Английская демократическая альтернатива

 

Ричард I Львиное Сердце, похоже, преподал англичанам очень дельный урок. Своим постоянным отсутствием в Англии он дал понять нации, что роль короля в ее жизни может быть сведена к минимуму, что страна, в сущности, не слишком-то нуждается в его не всегда отеческой опеке. Эту свою переоценку института монархии англичане выразили в «Великой хартии вольностей», которую заставили подписать нового короля – брата Ричарда – Иоанна Безземельного (1215 г.). Для своего времени этот документ явился чем-то вроде Хартии демократии, так как, утвердив право совета баронов (прототипа палаты лордов) обсуждать важнейшие государственные вопросы, он выразил интересы не только крупных феодалов, но и рыцарства, горожан, свободного крестьянства – йоменов. Статья 39 Хартии гласила: «Ни один свободный человек не может быть арестован или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объявлен вне закона, или изгнан, или каким-либо иным способом обездолен, и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе, как по законному приговору равных ему и по закону страны.» В статье 40 говорилось: «Никому не будем продавать права и справедливости, никому не будем отказывать в них или замедлять их». Для XIII века этот документ носил несомненно революционный характер. Но его появление знаменовало собой не конец, а начало длительной борьбы феодальных сословий с королем.

В 1258 г. Генрих III созвал Большой совет, на котором потребовал огромной суммы денег для покрытия долга папской курии. Возмущенные бароны съехались в Оксфорд, где на бурном собрании, получившем название «бешеного парламента», был принят акт о передаче фактически всей государственной власти в руки 15 баронов. Последние получали право контролировать короля, назначать и смещать должностных лиц, трижды в год собирать Совет, в котором помимо них должны были принимать участие еще 12 баронов в качестве выборных от общины. Недовольные баронской олигархией рыцари, горожане и йомены, собравшись в Вестминстере, провозгласили свои права в противовес Оксфордским. Все это привело к феодальной анархии и гражданской войне. Возглавив оппозицию королю и желая заручиться поддержкой рыцарей и горожан, Симон де Монфор созвал в 1265 г. парламент, который считается первым парламентом Англии. Он представлял если не все, то большинство сословий того времени: в нем заседало по два рыцаря от каждого графства и по два представителя от каждого города.

Победив оппозицию, Генрих и его наследник Эдуард I продолжали созывать парламент, но уже преследуя цель не ослабления, а усиления королевской власти. Тем не менее, в 1297 г. королю было предписано взимать основные налоги и поборы только с согласия парламента. С 1332 г. парламент разделился на две палаты: верхнюю – палату лордов, где заседали прелаты и бароны, и нижнюю – палату общин, где заседали рыцари и представители городов. С XIV-XV вв. утвердилось и право законодательной инициативы парламента. В прерогативу палаты лордов помимо законодательных функций вошло также право импичмента – привлечения к суду парламента высших должностных лиц государства вплоть до королевских советников по обвинению в злоупотреблении своими обязанностями. Примерно в то же время установили порядок, по которому постановления, принятые обеими палатами и королем (статуты), не могли быть отменены или изменены без согласия обеих палат. Так статуты становились законами, а английский парламентаризм, пустив прочные корни, нащупывал свой специфический путь формирования основ демократии в феодальном субстрате.

