перед февральской революцией. Согласно нашему общему обывательскому представлению, Россия к 1916 году находилась в жутком экономическом коллапсе. Но Пивоваров, изучая состояние крестьянских хозяйств нескольких областей Поволжья, где наблюдались самые большие восстания крестьян и где больше всего жгли поместья, то есть, где была самая большая революционная активность, выяснилось, что просели они в сравнении с более или менее приличными довоенными годами буквально на проценты. То есть, по большому счету, никакого особенного давления, голода, экономического апокалипсиса в России к февралю 1916 года не наблюдалось. И тем не менее, в обществе за эти годы накопился такой уровень нетерпимости и ненависти, что даже этих нескольких процентов хватило для того, чтобы снести власть.

Можно еще вспомнить коллективизацию и индустриализацию, которые привели на грань голодной смерти десятки миллионов крестьян, но политически не привели ни к чему.

Корреляции между экономически бедственным состоянием народа и революцией в России не было и не будет. Рискну сделать предположение: в России, если и произойдет смена власти путем революции, то как раз на достаточно приличном и сытом фоне. И, наоборот, допускаю, что даже, если страну доведут до состояния голодного вымирания, как в Северной Корее, никаких политических последствий это иметь само по себе не будет.