Противостояние постмодернизма и системно-синергетического мышления

Размышляя над тем, «что происходит сейчас» в жизни демократически организованного общества, А. Тоффлер заключает: «это не кризис капита­лизма, а кризис самого индустриального общества, невзирая на его поли­тическую форму. Мы одновременно испытываем молодежную, сексуаль­ную, колониальную, экономическую революции и более быструю и

уходящую корнями в историю техническую революцию... Словом, мы на­ходимся в центре супериндустриальной революции». Одно из проявлений того, как ощущают ученые на Западе:)ту глобальность происходящих из­менений — характерное для всех международных конференций, посвя­щенных анализу постмодернизма в 80-90-е годы, расширение содержа­ния этого понятия с первоначально узкого определения новых тенденций в американской архитектуре (они описаны в переведенной у нас книге Ч. Дженкса) и нового течения во французской философии (представлен­ного Ж. Деррида, Ж.-Ф. Лиотаром и рядом их единомышленников) до опре­деления, охватывающего начавшиеся в 60-70-е годы процессы во всех об­ластях культуры, включая феминистское и антирасистское движения. Основание для такого расширения — известное сходство всех процессов, которые протекали в складывавшейся в послевоенные десятилетия новой социокультурной системе, получившей название «постиндустриальной».

Термин этот, введенный и теоретически обоснованный Д. Беллом, име­ет двойной смысл: один заключен в понятии «индустриальный», другой —-в приставке «пост». Первый можно определить словами А.Тоффлера: «Хотя нельзя сказать, что технология — это единственный источник социальных перемен в обществе», она «бесспорно, является главной силой этого толч­ка ускорения», «великим, ревущим двигателем перемен». Приставка же ипостп говорит о том, что в 70-е годы социология еще не могла — впро­чем, не может и но сей день! — содержательно определить главное каче­ство типа общественного производства, идущего на смену индустриаль­ному, и назвала его просто «после индустриального». Такая близорукость теоретической мысли распространяется и на определение других аспек­тов данного процесса, именуемых «пост капитализмом", «л ост модерниз­мом», «пост неклассическим мышлением»... В чем же все-таки существо этой стойкой приставки «пост» и каковы причины разрушения того типа упорядоченности, который сложился в экономике, политике, культуре в эпоху развитого капитализма и потребовал не замены названия, а только его совершенствования?

Многие мыслители, искавшие ответ на этот вопрос (Д. Белл, 3. Бжезинский, Е. Масуда, А. Тоффлер, Ф. Джеймсон, А. Турен), приходили к выводу, что во второй половине XX столетия уровень научно-техничес­кого развития человечества делает и возможным, и необходимым преодо­ление индивидуалистически-эгоистических сия в экономике и политике, порожденных капиталистическим произнодством и рынком и нашедших свое закономерное выражение в культуре Модернизма. Решительно от­вергая способ решения этой исторической задачи, испробованный тоталитаристской рефеодализацией общества в обоих его вариантах — боль­шевистском и фашистском, авторитетнейшие экономисты и политики осознали настоятельную потребность такой реорганизации буржуазного общества, которая получила название «конвергенция» и в самых разных вариантах практически реализуется на протяжении последних десятиле­тий: я имею в виду всевозможные формы саязи интересов частного капи­тала, рыночной конкуренции, национальных государств, политических партий с интересами социального целого в масштабах страны, региона, всего человечества, для чего ведь, в конечном счете, и были созданы Орга­низация Объединенных наций и ЮНЕСКО... На языке синергетики это означает необходимое для жизнеспособности сложной системы согла­сование интересов целого и интересов каждой ее подсистемы, а в них — каждого элемента, ибо подавление одних интересов другими ведет либо к окостенению системы и ее смерти от невозможности развития (ситуа­ция мнимо-социалистического тоталитаризма), либо к распаду системы под влиянием столкновения ее частей (ситуация анархического индиви­дуализма). Неудивительно, что ценой многих ошибок, подчас трагичес­ких, страны распавшегося Советского Союза приходят к осознанию не­обходимости движения в едином направлении, нащупывая разные формы связи частно-собственнического производства и частно-рыночных отно­шений с государственным регулированием производства И рынка, а затем и формы интеграции в масштабе СНГ, и еще шире — в общеевропейс­ком, обшеазиатском и мировом масштабах.