Однако любая неабсолютная монархия имеет свойство стремиться к абсолютизму. Война Алой и Белой розы, истощившая государство, вызвала подъем антифеодальных настроений в стране, чем не преминула воспользоваться новая династия Тюдоров. При Генрихе VIII власть монарха была объявлена божественной по происхождению, а он сам – наместником Христа на земле. Влияние парламента было ограничено, к тому же и созывался он крайне редко и нерегулярно. Наконец, король ввел право вето на любой парламентский акт или билль. Поэтому у Елизаветы I были все основания утверждать, что «прерогатива парламента – говорить «да» или «нет», когда королеве это угодно, и не заниматься обсуждением других вопросов». И все же красной нитью через всю английскую историю проходит одна особенность власти: ее умение лавировать между крайностями, изыскивая способы сохранения приемлемого компромисса между общими интересами государства и частными интересами сословий. Это умение, кстати говоря, уберегло от гибели саму монархию, существованию которой был брошен более чем серьезный вызов О. Кромвелем (1642-1660 гг.). Вместе с тем, это умение позволило Англии совершить восхождение к демократии festina lente (поспешая медленно) без особо драматических коллизий, подобных якобинской диктатуре или Парижской коммуне. Но нельзя сказать и то, что она вовсе избежала революционных потрясений. Напротив, справедливее будет признать, что она находилась в состоянии перманентной революции*, начавшейся в 1215 г. и шаг за шагом продолжавшейся вплоть до первой половины XX столетия, когда, наконец, избирательные права получили даже женщины. (Это исключительное событие мировой истории произошло только в 1918 г.)

В результате такой осторожной стратегии прогресса Англии удалось, с одной стороны, предохранить государственный аппарат от чрезмерной бюрократизации, с другой – ослабить государственное вмешательство в вопросы экономического развития, которые были доверены частным лицам. Стюарты, пытавшиеся, было, воспрепятствовать этой тенденции, дважды натолкнулись на решительное сопротивление нации своим абсолютистским намерениям. В частности, именно в период правления Карла II парламент принял закон, известный как Хабеас корпус акт (словами Habeas corpus начиналось положение о неприкосновенности личности). В соответствии с этим законом любой арестованный мог обратиться в один из высших судов Англии с требованием указания причины его задержания. Суд, рассмотрев основания ареста, должен был вынести решение либо отпустить арестованного под залог до суда, либо оставить под арестом, либо освободить полностью. Лицо, освобожденное на основании закона Хабеас корпус, не могло быть арестовано вторично по тому же поводу.

«Славная революция» 1688 г. раз и навсегда избавила Англию от неумеренных притязаний династии Стюартов на престол. Палата лордов пригласила на правление штатгальтера Нидерландов Вильгельма Оранского. При вступлении на престол новый король подписал «Билль о правах», который устанавливал верховенство парламента в области законодательства. В парламенте обеспечивалась свобода слова и прений, преследование за выступление в парламенте запрещалось. Вместе с тем король также участвовал в законодательной деятельности. Ему принадлежало право абсолютного вето. Наконец, вскоре был принят третий (наряду с Хабеас корпус акт и Биллем о правах) важнейший конституционный закон – Акт об устроении или закон о престолонаследии, регулирующий порядок престолонаследия. В законе предусматривался принцип, в соответствии с которым акты, издаваемые королем, действительны только при наличии подписи соответствующего министра, который и нес, в сущности, ответственность за подписанный документ. Другой важнейший принцип провозглашал отделение судебной власти от исполнительной. Это достигалось введением принципа несменяемости судей, которые становились независимыми от воли короля, но их можно было отстранить по решению парламента. Завершающий удар по абсолютизму был нанесен отстранением короля от исполнительной власти. Она сосредоточилась в руках кабинета министров, который отныне заседал без короля, не испытывая давления с его стороны. Было ограничено право короля назначать и увольнять высших государственных должностных лиц. Таким образом, к началу XVIII в. в Англии окончательно утверждается режим конституционной монархии, а демократия продолжает свое восхождение, по-прежнему не спеша, и уже без заметных сбоев и отступлений.

К числу самых заметных английских теоретиков этой поры принадлежал Дж. Локк, однако, его известный труд вызвал значительный резонанс не столько в самой Англии, сколько в Америке и Франции, где послужил обоснованием права на революции. Это право проистекало из развивавшегося им представления о естественном состоянии, в котором находился первобытный доцивилизованный человек. Естественное состояние по Локку – это «состояние полной свободы (людей) в отношении их действий и в отношении распоряжения своим имуществом и личностью… Это также состояние равенства, при котором вся власть и вся юрисдикция являются взаимными, – никто не имеет больше другого… Естественное состояние имеет закон природы… и разум, который является этим законом, учит всех людей… что, поскольку все люди равны и независимы, постольку ни один из них не должен наносить ущерб жизни, здоровью, свободе или собственности (курсив мой - Г.Г.) другого… Это природное равенство людей рассудительный Гукер считает самоочевидным и неоспоримым настолько, что делает его основанием для долга взаимной любви меж людьми… откуда он [Гукер] производит великие принципы справедливости и милосердия». [173]

