Ласково улыбнувшись, император павел петрович всемилостивейше обратился к иноку авелю с вопросом, Как давно он принял постриг и в каких монастырях спасался.

ПРЕДСКАЗАНИЕ МОНАХА АВЕЛЯ

О СУДЬБЕ ДЕРЖАВЫ РОССИЙСКОЙ

 

 

Петр Николаевич Шабельский-Борк (1896-1952) в начале 1930-х издал под псевдонимом Кирибеевич «историческое сказание» «Вещий инок»:

«В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего заката казалось, оживали библейские мотивы на расшитых золотом и серебром гобеленах. Великолепный паркет Кваренги блестел своими изящными линиями. Вокруг царили тишина и торжественность.

Пристальный взор Императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами стоявшего перед Ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражалась любовь, мир и отрада. Императору сразу полюбился этот, весь овеянный смирением постом и молитвою, загадочный инок. О прозорливости его уже давно шел широкий сказ. К его келии в Александро-Невской Лавре шел и простолюдин, и знатный вельможа, и никто не уходил от него без утешения и пророческого совета. Ведомо было Императору Павлу Петровичу и то, как Авель точно предрек день кончины Его Августейшей Родительницы, ныне в Бозе почивающей Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны. Разгневалась тогда Матушка Екатерина, что Авель Ей конец пророчит, и повелела приказать его в Петропавловскую крепость бросить. Так и просидел он там до Павла Петровича — мол, не пророчествуй, что не следует, и беды не накликай. И только, как предсказание сбылось, то, на Престол взойдя, освободил его от уз Павел Петрович. Ну, а вчерашнего дня, когда речь зашла о вещем Авеле сызнова, Его Величество повелеть соизволил завтра же представить его в Гатчинский дворец, в коем имел тогда пребывание Двор.

Полетели-помчались гонцы Царские. В Лавре, конечно, переполох и суета поднялись. Авеля от молитвы оторвали, в лучшие одежды монашеские облачают. И несет Авеля, инока убогого, Царская тройка, колокольчиками да бубенцами заливаясь, прямо в Гатчину — к самому Павлу Петровичу. Так дело было!

Ласково улыбнувшись, Император Павел Петрович всемилостивейше обратился к иноку Авелю с вопросом, как давно он принял постриг и в каких монастырях спасался.

— Честный Отец! — промолвил Император.— О тебе говорят, да и я сам сие вижу, что на тебе явно почиет Благодать Божия. Что скажешь ты о моем царствовании и судьбе моей? Что зришь ты прозорливыми очами о роде моем во мгле веков и о Державе Российской? Назови поименно преемников моих на Престоле Российском, предреки и их судьбу, как пред Истинным Богом.

— Эх, Батюшка-Царь! — покачал головой Авель.— Пошто себе печаль предречь меня принуждаешь?

— Говори! Все говори! Ничего не утаивай! Я не боюсь, и ты не бойся такожде.

— Коротко будет царствование твое, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей задушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. Сказано бо есть в Евангелии: "И враги человеку домашние Его". В Страстную субботу погребут тебя. Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою. Но народ русский чуткой правдивой душой своей поймет и оценит тебя, и к гробнице твоей понесет скорби свои, прося твоего заступничества и умягчения сердец неправедных и жестоких над вратами твоего замка, в коем воистину обетование и о царственном роде твоем: "Дому сему подобает святыня Господня в долготу дней".

— О сем ты прав,— волнительно признал Император Павел Петрович.— Девиз сей получил я в особом откровении, совместно с повелением воздвигнуть Собор во имя Св. Архистратига Михаила, где ныне воздвигнут Михайловский Замок. Вождю Небесных Воинств посвятил я и замок, и церковь.

А к словам сим Павла Петровича сказать следует пояснительно многим неизвестное.

Странное и чудное видение бысть часовому, у летнего дворца стоявшему. Во дворце том в лето Господне 1754 сентября 20, Павел Петрович родился. А когда снесен дворец был, на том месте замок Михайловский воздвигся. Предстал часовому тому внезапно, в свете славы небесной, Архистратиг Михаил и от видения сего обомлел в трепет часовой, фузулея в руке заходила даже. И веление Архангела было, в честь Его Собор тут воздвигнуть и царю Павлу сие доложить, непременнейше. Особое происшествие по начальству, конечно, дошло, а оно Павлу Петровичу обо всем доносит. Павел же Петрович — "Уже знаю",— ответствует: видать-то до того Ему было все ведомо, а явление часовому вроде повторения было...

— А пошто, Государь, повеление Архистратига Михаила не исполнил в точности? — говорит Его Величеству Авель со смирением.— Ни цари, ни народы не могут менять волю Божию... Зрю в нем преждевременную гробницу твою, благоверный Государь.