Недавно известный французский историк Ф.Фюре в интервью журна­лу «Экспресс» по поводу выхода его новой книги «Иллюзия прошлого», посвященной неудавшейся попытке воплощения коммунистической идеи а СССР и в других странах, отношениям между социализмом, фашизмом и буржуазной демократией, заключил: «В западных демократиях не могут отказаться от поиска посткапиталистического общества», потому что ни коммунизм, ни фашизм, ни капитализм не сумел обеспечить осуществле­ние принципа «свободы и равенства» людей. И хотя идея «мессианской роли пролетариата» умерла, «мы по- прежнему будем спорить о проблемах создания другого общества», чем существующие ныне, но «каким оно бу­дет — никто не знает»...

По сути дела, то, что применительно к культуре получило бессодержа­тельное название «пост-модернизма, обозначает широкий спектр сопряже­ний противоположных начал — модернистского и классического, ориги­нального и традиционного, индивидуально-своеобразного и общезначимого, элитаристского и массового, иррационального и рационального, научно-

теорегического и художественно-образного, целостно-системного и фраг­ментарно-маргинального, фигуративного и абстрактного, реалистического и фантасмагорического. Западного и Восточного, — но сопряжений, сохра­няющих модернистскую доминанту.

Протекавшие в конце XX века в буржуазном обществе культурные про­цессы Ж. Линовецки рассматривает как начавшийся на его глазах «прилив второй индивидуалистической революции», которая непосредственно свя­зана с движением широко понимаемого «постмодернизма» и приметы ко­торой характеризуют «дух времени» и не могут быть подавлены царивши­ми до того «ксенофобскими настроениями и культом денег»; это «всеобщее согласие & вопросе о правах человека, благотворительная деятельность, акцентирование этической стороны межличностных связей, исследования в области биологии и медицины, предприимчивость, движение в защиту окружающей среды. Чем больший упор делается на личной свободе, тем чаще всплывает вопрос о социальных ценностях и ответственности перед обществом». И все же, с грустью признает исследователь, «даже находясь на страже ответственности и (выборочной) благотворительности, нарцисс всегда остается нарциссом...».

В уже цитированном романе М. Уэльбека «Элементарные частицы» так характеризуется социальная, культурная, психологическая атмосфера жиз­ни героя: это были «времена несчастливые и б ее покойные... Люди его по­коления...проводили дни в одиночестве и горьком озлоблении. Чувства любви, нежности, человеческого братства в значительной мере оказались утрачены; в своем отношении друг к другу его современники чаще всего являли пример взаимного равнодушия, если не жестокости». В 70-е годы во Франции скандальный успех имели фильмы, доказавшие «перспектив­ность "культуры молодых", по существу основанной на сексе и насилии» и завоевывавшей «все более обширный рынок». Так была положена осно­ва «цивилизации развлечений».

В такой духовной атмосфере протекали основные культурные процессы в последние десятилетия XX века. Стабильность и несомненность сохра­няли только математические науки и технико-технологическая база промыш­ленности, все остальное оказывалось «симу.тякром», по горькой дефиниции Ж.Бодрияра. Вот почему безрезультатен спор: пост-модернизм является продолжением модернизма или его отрицанием! Истина тут диалектична: пост-модернизм амбивалентен, ибо использует, продолжает, развивает сде­ланное модернизмом и одновременно стремится преодолеть его эгоцентри­ческую самоизоляцию — полный разрыв с прошлым, с классикой, с тради­циями, с природной и социальной средой, с современной Восточной культурой... Чтобы понять эту его, пост -модернизма, глубинную суть и за­кономерность его появления и развития как переходной фазы в истории куль­туры XX века, нужно не ограничиваться рассмотрением данного процесса в той или иной сфере культуры, потому что в разных ее областях он протекает крайне неравномерно и ни в одной полностью не раскрывается, а пытаться выявить его инвариантную логику, каким бы образом она конкретно ни ре-апизовывалась и в каком бы десятилетии нашего века это ни происходи­ло — ведь проницательные мыслители схватывают перспективу развития раньше, чем она становится общим достоянием; поэтому яркие проявления данного переходного этапа истории культуры можно встретить уже в пер­вой половине нашего столетия, а во второй его половине многие явления остаются типично модернистскими, даже если их создатели называют себя пост-модернистами и искренне хотят быть таковыми...

