Правоотношение как идеальное средство гражданско-правовой деятельности

Наряду с нормой права средством гражданско-правовой деятельности, но не механизма гражданско-правового регулирования, является гражданское правоотношение. В отличие от нормы права, его правовая природа всегда вызывала и вызывает многочисленные споры и противоречивые суждения. Причём эти дискуссии касаются не только каких-то отдельных проблемных моментов, обсуждается само определение правоотношения.

Отечественными учёными выработано три основных подхода к понятию правоотношения. Исторически первым, заимствованным из немецкой пандектистики, является определение правоотношения как урегулированного правом отношения одного лица к другим лицам и вещам. Немецкие цивилисты ΧΙΧ в. Ф. Регельсбергер, Г. Дернбург^[469] и др. являлись активными сторонниками этого подхода. Например, Ф. Регельсбергер писал: «Правовые отношения – это признанные объективным правом условия жизни»^[470], позже ему вторил Л. Эннекцерус в своём известном учебнике по гражданскому праву: «Правоотношением мы называем имеющее правовое значение и вследствие этого регулируемое объективным правом жизненное отношение, которое состоит во влекущем правовые последствия отношении лица к лицам или к предметам (вещам или правам)»^[471]. В германской гражданско-правовой науке поддерживается этот подход и сегодня^[472]. Для русских правоведов правоотношение являлось сугубо материальным образованием. Так, Н.М. Коркунов прямо заявлял, что юридическое отношение есть то же житейское, бытовое отношение, только регулируемое юридической нормой^[473]. Аналогично рассуждал Г.Ф. Шершеневич: «Юридическим отношением будет всякое бытовое отношение, когда и насколько оно определяется юридическими нормами»^[474]. Определения правоотношения как бытового, реального отношения придерживались и многие советские исследователи^[475]. Спорным это определение является по двум соображениям. Первое состоит в возможности существования отношения между лицами и вещами, наряду с отношениями между лицами^[476]. Второе – в сомнительности определения правоотношения как реально существующего отношения.

В советском правоведении 20–30-х гг. ΧΧ в. широко распространенной была другая теория, в которой правоотношение представлялось в единстве материального содержания и правовой формы. Уже на заре становления советской юридической науки Е.Б. Пашуканис вслед за К. Марксом искал сущность правовой формы в отношениях обмена. В итоге он установил, что основная предпосылка правового регулирования – противоположность частных интересов и наличие товарно-денежного хозяйства, ибо только тогда «юридический субъект имеет свой материальный субстрат в лице эгоистического хозяйствующего субъекта, которого закон не создает, но находит. Там же, где этот субстрат отсутствует, соответствующее юридическое отношение a priori немыслимо»^[477]. Сущностью права (которое автор фактически сводил к правоотношениям), по его мнению, является свободный договор между независимыми производителями.

Эти идеи получили своё развитие и в дальнейшем, хотя и на несколько иной методологической основе. 70–80-е годы ΧΧ в. в советском правоведении были отмечены распространением социологического подхода к правоотношениям, когда наряду с углубленным исследованием их отдельных элементов больше внимания стало уделяться изучению системных связей правоотношений с другими правовыми и неправовыми явлениями. Следствие данной тенденции – понимание правоотношения как вида идеологического отношения и одновременно как формы фактических общественных отношений^[478], выделение в нем материального (фактическое поведение) и юридического (субъективные права и обязанности) содержания^[479], характеристика содержания правоотношения как единства реального общественного отношения и его формы^[480].

Несмотря на достаточно широкую распространённость материалистического понимания правоотношения, сомнения в его правильности появились уже достаточно давно. Ещё Л.И. Петражицкий отмечал, что юристы нередко пользуются понятием и выражением «правоотношение» в смысле связи, состоящей в правах и обязанностях, и «…притом так поступают и те, которые в другом или том же своём сочинении устанавливают и развивают теорию правоотношения как бытового отношения, регулируемого правом. Отсюда возникает множество противоречий, более или менее скрытых или даже явных»^[481].

Прежде всего сторонникам материальности правоотношений не удалось установить, в чем она выражается. Ю.Г. Ткаченко, детально проанализировав социальную предметную деятельность, пришла к выводу, что «чистых» правовых отношений не существует: «Отношения, подвергаемые регулированию со стороны права, можно с функциональной точки зрения назвать правовыми, но при этом следует понять, что регулирование не изменяет характера отношений, т. е. они остаются либо экономическими, либо политическими, либо духовными»^[482]. Поэтому исследовательница делает вывод о том, что в предметном содержании возникающего отношения нет какого-либо самостоятельного правового элемента. Однако следующий вывод Ю.Г. Ткаченко противоречит действительности. Она заключает, что не существует правовых в собственном смысле отношений, а есть лишь правовой способ регулирования общественных отношений^[483]. Полагаем, что если общественные отношения классифицировать по способу их упорядочения, то правовые отношения приобретают самостоятельный статус.

Именно в этом направлении находятся рассуждения В.П. Мозолина, который ещё в 1955 г. выступил против утверждений о том, что «...социалистическое государство, регулируя... те или иные общественные отношения, придает им новое качество: превращает их в правовые отношения...»^[484], что «...некоторые общественные отношения вначале существуют сами по себе и лишь при определённых условиях преобразуются в правовые отношения...»^[485]. По его мнению, «...такие утверждения ведут к отрицанию объективного характера экономических отношений. В данном случае происходит не «превращение» одних отношений в другие, а возникновение новых, ранее не существовавших идеологических отношений – правовых, которые не поглощают собой экономические отношения, а только их закрепляют, направляя в нужном для господствующего класса направлении»^[486]. Так же ясно чуть позднее выразился С.Ф. Кечекьян, определив правоотношения как особые идеологические отно­шения, возникающие вследствие воздействия норм права на поведение людей^[487].

