Особенности среды международных отношений

Представить систему, структуру и среду межгосударственных, например региональных, отношений довольно легко. Структура Европейского союза может быть определена как способ организации экономического, дипломатического, военно-политического, культурного и иного взаимодействия двенадцати входящих в него государств. Средой по отношению к ЕС будет выступать совокупность других государств, а также различных международных организаций и иных акторов на регионально-географическом (европейском), политическом (ООН и ее институты, Организация американских государств, Организация африканского единства, Лига арабских государств, ОСНАА и т.д.), экономическом (ОЭСР, ОПЕК, ЕАСТ, ЛАЭС и т.д.) и прочих уровнях. Каждый из элементов этой среды оказывает то или иное влияние на функционирование и развитие системы ЕС. Результатом этого будут как изменения, происходящие в данной системе, так и реакция ("ответы") на эти влияния со стороны Европейского союза.

В данной связи американские ученые Гарольд и Маргарет Спроут выдвинули идею "экологической триады", в которую входят: международный актор, окружающая его среда (энвайромент) и взаимодействия между ними. Они выделяют несколько типов такого взаимодействия. Первое взаимодействие связано с реальными возможностями существующего энвайромента, т.е. имеющейся совокупностью ограничений среды, которые актор не может преодолеть: так, например, персидский царь Дарий не мог уладить свои разногласия с Александром Македонским по телефону. Второе взаимодействие формируется под влиянием вероятностных тенденций данного энвайромента, т.е. в любой ситуации существуют ограничения среды, которые делают вероятным какой-то вполне определенный характер "нормально ожидаемого" поведения. Третий тип – это тип осознанного поведения актора, иначе говоря, своеобразие его личностного восприятия окружающей среды (которое может кардинально отличаться от того, чем она является на самом деле) и, соответственно, реакции на ее изменения (Sprout. 1969). Б. Рассет и X. Старр прибегают в подобной ситуации к аналогии с меню: личность (актор), находясь в ресторане,

"сталкивается" с меню (энвайроментом), которое не определяет его выбор, но ограничивает возможности. Исходя из этого, при условии знания "меню" и индивидуального продесса принятия решений актором можно проанализировать его поведение (Rassett & Starr. 1981).

Методологическая польза подобного рода теоретических моделей не вызывает сомнений. Трудности возникают, когда речь заходит о глобальной, или общепланетарной, международной среде, и прежде всего о внешней среде глобальной международной системы, для которой описанные выше примеры являются не более чем контекстом (внутренней средой). Как пишет М. Мерль, внешняя среда глобальной международной системы может быть найдена только в природном окружении: атмосфера, стратосфера, Солнечная система... Но тогда наука о международных отношениях должна будет совпасть с метеорологией или же астрологией (Merle. 1988. Р. 122). Исходя из подобного понимания, Г. и М. Спроут считают, что понятие среды операционально при анализе такой конкретной области, как экология, и малопродуктивно при исследовании глобальных международных отношений, которое требует гораздо более высокого уровня абстракции (Sprout Н. & М. 1968. Р. 14). С точки же зрения Д. Сингера, понятие среды может быть эффективно в изучении международных подсистем. Что же касается глобальной международной системы, то она может рассматриваться лишь как среда международных подсистем, но не как система в точном значении этого термина, так как она не может иметь отношений (взаимодействовать) с какими-либо родственными системами (Singer. 1971. Р. 132). Ф. Брайар, напротив, подчеркивает, что любая система, по определению, не может не иметь среды. Это, однако, не означает, что любая система обязательно находится во взаимодействии со своей средой. Существуют не только открытые, но и закрытые системы. К числу последних и принадлежит глобальная международная система (Braillard. 1977. Р. 128). Наконец, приведем здесь позицию Дж. Модельски, согласно которой к среде международных отношений относится все то, что выходит за ее рамки, т.е. существует независимо от нее, идет ли речь о географическом окружении или о политических отношениях (Modelski. 1961. Р. 122).