Сложность, острая противоречивость постмодернизма объясняет неодноз­начность его трактовки и на Западе, и в России: так, например, Ж. Липовец-ки полемизирует по ряду существенных пунктов объяснения происхожде­ния и содержания этого явления со своими соотечественниками Ж. Бодрийаром, Ж.-Фр. Лиотаром, с одной стороны, и с американскими социологами Д. Беллом и А. Тоффлером, с другой; так различаются еготол-кования американским социологом Ф. Джеймисоном и польским эстетиком Ст. Моравски; немецкий исследователь В.Велып издал своего рода хресто­матию «Пути из модернизма: ключевые тексты дискуссии о постмодерниз­ме», а в нашей литературе об этих дискуссиях рассказано в монографиях Н. Б. Маньковской, И. Ильина, В. М. Диановой. «Постмодернистская цело­стность постоянно балансирует между соблазном универсальной телеоло­гии, некоего метаязыка, способного подчинить себе хаос многообразных культурных языков, звучащих одновременно, с одной стороны, и упоением хаосом как высшей манифестацией свободы от каких бы то ни было куль­турных онтологических рамок и ограничений, с другой стороны... Конеч­но, такая взрывчатая модель целостности не может быть стабильной и дол­говременной — это, очевидно, переходная художественная система». Суждение екатеринбургского литературоведаМ. Н- Ликовецкого (не путать с его французским однофамильцем!) о противоречивости постмодернизма в литературе может быть отнесено ко всем его проявлениям и в других ви­дах искусства, и в философии, и в разных сферах идеологии. Во всяком случае, именно так трактовал я это явление в середине 90-х годов в универ­ситетских курсах, изложенных в книгах «Философия культуры» и «Эстети­ка как философская наука», а в последней иллюстрировал системную ха­рактеристику модернизма и постмодернизма схематическим изображением

их структур, исходя из того, что второй вырос из первого, переосмысливая его содержание, но сохраняя его проблемное строение; а оно определялось тем, что, как и во всякой диссипативиой системе (по принятому в синерге­тике термину И. Пригожина, обозначающему класс систем, связанных со средой обменом веществом, энергией и информацией), содержание модер­нистской и, соответственно, постмодернистской концепций определяется этими внешними для данных систем и внутренними для каждой отношени­ями. Внешние — это отношения синхронические: к социальной реальнос­ти, к природе, к сосуществующей культуре Востока (теперь я добавил бы и Юга), — и диахронические: к классическому наследию; внутренние же от­ношения в обеих системах—это «по горизонтали», так сказать, отношения между шторной и массовой культурой, а «по вертикали» - отношения меж­ду разными ориентациями, хтетическими и анэстетическими, в пределах самого художественного творчества Воспроизвожу эту схему, поясняя, что геометрические фигуры, обозначающие взаимоотношения всех перечислен­ных ком!юнентон, в изображении модернизма имеют характер зигзагов как таков разрыва, а в модели постмодернизма стреловидные дуги обознача­ют его всесторонние диалогические интенции.

