Основные черты качественного исследования этнографического типа

Главные характеристики этой исследовательской практики, составляющие ее своеобразие, отличающие ее от других типов качественного исследования, таковы:

1 — это стремление к более подробной, детальной, всесторонней репрезентации реальности. Отсюда итогом этнографического исследования довольно часто выступает не только теория или исследовательский комментарий, но и простое или насыщенное, «плотное» описание изучаемого социального феномена.

2 — это акцент прежде всего на методе включенного наблюдения, предполагающем «включение» исследователя в изучаемую ситуацию в качестве ее участника, старающегося понять других в естественных условиях[65]. Здесь естественные условия понимаются как повседневная жизнь людей с их естественной установкой на восприятие окружающего мира как само собой разумеющегося, непроблематичного. Собственно говоря, метод включенного наблюдения и представляет собой способ погружения исследователя в мир естественных установок изучаемых людей, погружение, при котором не создаются определенные экспериментальные условия (как при использовании эксперимента в классической социологии), но жизненные миры «даны» исследователю естественным образом.

Акцент на методе включенного наблюдения не отменяет использования других методов в рамках этой исследовательской практики: свободного интервью, качественного анализа документов. При этом наряду с анализом «бумажных» документов в последнее время успешно используется И фотоанализ как способ прочтения фотодокумента, использующий анализ невербального языка: языка жестов, мимики, тела. «Учитесь читать фотографии, как вы могли бы читать книги», — написано в одной из первых книг по так называемой «визуальной социологии». Фотография незамедлительно выдает «детали», подробности, столь важные в рамках этого типа исследования.

Вместе с тем все эти методы являются второстепенными, уступая «пальму первенства» включенному наблюдению. Не случайно ряд авторов называют рассматриваемый нами этнографический тип стратегией включенного наблюдения, где сам этот термин понимается не узко — как метод, но широко — как определенная исследовательская практика.

3 — здесь большое значение придается фигуре самого исследователя, его способности войти в контакт с теми, чьи жизненные миры он изучает, его открытости новому, его умению слушать и слышать, его способности находиться «вне» и «внутри» изучаемого опыта одновременно, его воображению, наконец.

Социолог-этнограф должен представлять себе, что изучаемые им люди имеют весьма приблизительное представление о социологии и что чаше всего исследователей принимают за «рекламных агентов, налоговых инспекторов, шпионов... правительственных служащих».

М.Хаммерсли и РАткинсон приводят пример бесспорно благоприятного впечатления, которое произвел исследователь Дон Халландер на жителей небольшого городка штата Джорджия, которых собирался изучать. В то же время это благоприятное впечатление оказалось непреодолимым препятствием к исследованию. Жители городка решили, что социолог является представителем фирмы, изготавливающей вискозу, который должен помочь фирме обосноваться в этом городе. Все старались убедить исследователя в отличных качествах города и его обитателей. «Исследователь-этнограф как будто превратился в сказочную фею-крестную, и серьезная работа была невозможна». Исследователь был вынужден уехать.

Социолог должен владеть искусством производить нужное впечатление (вспомним И.Гофмана. — А.Г.). Именно это качество исследователя позволяет установить доверительные отношения с группой, вне которых он практически не получает доступа к информации.

Исследователь должен решить, какое именно впечатление он хочет произвести, и в соответствии с этим изменить свой имидж: одежду, прическу и т.д. Следует помнить, что в искусстве производить впечатление нет обобщающих правил. Существуют различные категории информантов, различные социальные контексты и, соответственно, различные имиджи. В этом смысле, полагают М.Хаммерсли и РАткинсон, социолог-этнограф очень похож на актера, чья профессиональная компетентность предполагает высокую чувствительность к меняющимся ситуациям.

4 — результат этнографического исследования — чаще всего монтаж, попытка из мозаики собранных данных составить целостную «картинку» культуры изучаемой общности. Исследователь здесь — своеобразный монтажник (bricoleur), использующий различные части-источники для монтажа (bicolage) целого. Термин этот, введенный в оборот Г.Зиммелем и подхваченный крупнейшими современными социологами Ж.Бодрийяром и КЛеви-Строссом, призван отразить спонтанность, отсутствие жесткого плана, открытость процесса монтажа и в то же время его от начала до конца законченность, завершенность.