Как видим, расхождения в понимании международной среды существуют. Однако они не затрагивают специфическую особенность социальной среды глобальной международной системы, ее "интрасо-циетальный" (по выражению Д. Истона (Boston. 1965. Р. 66) характер. Иными сливами, речь идет о "внутреннем окружении" (Rosenau. 1969. Р. 45), или "контексте" (Young. 1968. Р. 24) – совокупности факторов, которая оказывает воздействие на глобальную международную систему, навязывая ограничения и принуждения ее развитию. Такую совокупность факторов можно назвать цивилизационными изменениями.

2. Социальная среда. Особенности современного
этапа мировой цивилизации

Понятие "цивилизация" появилось в XVIII в. и использовалось вначале для обозначения определенной исторической ступени в развитии общества. Впервые его употребил шотландский философ А. Фергюссон (1723–1816). Он рассматривал содержание понятия "цивилизация" в самом широком смысле. Во-первых, цивилизация отличает человеческое общество от животного мира и, во-вторых, от любого иного общества. Но уже со второй половины XVIII в. понятие цивилизации стало трактоваться как определенная совокупность ценностей, обогащаемая в ходе развития общества, его социального и морального совершенствования. Миссия цивилизации, как отмечали французские просветители, состоит в том, чтобы покончить с войнами и завоеваниями, с рабством и нищетой и распространить на мир славную "империю разума". Известные французские социологи конца XIX – начала XX вв. Э. Дюркгейм и М. Мосс относили к цивилизации крупные идеологические, художественные, культурные и политические ценности и движения. Характерная черта цивилизации, по их мнению, в том, что она выходит за пространственные и временные рамки той или иной исторической общности. Поэтому к цивилизации они относили только те элементы жизни общества, которые могут передаваться или заимствоваться: формы государственного правления Древней Эллады и Древнего Рима, ценности эпохи Возрождения и Рефррмации, сказки африканских племен и т.п.

В философии О. Шпенглера (1880–1936) цивилизация – заключительный период в развитии замкнутых, локальных культур (египетской, греко-римской, западноевропейской и т.п.). Это их закат и упадок. Цивилизация и прогресс несовместимы. Невозможно и существование единой, общечеловеческой цивилизации.

Идея плюрализма локальных цивилизаций, переживающих несколько стадий в своем развитии – от зарождения до гибели – характерна и для А. Тойнби (1889–1975). Вместе с тем у него можно найти и идею преемственности, наличия единства в различных цивилизациях, представляющих многочисленные ветви общего древа человеческой истории.

Плюрализм цивилизаций во времени признает и марксизм. Цивилизация в марксизме – это глобальная эпоха в истории человечества, совпадающая с эпохой классовых формаций, отчуждением человека и вместе с тем – с формированием реальных предпосылок его преодоления и "возвращения человека к самому себе как человеку

общественному" (Маркс. Т. 42. С. 116). Ф. Энгельс вслед за Л. Морганом различал следующие эпохи в развитии человечества: дикость – период преимущественного присвоения готовых продуктов природы; варварство – овладение скотоводством, земледелием, методами увеличения продуктов природы посредством труда; цивилизация – период освоения обработки продуктов природы, период промышленности и искусства. С точки зрения марксизма важная черта цивилизации – ее постоянное развитие от низшего к высшему, т.е. прогресс, хотя он и характеризуется постоянными противоречиями. Таким образом, цивилизация – это переходная ступень к высшей стадии в развитии общества, к господству демократии в управлении, братству, равенству прав и всеобщему образованию (там же. С. 178). По логике марксизма, это означает, что историческое многообразие цивилизаций сменяется в конечном итоге неким единым общепланетарным устройством человеческого общества.

