Территория, которую завоевали Врукк и Ландвойгт

 

Мой брат был храбрый летчик,

Пришел ему вызов вдруг.

Собрал он быстро чемодан

И укатил на юг.

 

Мой брат — завоеватель.

В стране у нас теснота.

Чужой страны захватить кусок —

Старинная наша мечта.

И брат захватил геройски

Кусок чужой страны:

Длины в том куске метр семьдесят пять

И метр пятьдесят глубины.

(Бертольд Брехт. «Мой брат был храбрый летчик». Из цикла «Детские стихи». Перевод с немецкого Вл. Нейштадт)

 

Ландвойгт, который был задержан погранични­ком Возьняком, посылал после приговора письмо за письмом в Берлин жене и постоянно получал от нее ответы. В письме от 15 января 1954 года посланец Аденауэра не жалеет (запоздалых) пре­тензий по адресу своего канцлера: «Я надеялся, что в течение этих шести недель, прошедших со дня моего приговора, обо мне позаботится мое правительство, так, как это делается в каждом государстве, но, к сожалению, вижу, что оши­бался. Попросту смертник провинился и на том конец. Достаточно того, что я согласился таскать для них каштаны из огня, а потом никто уже обо мне не беспокоится....Допускаю даже, что эти господа теперь не считают меня немцем. Но уже поздно разбираться теперь. Я не знаю, моя доро­гая, когда получу ответ на свою просьбу о поми­ловании и каков будет этот ответ. Однако на вся­кий случай, чтобы ни о чем не забыть, хотел на­писать: из-за меня ты не губи свою молодую жизнь... Иди туда, где тебе нравится, пользуйся жизнью. Прости мне ту боль, которую я тебе причинил, и не держи на меня зла за это. Я сам виноват во всем...»

Пусть эти слова прочитают в Западном Бер­лине все те, кого генерал Гелен собирается использовать в качестве очередных «камешков» в наш огород. Пусть прочитают прежде, чем дви­нутся на восток — в Польшу или СССР. Пусть прочитают и хорошенько подумают над этими словами! Пусть также знают, что в отношении Врукка и Ландвойгта Государственный Совет Польской Народной Республики не воспользо­вался своим правом на помилование. Пусть не забывают этого!

 

Часть четвертая

Еще двое, но наверное, не последние...

 

Столица Польши заканчивала свой трудовой день — четверг 28 января 1954 года. Витрины ма­газинов уже были закрыты металлическими жа­люзи, а в жилых домах постепенно гасли огни. Однако, если бы вы зашли в большое здание на улице Фоксаль, 11, то увидели бы, что свет здесь горит — как и каждую ночь — почти во всех ок­нах.

Перед самой полуночью радисты ПАП (Поль­ского агентства печати), помещающегося в этом здании, как раз начали передавать очередные те­леграммы. Спустя минуту из аппаратов разных систем, работающих на приемных станциях в разных городах мира, начали выползать длинные полосы бумаги с текстом сообщения. Над ним склонились сотрудники московского ТАССа, пе­кинского Синьхуа, его принимали англичане из агентства Рейтер, что находится на Флитстрит в Лондоне, и в европейской дирекции американ­ского агентства Юнайтед Пресс во Франкфурте-на-Майне... Одни аппараты были приспособлены к приему сообщений на русском языке, другие — на английском, третьи... Но все тексты звучали идентично:

«Двадцать восьмого января в районном суде в Ополе начался процесс по делу группы агентов геленовской разведки...»

Таково было начало этой депеши, переданной по телетайпам одновременно и во все польские газеты. Корреспондент ПАП передавал из Ополя, что «...зал судебного заседания переполнен пуб­ликой. Процесс слушают многочисленные пред­ставители населения Опольщизны, которое в дол­гие годы террора и зверства гитлеровского ре­жима выстояло в борьбе за польскую независи­мость до самого Дня освобождения».

Нам пришлось бы долго искать начало этого дела и совершить дальний экскурс в историю. Пожалуй, лучше всего начать с...

 

Глава тридцатая

«Посланцы»

 

1953 год. Мы с вами находимся в Новой Соли, старинном поселке солеваров, расположенном на тракте Зелена Гура — Глогув. Перед нами ма­ленькая квартирка номер 7 в доме номер 21 по Школьной улице. Траута Будзинская, двадцати­летняя продавщица местного продовольственного кооператива, в этот июльский день вернулась до­мой немного раньше, чтобы отоспаться после развлечений, которые у нее были в прошлую ночь. Она собралась было лечь в кровать, когда кто-то неожиданно постучал в дверь. Траута набросила халатик и подбежала к двери.