В самом деле, исследователь, работая в поле, используя включенное наблюдение, интервью, старается из обрывков разговоров, наблюдаемого поведения, бесед информантов между собой, жестов, выражения глаз — из всего этого разнообразия полевых данных «ухватить» смысл происходящего, понять ценности группы, разделяемые ими нормы, культуру группы в целом.

5 — здесь большое значение имеет первоначальная процедура поиска посредников, способных ввести человека в группу, сообщество, а затем помочь войти в контакт с «ключевыми фигурами», хранителями знаний о традициях данного сообщества. Современный английский исследователь К.Робсон называет их «проводниками»'. Именно от «проводников» зависит доступ к информации, необходимой исследователю, а также отношение к исследователю, готовность с ним сотрудничать.

Попробуем рассмотреть все выделенные нами черты, специфику этнографического подхода в социологии в целом на примере исследования «Рынки как культуры», осуществленного американским социологом М.Аболафиа в 1990-х годах применительно к деловым рынкам Уолл-Стрит'.

В этом исследовании рынки рассматривались не просто как места, где совершаются сделки, акты купли-продажи как простой обмен между лицами, — но как специфические культуры.

Изучение рынков как культур означает акцент на процессе повторяюшегося взаимодействия в сфере деловых операций, где устанавливается особый набор взаимных договоренностей: культура рынка здесь — система социально значимых отношений, вбирающая культурные нормы, правила, познавательные сценарии (cognitive scripts). Исследователь изучал три аспекта культуры: основные правила и роли, локальный рационализм, движущие силы и процесс изменений.

В своих исследованиях социолог использовал три различных метода и, соответственно, получил три типа данных.

Изучение рынка ценных бумаг он производил с помощью анализа юридических документов из архивов судов: «Тысячи страниц изученных мною документов открыли для меня многое в таинственном мире фьючерсных торгов». Библиотеки регулирующих организаций и судебные архивы оказались настоящими сокровищницами, содержащими непочатый край документальных свидетельств участников экономического процесса.

Наряду с этим исследователь проводил беседы с представителями регулирующих органов и адвокатами, участвующими в судебных разбирательствах, связанных с биржевой деятельностью на Нью-йоркской фондовой бирже. Этот же метод он использовал для изучения рынка облигаций. Здесь он проводил беседы с брокерами. Беседы проходили обычно в операционном зале после торгов в периоды вялой деловой активности. Менее формальное общение имело место в ресторанах и барах. Исследователь старался уловить побольше деталей будничной жизни биржевика, просил брокеров описать свой рабочий день, рассказать о карьере, припомнить какие-то ключевые эпизоды, объяснить смысл и назначение целого ряда организаций, связанных с биржевой деятельностью. «Я позволял им рассуждать на их любимые темы, но в то же время аккуратно направлял разговор к вопросам, интересовавшим меня».

Кроме того, М. Аболафиа использовал метод включенного наблюдения: «Я стал на бирже своим, или, если воспользоваться формулой одного антрополога, туземцы мне построили хижину. Постепенно мои личные наблюдения и выкладки вытеснили собеседования как основной источник информации», — пишет он. Главная проблема, с которой столкнулся социолог, — реальная угроза «ассимилироваться» — принять всерьез картину мира брокеров и даже стать частью этого мира. «Нетрудно поддаться их модели мира, — пишет исследователь, — поскольку это весьма притягательный мир. Экономическая доктрина Уолл-Стрит — ясная, четкая система, объясняющая все — от поведения отдельных брокеров до роли государства на рынке». Этнографу легко держать дистанцию, когда его «объекты» — люди неграмотные, нищие или ущербные, замечает М.Аболафиа. Гораздо труднее, если они исповедуют систему воззрений, принятых твоим обществом.

Поэтому, по мнению исследователя, в процессе сбора нужно регистрировать все подряд, но дома необходимо подвергать информацию критическому осмыслению.

В целом вся совокупность откликов, реакций, мнений, способов поведения биржевиков и составляла мозаику данных, из которых исследователю необходимо было «смонтировать» культуры деловых рынков Уолл-Стрит в трех выбранных аспектах.