Изменения, происходящие в мире, влекут за собой неизбежные изменения в понимании термина "цивилизация", содержание которого трансформируется по мере эволюции отражаемого им объекта и развития науки. В понятии "цивилизация" концентрируются наиболее значимые явления всемирной истории, единство и многообразие материальной и духовной культуры человеческого общества, его ценностей, образа жизни и труда. Сегодня понятие цивилизации включает два взаимосвязанных аспекта. С одной стороны, каждый период, каждое общество, каждая нация обладают собственной неповторимой цивилизацией. А с другой стороны, в каждом периоде, каждом обществе, каждой нации есть элементы, присущие человечеству в целом. По мере развития науки и техники, средств связи и транспорта, экономических, культурных и иных обменов между государствами, народами и частными субъектами количество общих элементов растет. Понятие цивилизации приобретает, таким образом, общепланетарный характер, своего рода космическое измерение, отражающее уникальность, неповторимость человеческого рода.

В современных условиях одной из важнейших характеристик, свойственных цивилизации в ее общепланетарном измерении, становится ее вступление в такую фазу, когда острота накопившихся и все продолжающих усугубляться противоречий и проблем делает вполне реальной угрозу гибели человечества или, по меньшей мере, серьезных потрясений, деградации важнейших аспектов его существования. Речь идет прежде всего о сохраняющейся опасности возникновения термоядерной войны, а также резком обострении других глобальных проблем на фоне противоречивых демографических изменений, затяжных региональных конфликтов, трудностей в адаптации к требованиям

микроэлектронной революции. К числу насущных конфликтов современности относятся также кризис городов, рост наркомании, преступности и терроризма, деградация культуры и морали, маргинализация значительных масс людей, изменение структуры ценностей, потребностей и идеалов современного человека.

Высокая степень противоречивости современной глобальной цивилизации ставит под сомнение положение об общественном прогрессе, прежде бесспорное для многих социологических течений. Становится все более явной несостоятельность отождествления научно-технического или материального прогресса с общественным прогрессом в целом: даже в экономически развитых государствах научно-технический и материальный рост не стал очевидной причиной роста нравственности, духовной культуры или терпимости в национальных и социальных отношениях. Тем более это верно в целом для мира, где развитые страны составляют меньшинство, причем разрыв между ними и слаборазвитыми странами не уменьшается, а, напротив, становится все больше.

Не уменьшается (несмотря на увеличение удельного веса универсальных ценностей и проблем, отличающих современное человечество от его предшествующих исторических поколений) и многообразие самобытных (национальных, региональных, конфессиональных) цивилизаций и культур. Поэтому возникает вопрос об особенностях их взаимодействия и о характере влияния на международные отношения. Существует три варианта ответа на данный вопрос.

Первый отталкивается от характеристики цивилизации и культуры как некоей контролирующей и регулирующей инстанции, которая санкционирует (или не санкционирует) те или иные изменения в социальном порядке, связанные с взаимодействием данной общности с другими общностями. Например, если попытки модернизации российского общества путем заимствования западных моделей терпят провал, то объяснение этому следует искать в самобытности российской культуры, которая отторгает чуждые ее традициям способы и формулы реформирования.

Второй вариант связан с эволюционной (вернее, "девелопмента-листской") гипотезой, которую разделяли Э. Дюркгейм и М. Вебер, Согласно эволюционной гипотезе, различия между цивилизациями и культурами носят временный и второстепенный характер. Первостепенным и постоянным является факт непрерывного движения общества к универсальным культурным ценностям, которые становятся все более секуляризованными, более рациональными и более совершенными.

Наконец, третий, "диффузионистский", вариант основывается на теории культурных потоков (П. Сорокин, Т. Парсонс), объединяющей положения о самобытности и о конвергенции культур. В соответствии с этой теорией, более рациональные культуры имеют тенденцию распространяться на другие (путем заимствования последними их ценностей и норм). Результатом такого однонаправленного по сути движения культурных потоков является саморегуляция международной системы. Р. Арон, например, пишет, что планетарное распространение форм и методов дипломатии, универсалий индустриального общества, триумф американской концепции международного правового порядка имеют следствием размывание гетерогенности различных цивилизаций, и их конвергенцию в одну и ту же международную систему, все участники которой стремятся к обладанию одними и теми же средствами богатства и силы (Агrп. 1984. Р. 398 - 399).

