Атланта, Джорджия. Наши дни.

Вторник, 6 мая, 10.55

Судья Рейчел Катлер взглянула поверх своих черепаховых очков. Адвокат произнес это снова, но сейчас она не собиралась оставить эту оговорку без внимания.

– Простите, советник?

– Я сказал, что защита настаивает на судебной ошибке.

– Нет, до этого. Что вы сказали?

– Я сказал – да, сэр.

– Если вы не заметили, я не сэр.

– Совершенно верно, ваша честь. Я прошу прощения.

– Вы обратились ко мне так четыре раза за утро. Я записывала.

Адвокат пожал плечами:

– Это сущие пустяки. Зачем вашей чести тратить время на то, чтобы записывать мои оговорки?

Нахальный ублюдок даже улыбнулся. Она выпрямилась в своем кресле и свирепо посмотрела на него. Но тут же поняла, чего Т. Маркус Неттлс пытается добиться. Поэтому ничего не сказала.

– Мой клиент находится в суде по обвинению в разбойном нападении, судья. Однако суд, кажется, более озабочен тем, как я к вам обращаюсь, чем нарушением ведения дела полицией.

Она взглянула на жюри, затем на стол прокурора. Помощник прокурора графства Фултон сидела невозмутимо, по-видимому довольная тем, что ее оппонент сам роет себе могилу. Очевидно, молодая юристка не уловила, чего именно добивался Неттлс. Зато Рейчел уловила.

– Вы абсолютно правы, советник. Это незначительный вопрос. Продолжайте.

Она откинулась на спинку стула и заметила минутное выражение досады на лице Неттлса. Выражение, которое могло появиться у охотника, не попавшего в цель.

– Что с моим заявлением о судебной ошибке? – спросил Неттлс.

– Отказано. Дальше. Продолжайте свою заключительную речь.

 

Рейчел наблюдала, как старшина присяжных стоя объявлял вердикт о виновности. Обсуждение жюри заняло всего двадцать минут.

– Ваша честь, – сказал Неттлс, вставая. – Я прошу назначить судебное расследование перед приведением приговора в исполнение.

– Отказано.

– Я прошу отсрочить приведение приговора в исполнение.

– Отказано.

Неттлс, похоже, осознал, какую ошибку он совершил ранее.

– Я прошу суд о пересмотре дела.

– На каком основании?

– Предубеждение.

– Против кого или чего?

– Против меня и моего клиента.

– Объяснитесь.

– Суд продемонстрировал предвзятость.

– Каким образом?

– Замечанием о моем неумышленном использовании обращения «сэр».

– Если я правильно помню, советник, я признала, что это был незначительный вопрос.

– Да, но наша беседа происходила в присутствии жюри, и урон был нанесен.

– Я не помню вашего возражения или замечания, касающегося этой беседы.

Неттлс ничего не ответил. Она посмотрела на помощника прокурора:

– Какова позиция штата?

– Штат против предложения. Суд был справедлив.

Она почти улыбнулась. По крайней мере, эта дама знала правильный ответ.

– В прошении о пересмотре дела отказано.

Она посмотрела на защитника, молодого белого мужчину с редкими волосами и рябым лицом.

– Обвиняемый, встаньте.

Он встал.

– Барри Кинг, вы признаны виновным в совершении разбойного нападения. Суд приговаривает вас к двадцати годам заключения в исправительной колонии. Пристав, возьмите обвиняемого под стражу.

Она встала и прошла к массивной дубовой двери, которая вела в ее кабинет.

– Мистер Неттлс, могу я переговорить с вами?

Помощник прокурора тоже направилась к ней.

– Наедине.

Неттлс покинул своего клиента, на которого надевали наручники, и прошел за ней в ее кабинет.

– Закройте дверь, пожалуйста.

Она расстегнула судейскую мантию и, не снимая ее, прошла за свой стол.

– Хорошая попытка, советник.

– Какая именно?

– Немного раньше, советник. Когда вы подумали, что эта ваша наглость по поводу обращения «сэр» вместо «мэм» выведет меня из себя. Вы лезли вон из шкуры с этой наполовину фиктивной защитой и рассчитывали на то, что я вспылю. Это позволило бы вам настаивать на судебной ошибке.

Он пожал плечами:

– Делайте, что вы должны делать.

– Что вы должны делать – так это проявлять уважение к суду и не называть судью-женщину сэром. Но вы это делали. Намеренно.

– Вы только что приговорили моего подзащитного к двадцати годам без возможности подать на повторное слушание. Если это не предубеждение, то что?

Она села, но не предложила сесть адвокату.