Неудивительно, что в художественных проявлениях постмодернизма гак силен элемент ироничности, в России, например, от Д. Хармса до «митьков»; ее подчас принимают за сущность данного движения и, соот­ветственно, либо превозносят за это, либо осуждают. Между тем, иро­ничность является закономерным следствием утраты писателями и ху­дожниками уверенности в недавних идеалах модернизма и попыткой найти позитивные ценности в классическом наследии, но не удовлетворенные ими постмодернисты сознательно или неосознанно классику пародиру­ют. Нужно было обладать творческим даром М. А. Булгакова, чтобы орга­нически связать в «Мастере и Маргарите» сатирическую тему с бибилей-скоЙ и лирической, или гением Д. Д. Шостаковичем, чтобы решить аналогичную задачу, связав гротеск и патетику в эстетически-непротиво­речивой целостности его симфоний, в большинстве же случаев ирония лишь скрывает отсутствие и модернистской самоуверенности, и поэти­чески-положительного взгляда на мир.

Однако путь от модернизма и экзистенциализма к постмодернизму в разнообразных его проявлениях в разных сферах культуры характеризует лишь один полюс в ее движении во второй половине XX зека. Другой полюс, как уже было отмечено, — дальнейшее движение по рационалис­тически-позитивистской траектории, принесшей в довоенные годы крупные достижения в науке, в философии, в литературе и других видах искусства. Невзирая на упорные попытки философов-иррационалистов и даже некоторых ученых — так называемых «креац ион истов» — дискре­дитировать научное познание мира, отождествить науку и мифологию, истину и ценность, знание и мистическое переживание, отказывая науке в самой способности познавать духовную жизнь человека и будущее че­ловечества, подлинные ученые делали свое дело, обогащая человечество одним удивительным открытием за другим и делая это на трех уровнях бытия природы — микро-, макро- и мега-уровнях, а одновременно в гу­манитарной, культурологической и социально-познавательной сферах, В художественной культуре наиболее значительные достижения были обретены в тех ее областях, в которых искусство непосредственно связа­но с научно-технической доминантой данной ступени развития культуры: в архитектуре и дизайне, в киноискусстве и художественной фотографии, в научной фантастике и документально-художественном жанре литерату­ры, то есть там, где искусство не отделяет себя от реальности человечес­кого бытия, а упорно сохраняег врожденную художественному творче­ству способность быть самосознанием культуры; диапазон движения по этому пути чрезвычайно широк — от эпического реализма романов

Г. Гарсиа Маркеса до лирического реализма повестей Ф. Саган, от научно-художественного синтеза в произведениях У. Эко до научно-фантастичес­ких повествований Р. Брэдбери, ог социально-аналитических фильмов итальянских неореалистов до утонченно-психологических лент француз­ских режиссеров «новой волны», от грандиозных вокально-симфоничес­ких произведений Б. Бриттена до социальной лирики французских шан­сонье. Наконец, в философии, по-видимому, наиболее консервативной сфере культуры, постмодернистской ориентации на поэзию как на опти­мальный способ описания того, что недоступно рационально-логическо­му дискурсу, противопоставлялась сциентистская ориентация в разных ее модификациях —■ в лингвистической философии, в биоорганизмичес-ких концепциях, в опоре на кибернетику и теорию информации; наибо­лее существенные шаги в этом направлении делались философами, су­мевшими оценить значение теории систем и синергетики для постижения общих законов организации бытия как системы систем и законов их ди­намического бытия как процессов самоорганизации, дезорганизации и ре­организации. Вместе с тем, за этим противостоянием методологических позиций просматривается поиск оптимальной онтологической ориента-ци,: ибо если в начале XX века она была натурфилософской, а затем сме­нилась на антропологическую, то во второй половине столетия она стре­мится, в той мере, в какой философия не поддается постмодернистскому соблазну, соединить эти две ориентации и осмыслить связи человека и мира, в котором он живет; «Человек и мир» — так назвал свое последнее сочинение один из самых сильных советских философов (хотя числился он психологом) С. Л. Рубинштейн, но пожалуй, точнее было бы «Человек в мире», ведь именно это отношение образует системную целостность бытия. Одно из последних проявлений этой ориентации философского дискурса — концепция В. Н. Сагатовского, изложенная в книге «Филосо­фия развивающейся гармонии», в которой объединены онтология и антро­пология.

ЛЕКЦИЯ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ: