Коллективное бессознательное

 

Понятие коллективного или надличного бессознательного – одна из наиболее оригинальных и спорных примет теории личности Юнга. Это – наиболее сильная и влиятельная психическая система, и в патологических случаях она перекрывает Я и личное бессознательное. (Jung, 1936,1943,1945).

 

Коллективное бессознательное – хранилище скрытых воспоминаний, унаследованных от предков; это наследуемое прошлое включает не только расовую историю людей как особого биологического вида, но и опыт дочеловеческих и животных предков. Коллективное бессознательное наследие эволюционного развития человека, наследие, возникающее на основе повторяющихся переживаний многих поколений. Оно почти полностью отделено от личного в жизни индивида и, по-видимому, универсально. Юнг объясняет универсальность коллективного бессознательного сходством структуры мозга у всех рас, что, в свою очередь, объясняется общностью эволюции.

 

Расовые воспоминания или репрезентации не наследуются как таковые: скорее мы наследуем возможность повторного проживания опыта предшествующих поколений. Они выступают как предрасположенности, заставляющие нас реагировать на мир определенным образом. Эти предрасположенности проецируются на мир. Например: поскольку человеческие существа всегда имели матерей, каждый младенец рождается с предрасположенностью к восприятию матери и реагированию на нее. Необходимое для индивида обретаемое им знание матери – осуществление врожденнй возможности, "встроенной" в человеческий мозг прошлым расовым опытом. Как люди рождаются со способностью трехмерного видения мира и развивают эту способность опытом и тренировкой, так люди рождаются со многими предрасположенностями к мышлению, чувствованию, восприятию соответственно определенным схемам и содержаниям, которые анализируются в индивидуальном опыте. Люди предрасположены бояться темноты и змей, потому что, как можно допустить, для первобытных людей темнота таила множество опасностей, и они оказывались жертвами змей. Эти латентные страхи в современном человеке могут и не развиться, если они не усиливаются особыми переживаниями, но тем не менее тенденция присутствует и делает человека более восприимчивым к такого рода явлениям. Некоторые идеи легко формируются – например, идея высшего Существа – ибо готовность твердо укоренилась в мозге и для того, чтобы она развилась и стала влиять на поведение, нужно очень незначительное подкрепление. Латентные или потенциальные воспоминания зависят от унаследованных структур, укоренившихся в мозге в результате кумулятивных переживаний человечества. Отвергать врожденный характер этих первобытных воспоминаний, утверждает Юнг, означает отрицать эволюцию мозга и связанную с ним наследственность.

 

Коллективное бессознательное – врожденное, расовое основание всей структуры личности. На нем вырастают Я, личное бессознательное и другие индивидуальные приобретения. То, что человек полагает результатом своего опыта, по сути определяется коллективным бессознательным, которое оказывает на поведение руководящее или селективное влияние с самого начала жизни человека. "Форма мира, в котором он рождается, уже является врожденной как виртуальный образ" (Jung, 1945, с. 188). Этот виртуальный образ становится конкретной перцепцией или идеей через отождествление с соответствующими ему объектами мира. Переживание мира во многом формируется коллективным бессознательным, но не полностью – иначе не были бы возможны ни вариации, ни развитие.

 

Эти два региона бессознательного, личного и коллективного, имеют для человека огромное значение. "Оно (бессознательное) содержит возможности, скрытые от сознательного ума, ибо располагает подсознательным содержанием, всем тем, что было забыто или незамечено, а также мудростью и опытом неисчислимых столетий, осевшим в его архетипических органах" (Jung, 1943, с. 114). С другой стороны, если Я игнорирует мудрость бессознательного, оно может разрушать сознательные рациональные процессы, захватывая и извращая их. Симптомы, фобии, иллюзии и другие иррациональные явления вырастают из отвержения бессознательных процессов.