– Мне не нужно дополнительное слушание. Я уже приговаривала Кинга за оскорбление действием два года назад. Шесть месяцев в тюрьме, шесть месяцев испытательного срока, я помню. На этот раз он взял бейсбольную биту и проломил человеку голову. Он исчерпал и без того маленький запас моего терпения.

– Вам необходимо пересмотреть свои взгляды. Ваше раздражение повлияло на приговор.

– Правда? Дополнительное судебное следствие, на котором вы так громогласно настаиваете, в любом случае закончилось бы так же. Я просто избавила вас от неприятного ожидания неизбежного.

– Ты гребаная сука!

– Это будет стоить тебе сотню долларов. Оплата немедленно. Вместе с еще одной сотней за фокусы в зале.

– Для обвинения меня в неуважении суда полагается слушание.

– Правильно. Но тебе оно не поможет. И я не собираюсь поддерживать твой имидж шовиниста, которого ты тут, выпрыгивая из штанов, пытаешься изобразить.

Он ничего не ответил, но Рейчел почувствовала, что в нем закипела кровь. Неттлс был крупным мужчиной с тяжелой челюстью и репутацией упрямого человека, который, безусловно, не привык получать приказы от женщины.

– И каждый раз, когда ты надумаешь притащить свою задницу в мой суд, я буду тебя штрафовать за неуважение еще на сотню долларов.

Неттлс подошел к столу и достал пачку денег, вытащил из нее две стодолларовые купюры, хрустнув новенькими банкнотами с изображением Бена Франклина. Он с размаху хлопнул обе купюры на стол, затем вытащил еще три.

–…твою мать.

Вылетела одна купюра.

–…твою мать.

Вторая купюра.

–…твою мать.

Третий Бен Франклин спланировал на пол.

 

ГЛАВА II

 

Атланта, Джорджия

Вторник, 6 мая, 13.45

Рейчел снова надела мантию, вернулась в зал суда и, поднявшись на три ступеньки, села за дубовый стол, который занимала последние четыре года. Часы на дальней стене показывали 1.45. Она подумала, сколько еще будет занимать почетное место судьи. Это был год очередных выборов. Квалификационный отбор закончился две недели назад, и Рейчел вытянула по жребию двух соперников на июльский предварительный тур. О людях, вовлеченных в предвыборную гонку, говорили довольно много. Но вступительный взнос в четыре тысячи долларов, необходимый для участия в выборах, был уплачен без десяти пять в пятницу. За десять минут до предельного срока ситуация на выборах резко переменилась. То, что обещало стать простыми бесконкурентными выборами, превратилось в долгое лето сбора денег и толкания речей. Все это было крайне неприятно.

Сейчас не в ее интересах было обострять ситуацию. У нее накопилось много нерассмотренных дел. И еще куча прибавилась сегодня. Текущий день тем не менее был значительно сокращен быстрым вердиктом по делу «Штат Джорджия против Барри Кинга». Меньше получаса на обсуждение – очень быстро по любым меркам; на членов жюри, очевидно, не произвело впечатления театральное выступление этого негодяя, Маркуса Неттлса.

В освободившееся послеобеденное время она решила расправиться с судебными делами, не требующими заседания жюри, которые накопились за последние две недели. Судья Катлер умела работать быстро и решительно. Четыре осуждения, шесть апелляций, одно оправдание. Рейчел избавилась от одиннадцати уголовных дел, освобождая место для новой пачки, которую, по словам секретаря, должны доставить утром.

«Дейли репорт» графства Фултон ежегодно публиковала рейтинги судей верховного суда. Последние три года она занимала верхние строчки, избавляясь от дел быстрее своих коллег и имея только два процента апелляций. Не так уж плохо быть правой на девяносто восемь процентов.

Рейчел решила отдохнуть и стала наблюдать за обычным послеобеденным парадом. Адвокаты сновали туда-сюда, одним клиентам надо было получить развод или подпись судьи, другим – резолюцию на прошения в гражданских исках, ожидающих разбирательства. Все вместе около сорока различных дел.

Когда она снова взглянула на часы, было 4.45, и ее список уменьшился до двух дел. Одним из них было усыновление, дело, которое ей по-настоящему нравилось. Семилетний мальчик напоминал Брента, ее собственного семилетнего сына. Последнее дело было совсем простое, о перемене имени. Проситель представлял себя сам. Она намеренно назначила дело на самое позднее время, надеясь, что зал суда будет уже пуст.

Клерк подал ей папку с бумагами.

Рейчел посмотрела на пожилого человека, одетого в твидовый пиджак и светло-коричневые брюки, который стоял перед прокурорским столом.

– Ваше полное имя? – спросила она.

– Питер Бейтс.

