Госпожа ДЕ сент-анж, Эжени, дольмансе, шевалье ДЕ мирвель.

ШЕВАЛЬЕ. Не пугайтесь, прекрасная Эжени, гарантирую вам полное соблюдение тайны; двое поручителей – моя сестра и мой друг – подтвердят: на меня можно положиться.

ДОЛЬМАНСЕ. Покончим разом с этими смешными церемониями, шевалье. Мы заняты воспитанием нашей юной красавицы, обучаем ее тому, что должно знать девице ее лет, и, для лучшей усвояемости, всячески подкрепляем теорию практикой. Остановились мы на показе семяизвержения – не изволишь ли послужить нам моделью?

ШЕВАЛЬЕ. От столь лестного предложения трудно отказаться, мадемуазель обворожительна, чары ее обещают ускорить наступление желаемого эффекта – урок, надеюсь, станет успешным.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Итак, за дело, и безотлагательно!

ЭЖЕНИ. О, сказать по правде, это уж чересчур! Вы злоупотребляете моей юностью и неопытностью... За кого меня принимает этот господин?

ШЕВАЛЬЕ. За милую девочку, Эжени, за очаровательнейшее из всех виденных мною созданий. (Целует ее, пробегаясь пальцами по ее прелестям.) О Боже! До чего все крошечное, свеженькое... просто сказка!

ДОЛЬМАНСЕ. Поменьше разговоров и побольше действий, шевалье. Право постановщика спектакля оставляю за собой; наша цель – изобразить для Эжени механизм эякуляции; вряд ли ей удастся хладнокровно наблюдать за подобным феноменом, поэтому все четверо разместимся лицом друг к другу, и поближе. Вы, мадам, помастурбируете вашу юную подругу; я возьму на себя шевалье. Мужчине, добивающемуся истечения семени, следует предпочесть услуги другого мужчины, а не женщины. Прекрасно зная, что нужно ему самому, мужчина гораздо лучше женщины исполнит это для себе подобного... А теперь каждый – на отведенное ему место. (Все располагаются согласно предписаниям.)

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Не слишком ли близко мы придвинулись?

ДОЛЬМАНСЕ (начиная овладевать шевалье). В данном случае слово «слишком» неуместно, мадам; вашему брату надлежит оросить мордашку и грудь нашей подружки доказательствами своей половой потенции; он, что называется, должен бросить их ей в лицо. Мне, как распорядителю насоса, предстоит направить его потоки – так, чтобы девочку непременно забрызгали. Вы тем временем тщательно обработаете ее тело, не пропустив ни одной части. А вы, Эжени, полностью отдайтесь во власть воображения; помечтайте – и пред вами развернутся грандиозные мистерии безудержного распутства; попирайте всякую сдержанность: стыдливость не имеет никакого отношения к добродетели. Будь природе угодно, чтобы мы скрывали какие-то участки наших тел – она бы об этом позаботилась; но она сотворила нас голыми; значит, ей нравится, когда мы обнажаемся, и любое тому противодействие – безусловное нарушение ее принципов. Дети, еще не задумывающиеся ни о наслаждении, ни о необходимости оживлять его с помощью умеренности и скромности, открыто демонстрируют все свои уголки. Порою встречаются несоответствия весьма странные: есть края, где принятая обычно сдержанность в одежде отнюдь не означает скромности в поведении. На Таити девушки одеты вполне благопристойно, но, по первому же требованию, готовы задрать подол.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. За что я люблю Дольмансе, так это за то, что он не теряет времени понапрасну; взгляните, даже рассуждая, он действует, ах, с какой похотью он присматривается к роскошному заду моего брата, как вдохновенно накачивает нашему удальцу его великолепный... Присоединимся, Эжени! Трубка насоса вознеслась вверх; нас вот-вот затопят.

ЭЖЕНИ. Ах, бесценная подруга, что за чудовищный агрегат! Мне его и в кулак не зажать! О, мой Боже! Они все такие здоровенные?

ДОЛЬМАНСЕ. Взгляните на мой, Эжени: он существенно уступает в размерах; да, такой, как у шевалье, небезопасен для юных девиц; вы верно предчувствуете – он пробьет вас насквозь.

ЭЖЕНИ (уже во власти пальцев госпожи де Сент-Анж). Во имя наслаждения стерплю, какой угодно!