 

Архетипы. Структурные компоненты коллективного бессознательного называются по-разному: архетипы, доминанты, изначальные образы, имаго, мифологические образы, поведенческие стереотипы (Jung, 1943). Архетип – это универсальная мыслительная форма (идея), содержащая значительный эмоциональный элемент. Эта мыслительная форма создает образы или видения, в обычной бодрствующей жизни соответствующие некоторым аспектам сознательной ситуации. Например, архетип матери продуцирует образ матери, который затем отождествляется с реальной матерью. Иными словами, ребенок наследует предсформированную концепцию генетической матери, и это частично определяет то, как он будет воспринимать собственную мать. На детское восприятие матери также влияет то, что она собой являет, и младенческие переживания ребенка. Таким образом, опыт ребенка – единый продукт внутренней предрасположенности воспринимать мир определенным образом и действительной природы самого мира, и его переживания во многом сходны с теми, что испытывает индивид любой эпохи и любой части света. Скажем, суть матерей осталась во многом той же на протяжении расовой истории, так что наследуемый ребенком архетип матери подобен реальной матери, с которой он взаимодействует.

 

Как рождается архетип? Это – постоянный "осадок" переживания, стабильно повторяющегося на протяжении многий поколений. Например, бесчисленные поколения наблюдали странствие солнца с одной стороны небосклона на другую. Повторение этого переживания в конце концов зафиксировалось в коллективном бессознательном как образ солнечного божества, могущества светозарного небесного тела, которое люди боготворили и которому поклонялись. Определенные представления о верховном божестве основаны на солнечном архетипе.

 

Аналогично, люди на протяжении своей жизни подвергались воздействию многочисленных сил природы – землетрясений, ливней, наводнений, ураганов, молний, лесных пожаров и т.д. Из этих переживаний возник архетип энергии, предрасположенность ощущать энергию, попадать под ее власть, желание создавать и контролировать энергию. Детское восхищение хлопушками, юношеское увлечение автогонками, навязчивый интерес взрослых к атомной энергии коренятся в архетипе энергии. Этот архетип управляет людьми, подвигая к открытию новых видов энергии. Наш атомный век выражает господство архетипа энергии. Таким образом, архетипы функционируют как напряженные атомные энергетические центры, стремящиеся в каждом поколении продуцировать повторение одних и тех же переживаний.

 

Архетипы не обязательно изолированы друг от друга в коллективном бессознательном. Они взаимопроникают и смешиваются. Так, могут сочетаться архетип героя и архетип мудрого старца, порождая образ "короля-философа", человека, вызывающего восхищение и уважение как героический вождь и мудрый пророк. Иногда – так, по-видимому, произошло в случае с Гитлером, – возникает смешение архетипов демона и героя, так что некто становится сатанинским лидером.

 

Как мы уже видели, архетип может стать ядром комплекса, притягивающим переживания. Тогда архетип может проникать в сознание через ассоциированные переживания. Мифы, сновидения, видения, ритуалы, невротические и психотические симптомы, произведения искусства содержат значительное количество архетипического материала и представляют лучший источник наших знаний относительно архетипов. Юнг и его сотрудники проделали гигантскую работу по выявлению архетипов в религиозных представлениях, мифах и сновидениях.

 

Предполагается, что в коллективном бессознательном содержится множество архетипов. Некоторые из тех, что были выявлены – архетипы рождения, возрождения, смерти, власти, волшебства, целостности, героя, ребенка. Бога, мудрого старца, матери-земли, животного.

 

Хотя все архетипы могут быть рассмотрены как автономные динамические системы, относительно независимые от остального в личности, некоторые развились настолько, что в полной мере оправдывают отношение к себе как к отдельным системам внутри личности. Это: маска, анима и анимус, тень.

 

Маска

 

Маска (persona) – это личина, которую человек надевает в ответ на требования социальных условностей и традиций и в ответ на внутренние архетипические потребности. (Jung, 1945). Это – роль, предписанная человеку обществом, та партия, которую он должен исполнять в жизни соответственно общественным ожиданиям. Цель маски – произвести определенное впечатление на других, и она часто – хотя и не всегда – скрывает истинную природу человека. Маска или личина – это публичная личность, те стороны, которые человек являет миру или которые навязаны ему общественным мнением, в противоположность собственной личности, скрытой за социальным фасадом.

 

Если, как это часто случается, Я отождествляется с маской, индивид сознает в большей мере не свои реальные чувства, а ту роль, которую играет. Он отчуждается от себя, и вся личность становится плоской, двухмерной. Он становится видимостью человека, отражением общества – вместо того, чтобы быть самостоятельным человеческим существом.

 

Ядро, из которого развивается маска, – архетип. Этот архетип, как и все, происходит из расового опыта; в этом случае опыт состоит в социальных взаимодействиях, в которых принятие социальной роли служило на пользу людям как социальным животным. (В некоторых аспектах маска напоминает Сверх-Я по Фрейду).

 

Анима и анимус

 

Широко признано, что человек в сущности – животное бисексуальное. На физиологическом уровне мы видим, что и у мужчин, и у женщин выделяются и мужские, и женские гормоны. На психологическом уровне у представителей обоих полов обнаруживаются как маскулинные, так и фемининные характеристики. Гомосексуальность – лишь одно из явлений, хотя и наиболее яркое, из тех, что положили начало представлениям о человеческой бисексуальности.

 

Фемининную сторону мужской личности и маскулинную сторону женской Юнг приписывает архетипам. Фемининный архетип в мужчине называется анима, маскулинный архетип в женщине – анимус. (Jung, 1945, 1954). Эти архетипы, хотя и могут быть обусловлены хромосомами и половыми железами, являются продуктами мужских расовых переживаний, связанных с женщинами, и женских, связанных с мужчинами. Иными словами, мужчина, живя с женщиной на протяжении веков, стал феминизированным; женщина, живя с мужчиной, стала маскулизированной.

 

Эти архетипы не только являются причиной наличия у представителя каждого пола черт противоположного; они также действуют как коллективные образы, мотивирующие представителей каждого пола на то, чтобы понять представителей другого и ответить. Мужчина чувствует природу женщины через реальность своей анимы, женщина чувствует мужскую природу через реальность своего анимуса. Но анима и анимус могут привести к непониманию и разладу, если архетипический образ продуцируется безотносительно к реальному характеру партнера. Так, если мужчина пытается отождествить свой образ идеальной женщины с реальной женщиной и недостаточно принимает в расчет расхождение между идеальным и реальным, он может жестоко страдать, когда поймет, что эти двое не тождественны. Между требованиями коллективного бессознательного и реальностью внешнего мира должен быть компромисс, иначе человек не сможет достаточно хорошо адаптироваться.

 

Тень

 

Архетип тени содержит животные инстинкты, унаследованные людьми от низших форм жизни в ходе эволюции. (Jung, 1948а). Следовательно, тень воплощает животную сторону человеческой природы. Как архетип, тень ответственна за наши представления о первородном грехе; проецируясь вовне, она становится дьяволом или врагом.

 

Архетип тени ответственен и за появление в сознании и поведении неприятных и социально-неодобряемых мыслей, чувств, действий. Они могут либо укрываться от публичного позора за маской, либо вытесняться в личное бессознательное. Таким образом, теневая сторона личности, обязанная своим рождением архетипу, пронизывает частные аспекты Я и значительную часть личного бессознательного.

 

Тень с ее энергией и страстностью животных влечений придает личности более объемное, трехмерное существование. (Читатель отметит сходство между тенью и представлениями Фрейда об ид).

Самость

 

В ранних своих работах Юнг считал самость эквивалентом психики или всей личности. Однако, приступив к исследованию расовых основ личности и открыв архетипы, он обнаружил один архетип, представляющий стремление человека к целостности. Этот архетип выражается в различных символах, главный из которых – мандала или магический круг (Jung, 1955а). В работе "Psychology and alchemy" (1944) Юнг разрабатывает психологию целостности, основанную на символе мандалы. Главным понятием этой психологии целостного единства выступает самость.

 

Самость – это центр личности, вокруг которого группируются все остальные системы. Она удерживает эти системы вместе и обеспечивает личности единство, равновесие и стабильность.

 

"Если мы вообразим сознательный ум, центром которого является Я, как противоположный бессознательному и дополним нашу мысленную картину процессом ассимиляции бессознательного, то мы эту ассимиляцию можем рассмотреть как своего рода сближение сознательного и бессознательного, и тогда центр личности совпадает не с Я, а со срединной точкой между сознательным и бессознательным. Это будет точка нового равновесия, новый центр всей личности, действительный центр, который, имея ввиду его положение между бессознательным и сознательным, обеспечивает новое и более прочное основание личности" (Jung, 1945, с. 219).

 

Самость – это цель жизни, цель, к которой люди постоянно стремятся, но которой редко достигают. Как и все архетипы, она мотивирует человеческое поведение и заставляет искать целостности, особенно на религиозном пути. Истинные религиозные переживания почти так же близки к переживанию самости, как то, к чему когда-либо смогут прийти люди, а фигуры Христа и Будды – настолько отчетливые выражения архетипа самости, насколько возможно в современном мире. Неудивительно, что самость была открыта Юнгом при исследовании религий Востока, где поиск целостности и единства с миром посредством ритуальных практик (например, йоги) развит гораздо сильнее, чем в западных религиях.

 

Прежде, чем самость воплотится, необходимо, чтобы различные компоненты личности прошли полное развитие и индивидуализацию. Поэтому архетип самости не очевиден до достижения человеком кризиса середины жизни. В этот период человек начинает предпринимать серьезные попытки сместить центр личности с сознательного Я на центр между сознательным и бессознательным. Этот срединный регион – область самости.

 

Представление о самости – быть может, самое важное психологическое открытие Юнга и представляет кульминационный момент в его исследовании архетипов.

 

Установки

 

Юнг различает две основные установки или ориентации личности – установку экстраверсии и установку интроверсии. Экстравертивная установка ориентирует человека на внешний, объективный мир; интровертивная установка ориентирует его на внутренний, субъективный мир. (1921).

 

В личности присутствуют обе противоположные установки, но обычно одна из них доминирует и является сознательной, тогда как другая занимает низшее положение и является бессознательной. Если Я в отношении мира будет преимущественно экстравертировано, то личное бессознательное будет интровертировано.

 

Функции

 

Существует четыре фундаментальные психологические функций: мышление, чувство, ощущение и интуиция. Мышление идеационно и интеллектуально. При помощи мышления люди пытаются понять сущность мира и свою собственную. Чувство – оценочная функция; оно определяет ценность вещей, позитивную или негативную, для субъекта. Чувство как функция дает людям субъективные переживания удовольствия и боли, гнева, страха, горя, радости и любви. Ощущение – перцептивная или реалистическая функция. Оно дает конкретные факты или репрезентации мира. Интуиция – это восприятие на основе бессознательных процессов и содержаний. Интуитивный человек проходит мимо фактов, чувств, идей, направленных на поиск сути реальности.

 

Природу четырех функций можно пояснить на следующем примере. Допустим, человек стоит на краю Большого Каньона реки Колорадо. Если доминирует чувство, он будет переживать благоговение, восхищение грандиозностью и захватывающей дух красотой. Если им управляет ощущение, он просто увидит каньон так, как тот может выглядеть на фотографии. Если Я под контролем функции мышления, он попытается понять, что представляет собой каньон с точки зрения геологических принципов и теории. Наконец, если превалирует функция интуиции, наблюдатель скорее всего увидит Большой Каньон как загадку природы, значение которой можно частично раскрыть или почувствовать как нечто мистическое.

 

Существует ровно четыре психические функции, не больше и не меньше, "к которым я пришел, – пишет Юнг, – исключительно эмпирически",

 

"но, как покажет дальнейшее обсуждение, эти четыре функции образуют своего рода единство. Ощущение устанавливает, что имеет место в действительности, мышление дает возможность понять смысл этого, чувство говорит о его ценности, а интуиция указывает на то, откуда это, вероятно, пришло и куда движется. Таким образом, мы можем сориентироваться в отношении ситуации в мире так же полно, как определяем географическое местоположение при помощи широты и долготы" (1931, сс. 540-541).

 

 

Мышление и чувство называются рациональными функциями, так как пользуются обоснованием, суждением, абстракцией и обобщением. Они дают людям возможность искать в мире закономерность. Ощущение и интуиция считаю

 

тся иррациональными функциями, поскольку основаны на восприятии конкретного, единичного, случайного.

 

Хотя человек располагает всеми четырьмя функциями, они не обязательно развиты в равной степени. Обычно одна их четырех функций возвышается над тремя остальными и играет в сознании доминирующую роль. Она называется высшая функция. Одна из трех остальных по отношению к высшей обычно выступает как дополнительная. Если что-то мешает дейс

 

твию высшей функции, ее место автоматически занимает дополнительная.

 

Наименее дифференцированная их четырех функций называется низшей функцией. Она вытеснена и бессознательна. Низшая функция проявляется в сновидениях и фантазиях. Низшая функция также имеет ассоциированную с ней дополнительную.*

 

* Варианты: вспомогательная, подчиненная.

 

Если четыре функции разместить на равном друг от друга расстоянии по окружности, то центр круга будет представлять синтез четырех полностью дифференцированных функций. В таком синтезе нет ни высших, ни низших, ни дополнительных функций. Все они обладают в личности равной силой. Такой синтез возможен, когда самость полностью воплощена в действительность. Но так как это невозможно, синтез четырех функций представляет идеальную цель, к которой стремится личность.

 

Юнгианский анализ (http://maap.ru/library/book/133/)

 

Анализ был и остается основным методом практики аналитической психологии. Понятно, что исходной методологической моделью для юнгианского анализа послужил психоанализ 3. Фрейда. Однако в аналитической психологии этот метод получил несколько иное теоретическое обоснование и практическое выражение. Суммарно все эти отличия выходят далеко за рамки простого смещения акцента, так что можно говорить о юнгианском анализе как о совершенно другом типе работы.

 

Успех анализа определяется тем, насколько пациент умеет быть пациентом. Только тогда он позволит и аналитику быть аналитиком. В этом состоит важнейшее условие анализа. Аналитик использует правила и устанавливает рамки, чтобы создать наиболее благоприятную ситуацию для лечения. Но последнее слово все-таки за самим клиентом, за его доброй волей и желанием сотрудничать. Поэтому очевидно, что анализ как метод психотерапии предназначен не для всех. Требуется определенная готовность со стороны пациента и сохранность функций его Эго. Можно добавить, что необходима также подходящая конфигурация бессознательного, так как аналитик и клиент должны соответствовать друг другу, как ключ замку. Задача аналитической психологии — раскрыть творческий потенциал любого переживания, помочь клиенту ассимилировать его полезным для себя образом, индивидуировать его. Для этого нужно уметь рефлексировать другим способом, более похожим на древние практики медитации — углубленного созерцания-размышления, оставляющего объект изучения таким, какой он есть, позволяя ему играть всеми гранями, всеми оттенками значений

 

Аналитический ритуал

 