В его усталый голос вплетался явно различимый восточноевропейский акцент.

– Как давно вы живете в графстве Фултон?

– Тридцать девять лет.

– Вы родились в этой стране?

– Нет. Я приехал из Белоруссии.

– Вы американский гражданин?

Он кивнул:

– Я старик. Мне восемьдесят один. Почти половину своей жизни я прожил здесь.

Вопросы и ответы не касались существа дела, но ни клерк, ни судебный стенографист ничего не сказали. На их лицах читалось понимание момента.

– Мои родители, братья, сестры – все были уничтожены нацистами. В Белоруссии было уничтожено много людей. Мы, белорусы, – очень гордые люди. После войны не многие из нас смогли остаться на своей земле. Советский Союз аннексировал наши земли. Сталин был еще хуже Гитлера. Сумасшедший. Палач. Он уничтожил последнее. Поэтому я сейчас здесь. Это ведь страна больших возможностей.

– Вы были гражданином России?

– Я думаю, правильнее было бы сказать советским гражданином, гражданином СССР. – Старик покачал головой. – Но я никогда не считал себя советским гражданином.

– Вы воевали?

– Только по необходимости. Великая Отечественная война, как называл ее Сталин. Я был лейтенантом. Попал в плен и был отправлен в Маутхаузен. Шестнадцать месяцев в концентрационном лагере.

– Чем вы занимались здесь после иммиграции?

– Я ювелир.

– Вы подали прошение в суд о смене имени. Почему вы хотите называться Петр Борисов?

– Это имя, которое мне дали при рождении. Мой отец назвал меня Петр. Это означает – камень, основа. Я был младшим из шести детей и едва не умер при рождении. После иммиграции в США я думал, что должен обезопасить себя, потому что я был на государственной службе в Советском Союзе. И ненавидел коммунистов. Они разрушили мой дом, и я заявляю об этом. Сталин многих моих соотечественников отправил в сибирские лагеря. Я боялся навлечь неприятности на свою семью. Тогда очень немногие смогли уехать. Но перед смертью я хочу вернуть имя, данное мне при рождении.

– Вы больны?

– Нет. Но не знаю, сколько времени еще мне отпущено.

Она посмотрела на старика, стоявшего перед ней. Его фигура была источена временем, но все еще выразительна и красива. Глубоко запавшие непроницаемые глаза, совершенно белые волосы, голос глубокий и загадочный.

– Вы прекрасно выглядите для человека вашего возраста.

Он улыбнулся.

– Вы хотите сменить имя из-за мошенничества, чтобы избежать преследований или скрыться от кредитора?

– Ни в коем случае.

– Тогда я удовлетворяю ваше прошение. Вы снова станете Петром Борисовым.

Рейчел подписала бумагу, приложенную к петиции, и отдала папку клерку. Спустившись с возвышения, она подошла к старику. Слезы катились по его небритым щекам. Ее глаза тоже покраснели. Она обняла его и нежно сказала:

– Я люблю тебя, папа.

 

ГЛАВА III

 

Атланта, Джорджия

Вторник, 6 мая, 16.50

– Составьте распоряжение, мистер Катлер, – сказал судья.

Пол быстро вышел из зала заседаний и прошел по коридору в отдел исполнения завещаний графства Фултон. Он располагался тремя этажами ниже Верховного суда, отдельно от всего мира. Никаких сенсационных убийств, выдающихся судебных дел или скандальных разводов. Завещания, трасты^[3]и опеки формировали ограниченные рамки его юрисдикции – приземленные, скучные, со свидетельствами, обычно сводящимися к неточным воспоминаниям и историям о брачных союзах, существующих и выдуманных. Новый закон штата, в составлении которого принимал участие и Пол, позволял в определенных случаях, связанных с наследованием, проводить заседания жюри. Иногда стороны настаивали на этом. Но в основном дела велись старыми судьями, тоже бывшими некогда адвокатами и слонявшимися по тем же коридорам в поисках письменных волеизъявлений.

С тех пор как Университет Джорджии отправил его в большое плавание со степенью доктора юридических наук, работа с исполнением завещаний была специализацией Пола. Он не поступил в юридическую школу сразу после колледжа, так как не был принят в те двадцать две школы, в которые подавал документы. Его отец был разорен, и средств на учебу не было. Три года он работал клерком в отделении завещаний и трастов в «Ситизенс бэнк» штата Джорджия. Этот опыт был для него достаточной мотивацией, чтобы повторно сдавать вступительный экзамен в юридическую школу. Три школы в конце концов согласились принять его, а три года работы по специальности дали ему возможность получить место в «Приджен и Вудворт» сразу после выпуска. Теперь, спустя тринадцать лет, он занимал достаточно высокую должность в отделе завещаний и трастов, чтобы быть следующим на очереди для полного партнерства и управления отделом.