Существенной проблемой для исследователя стала проблема доступа к миру биржевиков, к основным источникам информации об этом мире. Дело в том, что этнографический анализ деловых рынков как культур достаточно непрост. По своей сути — это область, где распоряжаются корпоративные элиты. Они, как правило, наделены большей властью и высоким статусом и потому защищены от посторонних наблюдателей. Именно поэтому представители элит редко оказываются объектом этнографического анализа. «Этнография чаще имеет дело с теми, кто беден, лишен влияния, имеет отклонения в поведении», — пишет М.Аболафиа.

Власть и деньги создают проблему для этнографа. Американский исследователь использовал личные связи, чтобы попасть на деловые рынки Нью-Йорка: как у преподавателя Школы бизнеса при Корнуэльском университете, у него было много бывших и тогдашних учеников, работавших там. Кроме того, благодаря старому знакомому, другу детства, юристу, он получил доступ к материалам Комиссии по срочной продаже при биржевой конторе в Вашингтоне. Личные связи оказались тем ключом, который отпер заветную дверь.

Кроме проблемы доступа большое значение здесь имела и проблема установления контактов с информантами, создания у них положительной мотивации по отношению к исследованию. Огромное количество информации, имеющееся в распоряжении участников рынка носит частный, конфиденциальный характер. Участники рынка обычно тратят много сил, чтобы ее собрать. Именно поэтому они тщательно оберегают ее, подозрительно относятся к любым официальным версиям, объясняющим интерес к этой информации. Исследователь должен убедить участников рынка, что его интерес бескорыстен, т.е. носит научный, а не коммерческий характер, не связан с желанием что-либо разоблачить. Кроме того, информанты должны быть уверены, что этот исследовательский проект достаточно важен, чтобы тратить на него время, и что исследователь в силах осуществить его «правильно».

Для повышения интереса к исследованию, придания ему значимости М.Аболафиа старался поместить исследовательскую задачу в более широкий контекст, убедить потенциальных информантов в необходимости серьезного исследования биржевой деятельности, которая сегодня обществом недооценивается. Труднее оказалось, по признанию исследователя, убедить их в своей компетентности. Для того чтобы говорить с брокерами «на равных», ему пришлось прослушать курс лекций для желающих стать участником фьючерсных торгов, выдержать экзамен и получить национальный диплом, посещать лекции коллег по проблемам финансов, просматривать финансовые издания в поисках сюжетов и т.д. Все это позволило исследователю быть желанным гостем на бирже, завоевать доверие биржевиков.

Автоэтнография

В последнее время в западной социологии активно обсуждаются познавательные возможности новой исследовательской практики, выступающей своеобразным подвидом этнографической исследовательской стратегии — автоэтнографии. Как дитя этнографиии, автоэтнография наследует все ее «родительские» черты, лишь «перекраивая» некоторые из них и создавая тем самым свою «особость», непохожесть. В частности, в автоэтнографии (по крайней мере в значительной части автоэтнографических исследований) остается неизменной ориентация на познание культур самых разнообразных общностей через изучение единичного, конкретных, повседневных практик. Единичным здесь выступает сам исследователь, его опыт, чувства, мысли, повседневная жизнь в целом. Социолог «внимательно вглядывается в себя через широкие этнографические линзы, чтобы сосредоточиться в конечном итоге на социальных и культурных аспектах личностного опыта».

Остается в автоэтнографии и стремление к более подробной, детальной, всесторонней репрезентации реальности, только здесь тщательно и скрупулезно изучается собственный мир исследователя, момент за моментом конкретизируются детали его жизни. Для этого есть два пути:

первый — вести полевые заметки, касающиеся собственной жизни. Это могут быть ретроспективные записи, относящиеся к прошлому, когда текст организовывается хронологически вокруг главных событий;

второй — брать нарративное интервью у самого себя, т.е. рассказывать свою историю жизни. В любом случае нюансы, детали прошлого «всплывают», если исследователь способен совершить так называемый эмоциональный вызов: перенести, «включить» себя в то время и в то место, о котором рассказывает. Главная проблема — как «выйти» из этого состояния, чтобы проанализировать написанный текст или транскрипт интервью и тем самым «встроить» свой эмоциональный опыт в культурные координаты (если, конечно, социолог ставит перед собой такую задачу).

Акцент на методе включенного наблюдения, характерный, как мы видели, для этнографической стратегии качественного исследования, в автоэтнографии преобразуется в самонаблюдение, самоанализ, когда социолог погружается в свой собственный мир естественных установок. Идея возвращения исследователя в изучаемый процесс, на которой базируется качественная парадигма, здесь достигла, кажется, своего предельного выражения: субъект и объект исследования физически сосуществуют в одном лице.