Введение формализованных правил для внешних элементов анализа, касающихся обстановки приемной, частоты встреч, оплаты, связано не только с рациональными причинами. Аналитическая приемная должна стать для клиента тем местом, где произойдет встреча с глубинами собственной души и психическая трансформация. Юнг сравнивал пространство анализа с теменосом — местом в древних храмах, где происходила встреча с богами. Встреча со священным, нуминозным, бессмертным, с тайной жизни требует закрытого, защищенного и специально организованного пространства. Аналитическое пространство должно быть совершенно особым, чтобы констеллировать энергию бессознательного. Другой метафорой для него, использованной Юнгом, был герметически закрытый сосуд, необходимый в алхимии для превращения веществ. Конечно, принципиально в анализе не может произойти чего-то, что не случалось бы в жизни естественным образом. Процессы исцеления и духовного развития протекают в человеке сами собой и безо всякой психотерапии. Было бы весьма самонадеянно заслугу исцеления клиентов целиком приписывать терапевту, игнорируя их собственную роль, а также роль природы, судьбы или Бога. Но анализ можно уподобить машине времени, он концентрирует энергию участников и резко ускоряет события, интенсифицирует жизнь. Анализ — стимулятор и катализатор психической жизни. Есть надежда, что в определенном смысле благодаря ему мы успеем прожить в этой жизни то, что должны прожить. Поэтому анализ работает на службе у природы и судьбы, хотя по форме внесение сознания в бессознательное есть процесс, на первый взгляд, противоречащий силам природы. Природа слепа и программирует индивидуумов на автоматические и механические сценарии, но сама же человеческая природа стремится к расширению сознания, к индивидуации. Этот базовый конфликт, который Юнг обозначал как непримиримый конфликт между инстинктом и духом, и составляет главный объект юнгианского анализа.

Для аналитического ритуала важно, чтобы он не столько задавался «извне» — аналитиком, сколько был придуман самим клиентом. Ведь приемная, прежде всего, — это храм его души, его теменос. Психоаналитик Вулкан описывал случай, когда клиент каждый раз, прежде чем лечь на кушетку, снимал свои контактные линзы. Он проинтерпретировал это поведение как своего рода кастрацию себя перед началом сеанса. На что клиент не продемонстрировал особого инсайта, заметив вскользь, что в положении лежа линзы доставляют ему физическое неудобство. Что бы ни означали для клиентов подобные символические ритуалы, в любом случае важно, чтобы он сумел сделать из приемной то место, где ему комфортно и уютно, где он может раскрыться и доверить другому значимые для себя вещи. Немаловажную роль здесь имеют и внешние условия. Обычно аналитики принимают в тихой комнате с неярким освещением и закрытыми дверьми. Хотя абсолютная изоляция от внешнего мира не играет большой роли. Винникотт, напротив, приводит пример, когда во время сеанса в его доме чинили замок на входной двери, и этот шум способствовал появлению ценного для клиента материала. Очень часто смена приемной, например при переезде в другое помещение, сильно отражается на ощущениях клиентов. Возникает феномен «потерянного теменоса». Обживая помещение, клиенту нужно что-то сделать, чтобы нагрузить все вещи в приемной своими собственными смыслами, проекциями, переживаниями. Ему всегда важно помнить, что это его анализ, что аналитик и приемная — это тот самый человек и то самое место, которые предназначены, чтобы помочь ему позаботиться о себе, чтобы он смог в этой комнате сделать что-то из истинной любви к себе. В принципе есть несколько общих формальных договоренностей, необходимых в начале анализа. И хотя большинство юнгианских аналитиков предпочитают «открытое» начало в стиле обычных консультаций, которые постепенно могут вырасти в настоящий анализ, их стоит здесь кратко упомянуть. Они не предлагаются клиенту сразу с первых минут встречи «полным списком». И совершенно очевидно, что нарушение правил анализа не повлечет за собой суровых преследований. Скорее, аналитические соглашения являются жестом доброй воли и взаимного уважения. Они должны быть внутренне приняты клиентом и стать символом его ответственности за свою жизнь и развитие

Продолжительность сеансов

 