Он повернул за угол и вошел в двойные двери на дальнем конце коридора.

Сегодняшний день был изнурительным.

Пол Катлер открыл сразу обе половинки дверей и пошел по проходу между рядами опустевшего зала заседаний.

– Что-нибудь уже слышно о Маркусе Неттлсе? – спросил он секретаря.

Улыбка расплылась по лицу женщины:

– О да.

– Уже почти пять. Где он?

– Гостит в отделении у шерифа. Последнее, что я слышала, – они посадили его в камеру.

Катлер уронил свой портфель на дубовый стол.

– Шутите?

– Нет. Ваша бывшая засадила его сегодня утром.

– Рейчел? – Секретарь кивнула.

– Говорят, он умничал у нее в кабинете. Заплатил ей триста долларов, а потом трижды сказал ей «…твою мать».

Дверь судебного зала распахнулась, и в зал ввалился Т. Маркус Неттлс. Его костюм от Неймана был измят, галстук от Гуччи сбился на сторону, итальянские туфли были истоптаны и грязны.

– Вовремя, Маркус. Что случилось?

– Эта сука, которую ты когда-то называл своей женой, засадила меня за решетку, и я пробыл там с сегодняшнего утра. – Его баритон звучал напряженно. – Скажи мне, Пол: она настоящая женщина или какой-то гибрид с яйцами между ног?

Пол начал что-то говорить, но потом замолчал.

– Она надрала мне задницу на глазах у жюри из-за того, что я обратился к ней «сэр».

– Четыре раза, как я слышала, – заметила секретарь.

– Да. Возможно. Вместо того чтобы назначить повторное слушание, о котором я ходатайствовал, она приговорила моего парня к двадцати годам без права на обжалование. Потом она решила преподать мне урок этики. Я не нуждаюсь в этом дерьме. Особенно от какой-то умничающей сучки. Я тебе скажу, я накачаю деньгами обоих ее конкурентов. Большими деньгами. Я избавлю себя от необходимости видеть ее в суде во второй вторник июля.

Катлер решил, что услышал достаточно.

– Маркус, ты готов доказать ее предвзятость?

Неттлс положил свой портфель на стол.

– Почему нет? Я имел реальную возможность проваландаться в камере почти весь день. Надо же, у этой шлюхи, оказывается, все же есть сердце.

– Достаточно, Маркус, – сказал Пол более жестким тоном, чем намеревался.

Неттлс прищурился, посмотрел на него пронизывающим взглядом, как будто читая мысли.

– Тебе-то что за дело? Ты уже в разводе сколько? Три года? Она, должно быть, выцарапывает у тебя неплохой кусок каждый месяц на содержание ребенка.

Катлер ничего не ответил.

– Черт меня побери, – сказал Неттлс. – Ты все еще любишь ее, не так ли?

– Мы можем оставить эту тему?

– Сукин сын, любишь!

Неттлс покачал грушевидной головой и направился к другому столу, чтобы подготовиться к слушанию.

Секретарь встала со своего места и вышла, чтобы привести судью. Пол был рад, что она ушла. Слухи в суде распространялись со скоростью лесного пожара.

Неттлс плюхнулся дородным телом в кресло.

– Пол, мальчик мой, учись у неудачников. Уходя – уходи.

 

ГЛАВА IV

 

Атланта, Джорджия

Вторник, 6 мая, 17.45

Петр Борисов подкатил к крыльцу своего дома и припарковал «олдсмобиль». В свои восемьдесят один он был рад, что еще может водить. Его зрение было удивительно хорошим, а координация, хотя и немного замедленная, достаточно адекватной для продления его водительских прав. Он старался не ездить сам много или далеко. В продуктовый магазин, иногда в торговый центр и по крайней мере дважды в неделю к Рейчел. Сегодня он отважился только на четыре мили до станции «Марта», где сел на поезд, идущий в центр города, чтобы попасть в суд на слушание об изменении имени.

Он поселился в северо-восточном округе Фултон почти сорок лет назад, задолго до того, как начался бум строительства к северу от Атланты. Когда-то поросшие лесом холмы из красной глины, которые простирались до окрестностей реки Чаттахучи, теперь были застроены коммерческой недвижимостью, фешенебельными жилыми кварталами, многоквартирными домами и дорогами. Миллионы людей жили и работали рядом, Атланта тем временем приобрела статус столицы штата и города, принимающего Олимпийские игры.