Как видим, точка зрения Локка на состояние коммунистического человека прямо противоположна воззрению его предшественника Т. Гоббса, доказывавшего, что естественное состояние есть «война всех против всех» (bellum omnium contra omnes). Однако, если бы оба автора имели возможность ознакомиться с трудами современных этнографов, в частности, их соотечественников Э. Тайлера и Дж. Фрэзера, они, скорее всего, должны были бы изменить свои мнения о предмете их анализа. Человек не чудовище, и он никогда не был олицетворением ни идеального добра, ни абсолютного зла. В нем всегда пребывали, пребывают и будут пребывать обе эти ипостаси в той или иной пропорции. Тем не менее, нельзя не согласиться с тем, что бесспорно завышенная локковская оценка человека в его “естественном состоянии” предельно гуманистична по сути.

Первым в истории европейской философии Локк фактически возрождает античное представление о взаимосвязи и взаимозависимости жизни, свободы и собственности. Следует, правда, признать, что он не уточняет смысла понятия “собственность”, поскольку, по-видимому, не видит существенного различия между личной и частной собственностью. Тем не менее, в его толковании собственность имеет характер именно частной, коль скоро источником права на неё он считает труд. «Трава, которую щипала моя лошадь, дерн, который срезал мой слуга, и руда, которую я добыл в любом месте, где имею на то общее с другими право, становятся моей собственностью без предписания или согласия кого-либо. Труд, который был моим, выведя их из того состояния общего владения, в котором они находились, утвердил мою собственность * на них» – заявляет Локк.[174] Но коль скоро естественное состояние столь прекрасно, каким его живописует философ, что же побуждает человека отказаться от лучшего в пользу худшего? Стремление избежать «состояния войны – вот главная причина того, что люди образуют общество», – утверждает он.[175] А что необходимо, чтобы в условиях жизни в обществе человек сохранял естественные права на жизнь, свободу и собственность?

Локк считает: «Свобода людей в условиях существования системы правления заключается в том, чтобы жить в соответствии с постоянным законом, общим для каждого в этом обществе…, это – свобода следовать моему собственному желанию во всех случаях, когда это не запрещает закон, и не быть зависимым от непостоянной, неопределенной, неизвестной самовластной воли другого человека… это свобода от абсолютной, деспотичной власти». И чтобы исключить всякие кривотолки на это счет, он добавляет: «Абсолютная монархия, которую некоторые считают единственной формой правления в мире, на самом деле несовместима с гражданским обществом и, следовательно, не может вообще быть формой гражданского правления».[176]

Эти мысли, самоочевидные для едва ли не каждого гражданина афинской или римской республик, в конце XVII века явились откровением. Они сыграли роль путеводной звезды для практических гуманистов Старого и Нового Света, предъявивших счет абсолютизму как европейской разновидности социалистической политической системы. Их подхватили и развили Ж.-Ж. Руссо и Ш. Монтескье во Франции, Т. Джефферсон, Б. Франклин, Дж. и С. Адамсы, Дж. Мэдисон в США..* В самой Англии эти мысли способствовали окончательному решению вопроса о предпочтительной форме правления в пользу конституционной монархии. В дальнейшем на пути к полноценной демократии этой стране пришлось развязывать множество узлов, унаследованных от традиций, присущих восточным цивилизациям. Но, в конечном счете, сохранив свое исключительное своеобразие, она не только полностью восстановила достоинства античной демократии, но и преодолела ее пороки – национальную, социальную и полисную ограниченность, а также дискриминацию по половому признаку.