И резиденцией потомков твоих, как мыслишь, он не будет... О судьбе же Державы Российской было в молитве откровение мне о трех лютых игах: татарском, польском и грядущем еще — жидовском (безбожном)...

— Что? Святая Русь под игом жидовским? Не быть сему во веки!

Гневно нахмурился Император Павел Петрович.— Пустое болтаешь, черноризец...

— А где татары, Ваше Величество? Где поляки? И с игом жидовским тоже будет. О том не печалься, Батюшка-царь: христоубийцы понесут свое...

— Что ждет преемника моего, Цесаревича Александра?

— Француз Москву при нем спалит, а он Париж у чего заберет и Благословенным наречется. Но тяжек покажется ему венец царский, и подвиг царского служения заменит он подвигом поста и молитвы и праведным будет в очах Божиих...

— А кто наследует Императору Александру?

— Сын твой Николай...

— Как? У Александра не будет сына. Тогда Цесаревич Константин...

— Константин царствовать не восхочет, памятуя судьбу твою... Начало же царствования сына твоего Николая бунтом вольтерьянским зачнется, сие будет семя злотворное, семя пагубное для России, кабы не благодать Божия, Россию

Покрывающая.

Через сто лет после того оскудеет Дом Пресвятыя Богородицы, в мерзость запустения Держава Российская обратится.

— После сына моего Николая на Престоле российском кто будет?

— Внук твой, Александр Вторый, Царем-Освободителем преднареченный. Твой замысел исполнит — крестьян освободит, а потом турок побьет и славянам тоже свободу даст от ига неверного.

Не простят жиды ему великих деяний, охоту на него начнут, убьют среди дня ясного, в столице верноподданной отщепенскими руками. Как и ты, подвиг служения своего запечатлеет он кровью царственною...

— Тогда-то и начнется тобою реченное иго жидовское?

— Нет еще. Царю-Освободителю наследует Царь-Миротворец, сын его, а твой правнук, Александр Третий.

Славно будет царствование его. Осадит крамолу окаянную, мир и порядок наведет он.

— Кому передаст он наследие царское?

- Николаю Второму - Святому Царю, Иову Многострадальному подобному. Будет иметь разум Христов, долготерпение и чистоту голубиную. О нем свидетельствует Писание: Псалмы 90, 10 и 20 открыли мне всю судьбу его. На венец терновый сменит он корону царскую, предан будет народом своим; как некогда Сын Божий. Искупитель будет, искупит собой народ свой... Война будет, великая война... По воздуху люди, аки птицы, летать будут, под водою, аки рыбы, плавать, серою зловонною друг друга истреблять начнут. Измена же будет расти и умножаться. Накануне победы рухнет трон царский.

В глазах Авеля Вещего горел пророческий огонь нездешней силы. Вот упал на него один из закатных лучей солнца, и в диске света пророчество вставало в непреложной истине.

Император Павел Петрович глубоко задумался. Неподвижно стоял Авель. Между монархом и иноком протянулись молчаливые незримые нити. Император Павел Петрович поднял голову, и в глазах его, устремленных вдаль, как бы через завесу грядущего, отразились глубокие царские переживания.

— Ты говоришь, что иго жидовское нависнет над моей Россией лет через сто. Прадед мой, Петр Великий, о судьбе рек то же, что и ты. Почитаю и я за благо о всем, что ныне прорек мне ты, о потомке моем Николае Втором предварить его,

Дабы пред ним открылась Книга Судеб.

Да ведает праправнук свой крестный путь, славу страстей и долготерпения своего...

Запечатлей же, преподобный отец, реченное тобою, изложи все письменно, я же вложу предсказание твое в нарочитый ларец, положу мою печать, и до праправнука моего, писание твое будет нерушимо храниться здесь, в кабинете Гатчинского дворца моего.

Авель освобожден был уже при новом Государе Александре Павловиче, после падения цареубийцы-губернатора. Его Величество также высказал пожелание видеть вещего инока. Во исполнение таковой Высочайшей воли прибыли за Авелем в Александро-Невскую Лавру. Но от Наместника Лавры, Отца Архимандрита, чины присланные услышали, что оного инока более нет, ибо намедни ушел в неведомо какой монастырь. Так и доложили Его Высочеству, о чем Александр Павлович выразил искреннее сожаление.

Воротясь из Крепости в Лавру, Авель в тот же день предстал пред Отцом Архимандритом-Наместником. Преподав благословение, Отец Архимандрит вопросил Авеля:

— Чего убо хощеши, чадо мое возлюбленное?

Авель же отвечал сокрушенно:

— Благослови, Святый Отец, да отыду аз в ин Монастырь от стольного града далече. Несть бо спасения души моей. Да не ввержен буду паки во узилище, егда Царь мя убогого зрети восхощет, ниже реку глагол лжуще, спасения моего ради. Изнемог аз, и да минует мя чаша сия.