Петр вышел на улицу и проверил почтовый ящик на обочине. Вечер был необычно теплым для мая. Установившаяся несколько дней назад погода хорошо подходила для его страдающих артритом суставов, которые, казалось, постоянно чувствовали приближение осени и ненавистного ветра. Он пошел обратно к дому и заметил, что деревянные карнизы нуждались в покраске.

Двадцать четыре года назад он продал излишки своей земли и получил достаточно, чтобы заплатить наличными за новый дом. Этот район был тогда одной из новостроек, а сейчас улица превратилась в укромный уголок под сенью двадцатипятилетних деревьев. Его любимая Майя умерла через два года после того, как закончилась постройка дома. Рак унес ее быстро, слишком быстро. У них почти не было времени, чтобы попрощаться. Рейчел было четырнадцать, она была мужественна. Ему было пятьдесят семь, и он был напуган до смерти. Но Рейчел всегда была рядом. Ему повезло, что у него такая хорошая дочь. Его единственный ребенок.

Он с трудом вошел в дом. Не прошло и нескольких минут, как задняя дверь распахнулась и в кухню ворвались двое его внуков. Они никогда не стучали, а он никогда не запирал дверь. Бренту было семь, Марле шесть. Они обняли его. За ними вошла Рейчел.

– Дедушка, дедушка, где Люси? – спросила Марла.

– Спит в своей конуре. Где же еще? – Дворняжка пришла к нему во двор четыре года назад, да так и осталась.

Дети помчались к парадному входу.

Рейчел открыла холодильник и нашла кувшин чая со льдом.

– Ты немного растрогался в суде.

– Я знаю, что наболтал лишнего. Но я думал о своем отце. Жаль, что ты не знала его. Он каждый день работал в поле. Был верноподданным русского царя. Верным до конца. Ненавидел коммунистов. – Петр помолчал. – Я подумал о том, что у меня нет даже его фотографии.

– Но ты вернул себе его фамилию.

– И я благодарю тебя за это, моя дорогая. Ты узнала, где был Пол?

– Моя секретарь проверила. Он застрял в суде по делу о завещании и не смог прийти.

– Как у него дела?

Она отпила чаю.

– Нормально, я думаю.

Он изучающе посмотрел на дочь. Она была так похожа на свою мать. Жемчужно-белая кожа, красивые каштановые волосы, внимательные карие глаза создавали располагающий образ современной деловой женщины. И умной. Возможно, даже слишком умной.

– Как ты? – спросил он.

– Справляюсь. Как всегда.

– Ты уверена, дочка?

Он стал замечать перемены недавно. Она, казалось, плыла по течению, стала чуть более рассеянной и хрупкой. Появилась нерешительность по отношению к жизни, которая его беспокоила.

– Не волнуйся обо мне, папа. Со мной все будет в порядке.

– Все еще нет претендентов? – Петр знал, что у нее не было мужчин все эти три года после развода.

– Как будто у меня есть время. Я только работаю и пасу тех двоих за дверью. Не говоря уж о тебе.

Он должен был сказать это:

– Я беспокоюсь за тебя.

– Не надо, папа.

Но она смотрела в сторону. Возможно, она не была так уверена в себе, как прежде.

– Плохо стариться в одиночестве.

Рейчел, казалось, не поняла намека.

– Ты не одинок.

– Я говорю не о себе, и ты знаешь это.

Она подвинулась к раковине и сполоснула стакан. Петр решил не давить на нее и включил телевизор. Телевизор был настроен на канал Си-эн-эн, повторяли утренний выпуск новостей. Он приглушил звук и почувствовал, что обязан сказать это:

– Развод – это неправильно.

Рейчел бросила на него один из своих коронных ледяных взглядов:

– Будешь читать мне лекцию?

– Умерь свою гордость. Попробуй начать сначала.

– Пол не хочет этого.

Они пристально смотрели друг на друга.

– Вы оба слишком горды. Подумайте о моих внуках.

– Я как раз о них и думала, когда разводилась. Мы только и делали, что ссорились. Ты знаешь это.

Старик покачал головой:

– Упрямая, как твоя мать.

Или как он сам? Трудно сказать.

Рейчел вытерла руки кухонным полотенцем.

– Пол приедет около семи, чтобы забрать детей. Он привезет их домой.

– Куда ты направляешься?

– Собирать деньги для предвыборной кампании. Это будет трудное лето, и меня это вовсе не радует.

Он посмотрел на экран телевизора и увидел цепи гор, крутые склоны и скалы. Вид был очень знакомый. Подпись слева внизу экрана была – Штодт, Германия. Он прибавил звук.