ДОЛЬМАНСЕ. И будете совершенно правы: не следует пугаться подобных орудий; природа все приспособила, как нельзя лучше – за незначительную боль она тотчас вознаграждает лавиной блаженства. Встречал я девиц помоложе вас, принимавших члены куда покрупнее. Немного смелости и терпения – и вы преодолеете любые препятствия. Чистое безумие полагать, что при лишении девушки невинности, предпочтительнее коротышки. Девственнице, на мой взгляд, напротив, должно вверять себя самым мощным снарядам – чем решительнее разрушается плева, тем живее ощущения. Правда, особа, испробовавшая такой режим, с трудом возвращается к середнякам; но если она богата, молода и хороша, то, в нужный момент, всегда отыщет подходящего размера. Пусть придерживается приемлемой для себя нормы; попадется помельче – при желании воспользоваться им, пусть вставит его себе в зад.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Именно так, но для полного счастья, лучше приладить два одновременно; сладостными толчками женщина подмахивает тому, который в ней спереди, ускоряя экстаз того, который сзади, и, орошенная спермой обоих, изливается сама, изнемогая от восторга.

ДОЛЬМАНСЕ (наблюдая за тем, чтобы взаимная обработка во время диалога не прерывалась). Мне кажется, в нарисованной вами картине, мадам, недостает еще двух-трех персонажей; неплохо бы только что описанной даме в дополнение взять у кого-нибудь в рот и держать вдобавок еще по одному в каждой руке.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. А еще лучше – и под мышками, и в волосах, будь на то моя воля, их было бы тридцать; в эти минуты так хочется окружить себя ими одними – любоваться, трогать, грызть, пока все они разом не затопят тебя в миг собственного твоего истечения. Ах, Дольмансе! Знаю беспримерную вашу распущенность, но поверьте, по непристойности упоительных любовных схваток я иду с вами вровень... Мною пройдено все, что можно вообразить.

ЭЖЕНИ (млея под ласками своей подруги, то же самое проделывает Дольмансе с шевалье). Ах, милая... ты вскружила мне голову! Представляю, вот я отдаюсь... множеству мужчин одновременно... Ах, как сладко! Какие у тебя пальчики, дорогая! Ты просто богиня наслаждения! А как восхитителен этот набухший член! Как раздувается и багровеет его царственная головка!..

ДОЛЬМАНСЕ. Дело идет к развязке.

ШЕВАЛЬЕ. Эжени... и ты, сестрица... придвиньтесь... Что за божественные груди! Что за нежные пухленькие бедра! Изливайтесь же! Изливайтесь обе, смешивайтесь с моей спермой! Вот она потекла... Ах, черт вас всех раздери! (В критический момент Дольмансе направляет потоки спермы своего друга на обеих женщин, в особенности на Эжени.)

ЭЖЕНИ. Прекрасное зрелище! Возвышенное, величественное!.. Брызги спермы обдали меня с ног до головы... аж до самых глаз!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Подожди, милая, дай-ка я соберу эти драгоценные капельки и натру тебе ими клитор – это ускорит твою разрядку.

ЭЖЕНИ. Да, конечно, дорогая! Чудесная идея! Так и сделаем, а потом я вернусь в твои объятья.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Божественное дитя, целуй меня бессчетное число раз! Дай пососать твой язычок... ощутить твое легкое дыхание, разгоряченное вожделением!.. О, сила преисподняя! Вот-вот изольюсь! Доведи же меня, братец, умоляю!

ДОЛЬМАНСЕ. Ну же, шевалье... поковыряйтесь у сестрички...

ШЕВАЛЬЕ. Предпочел бы вставить ей, как положено: у меня еще стоит.

ДОЛЬМАНСЕ. Отлично, займитесь ею, а мне на время этого восхитительного инцеста предоставьте ваш зад. Эжени вооружим вот этим годмише, пусть содомирует меня. В один прекрасный день она исполнит свое предназначение – блестяще отыграть любую роль в любом развратном действе, а пока пусть поупражняется и усвоит как следует начальные уроки.

ЭЖЕНИ (вооружившись годмише). О, охотно! Не беспокойтесь, по части разврата я не ударю в грязь лицом: отныне нет для меня иного божества, иного правила и иного руководства к действию. (Она содомирует Дольмансе.) Ну как, дорогой учитель? У меня получается?