— О, искушение велие,— вздохнул Отец Архимандрит.— Не на радость тебе, Авель, дан от Господа дар прозрения, ниже глаголы твои вещие. Смирись под высокую руку Господню, да вознесет тебя в свое время Господь. Гряди убо от греха с Богом. Никто же да не ведает, идеже спасаеши душу свою.

Так и осталось неведомо, в каком монастыре скончал Авель Вещий земные дни свои, но память о нем народ хранит и доныне. А что в "Предсказании о Державе Российской" написано, не из головы то придумано. Ничего-то в нем ни добавлено, ни убавлено, и все до точности сверено, о чем от добрых людей известилися...

Го марта 1901 года, в столетнюю годовщину мученической кончины державного прапрадеда своего блаженной памяти Императора Павла Петровича, после заупокойной литургии в Петропавловском соборе у его гробницы, Государь Император Николай Александрович в сопровождении министра Императорского двора генерал-адъютанта барона Фредерикса (вскоре пожалованного графским титулом) и других лиц Свиты, изволил прибыть в Гатчинский дворец для исполнения воли своего в Бозе почивающего предка.

Тут были во множестве и мужицкие сермяги, и простые платки» а гробница Императора Павла Петровича была вся в свечах и живых цветах. Эти свечи, эти цветы были от верующих в чудесную помощь и предстательство почившего Царя за потомков своих и весь народ русский.

ПРЕДСКАЗАНИЕ МОНАХА АВЕЛЯ

О СУДЬБЕ ДЕРЖАВЫ РОССИЙСКОЙ

 

 

Петр Николаевич Шабельский-Борк (1896-1952) в начале 1930-х издал под псевдонимом Кирибеевич «историческое сказание» «Вещий инок»:

«В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего заката казалось, оживали библейские мотивы на расшитых золотом и серебром гобеленах. Великолепный паркет Кваренги блестел своими изящными линиями. Вокруг царили тишина и торжественность.

Пристальный взор Императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами стоявшего перед Ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражалась любовь, мир и отрада. Императору сразу полюбился этот, весь овеянный смирением постом и молитвою, загадочный инок. О прозорливости его уже давно шел широкий сказ. К его келии в Александро-Невской Лавре шел и простолюдин, и знатный вельможа, и никто не уходил от него без утешения и пророческого совета. Ведомо было Императору Павлу Петровичу и то, как Авель точно предрек день кончины Его Августейшей Родительницы, ныне в Бозе почивающей Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны. Разгневалась тогда Матушка Екатерина, что Авель Ей конец пророчит, и повелела приказать его в Петропавловскую крепость бросить. Так и просидел он там до Павла Петровича — мол, не пророчествуй, что не следует, и беды не накликай. И только, как предсказание сбылось, то, на Престол взойдя, освободил его от уз Павел Петрович. Ну, а вчерашнего дня, когда речь зашла о вещем Авеле сызнова, Его Величество повелеть соизволил завтра же представить его в Гатчинский дворец, в коем имел тогда пребывание Двор.

Полетели-помчались гонцы Царские. В Лавре, конечно, переполох и суета поднялись. Авеля от молитвы оторвали, в лучшие одежды монашеские облачают. И несет Авеля, инока убогого, Царская тройка, колокольчиками да бубенцами заливаясь, прямо в Гатчину — к самому Павлу Петровичу. Так дело было!

Ласково улыбнувшись, Император Павел Петрович всемилостивейше обратился к иноку Авелю с вопросом, как давно он принял постриг и в каких монастырях спасался.

— Честный Отец! — промолвил Император.— О тебе говорят, да и я сам сие вижу, что на тебе явно почиет Благодать Божия. Что скажешь ты о моем царствовании и судьбе моей? Что зришь ты прозорливыми очами о роде моем во мгле веков и о Державе Российской? Назови поименно преемников моих на Престоле Российском, предреки и их судьбу, как пред Истинным Богом.

— Эх, Батюшка-Царь! — покачал головой Авель.— Пошто себе печаль предречь меня принуждаешь?

— Говори! Все говори! Ничего не утаивай! Я не боюсь, и ты не бойся такожде.

— Коротко будет царствование твое, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей задушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. Сказано бо есть в Евангелии: "И враги человеку домашние Его". В Страстную субботу погребут тебя. Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою. Но народ русский чуткой правдивой душой своей поймет и оценит тебя, и к гробнице твоей понесет скорби свои, прося твоего заступничества и умягчения сердец неправедных и жестоких над вратами твоего замка, в коем воистину обетование и о царственном роде твоем: "Дому сему подобает святыня Господня в долготу дней".

— О сем ты прав,— волнительно признал Император Павел Петрович.— Девиз сей получил я в особом откровении, совместно с повелением воздвигнуть Собор во имя Св. Архистратига Михаила, где ныне воздвигнут Михайловский Замок. Вождю Небесных Воинств посвятил я и замок, и церковь.