Полагаем, что понимание правоотношения как идеологического явления больше отвечает реальному положению дел. Как было отмечено выше, правоотношение не имеет реального характера. Применение, использование такого средства может быть как мыслительным, так и материальным действием, операцией, но это не изменяет идеального характера самого правоотношения. Одновременно не следует забывать о том, что оно вводилось в науку с целью выразить единство отношений фактического характера и выработанных практикой оптимальных способов их регулирования^[488], т.е. чтобы служить установлению связи между нормой права и фактами. Поэтому полагаем, что правоотношение представляет собой схему специфического правового видения фактической ситуации с целью её оценки посредством норм права.

Безусловно, отсутствие материального содержания в правоотношении не должно вести к смешению его с нормами права. Различие между рассматриваемыми правовыми средствами, без всякого сомнения, существует. Очень точно его выразил С.Ф. Кечекьян: «Характеристика нормы права как суждения о должном поведении людей не подчеркивает того весьма существенного обстоятельства, что права и обязанности составляют не только элемент нормативного суждения, но и определенное явление социальной жизни, определенную социальную реальность»^[489]. Из этого верного посыла, учёный делает вывод о том, что правоотношения являются формой экономических и иных отношений^[490]. Однако это слишком общее утверждение требует конкретизации.

В науке было высказано суждение о том, что правоотношение представляет собой модель. Ю.Г. Ткаченко считает, что «правоотношение-модель» может быть лишь индивидуализированной (а не общей) мысленной моделью поведения, объективированной в языке^[491]. С.С. Алексеев выступает против понимания правоотношения как модели, поскольку считает, что при таком подходе стирается его качественное отличие от юридических норм, функции того и другого сближаются, а специфическое назначение в механизме правового регулирования ускользает из поля зрения^[492]. Опасения учёного не напрасны. Ю.Г. Ткаченко утверждает, что правоотношение как модель поведения сходно с нормой именно свойствами, присущими моделям, отграничивающими их от фактических объектов (действий, отношений). «Правоотношение-модель» сходно с нормой и своим содержанием, хотя и имеет только индивидуальный характер^[493]. Однако очевидно, что правоотношение, в отличие от нормы права, не содержит никаких индивидуальных дозволений, обязываний или запретов. Его нельзя сравнить по содержанию даже с правоприменительным актом, который, как раз включает в себя такие индивидуальные предписания. В целом определение правоотношения через термин «модель», не то, чтобы неверно, но оно не даёт возможности правильно оценить сущность правоотношения как правового явления и верно показать соотношение с нормой права.

Также неудачно, на наш взгляд, понимание правоотношения как юридического научного приёма^[494]. Его также нельзя назвать принципиально неправильным, поскольку трудно не согласиться с утверждением о том, что правоотношения не существуют – они только мыслятся^[495]. Но будучи правовым, т.е. идеальными, мыслятся все правовые явления, в том числе и нормы права, которые, следуя логике авторов тоже можно назвать юридическими научными приёмами. Приведенная выше история развития нормы права от римских дефиниций – тому пример. Очевидно, что такое определение не отражает сущность явления.

Действительно, мыслить субъективное права вместе (в единстве, в связи) с юридической обязанностью, т.е. в рамках единой системы, которая и получает наименование правоотношения, удобно^[496]. Однако это удобство основано на закономерности. Дело в том, что и норма права и правоотношение – это явления единой сущности – права. Явление выражает лишь одну из сторон сущности, никогда полностью не совпадая со всей сущностью. Значимость как нормы права, так и правоотношения состоит в том, что они «являют» основные закономерности, позволяющие объяснить главные направления развития права, и самое главное, эффективно его использовать и применять.

Закономерности проявляются в следующем алгоритме действия права. Диспозиция нормы права может быть использована в качестве образца оценки не любых общественных отношений, а только тех, которые соответствуют обстоятельствам, изложенным в её гипотезе. Поэтому для того, чтобы применить диспозицию, требуется выяснить, содержат ли те общественные отношения, которые стремятся урегулировать, обстоятельствам, указанным в гипотезе, т.е. осуществить субзумпцию гипотезы. Результат сопоставления может быть как положительным, так и отрицательным. В последнем случае субзумпция диспозиции невозможна^[497]. При положительном результате общественные отношения квалифицируются в качестве правовых, т.е. тех, при которых возможна субзумпция диспозиции. Поэтому полагаем, что правоотношение представляет собой необходимое для юридической квалификации средство мыслительной (идеальной) фиксации таких общественных отношений, при которых возможна субзумпция диспозиции нормы права.

Из сказанного вытекает верность высказываемого в науке определения правоотношения как результата регулирования общественных отношений нормами права^[498]. Однако следует уточнить, что нельзя понимать правоотношение как результат гражданско-правовой деятельности. Ведь квалификация общественных отношений в качестве правовых ведет к новым субзумпциям, только на этот раз – диспозиций норм гражданского права. Кроме того, при нормальном развитии отношений, получивших статус правовых, последуют реальные правовые операции и действия – осуществление прав и исполнение обязанностей. И только потом может появиться результат гражданско-правовой деятельности – упорядоченные имущественные и личные неимущественные отношения.