Действительно, сегодня уже невозможно не принимать во внимание феномен всемирного распространения таких ценностей, как права человека, демократия, рыночное общество, материальное благосостояние, потребительская культура, досуг с его искушениями и т.п. Причиной этого является как давление – причем не только объективное, но и целенаправленное – западной цивилизации, так и расширение "культурного импорта" народами Востока. А наиболее эффективными средствами подобного рода "культурного (или цивилизационного) облучения" выступают средства массовой информации.

В эпоху перехода к постиндустриальному обществу путь к славе, богатству и могуществу лежит через обладание источниками и средствами распространения информации. Спутниковое телевидение, телефаксы, электронная почта делают возможным практически мгновенную передачу информации из одной точки мира в другую. Но распространение информации о том или ином событии дает возможность не только знакомить с ним огромную аудиторию, но и пропагандировать "за" или "против" него, иначе говоря, использовать его в собственных интересах. Манипулирование информацией стало одним из источников обострения отношений между Севером и Югом, а также причиной выдвинутого развивающимися странами требования нового международного информационного порядка.

Информация творит событие по меньшей мере настолько же, насколько она просто дает о нем сведения. Репортер не только свидетель, но и действующее лицо. Именно поэтому во многих странах мира журналисты составляют значительную часть "пропавших без вести", заключенных, казненных, заложников или высылаемых лиц (Samuel. 1990. Р. 109). Падение Берлинской стены и крушение социализма в значительной мере объясняется тем, что режим в восточной части Германии ничего

не мог противопоставить массированной информации о западном образе жизни, а следовательно, и эффекту межгруппового сравнения. Распространение через частные и зарубежные теле- и радиоканалы, а также через периодическую печать ценностей и идеалов европейской либеральной демократии – многопартийности и конкуренции партий, выборности руководящих лиц, уважения прав и свобод личности – стало одной из причин массовых протестов студенческой молодежи стран Тропической Африки против тоталитарных режимов и вступления этих стран на путь политической и экономической модернизации.

Примеры влияния западной культуры и цивилизации на социокультурные и политические процессы в мире можно было бы перечислять и дальше. Революция в средствах массовой информации необычайно увеличила масштабы и сократила сроки обмена культур друг с другом во всемирном масштабе. Но такой обмен не бывает эквивалентным. Сегодня Запад фактически стал "референтной группой" мировой цивилизации. Его авторитет, престиж, богатство способствуют тому, что свойственные ему понимание реальности, эталоны поведения, образ жизни, политические институты навязчиво распространяются по всему миру.

Однако это распространение нельзя представлять себе как чисто механическую пересадку так называемых прогрессивных форм в другие культуры и цивилизации. Заимствование западной модели имеет определенные пределы. Любые универсалии – будь то рыночное общество, права человека или самоценность человеческой жизни – останутся пустым звуком, или, более того, будут отторгнуты, если не удастся адаптировать их к самобытной культуре того или иного народа, его традициям и историческим ценностям. Такая адаптация неизбежно сопровождается процессом переоценки переносимых традиций и ценностей, стремлением цивилизации-импортера сохранить их ядро, свои основные культурные нормы. Поэтому встреча цивилизаций, как правило, вносит в международную систему дестабилизирующее начало. Сегодня это можно видеть на примере того соиротивления, которое оказывает западной модели мусульманский мир, усматривающий в ней угрозу своим культурным нормам и защищающий их от разрушения. Россия, находящаяся на перекрестке двух мировых цивилизаций, испытывает потрясения каждый раз, когда на нее накатывает новая крупная волна западного или восточного влияния.

В то же время опыт показывает, что результатом встречи различных цивилизаций и культур никогда не бывает замещение или вытеснение одной из них. Всегда имеет место сложный процесс взаимодействия, всегда усвоение элементов иной культуры сопровождается сохранением, а иногда и усилением самоидентичности культуры-импортера. Так, например, на протяжении XIX и XX вв. "мусульманский мир"

пережил несколько сменявших друг друга идейных течений – реформистского, возрожденческого, панисламистского и секуляристского характера. Каждое из них, в том числе и панисламизм, возникало не без влияния со стороны Запада. Но при этом ни одно из них, в том числе и секуляризм, не может рассматриваться как поглощение мусульманских культурных норм западными ценностями. Более того, возникает вопрос о реальном статусе идеи "светскости в мусульманском мире" и использования по отношению к последнему концептов и формул "трансатлантического" типа (Badie. 1993. Р. 84).

Объективные культурные пределы универсализации западной ци-вилизационной модели указывают как на бесперспективность попыток ее бездумного копирования и пренебрежения национальными традициями, так и на бесперспективность сохранения самобытности путем самоизоляции и отрицания завоеваний всемирной цивилизации. Это доказывает пример Ирана: ни предпринятая шахом М.-Р. Пехлеви (при" поддержке США) попытка форсированной модернизации по западному образцу, сопровождавшаяся подавлением самобытных культурных традиций, ни желание А. Хомейни спасти самоидентичность путем очищения от "западной скверны" и возврата к традиционным ценностям (тем более, в их наиболее непримиримой, радикальной версии) не способствовали стабилизации иранского общества и международной системы в целом. В то же время пример Японии доказывает возможность сохранения самобытных культурных норм, национальных традиций (выступающих в роли мотиваций развития) в сочетании с восприятием западных ценностей.

Таким образом, многообразные процессы, связанные с дихотомией единства и плюрализма цивилизаций и культур, которая присуща современному миру, составляют социальную ("интрасоциетальную") среду, которая оказывает существенное и все возрастающее влияние на эволюцию и характер международных отношений.-Не меньшее значение имеет внесоциальная ("экстрасоциетальная") среда, накладывающая свои ограничения и принуждения на международную систему. Исследования данного аспекта среды международных отношений чаще всего соотносятся с таким понятием, как "геополитика".

3. Внесоциальная среда. Роль геополитики в науке
о международных отношениях

Предпринимались многочисленные попытки определить содержание понятия "геополитика". Первое и наиболее общее определение

квалифицирует ее как изучение взаимосвязей и взаимозависимостей между державной политикой государства и географической средой, в рамках которой она осуществляется. Традиционно геополитику считают одним из ответвлений политического реализма, представляющего международные отношения как силовые отношения между государствами.

Возникновение термина "геополитика" связано с именем шведского профессора и парламентария Рудольфа Челлена (1846–1922). Изучая систему управления, которая имеет целью создание сильного государства, он пришел к выводу (в 1916 г.) о необходимости органического сочетания пяти тесно связанных между собой, взаимовлияющих элементов политики: экономополитики, демополитики, социополити-ки, кратополитики и геополитики.

О геополитике говорили еще Геродот и Аристотель, Н. Макиавелли и Ш. Монтескье, Ж. Боден и Ф. Бродель... Однако-выявление понятия "геополитика" – заслуга не только европейской науки. Еще в VI в. до н.э. китайский' мыслитель Сун Ци составил описание шести типов местности и девяти типов пространства, которые должен знать стратег для успешного ведения военной политики. Ибн Хальдун в XIV в. связывал духовные силы человеческих объединений (социальных общностей, в современной терминологии) – их способность или неспособность к сплочению и борьбе за завоевание и сохранение могущеевенной империи – с тем импульсом, который исходит от природной среды. Но геополитика как одна из специально изучаемых проблем науки появляется в конце XIX в., когда немецкий географ Фридрих Ратцель (1844–1904) и его ученики создали дисциплину, призванную изучать взаимосвязь между географией и политикой, исходя из положения страны в пространстве и ее границ. Великими являются те народы, полагал Ф. Ратцель, которые обладают чувством пространства, следовательно, границы могут подлежать сужению или расширению в зависимости от динамизма рассматриваемого народа. Во времена Третьего рейха подобные идеи привели соотечественника Ф. Ратцеля, Карла Хаусхофера (1869–1946) к опасной теории "жизненного пространства", взятой на вооружение нацистами для обоснования своих захватнических планов.