— Кто там?

— Это я, отворяй!

При звуке знакомого голоса девушка быстро повертывает ключ. Да, это он! Значит, вернулся все-таки, сдержал данное им слово! Вот обра­дуется Рита!..

Девушка впускает в комнату двух мужчин, не­бритые и усталые лица которых свидетельствуют о тяжелом ночном пути. Один из них здоровается и бормочет какое-то имя, представляя своего спутника.

— А где же Рита?

— Вероятно, скоро придет... Она все время твердила, что ты вернешься, и, наверное, побла­годарит за ту хорошую посылку, которую полу­чила от тебя на Новый год... Ой, да входите же, входите в комнату! Я вижу, вы с дороги, устали, конечно, и голодны? Сейчас я подам воды, а по­том что-нибудь перекусим...

Через минуту на кухне уже грелся большой ко­тел воды, чтобы прибывшие могли заняться своим туалетом. Сами они тем временем сидели в комнате. Знакомый Трауты, которого она все время называла Генриком, коротко рассказывал девушке о своей жизни за последние несколько месяцев.

—...и вот, когда я выехал из Польши в Бер­лин, то получил там работу в одной монтажной фирме. Специалист я, как ты знаешь, неплохой, и мне жилось там довольно хорошо. Теперь по­слали меня сюда, чтобы я организовал поставки для Польши. Побуду тут некоторое время, а по­том вернусь в Берлин...

— Эх, Генрик, Генрик! Всегда ты любил при­вирать! Ну что ты рассказываешь мне такие глу­пости? Ведь мы с Ритой были в Ловковицах у твоей матери, и она нам сказала, что ты попросту удрал отсюда! Зачем же ты говоришь, что при­ехал сюда как монтер?

Генрик стал уверять девушку, впрочем, до­вольно слабо, что все так и есть, как он говорит. Но когда пришла сестра Трауты — Рита Будзинская, начал рассказывать уже иную историю. У девушек даже глаза заблестели, когда их старый знакомый Генрик Кой поведал о своих делах. В эту маленькую квартирку вдруг ворвался ветер сложной, опасной жизни. Им просто не хотелось верить, что перед ними тот самый Генрик Кой, с которым Траута познакомилась еще в те вре­мена, когда работала официанткой в столовой.

Кой начал свой рассказ о бегстве из Польши. Говорил об этом слегка пренебрежительно, словно о фильме, который он видел вчера, а не о собственных переживаниях. Девушки узнали, что вместе со своим приятелем (тут Траута с лю­бопытством посмотрела на молчаливого при­шельца и кокетливым движением поправила во­лосы), Генрик Кой в районе Згожельца перепра­вился на германскую сторону. В Финстервальде к ним подошел одинокий народный полицейский ГДР. Пользуясь тем, что поблизости никого не было, беглецы повалили полицейского на землю и... Тут Кой сделал многозначительный жест.

— Ну, ну, дальше? — пискнула заинтригован­ная Рита.

— А ничего... Одним чертом меньше!

Этот рассказ был прерван приходом матери обеих девушек, Эльфриды Будзинской. Она вошла в комнату, чтобы сказать гостям, что вода готова и они могут умыться.

Продолжение рассказа слушали уже во время ужина. Кой сказал, что в Берлине он вместе с приятелем вступил в шайку контрабандистов и теперь ведет «золотую жизнь», перевозя в Польшу разные товары. Рита и Траута недоверчиво качали головами. Тогда Кой прервал ужин и чуть скучаюшим голосом попросил приятеля подать ему сумку. Ни слова не говоря, он высы­пал на стол ее содержимое. Девушки перестали смеяться. Это уже была не шутка: перед ними на столе лежало несколько десятков отличных ча­сов. Траута робко протянула руку и взяла из сверкающей золотом, сталью и стеклом кучи бо­гатства маленькие дамские часики. С благогове­нием прочитала на них название известной швей­царской фирмы и уже хотела положить часики обратно, но Кой небрежным движением отвел ее руку.

— Возьми их себе, Траута! Они теперь твои. И ты, Рита, выбери то, что тебе нравится. А еще двое часов возьми и продай. Польских злотых у меня немного, а деньги мне очень нужны...