При этом исследователь как объект исследования интересен прежде всего своим дорефлексивным опытом, «конструктами первого порядка» в терминологии А.Шюца, с помощью которых он, как и другие люди, совместно с другими людьми конструирует окружающий мир как само собой разумеющийся, непроблематичный. Язык выражения такого опыта — повседневный, обыденный язык нормального человеческого общения.

Вместе с тем в качестве субъекта исследовательского процесса социолог, изучающий самого себя в социальном контексте, «обречен» на положение вне собственного эмоционального опыта, на рефлексивность, «говорящую» на языке комментария или мини-теории.

Как возможно такое соединение, кажется, несоединимого, как возможна саморефлексия, разговор с собой одновременно в двух регистрах?

Надо сказать, что феномен саморефлексии как особый процесс проблематизации сознанием своих собственных установок, стереотипов начал изучаться еще в античную эпоху. В XX веке Э.Гуссерль (мы о нем говорили в Теме 3, Часть I) доказал, что эмоциональный опыт, психические переживания содержат принципиальную возможность рефлексии [66]. Вслед за Гуссерлем целый ряд крупнейших социально-философских учений еще добавили соображений в «копилку» доказательств этой возможности.

Во-первых, прагматизм, а за ним и символический интеракционизм, как мы видели ранее, убедительно показали, что социальная жизнь — это непрерывно творимый продукт повседневных взаимодействий людей друг с другом. Она с необходимостью включает и интеракцию с самим собой, производство самосознания: все, что человек говорит другому, он говорит и самому себе. Более того, осознание самого себя потому и возможно, что в сознании каждого из нас присутствуют воображаемые Другие, глазами которых мы вглядываемся в себя, формируем критерии оценки.

Во-вторых, этнометодология, феноменологическая и драматургическая социологии убедили нас в том, что каждый человек строит свое взаимодействие, ориентируясь на ожидания другого, реального или виртуального участника коммуникации (или Других), стараясь быть понятным ему. Применительно к предмету нашего разговора это означает, что именно эти воображаемые Другие (в нашем случае — это будущие читатели) в значительной степени определяют и то, что рассказывается, и то, как рассказывается. Так, стремясь быть понятым человеком «с улицы», погруженным в ту же самую социальную ситуацию, что и он сам, исследователь становится рассказчиком собственной истории, интуитивно используя «решетки объяснений», распространенные в культуре той общности, к которой принадлежит и он, и будущий рядовой читатель. В то же время ориентация на ожидания и оценки «собратьев по цеху», (если такая цель есть у исследователя), соответственно, требует саморефлексии, выраженной на языке теоретических понятий и использующей иные схемы объяснения.

Сегодня автоэтнографическая исследовательская практика существует под разными именами: личностный нарратив, этнографическая короткая история, персональная этнография, самонаблюдение, рефлексивная этнография, исповедальный рассказ, побуждающий нарратив, антропологическая поэтика и т.д. Следует сказать, что за различиями в терминах стоят не только лингвистические предпочтения авторов, но прежде всего их разные методологические установки относительно смысла и назначения качественного исследования, его языка и образа результата.

Установка исследователя на аналитическое описание, на рефлексию предполагает вписывание его индивидуального опыта в культуру, социальный контекст, соответственно определяя и результат такого исследования в виде комментария или мини-теории. Здесь исследователь изучает себя, чтобы изучить других. Главная цель такого исследовательского процесса — анализ социального явления, его объяснение. Результат автоэтнографии такого вида — равновесный сплав двух позиций, сочетающихся, правда, в одном лице: рассказчика истории и аналитика собственной истории, ее интерпретатора. Автоэтнографическое исследование этого плана относится к научному или тяготеющему к научности направлению качественной социологии, о котором мы уже говорили ранее.

Популярна сегодня и принципиально другая направленность: терапевтическая. Установка социолога на помощь читателю, который, погрузившись в похожий опыт переживания исследователем той или иной ситуации, получает своего рода эмоциональную поддержку, обусловливает и образ результата такого исследования. Итогом здесь выступает сама история исследователя, простое описание им пережитого, прочувствованного «куска» жизни, т.е. простое описание его личностного эмоционального опыта. Социолог в таком исследовании изучает себя, чтобы пригласить читателя в авторский мир, вызвать у него те или иные чувства, помочь ему соотнести себя с другими, может быть, пересмотреть сложившиеся ценности, представления. Читатель здесь практически соавтор, продолжающий в своей интепретации историю исследователя, «вписывая» ее в свой собственный эмоциональный опыт.