–…подрядчик миллионного контракта Вейленд Маккой считает, что эта местность в Центральной Германии может и по сей день скрывать нацистские сокровища. Его экспедиция начинается на следующей неделе в горах Гарц, которые находятся в бывшей Восточной Германии. Эти территории только недавно стали доступны благодаря падению коммунистического строя и объединению Западной и Восточной Германии.

Изображение переключилось на вид пещер на лесных склонах.

– Считается, что в последние дни Второй мировой войны нацисты спешно прятали награбленное внутри многочисленных туннелей, пересекающих эти древние горы. Некоторые из них также использовались как склады боеприпасов, что усложняет поиски, делая это рискованное предприятие еще более опасным. На сегодня уже более двадцати человек, пытающихся найти сокровища, расстались здесь с жизнью после окончания Второй мировой войны.

Рейчел подошла и поцеловала его в щеку.

– Мне надо идти.

Петр обернулся:

– Пол будет здесь в семь?

Она кивнула и направилась к двери.

Старик тут же уставился обратно в экран телевизора.

 

ГЛАВА V

 

Атланта, Джорджия

Вторник, 6 мая, 20.30

Петр подождал еще полчаса, надеясь, что в главном выпуске новостей повторят сообщение. И ему повезло. Та же информация о поисках Вейлендом Маккоем нацистских сокровищ появилась в конце шестичасового выпуска.

Двадцать минут спустя, когда приехал Пол, старик все еще размышлял об этом сообщении. В это время он находился в гостиной, на кофейном столике была развернута карта немецких дорог. Он купил ее в универмаге несколько лет назад взамен устаревшей из «Нэшнл джиогрэфик», которой пользовался десятилетиями.

– Где дети? – спросил Пол.

– Поливают мой сад.

– Ты не боишься за свой сад?

Он улыбнулся:

– Он высох. Они ему не повредят.

Пол плюхнулся в кресло, ослабил галстук и расстегнул ворот.

– Твоя дочь рассказала тебе, что засадила одного адвоката в тюрьму сегодня утром?

Петр спросил, не отрываясь от карты:

– Он заслужил это?

– Возможно. Но она идет на перевыборы, а с ним шутки плохи. Этот вспыльчивый характер не доведет ее до добра.

Старик посмотрел на своего бывшего зятя.

– Совсем как моя Майя. Та тоже моментально выходила из себя.

– И она никого не слушает.

– И это у нее от матери.

Пол улыбнулся:

– Да уж. – Он указал на карту: – Что ты делаешь?

– Кое-что проверяю. Видел по Си-эн-эн. Сказали, что будто бы сокровища до сих пор находятся в горах Гарц.

– Об этом была статья в «Ю-эс-эй тудей» сегодня утром. Она тоже привлекла мое внимание. Какой-то парень по имени Маккой из Северной Каролины. Уже можно было бы рассчитывать на то, что люди бросят поиски нацистских богатств. Пятьдесят лет – это долгий срок для трехсотлетних полотен, вынужденных лежать и чахнуть в сырых шахтах. Будет чудом, если они не превратятся в кучу плесени.

Петр наморщил лоб.

– Все хорошее либо уже нашли, либо потеряли навсегда.

– Ты, наверное, все об этом знаешь?

– Да, есть небольшой опыт. – Старик пытался скрыть свой интерес, хотя внутри у него все так и кипело. – Тебе не сложно купить мне этот выпуск «Ю-эс-эй тудей»?

– Покупать не надо. Газета в машине. Пойду принесу.

Пол вышел через парадную дверь в тот момент, когда задняя дверь открылась и двое детей вбежали в дом.

– Ваш папа приехал, – сказал Петр Марле.

Пол вернулся, подал ему газету, а потом сказал детям:

– Ну что, утопили дедушкины помидоры?

Девочка хихикнула.

– Нет, папа. – Она потянула Пола за руку: – Пойдем посмотрим на дедушкины овощи.

Пол посмотрел на Борисова и улыбнулся.

– Я сейчас вернусь. По-моему, та статья на четвертой или пятой странице.

Петр подождал, пока они выйдут через кухню, потом отыскал статью и внимательно прочел каждое слово.

 

 

«Немецкие сокровища ждут?

Фрэн Доунинг, штатный корреспондент

 

Пятьдесят два года прошло с тех пор, как нацистские колонны прошли через горы Гарц по туннелям, специально прорытым для того, чтобы спрятать произведения искусства и другие ценности рейха. Изначально эти пещеры использовались как место для производства оружия и склады боеприпасов. Но в последние дни Второй мировой войны они стали прекрасным хранилищем для награбленной добычи и сокровищ нации.

Два года назад Вейленд Маккой возглавлял экспедицию в пещеры Хеймкель около Уфтругена в Германии, разыскивавшую два железнодорожных вагона, погребенных под тоннами породы. Маккой нашел вагоны вместе с несколькими старинными картинами, за которые правительства Франции и Голландии заплатили большое вознаграждение.