Крупный вклад в развитие геополитических идей внесли английский географ и политический деятель Хэлфорд Джон Макиндер (1861–1947), а также американские ученые: адмирал Альфред Мэхэн (1840–1914) и профессор Йельского университета Николас Дж. Спайкмен (1893–1943). Адмирал Мэхэн уже в 1900 г. выдвигает идею об антагонизме морских и сухопутных государств и о мировом господстве морских держав, которое может быть обеспечено путем контроля над серией опорных пунктов вокруг евразийского

континента. Основные идеи Х.Д. Макиндера изложены в таких известных его работах, как "Географическая ось истории" (1904), "Демократические идеалы и реальность" (1919) и "Мировой круг и завоевание мира" (1943). В них он формулирует понятия "Мировой остров" и "Срединная земля" ("Хартленд"). "Мировой остров" представляет собой соединение трех компонентов – Европы, Азии и Африки. Что же касается "Срединной земли", то под ней понимается обширная долина, простирающаяся от Северного Ледовитого океана до азиатских степей и выходящая на Германию и Северную Европу, сердцем которой является Россия. Проводя прямую линию от Адриатики (к востоку от Венеции) до Северного моря (восточнее Нидерланд), он разделяет Европу на две непримиримые между собой части – Хартленд и Коустленд (Прибрежная земля). При этом Восточная Европа остается зоной притязания обеих сторон, следовательно, зоной нестабильности. Германия претендует на господство над славянами (Вена и Берлин в средние века были славянскими землями, а Эльба служила естественной границей между славянскими и неславянскими народами). Х.Д. Макин-дер сформулировал (широко цитируемый ныне в нашей литературе) "геополитический императив", согласно которому тот, кто правит Восточной Европой, – правит Срединной землей, кто правит Срединной землей, – правит и Мировым островом, кто правит Мировым' островом, – тот господствует над миром. Однако не все, цитирующие сегодня этот "императив", обращают внимание на то, что даже К. Хаусхофер достаточно критически относился к взглядам Макиндера. Еще большей критике подвергаются эти взгляды со стороны современных специалистов в геополитике, например Ива Лякоста (Lacoste. 1988).

Н.Дж. Спайкмен в работе."Американская стратегия в мировой политике. Соединенные Штаты и баланс силы" (1942) формулирует понятие "Римленд", имеющее стратегическую нагрузку. Под этим понятием подразумевается дуга, соединяющая СССР и Мировой остров. Она проходит от Балтики до Центральной и Юго-Восточной Азии через Западную Европу, Средиземноморье и Ближний Восток. Являясь периферией Срединной Земли, Римленд, по мысли Спайкмена, должен был стать платформой сопротивления советской экспансии и сдерживания ее. Термин Спайкмена "Римленд" совпадает с тем, что Макиндер называл "внутренней маргинальной дугой". Спайкмен доказывает, что даже если Хартленд и существует географически, то его неуязвимость, во-первых, серьезно нарушена развитием стратегической авиации и других новейших средств вооружений; во-вторых, (вопреки прогнозам Макиндера) он не достиг того уровня экономического развития, который позволил бы ему стать одним из передовых регионов мира. Как утверждает Спайкмен, решающая борьба и в Первой, и

во Второй мировых войнах разворачивалась не в зоне Хартленда и не за обладание им, а на берегах и землях Римленда. Мировое господство не зависит от контроля над Восточной Европой, поэтому следует отказаться от "геополитического императива" Макиндера, ведь вопреки ему "судьбы мира контролирует тот, кто контролирует Римланд".