Ярче всего «помогающий» характер такого направления автоэтнографии выражен в одном из названий этой исследовательской практики — побуждающий нарратив. Речь идет о побуждении читателя к эмоциональному отклику, в конечном итоге оказывающем благотворное «терапевтическое» воздействие на него. Наиболее распространены здесь автоэтнографии болезней или, точнее, переживаний болезней, помогающие читателям легче справляться с их собственной бедой.

Такая разновидность автоэтнографии ломает границы, сложившиеся между литературой и социальным знанием: не случайно споры о том, литература это или социология, практически не стихают. Вместе с тем различия между подобными формами знания многие связывают с тем, что беллетристика прежде всего имеет дело с вымыслом, в то время как в автоэтнографии представлена подлинная, реальная история исследователя. Кроме того, в отличие от литературы, использующей специальные средства, искусные приемы для возникновения эмоционального отклика (сюжет, художественные образы, диалог характеров и т.д.), автоэтнография, как правило, безыскусна.

Возможен и еще один, постмодернистский вариант автоэтнографии в нашей классификации: собственная история осмысливается автором на художественном, поэтическом языке с его образностью, ассоциативностью, метафоричностью. Здесь грань между литературой и социологией делается, видимо, еще тоньше. Назначение таких текстов — не только эмоциональное включение читателя в исследовательский мир, но и экзистенциальная потребность автора в познании самого себя, придании смысла собственной жизни. Проговаривайте ее становится для исследователя, как, впрочем, и для любого человека, частью жизни, интуитивной попыткой придать ей связность, целостность.

3. Кейс-стади как тип качественного исследования

Общая характеристика

Термин «кейс-стади» (case study) буквально переводится с английского как изучение случая. Между тем в разных национальных и теоретических традициях существует целый ряд близких терминов: метод случая (case method), монографическое изучение (monographic study), монографический подход (monographic approach).

Международный словарь Вебстера (Webster's Third International Dictionary) дает следующее определение кейс-стади: это интенсивный анализ индивидуального случая, делающий акцент на факторах развития в отношении к окружающей среде. Здесь кейс-стади рассматривается как общенаучная стратегия (метод), которая может использоваться в различных областях знания.

Сегодня кейс-стади успешно применяется в информатике, где как «случай» изучаются компьютер, в который впервые инсталлирована новая программа, или новые информационные технологии, опробованные на малом количестве случаев. Используется он и в медицине, где «кейсом» выступает человек как уникальный медицинский случай.

В социологии кейс-стади рассматривается преимущественно как особая целостная исследовательская стратегия (тип качественного социологического исследования), хотя представлена и другая позиция, где кейс-стади понимается как совокупность «мягких» методов, используемых в социологическом исследовании на стации разработки и уточнения гипотез.

Роберт Йен, известный английский исследователь кейс-стади, дает следующее определение его как стратегии: это «эмпирическое исследование, которое изучает определенный феномен в его реально существующем контексте, когда границы между феноменом и контекстом не отчетливы, и в котором используется множество разноплановых источников информации».

В этом уже ставшем классическим определении «схвачены» основные черты, составляющие своеобразие данной исследовательской практики.

Во-первых, социальный феномен, случай (case) изучается здесь в его реально существующем контексте, т.е. в единстве всех специфических условий его бытования. Кроме того, а может быть, это и самое главное, «случай» здесь изучается в его «живом» и реальном изменении. Не случайно эту стратегию исследования называют также и хронологической, позволяющей фиксировать изменения в объекте, происходящие в течение определенного периода времени (времени изучения).

Во-вторых, множественность источников информации означает здесь разнообразие используемых методов, «мягких» и «жестких», количественных. К.Робсон выделяет следующие:

— наблюдение (включенное, систематическое, простое). При этом в рамках систематического наблюдения [67] используется, как правило, стандартный инструмент наблюдения — карточка наблюдения. Простое наблюдение здесь — «пассивное ненавязчивое» (т.е. невключенное. — А.Г.) наблюдение за выражением лица, использованием языка;

— интервью (свободное, фокусированное, структурированное);

— использование документов и записей, включая широкий круг письменных, в т.ч. и статистических материалов, а также аудиозаписей.