ДОЛЬМАНСЕ. Великолепно! Сказать по правде, малышка обслуживает меня не хуже заправского мужика! Блестяще! По-моему, мы прекрасно соединились вчетвером: осталось дойти до конца.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ах, я не выдержу, шевалье! Еще несколько ударов твоего красавчика – и я испущу дух!

ДОЛЬМАНСЕ. Разрази меня гром! Упоительная жопа, просто восторг! Ах, тысяча чертей! Попробуем всей четверкой одновременно... Конец! Я выдохся! Никогда еще не извергался так сладостно! А что у тебя, шевалье, ты уже растратил свою сперму?

ШЕВАЛЬЕ. Видишь эту женскую штуку – как обильно она ею вымазана.

ДОЛЬМАНСЕ. Ах, друг мой, как жаль, что все это досталось не моей заднице!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Отдохнем, иначе я умру.

ДОЛЬМАНСЕ (целуя Эжени). Очаровательная девчонка – обработала меня, как Бог.

ЭЖЕНИ. Признаться, мне и самой это доставило удовольствие.

ДОЛЬМАНСЕ. Истинной распутнице все в радость, лучшее занятие женщины – любовные утехи, бесконечно разнообразные, вплоть до самых невообразимых бесчинств.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. У моего нотариуса отложено пятьсот луидоров для того, кто сообщит о неизвестном мне пристрастии и сумеет погрузить меня в еще неизведанные ощущения.

(Собеседники приводят себя в порядок и переходят к беседе.)

ДОЛЬМАНСЕ. Интересная мысль, стоит принять на вооружение – полагаю, своеобычные ваши фантазии, мадам, вряд ли хоть отдаленно напоминают те скудные утехи, кои вы только что вкусили.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Сделайте одолжение, объясните.

ДОЛЬМАНСЕ. По чести сказать, нет ничего скучнее засовывания спереди, и мне не понять, как вы, мадам, изведав преимущества жопы, способны прибегнуть к чему-либо иному.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Что поделать – старые привычки. Впрочем, женщине моего склада хочется быть пробитой повсюду, ибо ощущать этот таран в себе, в любой части тела – огромное счастье. Тем не менее придерживаюсь того же мнения, что и вы, и готова подтвердить: для истинной ценительницы сладострастия наслаждение, испытываемое от проникновения в зад, острее обычного удовольствия. Говорю со знанием дела – во всей Европе мне нет равных по числу проб и тем, и другим способом, это действительно несопоставимые величины: испытав употребление в зад, крайне неохотно возвращаешься к переду.

ШЕВАЛЬЕ. А я так не считаю. Готов приспособиться к чему угодно, однако в женщинах предпочитаю именно тот алтарь, на который указывает сама природа.

ДОЛЬМАНСЕ. Так ведь это же жопа! Дорогой мой шевалье, доискиваясь до сути законов природы, выявляешь, что единственный алтарь, определенный ею для оказания почестей, – дырка задницы; предписывает природа именно это отверстие, а против всех остальных просто не возражает. Если в намерения ее не входит использование задов, какого же черта она так точно приладила их очко к нашим членам! Случайно ли и те, и другие округлой формы? Только истинный враг здравого смысла может вообразить, что для круглых членов природа предназначила овальную дыру! Благодаря такой аномалии, без труда обнаруживается ее замысел; она ясно дает нам понять, сколь раздражает ее бесконечная череда жертвоприношений, совершаемых в неподходящую часть тела, известную терпимость, в этом отношении, она проявляет лишь для поддержания рождаемости. А теперь вернемся к нашей воспитаннице. Эжени только что приобщилась к великому таинству оргазма; настала пора научить ее правильно направлять его потоки.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ей придется нелегко – вы оба вычерпаны до дна.

ДОЛЬМАНСЕ. Согласен, и потому желательно отыскать в вашем доме или в деревне какого-нибудь крепкого парня. Он послужит нам манекеном, и мы продолжим наши уроки.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. У меня есть именно то, что нужно.

ДОЛЬМАНСЕ. Уж не тот ли это случайно садовник, лет восемнадцати-двадцати, которого я недавно приметил у вас на огороде? Видный юноша!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Огюстен? Да, так точно, это Огюстен, а член у него – тринадцать дюймов в длину на восемь с половиной в окружности!

ДОЛЬМАНСЕ. Боже правый! Ну и монстр! Он еще и извергается?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. О, как из ведра! Сейчас разыщу его.

 

 

ПЯТЫЙ ДИАЛОГ