На этот раз Маккой, подрядчик из Северной Каролины, специалист по недвижимости и охотник за сокровищами, надеется найти еще больше украденных предметов искусства. Он участвовал в четырех экспедициях и надеется, что последняя, которая начнется на следующей неделе, будет самой успешной.

«Вы только подумайте. 1945 год. Русские наступают с одной стороны, американцы – с другой. А вы – куратор берлинского музея, полного украденных предметов искусства из захваченных стран. У вас несколько часов. Что вы погрузите на поезд, чтобы вывезти из города? Очевидно, самое ценное».

Маккой рассказывает историю об одном таком поезде, который покинул Берлин в последние дни Второй мировой войны, направляясь на юг, в Центральную Германию и горы Гарц. Не осталось никаких записей о его маршруте, и Маккой надеется, что груз лежит в каких-нибудь пещерах, из тех, что найдены прошлой осенью. Интервью с родственниками немецких солдат, которые помогали грузить поезд, убедили его в существовании этого поезда. Ранее в этом году Маккой использовал специальный радар, чтобы изучить новые пещеры.

«Там есть что-то, – говорит Маккой. – Достаточно большое, чтобы оказаться грузовыми вагонами или контейнерами».

Маккой уже получил разрешение германских властей на проведение раскопок. Он особенно рад перспективам изучения нового места, поскольку, по его сведениям, никто еще не проводил раскопки в этой местности. Бывшая часть Восточной Германии, этот регион был закрыт в течение десятилетий. Согласно современному немецкому законодательству, Маккой может получить только маленькую часть того, что не будет востребовано законными владельцами. И все же он не сдерживает восторга: «Это невероятно! Черт побери, кто знает, может быть, в этих скалах спрятана Янтарная комната!»

Раскопки будут трудными и медленными. Экскаваторы и бульдозеры могут повредить сокровища, поэтому Маккою придется сверлить дыры в скалах, а затем при помощи химикатов разрушать их.

«Это процесс медленный и опасный, но стоит затраченных сил, – говорит он. – Нацисты использовали заключенных, чтобы выкопать сотни пещер, где они потом скрывали от бомбежек боеприпасы. Даже пещеры, использовавшиеся как хранилища для произведений искусства, были много раз заминированы. Фокус в том, чтобы найти нужную пещеру и благополучно проникнуть в нее».

Оборудование Маккоя, семь нанятых работников и съемочная группа уже ждут в Германии. Он планирует вылететь туда после выходных. Затраты почти в один миллион долларов оплачены частными инвесторами, которые надеются получить прибыль с этого предприятия.

Маккой говорит: «Там закопано полно добра. Я в этом уверен. Кто-то обязательно найдет все эти сокровища. Почему не я?»»

 

Борисов оторвал взгляд от газеты. Матерь божия. Неужели правда? Если да, то что можно предпринять? Он старик. По правде говоря, он мог сделать не много.

Задняя дверь отворилась, и в гостиную вошел Пол.

Петр небрежно бросил газету на кофейный столик.

– Ты все еще интересуешься всеми этими ценностями? – спросил Пол.

– Это моя старая привычка.

– Было бы здорово покопаться в тех горах. Немцы использовали их как свои подвалы. Не говоря уже о том, что может там находиться до сих пор.

– Этот Маккой упоминает Янтарную комнату. – Он покачал головой. – Еще один ищет потерянные панели.

Пол усмехнулся:

– Интрига о несметных сокровищах. Прекрасно срабатывает для специальных телевыпусков.

– Я однажды видел янтарные панели, – сказал Петр, поддаваясь своему желанию поговорить об этом. – Сел в поезд из Минска в Ленинград. Коммунисты превратили дворец Екатерины в музей. Я видел комнату во всей ее красе. – Он показал руками. – Десять квадратных метров. Стены из янтаря. Как гигантская мозаика. Резьба по дереву, покрытая позолотой. Восхитительно.

– Я читал об этом. Многие считали это восьмым чудом света.

– Как будто ты очутился в сказке. Янтарь был твердым и сияющим, как драгоценный камень, но при этом не холодным, как мрамор. Скорее теплый, как дерево. Коричневый, цвета лимона, виски, вишни. Теплые тона. Как будто ты в солнечном луче. Удивительно, на что способны были старые мастера. Резные фигуры, цветы, морские раковины. Такие запутанные завитки. Тонны янтаря, все ручная работа. Никто до этого такого не делал.

– Нацисты укради панели в тысяча девятьсот сорок первом?