Кроме того, в кейс-стади могут использоваться анкеты, стандартные тесты (например, определения интеллекта), шкалы измерения социальных установок, проективные методики (тесты на ассоциации и апперцепции), ролевые и имитационные игры и т.д.

Следует подчеркнуть, что «всеядность» этой стратегии с точки зрения методов сбора несколько нарушает «чистоту» этого типа как разновидности качественного исследования.

В целом если мысленно представить себе континуум, шкалу, на одном полюсе которой расположено типичное классическое социологическое исследование, а на другом — типично качественное социологическое исследование, то исследование типа кейс-cmadu заняло бы на этой шкале скорее Промежуточное положение. Характер используемых методов, а также во многом дизайн исследования «выдает» в нем количественные классические «влечения», если воспользоваться метафорой З.Баумана.

Виды кейс-стада

Практическое использование этой стратегии в социологическом исследовании весьма разнообразно. Сегодня можно выделить несколько классификаций внутри этого типа исследования.

Р.Йен по критерию цель исследования выделяет такие его виды:

• объяснительное (causal) кейс-стади.

Главная цель такого вида кейс-стади — разработать теорию, объясняющую изучаемый случай, т.е. теорию, описывающую причины (факторы), его порождающие. Исследование такого типа относится к научному или тяготеющему к научности направлению качественных исследований, о котором мы говорили в Теме 4. Довольно часто речь идет не столько о создании новой теории, сколько о подтверждении выдвинутой на первом этапе исследования[68];

• описательное (descriptive) кейс-стади.

Основная задача такого вида стратегии состоит в том, чтобы всесторонне описать изучаемый «случай». Итогом такого исследования может быть исследовательский комментарий или «плотное», насыщенное описание «случая»;

• разведывательное кейс-стади.

Исследовательская стратегия такого вида используется в ситуации, абсолютно неизвестной исследователю, где трудно понять, что, собственно, следует изучать. В рамках такой стратегии формулируются исследовательские вопросы, определяется социальный «случай», который надо изучить.

По критерию характер самого «случая» можно выделить следующие вилы кейс-стади с разными кейсами в качестве единиц анализа (объектов изучения):

• индивидуальное кейс-стади, где кейсом выступает одна личность.

Фокус исследования здесь состоит в анализе прошлого опыта личности, контекстуальных факторов — условий, в изучении ее установок, восприятия жизни в целом, словом, всей той гаммы факторов, которая так или иначе определяет ее поведение. Чаше всего в качестве такого «случая» исследуется наркоман, иммигрант, беженец;

• исследование, где «случаем» выступает определенное сообщество или несколько сообществ. Здесь описываются и анализируются модели взаимосвязи внутри сообщества, главные аспекты его жизни: политика, работа, досуг, семейная жизнь и т.д.;

• исследование, где «случаем» выступает социальная группа или несколько социальных групп. В исследованиях этого вида изучаются как реальные группы, для которых характерны непосредственные отношения между членами, например семья, так и условные (большие «рассеянные») группы, например профессиональные;

• исследование, где в качестве «случая» изучаются организации и социальные институты. Для этих исследований характерно множество различных фокусов исследовательского интереса: трудовые отношения, результаты управленческих и организационных мероприятий, процессы освоения нововведения, адаптации к меняющейся реальности и т.д.;

• исследования, где в качестве «случая» рассматривается определенное событие, определенное отношение, ролевое или межличностное. Здесь, например, может изучаться отношение «врач — пациенте или события определенного преступления, стихийного бедствия, несчастного случая.

По критерию количество изучаемых случаев можно выделить:

• единичные кейс-стади;

• множественные кейс-стади.

Единичные кейс-cmadu, как правило, используются в трех ситуациях:

1 — когда необходимо изучить «критический» случай для проверки сформулированной гипотезы. Примером может служить исследование Нила Гросса (1971 г.), о котором пишет К. Робсон.