Обычно выбирается длина сеансов от сорока до шестидесяти минут. Поэтому часто сеанс называют часом. Особых рациональных причин для такого выбора, вероятно, нет. Скорее, это дань традиции, так как современным людям свойственно все отмерять часами. Может быть, наши внутренние ритмы уже синхронизованы с таким временным промежутком. По часам кормят младенцев, почасовая оплата существует для многих видов работ, уроки в школе и лекции также длятся академический час. Эти и другие ассоциации неизбежно окружают аналитический сеанс. Главный критерий при выборе продолжительности сеанса — должно успеть произойти что-то реальное. Поэтому нет смысла тянуть оставшуюся пару минут, если есть ощущение, что сеанс фактически закончен, только из тех соображений, что клиентом оплачено все время. И нет смысла заканчивать его секунда в секунду, прерывая клиента на полуслове. Но, конечно, необходимо предупредить его, если незадолго перед окончанием он начинает новую важную для себя тему. Обычно не рекомендуется намного продлевать сеансы или делать так называемые сдвоенные сеансы даже из желания помочь клиенту эффективно использовать время. На практике такие «поблажки» и отступления от аналитических рамок чаще всего связаны либо с эмоциональными проблемами терапевта, либо играют на руку сопротивлениям пациента. Если, например, из-за сильного заикания клиент успевает сказать всего несколько слов за сеанс, то продление сеанса могло бы означать его «инфантилизирование» или подчеркивание его несостоятельности в попытках справиться с симптомом. Надо помнить, что любой ритуал должен занимать строго определенное время, что время для сакрального и время для обыденного всегда должно иметь четкие границы. Ритуал переводит инициируемого из пространства линейного, «конечного» времени в мир вечности, соединяет его с циклическими ритмами вселенной. Только в линейном времени есть рождение, развитие, зрелость и смерть. В сакральном времени этот порядок релятивизируется в бесконечных повторениях в каждом цикле, становясь частью другого высшего порядка. Проходя ритуал, участник учится на личном опыте совмещать эти разные модальности бытия, разные порядки мироздания. Поэтому для аналитика выдерживать рамки сеанса вовсе не означает воплощать собой строгого, запрещающего отца, символизировать «порядок разума против хаоса бессознательного». Соблюдение такой принципиальной точности может основываться только на понимании архетипического контекста происходящего. Только учитывая этот более широкий метафорический контекст, можно создать оптимальные условия для того, чтобы клиент мог интегрировать опыт, получаемый в анализе. Поэтому важно, чтобы, принимая предложенные аналитиком четкие договоренности по поводу продолжительности сеансов и определенных дней приема, клиент понял (может быть, не сразу), что делается это не из уважения к «рабочему времени» специалиста и не из принципа, что «все удовольствия в жизни всегда ограничены», а ради него самого, ради его психического исцеления, так как в психическом мире действуют свои особые законы.

 

Кушетка или кресло?

 

Одно из важных изменений в технике анализа, введенное Юнгом, относилось к отказу от использования традиционной психоаналитической кушетки. Он предпочитал ситуацию «лицом к лицу», подчеркивая тем самым равенство позиций клиента и аналитика. Они являются двумя сторонами одного диалектического процесса, эпицентр которого находится не в одном из них, а где-то между, в чем-то третьем — в Самости, в трансцендентном или в диалектическом синтезе противоположностей. Когда оба участника процесса сидят друг против друга, они открыты друг другу, видят реакции партнера. Это естественная и, в каком-то смысле, более уважительная ситуация, приближенная к реальной жизни. Безусловно, она позволяет и аналитику, и клиенту проявлять те же паттерны межличностных отношений, которые проявляются и с другими людьми, что очень важно для понимания трудностей клиента за пределами приемной. В ситуации «лицом к лицу» хорошо заметны невербальные сигналы, и пространство коммуникаций становится более плотным и многоуровневым. Предпочтение Фрейдом кушетки имело свои причины. Как отмечал психоаналитик Фэрберн, этот анахронизм связан с тем, что Фрейд начинал свою практику как гипнотизер, да и вообще не любил, чтобы ему смотрели в глаза. Кроме того, Фэрберн считал, что многие аналитики прибегают к кушетке ради своего комфорта и безопасности, чтобы уйти из-под пристального внимания клиента и защититься от его требований.

Нельзя сказать однозначно, какое положение является идеальным для анализа. Большинство юнгианских аналитиков предпочитают иметь в своей приемной и кушетку, и кресло или же такой диван, чтобы клиент при желании мог прилечь. Лучше, если выбор останется за самим клиентом и будет зависеть от сложившейся ситуации в анализе.