С приходом к власти в Германии нацистов геополитика стала активно использоваться ими для обоснования "расового превосходства", завоевания "жизненного пространства", "великой исторической миссии господства Германии над всем остальным миром". Поэтому многие исследователи в Европе и в Америке стали сомневаться в научной обоснованности самого понятия "геополитика". Одна часть ученых стала рассматривать его как псевдонаучный неологизм (служащий для попыток оправдания стремлений к изменению европейского порядка), орудие борьбы за власть, пропагандистский инструмент (Angel. 1936. Р. 103). Другая часть ученых, не отрицая права существования самого понятия, высказывала серьезный скептицизм относительно его инструментальных возможностей (Аroп. 1984. Р. 186,198). Третьи полагали, что геополитика способна давать определенные научные результаты, но лишь в очень узкой сфере, касающейся взаимовлияния политики и пространственно-географических характеристик государств или их союзов(Senarclens. 1992. Р. 40). Четвертые стали считать, что геополитику нужно рассматривать не как науку или дисциплину, а лишь как метод социологического подхода, учитывающий взаимосвязь географической среды и международной деятельности государств (Huntzinger. 1987. P. 134). Наконец, есть и такие, кто считает, что геополитика это не наука, а нечто гораздо более сложное (Lacoste. 1988. Р. 31).

Существует узкое и широкое понимания геополитики. Сторонники первого оперируют термином "геополитика" тогда, яогда речь идет о спорах между государствами по поводу территории, при этом каждая из сторон апеллирует к истории (Lacoste. 1988). Однако узкое понимание геополитики становится все более уязвимым в эпоху постиндустриальной революции, когда рушатся практически все традиционные "императивы* "классической геополитики". Современное мировое пространство все труднее характеризовать только как "межгосударственное" (с точки зрения способов его раздела, принципов функционирования социальных общностей, ставок и вызовов нынешнего этапа всемирной истории). Сегодня социологи обращают внимание на то, что из трех главных принципов, на которых базировались классические представления о международных отношениях – территория, суверенитет, безопасность, – ни один больше не может считаться незыблемым или же полностью адекватным новым реалиям (см. об этом: Badie, Smouts. 1992. P. 237–239; Введение в социологию

международных отношений. 1992. С. 29–44). Феномены массовой миграции людей, потоков капиталов, циркуляции идей, деградации окружающей среды, распространения оружия массового уничтожения и т.п. девальвируют привычные представления о государстве и его безопасности, национальном интересе и политических приоритетах. Еще в 1962 г. Р. Арон указал на другой важный недостаток "узкого" понимания геополитики: на его способность легко вырождаться в идеологию (Аrоп. 1984. Р. 193).

Вот почему в последние годы все более влиятельной становится широкое толкование геополитики как совокупности физических и социальных, материальных и моральных ресурсов государства, составляющих /потенциал, использование которого (а в некоторых случаях просто его наличие) позволяет государству добиваться своих целей на международной арене. Одним из представителей этой точки зрения является Пьер Галлуа (Gallois. 1990).

П. Галлуа считает, что к традиционным элементам геополитики – таким, как пространственно-территориальные характеристики государства (географическое положение, протяженность, конфигурация границ), его недра, ландшафт и климат, размеры и структура населения и т.п. – сегодня прибавились новые элементы, переворачивающие все наши прежние представления о силе государств, меняющие приоритеты при учете факторов, влияющих на международную политику. В числе таких приоритетных факторов появление и распространение оружия массового уничтожения (прежде всего, ракетно-ядерного), которое как бы. выравнивает силу владеющих им государств независимо от их географического положения, климата и количества населения. Традиционная геополитика не принимала в расчет массовое поведение людей. Геополитика наших дней обязана учитывать развитие средств информации и связи, повсеместное распространение феномена непосредственного вмешательства населения в государственную политику, которые имеют для человечества последствия, сравнимые с последствиями ядерного катаклизма. Наконец, поле изучения традиционной геополитики было ограничено земным пространством – сушей и морями. Современный же геополитический анализ должен иметь в виду настоящее и прогнозировать будущее освоение космического пространства, его влияние на расстановку сил и их соотношение в мировой политике.