Для исследования была выбрана школа, где имелась история удачного введения различного рода инноваций, следовательно, можно было быть уверенным, что там не было «барьеров к инновациям». В теории, сформулированной до кейс-стади, утверждалось, что именно из-за «барьеров» и проваливались последние нововведения. Исследование Гросса показало, что это не так, потому что нововведения в этой школе также не удались. Следовательно, причиной этому были не барьеры, а сами процессы нововведения. Эти провалы объяснялись поведением «людей со стороны», чужих в школе;

2 — если необходимо изучить уникальное незнакомое явление или когда знакомое приобретает крайние формы;

3 — объектом выступает явление, ранее недоступное изучению, никогда прежде не изучавшееся.

В множественном кейс-стади одновременно изучается несколько «случаев», например несколько школ города или несколько цехов производственной организации. Этот вид кейс-стади в последнее время приобретает все большую популярность, видимо, потому, что здесь в большей степени, чем в единичном кейс-стади, удается повысить обоснованность выводов исследования за счет возможности сравнения «случаев», получения большего объема информации.

Существует еще одна комплексная классификация видов кейс-стади в рамках матрицы 2x2, которую приводит Р. Йен. Эта матрица выглядит следующим образом:

 

Виды исследования	Виды исследования
	Единичное	Множественное
Холи чес кое (holistic) целостное	Тип1	ТипЗ
Глубинное (embedded)	Тип 2	Тип 4

Тип 1 означает исследование, задача которого состоит в изучении «случая» как целостной единицы. Чаще всего в исследовании этого типа изучаются общие тенденции, характерные для «случая» в целом. Таким целостным единичным «кейсом» может быть, например, организация.

В исследовании, которое отнесено к типу 2, изучается не только «случай», единица анализа как целостность, но и его элементы, составные части, «подьединицы» анализа. Основная задача такого исследования — понять не только общие тенденции «случая», но и «схватить» глубину, сложность изучаемого феномена. Применительно к изучению организации «подъеди-ницами» выступают члены этой организации. Изучение их мнений и оценок позволяет глубже проникнуть в «социальный мир» организации, лучше понять его.

Задачи исследований, которые могут быть отнесены к типам З и 4, принципиально не отличаются от задач исследований типов 1 и 2. Различие состоит лишь в количестве изучаемых кейсов.

3.3. Дизайн (план) кейс-стади

Исследовательская практика кейс-стади предполагает разработку плана (проекта) исследования. Этот план должен включать по К.Робсону:

— разработку концептуальной схемы;

— выделение исследовательских вопросов;

— определение выборочной стратегии;

— подбор методов сбора данных.

В отличие от классического социологического исследования этот план чаще всего не бывает завершен к моменту сбора первичной информации: выделение исследовательских вопросов, их постоянная коррекция, а также конструирование и переконструирование концептуальной схемы, так же как и смена фокусов исследования в зависимости от полученного материала, продолжаются в течение всего процесса исследования.

Сама концептуальная схема здесь, по мнению К.Робсона, включает основные черты исследования: аспекты изучения, факторы, их взаимосвязи. Разработка такой схемы заставляет исследователя задуматься над тем, что он делает. Она также помогает ему быть избирательным, решить, какие же черты важны, какие связи, скорее всего, значимы, существенны и, наконец, какие данные он намерен собирать и анализировать.

Такую схему надо попытаться разработать, даже если исследователь изучает новую, совершенно незнакомую ситуацию. Это поможет ему хотя бы определить первоначальное направление в исследовании.

Важнейший элемент разработки дизайна кейс-стади — определение выборочной стратегии. При этом К. Робсон понимает сам термин «выборочная стратегия» достаточно широко. Определить выборочную стратегию исследования значит ответить на целый ряд существенных для исследователя вопросов: кого опрашивать, наблюдать; где, в каких условиях будет происходить сбор информации; когда и что (какие события, действия, процессы) должны исследоваться?

Для исследования широкомасштабного явления, когда кейсом выступает большая социальная группа, может быть использован класс строго вероятностных способов отбора.

Наиболее распространенной сегодня для исследований типа кейс-стади является целевая выборка, т.е. выборка, соответствующая целям исследования. Выбор объектов в рамках такой выборки определяется исследовательскими вопросами и концептуальной схемой, тесно связанными друг с другом.

В этот процесс может «вмешаться» и реальная ситуация, в которой находится исследователь: ограниченные время, ресурсы, проблема доступа к информантам. Тем не менее «подход кейс-стади достаточно гибок, чтобы отступление от намеченной выборки не оказало разрушительного влияния на исследование».