Метод свободных ассоциаций

 

Суть этого метода — контакт с бессознательным — должна воплощаться в самой свободной, метафорической, исполненной фантазиями атмосфере анализа. Если такая атмосфера не образовалась, то любые четкие инструкции не дадут нужного эффекта. Приведем пример. В одном из сновидений клиентка рожает почерневшую от времени доску в виде рыбы, на которой стоит знак, что это девочка. Ассоциации клиентки в основном касались неприятных ощущений, связанных с ее женственностью. Ассоциации у аналитика — с почерневшими досками как иконами и с рыбой как символом Христа. Однако высказывание этих идей аналитиком или его попытка привести ассоциации клиентки к духовному измерению могли быть вызваны неосознанным желанием отстраниться от ее болезненных переживаний, связанных с принятием своей женственности. Позднее аналитик вспомнил образ, объединяющий оба направления ассоциаций, — образ черной богоматери. Желание аналитика направить ассоциации в свое русло имеет смысл рассматривать с точки зрения контрпереноса.

В данном случае аналитик возвышает, идеализирует клиентку, что подтвердилось дальнейшим ходом анализа, но это идеализирующее отражение может быть необходимым для принятия ею собственной женственности. Конечно, циркулярное ассоциирование не останавливается на двух доминирующих направлениях ассоциаций. Здесь оно может привлечь наше внимание к отношениям клиентки с дочерью, ее внутренним ребенком, и тем, что рождается в анализе, к тому, насколько она чувствует себя черной рыбой в темных водах бессознательного, к ее рисункам в черном цвете (почерневшим от времени) и т. д. Но такая работа не может быть выполнена за один аналитический сеанс. Весь длительный аналитический процесс можно рассматривать как циркулярное ассоциирование, когда вновь возникающие образы постоянно играют с предыдущими, порождая новые значения. Так, в инициальном сновидении, которое мы будем обсуждать ниже, рождение рыбы-доски «оживляет» море и одновременно придает другие значения следующему за этим сну о рыбе в чистой колодезной воде.

Частота сеансов

 

Исторически для анализа требовались как можно более частые регулярные встречи. Однако Юнг отступил от этого принципа, решив, что на продвинутых этапах, когда наиболее тяжелые невротические моменты уже проработаны и клиент в большей степени ориентируется непосредственно на задачи индивидуации, число сеансов можно сократить. Тем самым уменьшается зависимость клиента от терапевта, и ему предоставляется больше самостоятельности. Юнг и большинство его первых соратников предпочитали один-два сеанса в неделю. Нормальными считались большие перерывы в анализе. С некоторыми же пациентами, у которых не было возможности регулярно приезжать в Цюрих, Юнг даже вел нечто вроде анализа по переписке. При редких встречах с аналитиком акцент обсуждения неизбежно смещается на наиболее значимые для клиента переживания, что отвечает юнгианскому интересу к символам и процессу индивидуации. Такая работа не так сильно вовлекает участников в отношения переноса и контрпереноса, освобождая их энергию для исследования бессознательных содержаний. В некотором смысле редкие встречи задавали значительную дистанцию, которая уравновешивала очень спонтанное, активное и максимально открытое поведение первых юнгианских аналитиков. Делая встречи более редкими, мы придаем им больше символического веса. Праздники, ритуалы и церемонии не должны происходить часто. Значимые события не случаются каждый день. Поэтому вопрос частоты сеансов выходит за рамки дилеммы: анализ или поддерживающая терапия. Скорее, важно то место, которое анализ занимает в эмоциональной жизни клиента. Если именно туда клиент помещает тайную глубинную жизнь своей души, подобно тому, как драгоценности кладутся в сейф, то, безусловно, налицо необходимая для возникновения аналитической ситуации символическая установка. Вероятно, в поддерживающей терапии ему нужно лишь временно ослабить психическое напряжение, центр же его жизни по-прежнему остается за пределами приемной. Разумеется, это не означает, что если у клиента есть желание и возможность очень частых встреч, то ему надо отказывать. На практике получается наоборот. Современным людям непросто выделить много времени, а порой и значительные денежные средства для собственного психологического и духовного развития.

 

Особые договоренности