Старик кивнул:

– Поганые ублюдки. Ободрали комнату дочиста. С тысяча девятьсот сорок четвертого года ее больше никто не видел. – Его злила мысль об этом, и он знал, что наговорил уже слишком много, поэтому сменил тему: – Так ты сказал, что моя Рейчел засадила того адвоката в тюрьму?

Пол откинулся в кресле и скрестил ноги на оттоманке.

– Снежная королева наносит ответный удар. Так они за глаза зовут ее в суде. – Он вздохнул. – Все думают, что если мы разведены, так меня это не волнует.

– А тебя волнует?

– Боюсь, что да.

– Ты еще любишь мою Рейчел?

– И своих детей. Квартира опустела без них. Я скучаю по всем троим, Питер. Или мне стоит говорить Петр? К этому мне надо еще привыкнуть.

– Нам обоим.

– Прости, что не смог прийти сегодня. Мое слушание перенесли. Это из-за того адвоката, которого засадила Рейчел.

– Спасибо за помощь с прошением.

– Не за что.

– Знаешь, – сказал Петр, подмигнув, – она ни с кем не встречалась после развода. Может, она поэтому такая нервная? – Пол заметно оживился. Он подумал, что правильно его понял. – Говорит, что слишком занята. Но я не уверен, что дело в этом.

Его бывший зять не клюнул на эту приманку и просто сидел молча.

Старик опять стал изучать карту. Через несколько минут он сказал:

– По Ти-би-эс играют «Храбрецы».

Пол достал пульт и включил телевизор.

Петр больше не упоминал Рейчел, но в течение всей игры поглядывал на карту. Зеленые линии очерчивали горы Гарц, шли с севера на юг, затем поворачивали на восток, к старой границе между двумя Германиями. Названия городов были подписаны черным. Геттинген, Мюнхен, Остердод, Вартберг, Штодт. Пещеры и туннели подписаны не были, но он знал, где они находились. Сотни пещер.

Где же была нужная?

Сложно сказать…

Был ли Вейленд Маккой на правильном пути?

 

ГЛАВА VI

 

Атланта, Джорджия

Вторник, 6 мая, 22.25

Пол взял Марлу на руки и бережно отнес ее в дом. Брент шел сзади, зевая. Странное чувство охватывало его всякий раз, как он заходил в дом. Они с Рейчел купили этот двухэтажный кирпичный дом в колониальном стиле сразу после женитьбы, десять лет назад. Во время развода, спустя семь лет, он добровольно выехал. Табличка продолжала хранить имена их обоих, и, что интересно, Рейчел настояла на том, чтобы он оставил себе ключ. Но он пользовался им редко и всегда предупреждал об этом заранее, так как параграф 7 окончательного постановления о разводе предоставлял ей исключительное право владения и он уважал ее личную жизнь, невзирая на то как больно это было иногда.

Пол поднялся по ступеням на второй этаж и уложил Марлу в постель. Оба ребенка выкупались в доме дедушки. Он переодел девочку в пижаму с Красавицей и Чудовищем. Пол дважды водил детей на этот диснеевский фильм. Он поцеловал ее на ночь и гладил ее волосы, пока она не уснула. Подоткнув одеяло Бренту, Пол пошел вниз.

В гостиной и на кухне был беспорядок. Все как обычно. Домработница приходила дважды в неделю, а Рейчел аккуратностью не отличалась. Это было неотъемлемой чертой ее характера. Пол, напротив, был педантичным человеком. Не по принуждению, а из любви к порядку. Беспорядок надоедал ему, и он ничего не мог с этим поделать. Рейчел же, казалось, не беспокоила ни одежда, лежащая на полу, ни разбросанные игрушки, ни раковина, полная грязной посуды.

Рейчел Бейтс с самого начала была для него загадкой. Умная, откровенная, самоуверенная, но привлекательная. То, что он заинтересовал ее, было неожиданностью, так как женщины никогда не были его сильной стороной. У него была пара постоянных девушек в колледже и одна связь, которую он считал серьезной, в юридической школе, но Рейчел пленила его всецело. Почему – он никогда не понимал. Ее острый язык и резкие манеры могли ранить кого угодно, хотя она на самом деле не имела в виду ничего плохого и никого не собиралась обидеть. По крайней мере, он убеждал себя в этом снова и снова, чтобы оправдать ее резкость и безапелляционность. Он был добродушным. Слишком добродушным. Казалось, ему гораздо проще было игнорировать ее, чем принять вызов. Но иногда Пол чувствовал, что ей хотелось, чтобы он принял ее вызов.

Разочаровал ли он ее тем, что отступился? Что позволил ей идти своей дорогой? Трудно сказать.