Остальные часы отправились обратно в сумку, но Кой не сразу вернулся к прерванному ужину. Он достал какой-то сверток и быстрыми движе­ниями стал развертывать его прямо на полу. Обе девушки встали с мест, чтобы получше видеть в чем дело. Они смотрели внимательно, но все еще не могли понять назначения таинственного свертка. Наконец Кой показал им вентиль в про­резиненной материи и сказал, что перед ними надувная лодка, на которой он с приятелем пе­реправился через Одер. На этой же лодке они снова переплывут реку, как только закончат свою торговлю в Польше.

После ужина продолжалась демонстрация «до­стижений» Коя. Он вытащил из бумажника до­кументы на имя Яна Линека. Однако на всех этих бумажках были фото Генрика.

— Это я получил от «контрабандистской бра­тии» в Берлине! — не без гордости заявил Кой.

Рита несколько забеспокоилась.

— Фальшивые... Да ведь это дело пахнет тюрьмой!

— Но не для меня! — засмеялся ее друг.

— Как так не для тебя?

— Эти документы сделаны на подлинные имя и фамилию! Ян Линек — это мой товарищ из Ловковиц в Ополе. Все данные правильные, только фото мое. А если тут будут ко мне приди­раться, то я махну в Берлин — и точка. Что ему сделают? Посидит день—два до выяснения и ока­жется, что он ни в чем не виноват...

— Но ведь ты окажешь ему медвежью услугу! Он же ничего не знает об этом?

— Смерть дуракам, моя дорогая! Он обо мне не беспокоится, так чего это я должен беспо­коиться о нем?

До поздней ночи Генрик Кой рассказывал о своих «героических» подвигах и рисовал прекрас­ные планы на будущее.

Но не только в квартире 7 дома номер 21 по Школьной улице горел свет в эту ночь. Освещены были также огромные окна предприятия «Одер» в Новой Соли. Там тоже говорили о прошлом и будущем. Группа людей, склонившихся над ма­шинами, уже разработала метод переработки китайской конопли «рами» с учетом польского оборудования. Шла борьба за первое место в со­ревновании предприятий по выработке техниче­ского волокна. Сейчас коллектив рабочих и инже­неров был занят внедрением в производство малоизвестных в Польше чесальных машин для короткого волокна. Люди эти, давным-давно осевшие тут или прибывшие с разных сторон но­вопоселенцы, руководствовались в своих работах стремлением к тому, чтобы жизнь всей страны и их самих стала лучше, зажиточнее.

Совсем другие планы были у посланников Ге­лена. Они пока скрывали их так же, как и свое не слишком чистое прошлое.

Генрик Кой служил в гитлеровской армии и 9 мая 1945 года в Дании попал в плен к американцам. Его отец, который служил в германской авиации в оккупированных Франции и Голлан­дии, а затем на Восточном фронте, не вернулся в Польшу. Он и по сей день живет в Кёльне (Западная Германия).

В первые послевоенные годы Генрик Кой ра­ботал на лесопилке, где был арестован за кражи. Потом перебрался на текстильную фабрику в Пруднике, где стал ткачом. Потом работал в Вельском ремонтно-монтажном тресте слесарем. Вместе с бригадиром Альфредом Петрушкой — своим давним компаньоном, как раз тем, кото­рого мы видели у сестер Будзинских, — он со­вершил большую кражу на мебельной фабрике в Ясенице, где они работали после Вельска. Дирек­тор фабрики собирался отправить обоих в мили­цию в Явоже. Тогда ловкачи подпоили началь­ника отдела Вельской ремонтно-строительной конторы и получили от него командировочные удостоверения. Быстро собрав веши, Кой и Пет­рушка отправились в родные Ловковицы (в Опольской Силезии)... Затем из близко распо­ложенного Гоголина они поехали во Вроцлав и в последние дни сентября 1952 года перешли гра­ницу в районе Згожельца.

На территории ГДР оба беглеца весь день про­сидели в стоге соломы, а затем пешком стали пробираться через лес. На дороге их задержал сотрудник народной полиции, которому эти лес­ные путешественники показались подозритель­ными. На какую-то минуту полицейский допустил неосторожность, и беглецы бросились на него... После короткой борьбы в лесу осталось растер­занное тело молодого немца, который хотел за­городить беглецам из Польши путь на Берлин.

6 октября Кой и Петрушка прибыли в Запад­ный Берлин. Там их направили в лагерь «бе­женцев», где обоими быстро заинтересовались разведывательные органы.

 

Глава тридцать первая