С позиций "классической" геополитики, географическая среда является тем постоянным и незыблемым фактором, который оказывает существенное влияние на международно-политическое поведение государств. Однако современный геополитический анализ, учитывая изменения, которые происходят сегодня, выделяет во взаимодействии

человека со средой (и, соответственно, в эволюции геополитики) три исторические фазы.

В первой фазе, на ранних этапах общественного развития (вплоть до эпохи промышленной революции), влияние природной среды на человека, общество и государство было не просто весьма существенным, но во многих отношениях определяющим. Такая зависимость человека от окружающей среды объясняет и оправдывает "географический детерминизм" (в известных исторических и логических пределах). Промышленная революция стала исходной точкой второй фазы во взаимодействии между державной внешней политикой государства и ее географическими рамками. Это период безудержной, хищнической эксплуатации человеком окружающей среды, использования ее законов в своих целях, период, когда возрастают антропогенные нагрузки на естественные условия человеческого существования – климат Земли, ее флору и фауну, земной покров и воздушное пространство, подземные и водные ресурсы. Синдром "переделывания" природы, подчинения ее человеку (который мы могли бы назвать "синдромом Мичурина") принял такие размеры, что в конечном итоге стал причиной возникновения и чрезвычайного обострения глобальных проблем. Последние, в свою очередь, создают угрозу самому существованию цивилизации, ставят ее на край гибели. Начинается третья стадия (фаза) во взаимодействии человека и среды. Бумеранг возвращается. Природа, потрясенная до основания бесцеремонным вмешательством человека в свои законы, "мстит за себя" тем, что уже не обеспечивает в достаточной мере всех естественных для человека условий существования. Тем самым природа вновь заставляет государства и политиков считаться с собой¹.

Согласно оценкам Института всемирной вахты, публикующего ежегодные доклады о состоянии мира, только за последние три десятилетия с лица Земли исчезло более 200 га лесов, тысячи видов животных и растений. Ежегодно истребляется не менее 17 млн. га леса и разрушается около 6 млн га плодородных почв, теряющих в результате этого всякое сельскохозяйственное значение. Огромных размеров достигло загрязнение воздушных и водных бассейнов, что наносит существенный ущерб здоровью жителей городских и сельских регионов.

Все это имеет самое непосредственное отношение к внутренней и внешней-политике. В наши дни во многих странах и на международном уровне уже существуют партии, выступающие за новые приоритеты в

отношениях человека и среды, за альтернативное использование природных ресурсов. Это усиливает политическую борьбу, поскольку любая инициатива в данной области затрагивает интересы различных групп, влечет за собой новый взгляд на устоявшиеся ценности, влияет на властные отношения. Чтобы прекратить или уменьшить загрязнение окружающей среды, требуются новые решения в области энергетической политики, в способах производства и потребления. Возрастают издержки производства, общественные расходы на структурные перестройки и т.п.

Вследствие этого новые проблемы появляются и в сфере международных отношений. Сегодня огромная ответственность за нарушение экологического равновесия лежит на экономически развитых странах. Представляя лишь пятую часть населения планеты, они ежегодно производят более половины всех газовых выбросов в атмосферу, являющихся причиной парникового эффекта. Согласно Докладу ООН 1989 г. о социальной ситуации в мире, 70% скапливающихся в атмосфере и способствующих разрушению озонового слоя планеты хлорофтористоуглеводородных соединений (CFC) связано с применением бытовых распылителей, производимых странами ОЭСР.

Но и бедные страны тоже являются значительным источником загрязнения природной среды. Экологические катастрофы, в частности, наводнения, вызываемые истреблением лесов и эрозией почв, чаще и разрушительнее бывают именно в бедных странах. Слаборазвитые экономически страны не заинтересованы в инвестициях средств в природоохранные программы, финансировании очистных сооружений и т.п. С другой стороны, транснациональные предприятия и фирмы, размещающие свои филиалы в слаборазвитых странах, используют общую экономическую, социально-политическую ситуацию и законодательство этих стран в целях экономии на природоохранных мерах, захоронения на их территориях отходов вредных производств и т.п.